Текст книги "Исповедь Плейбоя (СИ)"
Автор книги: Айя Субботина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)
Глава двенадцатая: Плейбой
Мать любит нагрянуть без предупреждения: утром звонит, что через пару часов будет на вокзале и просит ее забрать. Утром, в шесть тридцать, а я лег спать около пяти, уставший и выжатый, как лимон, потому что прошлую ночь провел с двумя подружками. Уж не знаю, чего они обдолбились, но после такого марафона мне обычно нужно минимум пару дней передышки.
После пары часов сна, встаю с ощущением работающего в башке молотильного станка. И не помогает даже чашка крепкого кофе, хотя после него я уже более-менее в состоянии держать глаза открытыми. По дороге на вокзал звоню своей знакомой и прошу организовать мне хорошую квартиру на пару суток, куда бы было не стыдно привести мать. Заранее знаю, что мать обидится, почему не хочу на это время приютить ее у себя, но на этот случай у меня есть железная отговорка про единственную кровать и «личную жизнь», которой она может помешать.
После того, как я начала пересылать ей значительные суммы, она пару раз порывалась спросить, откуда у меня доходы, так что пришлось наврать с три короба о своей карьере фитнес-тренера и о том, что меня заметила модный дизайнер и теперь я иногда снимаюсь для промо-материалов ее коллекций мужской одежды. Если бы мать жила чуть поближе к столице и хоть немного интересовалась жизнью за пределами ее мира заслуженной учительницы, мне бы не удалось так просто обвести ее вокруг пальца. Но до тех пор, пока легенда работает, я буду прятаться за нее, как за ширму. Потому что, если мать когда-то узнает, что славный ребенок, которому она привила любовь к Лермонтову и Пикулю, трахается за деньги, я автоматически стану самым большим разочарованием ее жизни.
Марина, мой знакомый риелтор, предлагает заскочить за ней по дороге, чтобы она смогла показать мне квартиру и отдать ключи. Хорошая девчонка, бывшая эскортница, а теперь – мать-одиночка, которая пытается завязать с прошлым и впахивает, как проклятая, чтобы поддерживать хотя бы на половину прежний уровень жизни. Я оставляю ей хорошие чаевые «за срочность и работу с клиентами», и ни фига не сопротивляюсь, когда она тащит меня на диван. Времени на нормального мужика и нормальные отношения у нее нет, как и комплексов.
– Ты не собираешься завязывать? – спрашивает Марина, когда через пару минут мы быстро приводим одежду в порядок.
Пожимаю плечами. Я много чего собираюсь, но стараюсь жить по принципу, что богу лучше не рассказывать о своих планах.
Уже на улице она ни с того, ни с сего вдруг говорит:
– Слышал про Костю? – Когда понимает, что я не очень понимаю, о ком речь, называет знакомое прозвище: – Костя-Одуванчик.
– Что с ним?
– Похоронили на прошлой неделе.
Я просто киваю, мысленно стараясь стряхнуть с себя эту грязь, но она плотно облепляет меня с каждой секундой, забивается в поры, как сохнущая на болванке глина, и точно так же стягивает противным ощущением безысходности.
Костя не зря был «Одуванчиком», я его и знал-то только под этим прозвищем. Этакий сладкий прилизанный мальчик для дам за пятьдесят, которым нужен не ебарь, а просто подружка с членом в штанах, которую, если водки будет много, можно и трахнуть под хорошую закуску. Одуванчик быстро взлетел, пользовался большим спросом, а потом его что-то закоротило: начал глотать всякую дрянь, нюхать и «сел» на иглу. Быстро, как колобок, скатился вниз. А в нашем деле никто не любит нариков, потому что нарики рано или поздно превращаются в говно.
Когда я видел Одуванчика в последний раз – с полгода назад – он уже не мог жить без дозы, и от симпатичного парня с пухлыми девичьими губами не осталось даже призрака.
Вот на хуя мне было знать, что теперь он лежит под слоем земли? И какого меня это жучит, словно мы были не разлей воду друзьями?
