Текст книги "Исповедь Плейбоя (СИ)"
Автор книги: Айя Субботина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)
Глава тридцать вторая: Снежная королева
– Эвелина, прекращай вести себя, как истеричка, – понижает тон Юра, буквально простреливая меня навылет своей злостью. Почти уверена, что его план на эту встречу закончился на «щедром» предложении, которое я приняла со слезами на глазах и вся в соплях и раскаянии. – Нас поженили не просто так, ты это прекрасно знаешь.
– Я знаю, что у меня с тобой развод, и мне бы хотелось по максимуму сгладить все острые углы.
Это была только самая невинная ложь из тех, которые мне придется сегодня произнести. И даже ее мне пришлось выпихивать из себя почти с кулаками.
– Острые углы? О чем ты, Ви? Ты моя жена и я не дам тебе развод.
– Прикуешь наручниками к постели? – иронизирую я.
– Если потребуется, – без намека на шутку, соглашается он.
И от этой его холодной решимости идти до конца мне хочется махнуть рукой на все и просто сбежать. Спрятаться в машине, вернуться домой, собрать вещи и вместе с Русланом уехать так далеко, где эта расчетливая тварь нас не найдет.
Я всегда была храброй, даже иногда слишком сумасшедшей. Но теперь я знаю, что эта храбрость не стоит ничего, потому что раньше моя жизнь не зависела от правильного тона слов. Можно было сказать ему в глаза, какой он придурок, и получить максимум недовольный взгляд. Теперь я знаю, что он способен свернуть мне шею.
– Мы тихо и мирно разводимся, Юра, – гну свою линию, выдерживая максимально спокойный тон, на который способна.
– И я похороню твоего отца, – добавляет он. – Все ваше семейство.
Сейчас самое тяжелое – продолжать делать вид, что я ничего не понимаю и не собираюсь понимать, потому что в моей голове как любит говорить Юра, «давно выключили свет».
– Я не буду лезть в бизнес, потому что я все равно ничего в этом не понимаю.
Судя по его ухмылке под нос, он полностью со мной согласен.
– Я только хотела убедиться, что мы с тобой взрослые люди и ты не будешь портить последние дни твоей матери скандалами и идиотскими газетными заголовками.
Он любит мать, и всегда был одержим желанием порадовать ее во всем. Даже когда дело дошло до попыток заделать мне ребенка против моей же воли.
– Ви, что из моих слов ты не в состоянии понять своими скудными мозгами? – Юра подходит ближе, и я жестко подавляю желание отклониться. Я – Розанова, я должна выждать момент. – Можешь забыть о разводе, а этому выскочке Клейману передай, что если он хочет жить и нормально функционировать, то пусть отвалит на хрен.
Воображаю сцену, в которой я говорю Антону, чтобы он поджал хвост, потому что так попросил мой почти_бывший муж. Улыбаюсь. Даже, наверное, скалюсь, потому что не могу сдержаться от предложения:
– А ты сам ему скажи.
Юра подходит еще ближе и на этот раз я отступаю.
– Я тебя раздавлю, сука, – с елейной улыбкой обещает Юра.
Щербатая маска любящего мужа падает с его лица, обнажая противный оскал. И хоть стоматолог хорошо поработал над новой улыбкой, я не могу отделаться от вида его беззубых окровавленных десен. И меня это смешит.
– Дави, вперед.
Он протягивает руки, но в последний момент останавливается, потому что охрана не дремлет: я слышу шаги за спиной и негромкое выразительное покашливание.
– Тридцатого у матери день рождения, – сквозь зубы напоминает Юра. Его пальцы дрожат и он, чтобы скрыть это, заводит руки за спину. – Ты знаешь, как ей важно, чтобы мы были вместе, когда вокруг будет толпа наших родственников. Хотя бы это ты можешь для нее сделать?
Это чистой воды шантаж, и я бы просто послала его куда подальше, но вся сегодняшняя встреча, бесконечные глотки унижений и поганых слов – только ради вот этой фразы. Мне нужен был повод, и теперь он у меня есть.
Осталось последнее.
