Текст книги "СООБЩЕСТВО НА КРАЮ"

Автор книги: Айзек Азимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)

Руфирант, умоляюще бормоча: «Ну, Сура», – пытался уклониться от ударов, которыми она его осыпала.

Гендибал почувствовал, что его больше не держат, что Руфирант на него не смотрит, что остальные больше не думают о нем.

Сура тоже не думала о нем, вся ее ярость была сосредоточена на Руфиранте. Гендибал, приходя в себя, посмотрел, что можно сделать, чтобы поддержать эту ярость и усилить тяжелый стыд, заливавший Руфиранта. Причем сделать так легко и искусно, чтобы не оставить следов вмешательства. Опять оказалось, что ничего не было нужно.

– Вы все – шаг назад! – сказала женщина. – Слушай, Если мало того, что Кароллище просто великан рядом с этим мученым, так вас еще здесь пять или шесть корешей, чтобы вместе опозориться и, вернувшись на ферму, похваляться битьем малышей. «Я держал его за руки, – скажи ты, – а великан Руфирынтище ударил его по лицу, зная, что ему не отвечай»'. А ты скажи: «А я держал его за ногу, я тоже прославился». А Руфирынтюга скажи: «Я бы не спрывился с ним один, так вот мои дружаны его держали, и вшестером помогли мне его одолеть».

– Но, Сура, – чуть не хныча, сказал Руфирант, – я сказал мученому, что он может ударить первым.

– Эх, и боялся же ты страшных ударов этих тонких ручек, Руфирынт-дурынт. Слушай, пусть он иди, куда шел, а вы все ползи домой, если дома вас еще принимай. И надейся, что про наши подвиги никто не узнай. Но если вы еще хоть немного рызозлите меня, то я всем рысскажи.

Они тихо ретировались опустив головы и не оглядываясь.

Гендибал посмотрел им вслед, затем перевел взгляд на женщину. Она была в брюках и блузе, обута в грубые ботинки. Она тяжело дышала, и лицо ее было мокрым от пота. У нее был довольно большой нос, обнаженные мускулистые руки, тяжелые груди (насколько Гендибалу позволяла заметить свободная блуза)… Но ведь стрынские женщины работают на полях наравне с мужчинами.

Она стояла, подбоченясь, и строго смотрела на него.

– Ну, мученый, что вы не иди в свой мученый город? Вы бойся? Мне пойти с вами?

Гендибал чувствовал запах пота от ее давно не стиранной одежды, но показать отвращение при данных обстоятельствах было бы крайне невежливо.

– Я благодарю вас, мисс Сура…

– Меня зови Нови, – резко сказала она. – Сура Нови. Вы говори Нови. Это достаточно.

– Я благодарю вас, Нови. Вы очень помогли. Вы приглашайся идти со мной не от страха, а порадовать меня вашей компанией. – И он грациозно поклонился, как мог бы поклониться молодой женщине в Университете.

Нови покраснела и неуверенно попыталась повторить его жест.

– Рыдовайся. Я, – сказала она в поисках культурных слов, выражающих ее радость.

Они пошли вместе. Гендибал знал, что опаздывает на заседание Стола. Надо было подумать о случившемся, и он холодно решил – пусть опоздание увеличивается.

Когда впереди показались здания Университета, Сура Нови остановилась и робко сказала:

– Мастер мученый…

Очевидно, подумал Гендибал, приблизившись к тому, что они называли «Город мученых», она стала вежливей. Ему хотелось сказать: «Это вы зови «бедного малыша», но он не стал ее смущать.

– Да, Нови?

– Крысиво и богато в городе мученых?

– Там замечательно, – ответил Гендибал.

– Я мечтала, что я будь в городе… и я будь мученой.

– Когда-нибудь я покажу тебе город, – вежливо сказал Гендибал. Ее взгляд ясно показал, что она приняла это всерьез.

– Я умей писать, – сказала она. – Меня учил учитель. Если я напиши тебе письмо, – она попыталась говорить небрежно, – как надписать его, чтобы оно дошло до тебя?

– Укажи только – дом Спикеров, квартира 27 – и оно попадет ко мне. Я должен идти, Нови.