Я притормаживаю на светофоре и цепляюсь взглядом за афишу с рекламой нового мультика. Премьера уже завтра. Тянусь за телефоном, и почему-то злюсь, что прошлое сообщение от Снежной королевы было в субботу, а сегодня уже среда и от нее нет ни буквы. Видимо, медовый месяц удался.
На свадьбе я случайно застукал, ее мужа, когда он жарил в туалете какую-то кобылу.
Почему-то даже не возникло мысли рассказать об этом Эвелине. Зато возникли мысли расквасить мудаку рожу, потому что, даже если у богатых свои причуды и «свободные отношения», трахать левую бабу на собственной свадьбе – это просто пиздец.
«Когда ты возвращаешься?» – пишу Эвелине уже на следующем светофоре, хоть вроде как пообещал себе, что просто забью и не буду ничего ждать.
Она не отвечает ни через пять минут, ни через десять. И даже когда я иду встречать мать с автобуса, на всякий случай проверяя телефон, Снежная королева не присылает ни строчки. Обещаю себе, что просто заблокирую ее номер. Мне, прожженному цинику, нужно было давно зарубить на носу, что никакой дружбы между проституткой и бриллиантовым сокровищем априори не может быть.
Но в последнее время жизнь любит щелкать меня по носу, потому что через минуту, когда я замечаю с кем приехала моя мать, рука сама тянется к телефону. Но это сообщение я пишу только в своей голове, чтобы сразу спрятать в папку «Никогда не будет отправлено».
«Мне нужны твои ловцы снов, Снежная королева, потому что мой кошмар ожил».
– Руслан! – Мама обнимает меня точно так же, как и в детстве: как будто хочет объять необъятное, и согреть айсберг, угробивший «Титаник». – Какой ты! Дай посмотрю!
Я с трудом переставляю ноги, но все-таки верчусь вокруг своей оси, пока она хватает меня то за локти, то за спину, а потом подталкивает навстречу своей спутнице.
– Обними Таню, что ты как не родной. Забыл, кто тебе первый телефон подарил?
Таня – это ее младшая сестра. Моя родная тетка. Моя, сука, первая женщина.
«Иди к мамочке…» – говорят ее синие глаза, и я до боли в зубах сжимаю челюсти.
Она совсем не изменилась, хоть последний раз мы виделись тринадцать лет назад, за Новогодним столом. Мать сидела во главе стола, я – справа, а Таня и ее муж – полковник – напротив меня. Он держал ее за руку и постоянно подносил ладонь к губам, чтобы поцеловать, а Таня громко смеялась и в шутку грозилась сбрить ему усы.
И все это время ее ступня под столом была у меня между ног. И я ни хера не мог сделать, потому что мы жили бедно, а «тетя Таня приехала с подарками».
– Просто не узнать, как вырос, – говорит Таня, обнимая и затягивая в себя, словно болотная тина.
Телефон напоминает о себе назойливым жужжанием, и я хватаюсь за него, как за соломинку. Снежная королева прислала фотографию огромной шипастой ракушки и сообщение: «Прилетаю в субботу в 19.20. Везу тебе подарок».
«Позвони вечером, когда будешь свободна», – быстро пишу в ответ.
Свободна – значит, без мужа под боком, Снежная королева должна это понять.
«Для секса по телефону?» – пишет она через пару секунд.
«Тебе бы хотелось?» – молнией в ответ.
– Руслан, – корит мать, и я вдруг «просыпаюсь», потому что мы до сих пор стоим на платформе. – Что-то настолько важное?
– Девушка, наверное, – говорит Таня, и ее лицо становится того самого, знакомо с детства, приторно-сладкого оттенка, после которого она любила напоминать, кто в нашей семье благодетельница.
«Никогда не пробовала», – отвечает Эвелина.
«Тебе понравится», – обещаю я.
Мы не знаем друг друга.
Мы никто друг другу, но говорим так, будто собираемся стать любовниками.