– Только ради твоей матери, – соглашаюсь я. – И только потому, что я не такая бездушная тварь, как ты.
– Ты именно такая, – цедит он.
И я вдруг перестаю понимать, как и за что любила и искренне восхищалась этим мужчиной. Единственное, что он дал мне: «небо в алмазах» и секс. Как я теперь знаю – так себе секс, на самом деле.
Остался последний штрих.
Сделать как бы случайный жест в его сторону, «забыть» о том, что сумка открыта и «случайно» все выронить. Ощущения такие, будто я сделала все настолько топорно, что хуже некуда, но бумаги валятся на землю, и Юра присаживается, чтобы сгрести их в охапку. Я знаю, что он видит там знакомые названия, и «пытаюсь» отобрать свое, но он лениво пересматривает все, наслаждаясь тем, что якобы случайно видит то, что видеть не должен бы. Я протягиваю руку, и изображаю нетерпеливое раздражение.
– Серьезно? – Юра растягивает рот в безумной улыбке. – Розановы, вы это серьезно?
Лучший вариант не выдать себя фальшивой ложью – просто оставить его слова без внимания. Пусть думает, что хочет. Никакая ложь не будет такой правдивой, которую мы придумываем себе сами.
– Передай матери, что я буду, но только на официальную часть.
– Спасибо, королева. – Юра шутливо откланивается в пояс.
Не могу отделаться от мысли, что он успел еще что-то принять перед встречей со мной и только теперь его «разобрало» по второму кругу.
По дороге домой звоню отцу и рассказываю, как все прошло. В тишине салона мы с ним празднуем успешно вбитый первый кол в гроб Шаповаловых. До дня рождения его матери еще десять дней, и у Шаповаловых будет время порыть информацию на «случайно» увиденные Юрой названия компаний-посредников.
Пусть поразгадывают эту головоломку.
Пусть подумают, зачем Розановым через левых лиц выкупить оставшиеся части якобы насквозь убыточного и погрязшего в долгах бизнеса. И они обязательно придут к правильному выводу. Точнее сказать – к нужному нам.
Когда я подъезжаю к дому, мое внимание привлекает знакомая машина.
Я несусь в дом, по пути теряя туфель и, запыхавшись, замираю в дверях кухни.
– Ты не против, что я заехала? – спрашивает мама, протягивая руку за свежим блинчиком. Откусывает, и нахваливает: – Руслан, очень вкусно.
Мой Кот снимает сковородку с плиты и лопаткой сгребает на тарелку новую порцию симпатичных румяных блинчиков. Поднимает на меня взгляд – и я понимаю, что у него паника.
*****
И хоть ситуация натянутая и напряженная, мне все равно хочется улыбнуться, в особенности, когда замечаю на Руслане короткий клетчатый передник с двумя бантиками на карманах. Господи, где он его откопал? И посуду? Мы купили только продукты и кое-что готовое на первое время, но, если честно, я не очень вникала, что там Руслан клал в тележку, тем более, что он сразу заявил, что если я хотя бы потянусь за кошельком, он посчитает это пляской на яйцах. Честно говоря, я даже не собиралась ни за что расплачиваться – нельзя мешать мужчине быть мужчиной.
Оказалось, в той тележке были как минимум все ингредиенты, чтобы приготовить блинчики, от аромата которых даже у меня засосало под ложечкой, а ведь после разговора с Юрой я была уверена, что еще сутки не смогу ничего протолкнуть в горло.
– Привет, ма. – Чмокаю ее в щеку и осторожно пристраиваюсь возле Руслана, который как раз разливает по сковороде новый блинчик. – Давно она приехала?
Его ответ предупреждает моя мать.
– Уже примерно полчаса. Привезла тебе… вам… кое-что.
Мы обмениваемся взглядами и я замечаю в ее глазах то, что по наивности надеялась не увидеть: она недовольна. Почему? О чем они с Русланом успели поговорить? Что уже сказали друг другу и какие слова ни мне, ни ему уже не утопить на дне воспоминаний?