Он снова поклонился и она снова постаралась воспроизвести его поклон. Они разошлись в разные стороны, и Гендибал сразу выбросил ее из головы. Он подумал о заседании Стола и о Спикере Делоре Деларми. Мысли эти были невеселые.

8. Фермерша

26

Спикеры сидели вокруг стола, застыв в ментальной защите. После заявления Первого Спикера они одновременно укрыли свои разумы, чтобы не допустить оскорблений в его адрес. Исподтишка они поглядывали на Деларми, и это выдавало их мысли. Она славилась непочтительностью, даже Гендибал тратил на вежливость больше слов, чем она.

Деларми чувствовала эти взгляды, знала, что выбора у нее нет, впрочем, она и не хотела, чтобы вопрос поднял кто-то другой. За всю историю Второго Сообщества ни один Спикер не был подвергнут импичменту за неверный анализ. (За этим выражением скрывалось непроизнесенное слово «некомпетентность».) Подобный импичмент теперь выглядел возможным, и она в стороне не останется.

– Первый Спикер, – сказала она, и ее тонкие бледные губы стали почти невидимыми на бледном лице, – вы же сами говорите, что нет оснований для выводов, что психоисторическая математика ничего не доказала. Неужели вы хотите, чтобы мы приняли решение на основании вашего мистического ощущения?

Первый Спикер поднял глаза и его лоб пересекли морщины. Он чувствовал настороженность Стола и понимал, что это означало.

– Я не скрываю, – холодно сказал он, – что доказательств мало. Я предлагаю взамен сильное интуитивное чувство Первого Спикера, который почти всю жизнь провел за анализом Плана Селдона и за плечами которого декады опыта. – Он огляделся с гордой непреклонностью, которую редко показывал, и ментальные щиты смягчились и упали. Шит Деларми (когда он пристально посмотрел на нее) упал последним, ее разум наполнился откровенностью, как будто там ничего другого и не было, и она сказала с обезоруживающей улыбкой:

– Я, конечно, принимаю ваше утверждение, Первый Спикер. Но я предлагаю вам подумать еще раз. Теперь, после того как вы уже высказали стыд за то, что отступили к ссылкам на интуицию, не думаете ли вы, что следует ваши замечания удалить из протокола? Если, на ваш взгляд, следует…

Ее прервал голос Гендибала:

– Это какие же замечания следует удалить из протокола?

Все головы мгновенно повернулись. Если бы в предыдущие критические минуты их щиты не были подняты, они бы уловили приближение Гендибала задолго до того, как он возник в дверях.

– Все только что поднимали щиты? Никто не заметил моего прихода? – язвительно говорил Гендибал, – Стол заседает как обычно? Никто не ожидал меня? Или все твердо рассчитывали, что я не появлюсь?

Этот взрыв был вопиющим нарушением всех правил. Плохо было уже само опоздание. Еще хуже было войти без предупреждения. Но самое плохое было заговорить до того, как Первый Спикер признал его присутствие.

Первый Спикер повернулся к Гендибалу. Главным стал вопрос дисциплины, все остальное было вытеснено.

– Спикер Гендибал, – сказал он, – вы опоздали. Вы вошли без предупреждения. Вы заговорили. Вы должны быть удалены с заседаний на тридцать дней за нарушение дисциплины. Есть ли у вас оправдания?

– Конечно. Надо подождать с наказанием, пока мы не рассмотрим вопрос, кто и зачем постарался сделать так, чтобы я опоздал. – Слова Гендибала были произнесены холодно и спокойно, но его разум обволакивал мысли гневом, и он не обращал внимания на то, что этот гнев почувствуют.

Деларми, разумеется, почувствовала. Она резко сказала:

– Этот человек безумен.

– Безумен? Она сама безумна, раз говорит так. Или осознает свою вину. Первый Спикер, я обращаюсь к вам по личному вопросу, – сказал Гендибал.

– По какому личному вопросу, Спикер?

– Первый Спикер, я обвиняю кого-то из присутствующих здесь в покушении на убийство.

Зал будто взорвался мешаниной слов, чувств и мыслей. Все вскочили с кресел. Первый Спикер поднял руки и воскликнул:

– Спикер имеет право высказаться по личному вопросу!