И я буду держаться за этот короткий разговор, чтобы прошлое снова не сломало мне спину.
****
Самое фиговое, что мне нужно быть рядом с ними весь день. Хотя бы сегодня, иначе мать обидится. Да и в конце концов, в последний раз мы виделись на ее день рождения, еще в марте, и с тех пор я только то и делаю, что обещаю приехать в гости. И не еду. Потому что не хочу ехать в тот мир. Ей там комфортно, она там родилась и выросла, и состарилась среди людей, которые ей близки по духу. А для меня в том маленьком городишке на каждом столбе и под каждым кустом лежит жирное и вонючее напоминание о том, что я мог быть нормальным парнем, если бы не пошел по самому легкому пути.
Мать пару минут, как въедливый полицейский, наворачивает круги вокруг «Ровера» и не прекращая качает головой.
– Валя сказала, что ты фотомодель, – говорит Таня, становясь поближе.
У нее все те же очень крепкие духи, что и тринадцать лет назад. Нет, они не вонючие и наверняка что-то винтажное, что уже и днем с огнем не найти, но меня от этого запаха выворачивает наизнанку. Чувствую себя беременной бабой, которую скрутило от запаха жаренной рыбы.
– Да, – не поворачивая головы, отвечаю я. Не могу совсем ее игнорировать, но пара коротких фраз должны дать понять, что я не собираюсь поддерживать разговоры. Ни сейчас, ни вечером. Вообще никогда.
– Слушай, Валька наивная, верит в твои сказочки, но я-то не дура. – Она посмеивается, и на этот раз вместо тошноты к глотке подступает приступ злости, потому что я догадываюсь, куда она ведет этот вонючий разговор. – Я примерно представляю, сколько стоит твоя машина, Русланчик.
Прежде чем повернуть голову, на всякий случай сую ладони в передние карманы джинсов. Так себе предохранители на случай, если не удастся сдержать желание ее придушить, но других просто нет.
Моей матери пятьдесят три, Тане – сорок семь, и она неплохо выглядит для своих лет. Во всяком случае, у нее нет лишнего веса, кожа не обвисла и на лицо все признаки ухоженной женщины. Красивая прическа, шмотки, хоть и не от известных брэндов, но и не купленные с лотка тряпки. Муж старше нее лет на пятнадцать, потому что даже в воспоминаниях моего детства у него седые усы, седые волосы и океан морщин на лице. Вряд ли Таня устраивает все эти выкрутасы ради того, чтобы тешить немощную стариковскую плоть.
– Я тебе не Русланчик, – сразу грубо отбриваю я.
Мне уже не четырнадцать, и теперь я запросто могу послать на хуй и Таню, и ее вонючие подарки, и деньги, которые она нам давала, когда мать попала в больнице и у нас не хватало даже на хлеб. Я прекрасно знаю, когда-то за все заплачу сполна, и что вот эта моя жизнь, даже если утоплю ее с камнем на шее, все равно рано или поздно всплывет, но в эту секунду я просто рад, что теперь мы с Таней снова не на равных, только в мою пользу. Потому что даже мои джинсы стоят дороже, чем все, что на ней надето.
– Хорошо, Руслан.
Она явно не понимает, потому что делает игривое испуганное лицо. Нет ничего хуже, чем разменявшая пятый десяток женщина, которая кривляется как школьница. Если я что и зазубрил за свои пять лет работы «по вызову», так это то, что у каждого возраста есть свой шарм, свои «фишки», и хуже, чем размалеванная под светскую львицу малолетка, может быть только пятидесятилетняя баба в розовом сарафане со стразами.
– Зачем ты приехала? – Если она соврет – я почувствую.
– Хотела с тобой повидаться. – Она как бы невзначай трогает меня за рукав пиджака, но натыкается на брезгливый взгляд и отводит руку. – У меня тоже есть дела в столице. Не ты один заматерел, Русланчик.
Заматерел? Что за хуйню она сейчас сказала?