– Мы с Русланом вспомнили, где уже встречались раньше, – говорит мама, поливая блинчик зачерпнутым из банки медом. Откусывает, морщится и отодвигает банку подальше. – Мед из магазина просто ужасен.
Конечно, я понимаю, где и при каких обстоятельствах они могли видеться. Дважды с Лизой и на моем дне рождения с другой девушкой. И я очень вовремя вспоминаю те слова, что сказала ей в минуту слабости и тоски: «Между мной и Лизой случился другой мужчина». Моя мама всегда была довольно проницательной, поэтому я держала под замком наши с Юрой отношения: если бы у нее была зацепка, она бы обязательно вытащила наружу всю подноготную наших отношений. В сущности, ей хватило одного взгляда на меня в больнице, чтобы не дрогнувшей рукой вытащить из лап мужа.
– Наверное, нужно открыть вино? – предлагает Руслан.
– Лучше коньяк, – стараясь уловить настроение матери, отвечаю я.
Пока он ищет стаканы, я присаживаюсь за стол и терпеливо жду, когда мать задаст тон разговору. Всего-то минута-другая, но время тянется бесконечно. Потому что я прекрасно понимаю, что от финала этого разговора зависит, буду ли я с Русланом и с семьей или только с Русланом.
Глава тридцать третья: Плейбой
Мать Кошки свалилась как снег на голову, пока я, радуясь, что могу ходить почти самостоятельно, решил приготовить ужин.
Эвелина уехала на встречу с адвокатом, и я, воспользовавшись случаем, сделал то, что давно пора было сделать – обрубил концы. Во всех смыслах. Осталась только последняя жирная точка – Инна. Правда, новость о моем «уходе» оказалась для нее совсем не новостью: за те пару минут, что я отходил допивал чай и придумывал самую удачную формулировку для разговора с Инной, Лариса (хозяйка агентства) уже успела позвонить подруге и сделала большую часть мое работы. Поэтому, когда Инна вязла трубку, меня ждал ее естественный вопрос: каким образом мой уход скажется на наших отношениях. Я был бы идиотом, если бы сказал, что у меня появилась другая – нормальная – постоянная женщина, поэтому умолчал о существовании Эвелины, но обо всем остальном врать не стал.
– То есть ты меня посылаешь? – спросила Инна тоном женщины, которую надули и нагрели прямо у нее под носом.
Я сказал, что я посылаю всех. И спросил, как и где мы можем встретиться, чтобы я вернул «Ровер». Она с психов устроила ор, от которого у меня еще минут десять звенело в ушах, а потом сказала, что сама позвонит, когда отойдет и перестать хотеть отрезать мне яйца ржавым ножом.
Парадокс в том, что даже женщина с насквозь холодной головой на мое «нет» отреагировала точно так же, как и все другие влюбляшки до нее. Одно плохо: Инна – не просто богатая баба, она еще и очень властная злопамятная баба, и это ее «поговорим потом» вгрызлось мне в затылок и жужжало там до тех пор, пока на пороге на появилась мать Эвелины.
Вот тогда я понял, что вечер перестает быть томным.
Сначала она просто интересуется моим здоровьем, потом благодарит за то, что заступился за Эвелину. Я говорю, что это не было то заступничество за которое стоит благодарить. Ее следующий вопрос – чем я занимаюсь? На всякий случай – вот, что значит хорошее воспитание – сразу озвучивает, что помнит мое лицо и у нее есть «теория» о том, чем и как я зарабатываю на жизнь. Бережет он неловкого положения.
– Я из эскорта, – говорю коротко и в лоб.
– Ты спишь с женщинами за деньги? – уточняет она мою нарочито размытую фразу.
– Да, я этим занимался.
– Занимался? – Она выразительно очерчивает прошедшее время моей реплики.
– Больше не занимаюсь.
– Давно?
– После того, как попал в больницу.
Она просто кивает и вдруг резко переводит разговор, спрашивая, не прислать ли нам помощницу, чтобы помогала готовить, потому что Эвелина даже бутерброды не умеет делать. И мне становится лучше, потому что готовка – моя стихия. И еще ей, кажется, нравится, что мне не стыдно носить женский передник. После того, что мне приходилось делать, чтобы клиентки были довольны, передник с чертовыми бантиками – это просто детский лепет.