Он обнаружил, что самым неподходящим для данного места образом вынужден усилить свою власть ментально, другого выхода не было.

Шум утих, все сели. Гендибал стоял молча, пока все не успокоились как внешне, так и ментально. Затем сказал:

– На пути сюда, когда я шел по стрынской дороге со скоростью, вполне позволявшей мне явиться на заседание Стола вовремя, на меня напали несколько фермеров, и я едва избежал избиения, а может быть, и смерти. Они меня задержали, поэтому я прибыл только сейчас. Для начала укажу, что после Великого Разгрома не было ни одного случая, когда бы кто-либо из стрынского народа говорил неуважительно с представителем Второго Сообщества, не говоря уж о рукоприкладстве. Я не знаю ни одного примера.

– Как и я, – сказал Первый Спикер. Деларми воскликнула:

– Представители Второго Сообщества не разгуливают в одиночестве по стрынской территории! Вы своим поведением сами напрашиваетесь на такое.

– Верно, – сказал Гендибал, – я часто гуляю в одиночестве по стрынской территории. Я гулял там сотни раз, и ко мне никогда никто не приставал. Другие не гуляют так свободно, как я, но и не заключают себя в Университете, и ни к кому никогда не приставали. Я вспоминаю случай, когда Деларми… – И как бы спохватившись, что пропустил почетное звание, он умышленно обратил его в смертельное оскорбление. – Я хотел сказать, спикерша Деларми бывала на стрынской территории, и к ней тоже никто не приставал.

– Возможно, – широко раскрыв глаза, сказала Деларми, – оттого, что я выдерживала дистанцию, не заигрывала с ними и вела себя достойно уважения, мне его и оказывали.

– Да, – сказал Гендибал, – я как раз хотел сказать, что это, наверно, оттого, что у вас устрашающая внешность. Ведь и здесь немногие пытаются приблизиться к вам… Но объясните мне, почему стрынцы выбрали именно то время, когда я должен был присутствовать на важном заседании Стола?

– Если это произошло не из-за вашего поведения, то это произошло случайно, – ответила Деларми, – даже вся математика Селдона не может исключить роль случайности из Галактики, во всяком случае для индивидуальных событий. Или вы тоже говорите по интуитивному вдохновению?

(За этим выпадом против Первого Спикера последовал тихий ментальный вздох нескольких Спикеров.)

– Мое поведение здесь ни при чем, – сказал Гендибал. – И случайностью это не было. Это было умышленное вмешательство.

– Откуда вы знаете? – мягко спросил Первый Спикер. Из-за выпада Деларми он не мог не смягчиться к Гендибалу.

– Мой разум открыт для вас, Первый Спикер. Я передаю вам – и всему Столу – свое воспоминание о том, что случилось.

Передача заняла лишь несколько мгновений.

– Невероятно! – воскликнул Первый Спикер. – Вы, Спикер, вели себя очень хорошо в очень трудных обстоятельствах. Я согласен, что поведение стрынцев аномально и требует расследования. А теперь прошу вас присоединиться к нашему заседанию…

– Минуточку, – прервала Деларми, – насколько мы уверены, что отчет Спикера точен?

При этом оскорблении ноздри Гендибала раздулись, но он сохранил самообладание.

– Мой разум открыт.

– Мне случалось встречать открытые разумы, которые не были открыты.

– Не сомневаюсь в этом, Спикер, – ответил Гендибал, – поскольку вы, как и все здесь, должны держать свои разум все время под контролем. Однако мой разум если открыт, то открыт.

Первый Спикер сказал:

– Давайте прекратим…

– Личный вопрос, Первый Спикер, – сказала Деларми. – Извините, что прерываю.

– Какого рода личный вопрос, Спикер?

– Спикер Гендибал обвинил одного из нас в покушении на убийство путем подстрекательства стрынских фермеров к нападению на него. Пока обвинение не снято, я должна рассматриваться как возможный убийца, как и все в этом зале, включая вас, Первый Спикер.

– Снимете ли вы обвинение, Спикер Гендибал? – спросил Первый Спикер.