– Откуда машина, Руслан? – вторгается мать, и я в кои-то веки рад, что она даже к почтенным сединам не научилась вежливо входить в разговор. Хоть и заслуженная учительница. – Она, наверное, тысяч пятьсот стоит.
– Около того, – соглашаюсь я, раз уж она сама озвучила комфортную для ее сознания цифру.
Таня приподнимает бровь, но лишь на секунду. Этот жест – специально для меня. Чтобы я чувствовал ее пристальное внимание к моей ширинке и моему кошельку.
Глава тринадцатая: Плейбой
Сначала я отвожу их в съемную квартиру. По пути в пол уха вслушиваюсь в разговор на заднем сиденье, и узнаю, что Таня собирается остановиться в гостинице, хоть моя мать всеми силами уговаривает ее пожить с ней, раз уж я снял отдельное жилье. Я даже не встреваю, но мог бы сказать, что квартира, пусть и большая, но всего с одной комнатой, и там всего одна кровать, и мне бы не хотелось, чтобы моя мать, привыкшая жить одна, чувствовала себя неуютно. На самом деле я бы и сказал, потому что не представляю, как бы пережил «свидания» с Таней до самых выходных. Но в этом нет необходимости, потому что тетка и сама не горит желанием поддаваться на уговоры матери.
– Да и вообще номер уже давно оплачен на две недели, – говорит она, глядя на меня в зеркало заднего вида.
Ну и как, блядь, это понимать? Она всерьез думает, что как только мать уедет, у нас начнутся бурные повторы прошлого?
Я просто приказываю себе заткнуться, и что бы ни случилось – не реагировать на провокации.
Квартира матери нравится, но она все время причитает как это, должно быть, дорого, а в наше тяжелое время лучше не разбрасываться деньгами направо и налево. Эта «жадность» в ней навечно, потому что она знает, каково это: смотреть в глаза больному пневмонией сыну и не находить слов, чтобы признаться – денег на хорошие антибиотики у нее нет.
– Ма, а поехали по магазинам. – Я обнимаю ее и сгораю от стыда, потому что начал забывать, какая она у меня маленькая.
Мать пытается сопротивляться, но совсем недолго.
Часов до трех дня я вожу их по магазинам. Вернее, вожу мать, потому что Таня не захотела остаться в гостинице и тоже приклеилась к нам. Приходится купить подарок и ей, чтобы только избавиться от укоризненного взгляда матери. Я сдергиваю с вешалки нашейный платок, бросаю его продавщице и даже не тружусь взять пакет: просто киваю тетке, чтобы забирала и проваливала. Но она только еще больше нахваливает меня матери и пытка продолжается.
Потом я везу их в небольшой уютный ресторан, сам делаю заказ. Мать, дай ей волю, и тут попытается взять, что попроще и меньше стоит.
После ужина сперва отвожу домой Таню и молча терплю, когда мать вынуждает оставить тетке номер телефона. «На всякий случай, – говорить она, – вдруг, когда я уеду, Тане будет нужна помощь. Не к чужим же людям ходить».
– У тебя правда все хорошо? – с тревогой спрашивать мать, когда я завожу ее в квартиру и обещаю завтра сводить в музей. – Не спокойно как-то на душе…
Я знаю, о чем она. Правду говорят, что материнское сердце не провести.
– Ма, у меня все в порядке. Я не связался с бандитами и не похищаю людей на органы. Это же столица, здесь любой может заработать, если есть голова на плечах. – Целую ее в щеку, и она со счастливой улыбкой поглаживает мой новенький подарок – золотой кулон в форме дубового листа на тонкой витой цепочке.
По дороге домой раз двадцать смотрю на телефон в держателе. Уже почти десять, но от Эвелины ни слова. Возможно, пока я медленно теку потоке машин в сторону своей одинокой берлоги, она стонет и бьется под своим мужем. И эта мысль отрезвляет, словно крепкий ментоловый леденец.