А потом приезжает Эвелина и я чувствую себя полным идиотом, потому что это не я должен быть на смотринах, как красна девица, и потому что Кошка не должна выбирать между мной и своими родными.
Но еще я знаю, что сейчас мне лучше держать рот на замке, и просто наполнить три стакана купленным на днях коньяком. А я все думал, зачем Эвелине понадобилась бутылка дорого бухла в пару к хорошему вину. Надо на будущее предложить ей вешать на бутылки стикеры с подписью: «На случай важных переговоров».
Эвелина делает глоток, я просто обмакиваю губы, потому что в моей крови столько фармакологии, что лучше не рисковать, а вот теща в два хлопка приговаривает все и взглядом просит налить еще. И новую порцию тоже выпивает залпом. Судя по тому, как морщится, пьет она редко и точно градус поменьше.
Поднимает на меня взгляд, вскидывает руку, когда Эвелина пытается что-то сказать. Похоже, солировать все-таки мне. И это хорошо.
– Ты с ней за деньги?
Я ждал этот вопрос. Даже странно, что мы с не с него начали, потому что едва она меня увидела – сразу поняла, что к чему. Вопросы о здоровье были просто данью вежливости.
– Нет. Деньги у меня есть.
– И чем ты планируешь ее обеспечивать? У моей дочери большие запросы.
Кошка поджимает губу.
– Хочу открыть ресторан.
Сгружаю на тарелку свежую порцию, и женщина берет свежий блинчик, складывает его в четверо и кладет в рот.
– Ну с этим ты справился лучше, чем ее бабушка.
Наверное, в ее словах скрыт какой-то тайный смысл, потому что Эвелина с шумом выдыхает, и делает то, чего я раньше никогда не видел: прислоняется лбом к моему плечу, сперва улыбается, а потом беззвучно плачет, дергая плечами, словно заевшая игрушка.
– Если ты ее обидишь, – продолжает Розанова, – то не найдется на карте такого места, где бы мы тебя не нашли. Это понятно?
В башку лезет какая-то хрень о том, что я и сам за нее кого хочешь обижу, но в моем поломанном состоянии это будет просто нелепый пафос, поэтому просто обнимаю Кошку за плечи. И надеюсь, что проверку я с горем пополам прошел.
– Я сама поговорю с отцом, – говорит Розанова, прежде чем уйти. – Я позвоню, когда будут… хорошие новости. Дай ему пару дней.
Эвелин порывисто обнимает ее, и они выходят за порог, о чем-то еще долго разговаривая на улице прямо под моросящим майским дождем.
****
Эвелина возвращается в дом только через час: еще долго сидит в плетеном кресле на крыльце, подтянув колени до самого подбородка и просто смотрит на дождь. Я даже примерно догадываюсь, о чем она думает, потому что и у меня бывали моменты, когда укрывало так, что не хотелось видеть вообще никого, даже собственное отражение. Надеюсь только, что у нее обычный приступ женской меланхолии, а не самокопание экскаваторным ковшом.
Я держу наготове горячий чайник, и как только Кошка переступает порог кухни, силой всучиваю ей чашку. Она делает такой жест бровями, будто получила от меня не просто жест искренней заботы, а яйцо Фаберже. Усаживается на барный стул и алчно смотрит на горку блинчиков, которые я успел сложить треугольниками.
– Ты знаешь, что моя бабушка была настоящей мастерицей их готовить? – говорит она, поближе подтаскивая тарелку.
– Судя по комплименту твоей мамы, теперь знаю.
– Это был не просто комплимент. – Эвелина все-таки решается взять один, откусывает и медленно, с расстановкой жует. Потом жмурится, и подпирает голову кулаком. Наверное, если бы Кошка в самом деле была кошкой, то уже бы прогнулась в спинке и пришла гладиться. – Руслан, я уже говорила, что люблю тебя? Нет? Считай, что сказала.