Гендибал сел и крепко взялся за ручки кресла, как будто утверждая свои права на него. Он сказал:

– Сниму, как только кто-нибудь объяснит мне, почему стрынские фермеры должны умышленно задерживать меня на пути к этому заседанию?

– По тысяче причин, быть может, – ответил Первый Спикер. – Я повторяю, это событие будет расследовано. Снимете ли вы обвинение теперь в интересах продолжения заседания?

– Не могу, Первый Спикер. Я пытался осторожно исследовать разум напавшего фермера, чтобы изменить его поведение без ущерба для него, и потерпел неудачу. В его разуме отсутствовала обычная гибкость, эмоции были жестко закреплены как бы внешним разумом.

С неожиданной улыбочкой Деларми сказала:

– И вы думаете, что этот внешний разум принадлежал одному из нас? А может быть, это действовала ваша таинственная организация, которая конкурирует с нами и более могущественна, чем мы?

– Может быть, – сказал Гендибал.

– В таком случае мы невиновны, и вы должны снять обвинение. Или вы обвиняете кого-то из нас в подконтрольности этой странной организации? Или может быть, один из нас не совсем то, чем кажется?

– Возможно, – вяло согласился Гендибал, понимая, что Деларми протягивает ему веревку с петлей на конце.

– Кажется, – сказала Деларми, доходя до петли и собираясь затянуть ее, – ваше видение секретной, неизвестной, таинственной и могущественной организации – это параноидальный, кошмар. Это соответствовало бы вашим фантазиям о том, что на стрынских фермеров повлияли, что Спикеры под контролем. Я решила проследить причудливую параноидальную цепочку вашей мысли дальше. Кто из нас по-вашему под контролем? Может быть я?

– Не думаю, Спикер, – сказал Гендибал. – Если бы вы хотели избавиться от меня таким сложным путем, вы не стали бы открыто демонстрировать свою неприязнь ко мне.

– Может быть, это хитрость с дальним прицелом? – спросила Деларми. Она почти мурлыкала. – Это было бы обычной параноидальной фантазией.

– Может быть. У вас больше опыта, чем у меня, в таких делах.

Их взволнованно прервал Спикер Лестим Джанни:

– Послушайте, Спикер Гендибал, исключая Деларми, вы усиливаете обвинение против остальных. Какая цель может быть у любого из нас, чтобы не пустить вас на это заседание, не говоря уж о том, чтобы желать вашей смерти?

Гендибал как будто ждал этого вопроса.

– Когда я вошел, – быстро ответил он, – обсуждался вопрос об удалении из протокола замечании Первого Спикера. Я был единственным Спикером, который не слышал этих замечаний. Позвольте мне узнать, о чем шла речь, и я наверно, сумею назвать вам эту цель.

– Я утверждал, – произнес Первый Спикер, – причем этому утверждению выразили серьезное неодобрение Спикер Деларми и другие, что я решил, основываясь на интуиции и совершенно незаконном использовании психоисторической математики, что все будущее Плана Селдона может зависеть от высланного Первым Сообществом Голана Тревица.

– Что думают другие Спикеры, их дело, – сказал Гендибал. – Я со своей стороны согласен с этой гипотезой. Тревиц – ключевая фигура. Его неожиданная высылка слишком странна и не может быть невинной.

– Не хотите ли вы сказать, – спросила Деларми, – что в руках этой талантливой организации находится Тревиц? Может быть, под их контролем все поголовно, кроме вас и Первого Спикера? Ну и меня, как вы признали.

– Этот бред не требует ответа, – сказал Гендибал. – Вместо этого позвольте спросить – не хочет ли кто-нибудь из Спикеров выразить согласие с Первым Спикером и со мной? Я думаю, вы прочли математические выкладки, которые я разослал вам с одобрения Первого Спикера.

Молчание.

– Повторяю вопрос, – сказал Гендибал. – Кто-нибудь?

Молчание.

– Первый Спикер, – сказал Гендибал, – мотив для моего опоздания теперь ясен.

– Выражайтесь понятнее.