Эвелина не звонит и не пишет ни в этот день, ни на следующий, ни даже в субботу после восьми, хоть в это время уже должна быть на родной земле. Днем я отвез мать на вокзал с малой частью всех подарков, потому что иначе для них бы пришлось нанимать отдельный прицеп. Остальное оттарабанил в службу доставки.
Около девяти раздается звонок в домофон, и я почти уверен, что это – Снежная королева. Кроме нее никто не вламывается ко мне без предварительного звонка, потому что все в курсе, чем я зарабатываю на жизнь и ради чего живу в хоромах, слишком больших для одного холостяка.
Но это не Эвелина. Это – Юлька. Впускаю ее и не без интереса смотрю на два бумажных пакета, которые она тащит под подмышками, как медведь, а потом с облегчением валит на кухонный стол.
– По какому случаю? – Киваю на бутылку вина. Судя по этикетке – редкое дешевое пойло, но у меня в баре есть напиток поприличнее. Если, конечно, повод того стоит.
Юлька смотрит с укоризной, и нарочито громко выкладывает кучу полуфабрикатов.
Ее день рождения был три месяца назад и свой «маленький подарочек» она получила. И он сейчас у нее в ушах.
– Годовщина нашей свадьбы, – говорит Юлька, отчаявшись услышать от меня хоть слово. – Я подумала, раз уж ты свободен, и я свободна, то нужно отпраздновать это событие.
– Развод тоже праздновать будем?
– Рус, твою мать, прекрати вести себя, как козел!
Телефон напоминает о себе вибрацией, но это снова не Эвелина. Мать прислала сообщение, что уже подъезжает к дому и у нее все хорошо. Пишу ей в ответ, чтобы все равно написала, когда переступит порог.
Суббота – наше с Юлькой время. Она пришла бухать и трахаться. Ок, значит будем бухать и трахаться.
****
Готовить Юлька не умеет, поэтому и принесла всякую дрянь в духе «просто добавь воды». Я смотрю на все эти перемороженные полуфабрикаты и почему-то вспоминаю нашу «молодость», когда пачка слипшихся пельменей была поводом устроить праздник желудка. И что-то медленно отступает, как прибой, размазывая нечеткий узор на песке. И на какой-то сиг, если не вдаваться в детали, кажется, что время дало резкий скачок назад, и мы снова в нашей съемной комнатушке, и она снова переварила вермишель и ее котлеты на вкус, как пересоленная резина.
– Зачем тебе кот? – спрашивает Юлька, когда Кот на подстилке лениво потягивается и переворачивается на другой бок.
У него в моем доме есть два любимых места: одно прямо возле миски – я даже поставил там его кошачью постель, а другое место кочует по всему дому, потому что называется «везде, где хозяин». Когда я дома, Кот просто ходит за мной. Дождется, пока усядусь или улягусь, и тут же приплетется следом, чтобы лечь поближе и опять уснуть. Он вообще только спит и ест, есть и спит, и понемногу, хоть времени прошло совсем ничего, начинает набирать в весе.
Я не смог его отдать. Потому что Эвелина попросила оставить, и потому что все мои знакомые – такие же распиздяи, как и я, и ведут такой же образ жизни. Когда я вдруг понял, что у меня нет ни одной нормальной знакомой семейной пары или примера удачного выхода из нашего ремесла, стало совсем херово. К счастью, ненадолго.
– Не смог выбросить на улицу, – отвечаю на вопрос Юли, пока она рыщет по моей кузне в поисках подходящей посудины.
Сколько лет уже в качестве моей «приходящей жены», а до сих пор не может запомнить, где что лежит. Хотя нет, кое-что она хорошо помнит: в каком ящике лежат презервативы.
Не проходит и пяти минут, как Юлька что-то роняет, разбивает и с психами бросает посуду в раковину. Я бы послал ее на хер, но сегодня просто тупо не хочу быть один. Поэтому предлагаю ей просто сесть и не мешать мне готовить нормальный ужин.