Мне кажется, она делает это нарочно. Выбирает самый странный и неподходящий момент из всех возможных, чтобы сделать признание. Ни на секунду не сомневаюсь, что Эвелина не бросает слова на ветер и не говорить об этом запросто, для красивого слова или чтобы подчеркнуть, как ей нравится моя готовка. Она в самом деле меня любит, и чтобы не краснеть, как малолетка, говорит об этом вот так: на кухне, за чашкой чая, после разговора с ее матерью, который, как я думал, поставит на нас большой и жирный крест.
– Скажи это еще раз, – прошу я, и тоже свожу важность момента к простому трепу: стоя к ней спиной, заправляю кофеварку. А руки дрожат так, что приходится поставить чашку не на блюдце, а на стол, чтобы посуда не звякала, будто у перепуганной школьницы.
– Я люблю тебя, Кот, – бесхитростно повторяет она. – И я буду рада, если ты расскажешь про ресторан не только моей маме, но и мне.
Так вот что они обсуждали на улице.
Когда кофе готов, я сажусь напротив Эвелины, стараясь не тревожить еще конкретно болящую ногу. И, неожиданно для самого себя, начинаю рассказывать ей про Амстердам, про то, что потихоньку изучаю варианты покупки бизнеса и вида на жительство. А когда прихожу в себя – мы уже сидим в гостиной на полу с блокнотом и с ноутбуком, и кучей распечаток, которые я сделал со своего телефона, когда нарезал круги возле того маленького ресторанчика на набережной.
– Руслан? – Эвелину явно смущает мое внезапное молчание.
– Знаешь, я ведь никому еще не рассказывал, – почему-то смущаюсь я.
У меня никогда не было глобальных планов. То есть, пока я не стал эскортником, все в моей жизни было по типовому стандарту, как стройка: во столько-то лет закончу учится, пойду работать на типовую зарплату, возможно даже стану хорошим учителем и получу пару грамот за выдающие успехи моих учеников. Когда я понял, что не хочу укладываться в «стандарт», я перестал думать наперед. Просто жил, как жил, просто наслаждаясь внезапными почти халявными деньгами и возможностью больше не напрягаться, когда высылаю матери очередной денежный перевод. Где-то впереди маячила перспектива накопить достаточно денег, чтобы вложить их в бизнес, который будет меня кормить, когда я «уйду на покой».
А потом случился Амстердам, снег, Эвелина на том мосту – и я вдруг захотел бросить якорь.
Ну потому что даже у проститутки может быть розовая мечта, даже если все остальное в ее жизни опошлено разовым трахом, «куниками для мамочки» и групповухами, в которых ты нужен только в качестве исправно работающего болта.
Мне хотелось розовую мечту так сильно, что я продолжал думать о ней, даже когда Эвелина снова на месяцы исчезла из моей жизни. Но это было как-то слишком странно для циничного мужика: хотеть стабильности просто так, не по принуждению, а как часть идиотских фантазий, в которых у меня была другая жизнь, другая женщина, желтый дом с окнами на канал и дождем на мансардном окне.
Я не сразу соображаю, что моя пауза затянулась, и Эвелина потихоньку, на четвереньках прямо по фотографиям и заметкам ползет ко мне, чтобы через секунду повалить на лопатки. И ее белоснежные волосы щекочут нос, пока она изучает мое лицо с видом ювелира, отрывшего редкий алмаз в детской песочнице.
– Если бы мои родители не приняли тебя, у меня бы больше не было никакой семьи. – говорит она просто и открыто, настолько искренне, что я закрываю глаза, лишь бы случать ее только сердцем. Совершенно тупая сентиментальность, хрен знает откуда выросшая, но по фигу, вообще все равно, даже если я за пару секунд теряю всю свою брутальность. Может, я всегда таким был: просто нормальным парнем? – Моей семьей был бы ты, – уже мне на ухо, добавляет Кошка.