– Вы сказали, что необходимо работать с представителем Первого Сообщества Тревицем. Это важная инициатива в политике, и если Спикеры прочли мои выкладки, им понятно, что назревает. Если они, тем не менее, единогласно – единогласно! – отвергли это предложение, то в соответствии с традиционным ограничением, вы не можете двигаться дальше. Если бы хоть один Спикер согласился с вами, вы могли бы утвердить новую политику. Я был этим единственным Спикером. Поэтому, чтобы не допустить новой политики, надо было не допустить меня к Столу. Этот трюк почти удался. Но теперь я здесь и я поддерживаю Первого Спикера. Я согласен с ним, и он может в соответствии с традицией пренебречь мнением остальных одиннадцати Спикеров.

Деларми стукнула кулаком по столу.

– Получается, что кто-то знал заранее, что скажет Первый Спикер, знал заранее, что Спикер Гендибал его поддержит, а все остальные – нет, знал то, чего не мог знать. Получается, что эта инициатива не по вкусу этой вдохновленной паранойей Спикера Гендибала организации, и она борется, чтобы не допустить новой политики. И, следовательно, один из Спикеров, а может быть, не один, под контролем этой организации.

– Следствие выведено, – сказал Гендибал. – Ваш анализ сделан мастерски.

– Кого вы обвиняете? – вскричала Деларми.

– Никого. Я прошу Первого Спикера заняться этим делом. Я предлагаю подвергнуть тщательному ментальному анализу всех, кто работает на Второе Сообщество. Включая Спикеров. Даже меня и Первого Спикера.

Заседание Стола было отложили при общем возбуждении и замешательстве. Согласно протоколам, такого еще не бывало.

И когда Первый Спикер наконец произнес фразу закрывающую заседание, Гендибал вышел, ни с кем не разговаривая. Он хорошо знал, что среди Спикеров у него нет друзей и что даже Первый Спикер поддерживает его скрепя сердце.

Он не смог бы сказать, переживал он за себя или за Второе Сообщество. Он ощущал во рту горечь поражения.

27

Спал Гендибал плохо. Во сне, как и наяву, он продолжал спор с Деларми. В одном из снов она даже перепуталась со стрынским фермером Руфирантом, и Гендибал увидел Деларми, наступавшую на него с огромными кулаками и милой улыбкой, открывавшей острые зубы.

Наконец, позже обычного, он проснулся, не чувствуя себя отдохнувшим, и услышал приглушенный звонок на ночном столике. Он повернулся, чтобы нажать рукой на контакт.

– Да? Что?

– Спикер, – голос проктора этажа звучал не слишком уважительно, – с вами хочет поговорить посетитель.

– Посетитель? – Гендибал ткнул кулаком в расписание назначенных встреч, и экран показал, что до полудня ничего не назначено. Он нажал кнопку времени, было 8.32 утра. Он проворчал:

– О, пространство и время, кто это?

– Не назвались, Спикер. – Затем с явным неодобрением: – Из этих, из стрынцев, Спикер. – И с еще большим неодобрением: – По вашему приглашению.

– Пусть подождет в комнате для посетителей. Я спущусь немного погодя.

Гендибал не спешил. Во время утренних омовении он размышлял о том, что кто-то использовал одного стрынца, чтобы затруднить ему дальнейшие действия, (хотел бы он знать, кто). И что теперь означало вторжение стрынца в его жилище? Хитрая ловушка?

Селдон! Как вообще удалось стрынскому фермеру попасть в Университет? Какой предлог он мог выдвинуть? Какова была истинная причина?

Мелькнула мысль, не вооружиться ли. Но он тут же решил, что не стоит. Он знал, что на территории Университета сможет контролировать любого стрынского фермера без опасности для себя, не оставляя следа в разуме стрынца.

Гендибал решил, что происшествие с Руфирантом накануне произвело на него слишком сильное впечатление… Не Руфирант ли пришел? Может быть, не находясь больше под влиянием, чье бы оно ни было, фермер пришел с извинениями или опасаясь наказания… Но откуда Руфирант узнал, куда идти? К кому обратиться?

Гендибал бодро и решительно прошагал по коридору и вошел в гостиную. Он остановился в недоумении, затем повернулся к проктору, который сидел в своей стеклянной будке и притворялся, что занят.

– Проктор, вы не сказали, что посетитель – женщина.