Я люблю готовить. Сколько себя помню, всегда нравилось помогать матери на кухне: резать, чистить, молоть. Смотрел, как и что она делает, и потом повторял. Когда решу, что достаточно заработал, и пора валить, возможно, стану шеф-поваром, хоть, говорят, в моем возрасте начинать уже поздно.
– Как его зовут? – Юлька пытается погладить кота, но он этого не любит. Просто сам приходит, когда хочет, чтобы его почесали за ухом, но обычно нам с ним, по-мужски, комфортно просто валяться без назойливого внимания.
– Кот, – отвечаю я.
– Ты назвал кота – Кот?
Юлька смеется и уже в приподнятом настроении пристраивается сзади, заводит руки на живот, прижимается грудью к моей спине. Не ждет моей реакции – сразу запускает ладонь под резинку штанов, хватает за член.
– Рус, да ну его все…
Целует в плечо, и сама выключает плиту.
Иногда мне просто нужна обычная женщина. Даже если это все тот же безголовый пустой трах, он принципиально отличается хотя бы тем, что с Юлькой я могу делать, что захочу, а не строго следовать букве заказа. А сейчас мне почему-то снова хочется поставить ее на колени под таким углом, чтобы не видеть ни лица, ни цвета волос. Обезличить насколько это вообще возможно, и сбросить в нее напряжение.
Одного раза ей обычно всегда мало, а после двух она просто вырубается и спит до утра. Но в этот раз ей хочется еще и минет, и я честно пытаюсь избавиться от этого странного прилива, потому что Юлька с членом во рту – это антивиагра. Я никогда не настаивал, чтобы она делала это каждый раз, но, как любой мужик, я люблю, когда мне отсасывают.
И в этот раз, похоже она в кои-то веки сама проявила инициативу, причем так настойчиво, что сразу подавила мое минутное сопротивление. Довела до конца, дала мен кончить и выплюнула в простыню.
– Классно, – первое, что она произносит после нашего марафона. Укладывается рядом, по-хозяйски забрасывает на меня ногу. – Давно так хорошо не было.
Я знаю, что будет дальше, поэтому просто молчу. Наверное, на этот раз собирается попросить что-то принципиально дорогое или боится, что я откажу. Но спрашивать и облегчать ей задачу не собираюсь.
– Руслан? – Юлька ногтем чертит невидимую вертикаль на моей груди. – Можно я… перекантуюсь у тебя пару недель?
– Нет, – не мучаю ее долгими размышлениями. – Твой день – суббота, Юль, и либо ты приходишь только по субботам, либо не приходишь вообще.
Ей это не нравиться. Пять минут назад она сделала «царский подарок», надеясь впечатлить готовностью перешагнуть через себя ради моего удовольствия, а я все равно послал. Наверное, ей сейчас очень хреново: со вкусом моей спермы во рту и отказов ушах.
Но, собственного, какого хера?
Юлька выскакивает из постели, как пробка из бутылки, возмущенно тянет на себе одеяло. Молча закуриваю, пока она готовит гневную речь. И ее прорывает.
– Ты меня просто поимел, как одну из своих баб!
– Технически, это они меня имеют. – Не могу удержаться от ремарки.
– У меня тяжелая ситуация, я… я…
– Осталась без работы? Снова? – Бля, главное не ржать.
– У меня случился конфликт с родителями одного ребенка, – нехотя, признается она. И смотрит на меня щенячьим взглядом. – И я одалживала на одну вещь...
«Но приперлась ко мне с двумя пакетами дерьмовой еды и бутылкой дерьмового вина».
Ладно, видимо все-таки придется встать.
Иногда я даю ей деньги – просто так. Бывшая же, в конце концов. Жалко ее.
И дам сегодня. Если не будет шляться по кабакам, а займется поисками работы, ей хватит вернуть долг и на месяц нормальной жизни. Но я слишком хорошо знаю свою Юльку. Через неделю она снова придет с глазами на мокром месте или, возможно, предложением трахнуть ее в задницу.
Надо завязывать.