Глава тридцать четвертая: Плейбой
Инна напоминает о себе к концу следующей недели. Эвелина осталась дома: готовится встречать в гости своего адвоката, после того, как у него в офисе на днях устроили погром. Мы оба знаем, кто постарался, и, честно говоря, был уверен, что на этом и закончится ее модный крутой адвокат, но нет: мужику хоть бы хны. Мне уже реально интересно посмотреть на него, хоть что-о подсказывает, что после этой встречи у меня случится первый в жизни приступ ревности. Наверное, потому, что кошка как-то обыденно сказала, что чуть было в него не влюбилась.
Я как раз выхожу из больницы, где был на плановом осмотре, когда звонит телефон и на экране появляется знакомое имя. Почти уверен, то услышу недовольное ворчание, но вместо этого в трубке только беспорядочный плач и всхлипывания. На мои попытки успокоится и перезвонить, Инна только еще сильнее плачет и кое-как проговаривает, что ей очень-очень нужно со мной встретится у меня на квартире.
– Я не могу, – стараясь выдержать ровный тон, отказываю я. Догадываюсь, что если у нее истерика, она попытается принять меня вместо успокоительного.
– Мне просто нужно с кем-то поговорить, – продолжает реветь она.
Я оглядываюсь по сторонам: через дорогу небольшой сквер, где мы можем просто посидеть на лавочке. К моему удивлению, она охотно соглашается и приезжает через тридцать минут, пока я сижу на лавочке в теньке и потягиваю уже давно остывший кофе.
У Инны заплаканные глаза. И нижняя челюсть пляшет так, будто в ее черепном механизме заела какая-то важная шестеренка. Садится рядом, достает сигарету и даже после трех попыток не может прикурить. Приходится отобрать зажигалку и помочь, и еще пар минут не спрашивать, что к чему, потому что Инна курит в глубокую затяжку и постоянно встает, чтобы походить и снова сесть. Если бы я не знал ее много лет и не видел, какая она обычно, то подумал бы, что передо мной типичная истеричка, которая в принципе не знает, то такое холодная голова.
– Спасибо, что пришел, – благодарит она. Даже не глядя в мою сторону. И вдруг говорит: – Знаешь, ты молодец, что сумел вовремя остановиться.
«В наш прошлый разговор ты так не думала».
Но эту реплику я держу при себе, позволяя Инне самой вести разговор в нужном русле. У меня есть еще примерно полчаса времени, а потом нужно заехать в банк, и еще в пару контор, которые оказывают услуги для желающих оформить бизнес заграницей. Если бы не эта встреча с Инной, у меня был бы чертовски классный день.
– Я влезла в одну аферу… – говорит Инна. – То есть как, влезла… – Горький смешок. – ты же взрослый мальчик, понимаешь, что такое «двойная бухгалтерия», укрытие от налогов и все такое. И разные… обходные пути, как быстро заработать большие деньги.
– В общих чертах. – На самом деле, я мало что в этом понимаю.
Инна достает сигарету и на этот раз справляется с ней без посторонней помощи. Затягивается – и начинает рассказывать. Если коротко, я понимаю, что ей предложили вложиться в какую-то компанию-промокашку, чтобы отмыть деньги в обход налогов. Какая-то китайская грамота для меня, но Инне я нужен не для того, чтобы вставлять квалификационные замечания. Я у нее просто «для поговорить». Даже сейчас она делает паузу, чтобы вспомнить, что я всегда умел слушать, даже если понятия не имел, о чем речь.
– И меня подставили, – говорит Инна, выбрасывая окурок в урну. Потом забирает у меня стаканчик и допивает кофе. Морщится, отчитывает за то, что я пью лабуду из автомата. – Отмыли деньги, а я осталась должна.
– Я говорил, что «Ровер» твой, – напоминаю я. Впервые чувствую настолько сильно отвращение за то, что принял дорогой подарок.
Инна издает раздражительный смешок.
– Руслан, ты слышал, о чем я говорила? Даже если я продам все, что у меня есть, один «Ровер» или даже десять – это все равно ничем не поможет делу. Оставь его себе.
– Мне не надо, Инна. Правда.
– Машина твоя, точка. Пусть останется, как что-то хорошее на память.