– Спикер, я сказал – из стрынцев. Вы больше не спросили.

– Даете минимум информации? Я запомню эту вашу черту.

(И надо проверить, не назначен ли Деларми этот проктор. И надо отныне обращать внимание на всех окружающих функционеров, «низших», которых так легко было не замечать с высоты все еще нового для него положения Спикера.)

– Свободна ли какая-нибудь из комнат для совещаний?

– Свободен только номер четыре, Спикер. Он не будет занят еще три часа, – Проктор взглянул на стрынку, потом на Гендибала с непроницаемым видом.

– Мы пойдем в номер четвертый, проктор, и я советую вам следить за своими мыслями.

Гендибал ударил довольно жестко, а щит проктора закрылся слишком медленно. Гендибал знал: насилие над низшим разумом ниже его достоинства, но особу, не скрывающую за щитом свои гнусные предположения, следовало проучить. Теперь у проктора несколько часов будет легкая головная боль. Вполне заслуженно.

28

Гендибал не сразу вспомнил ее имя, и ему не хотелось прилагать усилия, чтобы вспомнить. Вряд ли она на это рассчитывает. Он раздраженно сказал:

– Вас зовут…

– Я зовись, Нови, мастер мученый. – Она почти не дышала. – Мое первое имя Сура, но я зовись просто Нови.

– Да, Нови. Мы встречались вчера, теперь я вспомнил. Я помню, что вы меня выручили, – Он не мог заставить себя говорить на стрынский манер на территории Университета. – Так как вы сюда попали?

– Мастер, вы сказали, что я напиши письмо, вы сказали, что надо надписать дом Спикеров, квартира 27, я принеслась с ним. И я показывай мою писанину – мою собственную писанину, мастер. – Она сказала это застенчиво, но гордо. – Они спрашивай, для кого это пиши, я слышала ваше прызванье, когда вы сказали его этому придурку Руфирынту. Я говори, это пиши для Стора Гендибала, мастера мученого.

– И вам разрешили пройти, Нови? Они не попросили показать письмо?

– Я стрышись. Я думай, может они недовольны, я скажи: «Мученый Гендибал обещал мне показать «Город мученых», и они улыбайся. Один из них у дверей скажи другому: «И это не все, что он покажи ей», и они покажи мне куда идти, и скажи никуда больше не ходить, а то меня вышвырни моментно.

Гендибал слегка покраснел. Великий Селдон, если бы он захотел развлечься со стрынками, он не действовал бы так открыто и проявил бы большую избирательность. Он посмотрел на транторскую женщину и мысленно помотал головой.

Она выглядела молодой, моложе, чем позволял ей тяжелый труд, ей не могло быть больше двадцати пяти, но в этом возрасте стрынки обычно уже замужем. Она завязала лентой свои черные волосы, это означало, что она девушка, и его это не удивило: ее вчерашний спектакль показал, что у нее талант мегеры, и он сомневался, что легко найти стрынца, готового впрячься в одно ярмо с женщиной с такими кулаками и языком. И наружность ее была не очень привлекательной, хотя она претерпела муки, чтобы выглядеть прилично.

Лицо ее было простым и угловатым, руки красными и грубыми, фигура, насколько он мог видеть, говорила скорее о выносливости, чем о грациозности.

Под его изучающим взглядом у нее задрожали губы, он ясно увидел ее замешательство и испуг и почувствовал жалость. Она ведь действительно помогла ему вчера, и только это имело значение.

Он сказал успокоительно, стараясь быть благородным:

– Так вы пришли, чтобы посмотреть… э… Город Ученых?

Она широко открыла свои темные (и довольно красивые) глаза и сказала:

– Мастер, вы не сердись на меня, но я пришла, чтобы самой статься мученой.

– Вы хотите стать ученой? – Гендибал был как громом поражен. – Моя дорогая…

Он остановился. Как мог он, на Транторе, объяснить совершенно неискушенной фермерше тот уровень интеллекта, подготовки и ментальных способностей, которые требовались для тех, кого транторцы называли «мучеными»?

Но Сура Нови страстно настаивала.

– Я умей писать, а еще читать. Я прочла целые книги до конца, да еще с самого начала. И у меня желание быть мученой. Я не хоти быть женой фермера. Я не выйти за фермера, и у меня не будь фермерских детей. – Она подняла голову и гордо добавила: – Я получала предложения. много рыз. Я всегда говори «не». Вежливо, но «не».

Гендибал ясно видел, что она лжет. Ей не делали предложений. Но его лицо не дрогнуло. Он сказал:

– Как вы будете жить, если не выйдете замуж? Нови положила на стол руку, распрямив ладонь.

– Я будь мученой. Я не будь фермершей.

– А если я не смогу сделать вас ученой?

– Тогда я будь ничем и жди смерти. Я будь ничем в жизни, если я не будь мученой.

У Гендибала мелькнул импульс осмотреть ее разум, чтобы определить степень мотивации, но это было бы дурно. Спикеры не развлекаются, обыскивая беспомощные разумы. Существовал этический кодекс ментального управления – менталики – как и в других профессиях (он мимолетно пожалел, что ударил проктора).

– Почему же вам не стать фермершей, Нови? – сказал он.

При помощи небольшой манипуляции он мог заставить ее согласиться и склонить какого-нибудь стрынского увальня к счастью в браке с ней. А ее в браке с ним. От этого не было бы беды. Это было бы гуманно… Но это было против закона, значит, немыслимо.

– Я не стань, – сказала она. – Фермеры болваны. Они рыботай с комьями земли и сами становись комьями земли. Если я будь фермерша, я тоже стань комом земли. Я будь без времени, чтобы читать и писать, и я забудь. Моя голова, – она поднесла руку к виску, -прокисни и зачерствей. Нет! Мученой быть другое! думателем! – (Гендибал отметил, что она имела в виду не «задумавшегося», а «мыслителя».) – Мученый живи с книгами и с… с… я забывай, как их называй, – она сделала непонятный жест, который ничего не сказал бы Гендибалу, не будь у него для руководства излучения ее мозга.

– Микрофильмы, – сказал он. – Откуда вы знаете про микрофильмы?

– Из книг. Я много читай, – гордо заявила она.

Гендибал больше не мог сопротивляться желанию узнать побольше. Это была необычная стрынка, он никогда не слышал о подобном. Стрынцев не принимали, но будь Нови десятилетней…

Какая потеря! Он не побеспокоит ее ни в малейшей степени, но что толку быть Спикером, если не можешь осматривать необычные разумы и учиться на них? Он сказал:

– Нови, я хочу, чтобы вы минуту посидели спокойно. Не думайте ни о чем, молчите, не думайте о том, чтобы что-нибудь сказать, думайте о том, чтобы заснуть. Понимаете?

Ее страх вернулся.

– Почему я должна делать это, мастер?

– Потому что я хочу подумать, как бы вы смогли стать ученой. Что бы она ни прочла, она не могла знать, что значит «быть ученой». Надо было выяснить, как она представляет себе ученых.

Очень осторожно, с бесконечной деликатностью, он исследовал ее разум. Как будто касался рукой отполированной металлической поверхности, не оставляя отпечатков. Для нее ученым был некто, всегда читающий книги. Она не имела ни малейшего представления, зачем читают книги. Картинка в ее разуме показывала, что она хотела бы делать знакомую работу: сходить, принести, приготовить, прибрать, но на территории Университета, где доступны книги и где у нее будет время читать и, очень туманно, «выучиться». Все сводилось к тому, что она хотела стать служанкой. Его служанкой.

Гендибал нахмурился. Служанка – стрынка? Да еще грубая, неотесанная, полуграмотная! Немыслимо.

Придется просто отказать ей. Должен же быть какой-то способ откорректировать ее желания, чтобы она согласилась стать фермершей; какой-нибудь не оставляющий следов, способ, такой, к которому даже Деларми не смогла бы придраться.

… Или она подослана Деларми? Может быть, это – интрига с целью склонить его ко вмешательству, затем разоблачить и подвергнуть импичменту? Ему действительно угрожает паранойя. Где-то в завитках ее несложного разума можно изменить течение ментального ручейка. Нужен лишь начальный толчок.

Это противоречит букве закона, но не причинит вреда, и никто не заметит.

Он остановился.