Она тянется за третьей сигаретой и когда я начинаю подозревать, что эта встреча была не только, чтобы поговорить, Инна, наконец, переходит к самому «вкусному».
– Эти люди знают о тебе, Руслан. Люди, которым я должна.
– Что именно они обо мне знают? – Поганое предчувствие кусает за загривок, словно беспомощного котенка.
– Что ты человек, через которого на меня можно давить. Знаешь, – Инна пытается улыбнуться, – вроде как мое слабое звено. Уезжай, Руслан, подальше. Лучше прямо сегодня.
Просто пиздец.
****
Мне кажется, жизнь нарочно поворачивается ко мне жопой как раз в тот момент, когда я начинаю думать, что все начинает налаживаться. Слова Инны постоянно вертятся в голове, набивая оскомину до уколов под черепом, как будто в мозгу замыкают нейроны и меня лупит током прямо по зубным нервам. Стискиваю челюсти так сильно, что хрустит под деснами, сую руки в карманы и срываюсь с места.
Нужно успокоится. Нужно просто дать голове принять эту херню, остыть и найти способы решения проблемы.
Сука, блядь, не моей проблемы!
Даже открываю рот, чтобы выплюнуть что-то обидное, а потом смотрю Инну и ее пустой, какой-то смирившийся взгляд, и хочется уебать самого себя. Можно сказать: нет, мужик. Ты не приделах, ты же нее втягивал ее в авантюру, не крутил ее деньги, не вешал на нее свои долги. И это правда. Но, блядь, я же брал ее деньги! Как конченный щенок прыгал вокруг дорогой тачки и ни хера нее думал, откуда у нее доходы и как она живет за пределами моей квартиры. Потому что меня ничего нее интересовало кроме того, что ее деньги делают мне красивую безбедную жизнь.
Я не собираюсь корить себя в ее промашках и взваливать грехи из-за какого-то долбаного человеколюбия, но я должен хотя бы не вести себя как урод.
– Инна, слушай…
– Руслан, ты должен уехать. – Она поднимается, степенно стряхивает в юбки несуществующую пыль и заломы на ткани. – Хотя бы на какое-то время залечь на дно.
– Ты преувеличиваешь.
Она грустно улыбается и медленно качает головой.
– Я знаю этих людей, Руслан, я знаю, как ведут дела в мире больших денег. Как ты думаешь, кто уложил в могилу моего мужа? Такие же люди, мой хороший.
Инна только дважды за все время называла меня вот так – «мой хороший». Первый раз, когда у нее была сильнейшая депрессия и она впервые осталась у меня на целый день и всю ночь, и второй раз, когда у нее случились серьезные проблемы со здоровьем. Оба раза она была на грани срыва. И вот теперь – снова.
– Я бы не стала тебя пугать просто так, Руслан. – Мне кажется, она нарочно избегает прямого взгляда мне в глаза. – Впрочем, решать тебе. Мы больше не вместе, да?
Я с трудом держу руки в карманах. Хочется вынуть кулаки и просто наугад разбить кому-то голову, или разбить костяшки в хлам просто об долбаную скамейку.
«Это твоя справедливость, Жизнь? Типа: «Хуй тебе, Руслан, а не тихо-мирно жить со своей Кошкой».
За все нужно платить. А я, как наивный баран, поверил, что со мной этот закон не работает. Потому что я, типа, особенный.
Инна больше ничего не говорит. Только не глядя берет меня за локоть, не сильно сжимает пальцы и просто уходит, даже не сказав ничего на прощанье.
Я еще час катаюсь по городу. Привожу мысли в порядок и пытаюсь придумать повод не устраивать панику на пустом месте. Инна не стала бы просто так предупреждать, с другой стороны – меня же никто не трогает? Кто я такой? Мелкая сошка, мальчик по вызову. Сука, как же противно.
А когда возвращаюсь домой, то мои кое-как взятые под контроль эмоции буквально взрываются, потому что на кухне сидит здоровенный лоб с фигурой качка и брутальной бородой, и моя Кошка угощает его чаем, рассказывая какую-то глупую детскую историю.