Назад. Назад. Назад.

Космос! Он чуть не пропустил это!

Не показалось ли ему?

Нет! Теперь, когда он обратил на это внимание, он мог различить это совершенно ясно. Тонкий завиток был разлохмачен. Разлохмачен необычным образом. И это было настолько тонко, настолько ничего не задето…

Гендибал ушел из ее разума. Он мягко сказал:

– Нови.

Ее глаза открылись.

– Да, мастер.

– Вы можете работать со мной. Я сделаю вас ученой…

Он сразу уловил, что она собирается броситься к его ногам, и, взяв ее за плечи, удержал.

– Не двигайся, Нови, оставайся на месте, стой…

Как будто он говорил с полуприрученным животным. Когда стало ясно, что она поняла приказ, он отпустил ее. Он заметил, как сильны мышцы ее предплечий.

– Если вы будете ученой, – сказал он, – вы должны вести себя, как ученая. Это значит, что вы должны быть спокойной, говорить вежливо и слушаться меня. И вам надо постараться говорить, как я. Вам придется встречаться с другими учеными. Вы не боитесь?

– Я стрышись… стрышись, мастер, если вы не будь со мной.

– Я буду с вами. А сейчас я найду вам комнату, устрою, чтобы вас приписали к туалету и к месту в столовой, да и одежду вам надо достать. Вам нужна одежда более подходящая для ученой, Нови.

– Кроме того, что будь на мне… – начала она несчастным голосом.

– Мы найдем другую.

Очевидно, придется найти женщину, которая устроила бы комплект одежды для Нови и научила бы ее элементарной личной гигиене. Хотя Нови, по-видимому, прихорашивалась и надела самое лучшее, от нее по-прежнему неприятно пахло.

И еще он должен проследить, чтобы отношения между ним и Нови были поняты правильно. То, что мужчины (а иногда и женщины) из Второго Сообщества искали развлечения среди стрынцев, ни для кого не было секретом. Поскольку вмешательства в стрынские разумы при этом не было, никому не приходило в голову поднимать из-за этого шум. Гендибал никогда не участвовал в этом, и он с удовлетворением думал, что у него просто нет потребности в ощущениях более грубых и острых, чем доступные в Университете. Женщины Второго Сообщества были бледнее стрынок, но они были чистыми и с гладкой кожей.

Но даже если его не поймут и пойдут сплетни, что он не только сошелся со стрынкой, но и привел ее в свое жилище, придется стерпеть обиду.

Обстоятельства складывались так, что фермерша Сура Нови оказывалась ключом к победе в неотвратимой дуэли со Спикером Деларми и всем Столом.

29

Гендибал снова увидел Нови перед обедом. Ее привела женщина, которой он поручил Нови и которой он терпеливо объяснил подоплеку – не любовную – ситуации. Неизвестно, поняла ли она, по крайней мере сделала вид, что поняла, что, возможно, было не хуже.

Нови стояла перед ним оробевшая и гордая, смущенная и торжествующая – все сразу, немыслимая смесь.

– Вы очень мило выглядите, Нови, – сказал он.

Новая одежда прекрасно сидела на ней, от прежнего комического вида не осталось и следа. Может быть, ей затянули талию? И подняли груди? Или просто, когда она была в фермерской одежде, достоинства фигуры не были видны? Юбка сзади обтягивала ее, но не чрезмерно. Лицо, конечно, осталось простым, но уличный загар исчез, видимо, ее научили следить за цветом лица, оно не выглядело уродливым.

Старая Империя! Эта женщина и впрямь решила, что Нови его любовница. Она постаралась для него сделать ее хорошенькой. А потом он подумал, а почему бы нет?

Нови придется предстать перед Столом Спикеров, и чем она будет привлекательней, тем легче он добьется своего.

На этой мысли его застиг сигнал от Первого Спикера. В ментальном обществе были обычны такие совпадения. Неофициально это называлось «Эффектом Совпадения». Если вы неопределенно подумали о ком-то, кто в это же время неопределенно подумал о вас, происходит взаимная нарастающая стимуляция мыслей, и за несколько секунд обе мысли становятся четкими и решительными, хоть и кажутся внезапными.