Текст книги "Исповедь Плейбоя (СИ)"
Автор книги: Айя Субботина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)
Глава двадцать шестая: Плейбой
Я замечаю, что он на шлейке и с ошейником только после того, как следом заходит Кошка.
В белой кудрявой меховой жилетке почти до колен, алом свитере под горло, джинсах и сапожках. В очках, в которых похожа на старую Тортиллу и за которыми почти не видно ее лицо.
«Сними их», – прошу ее мысленно, и Кошка тут же задирает очки на макушку.
Снова на ней ноль макияжа – безупречное белое лицо, чище, чем нетронутый холст. Только подсохшие ранки на губах выделятся на светло-розовой коже тремя темными пятнышками.
Следом забегает куча санитарок, врач, какие-то левые бабы, которых я вообще не знаю, и вся разношерстная компания обрушивает на мою Кошку поток ругательств и претензий: куда это она, без разрешения, да еще с котом, без халата и бахил.
А я потихоньку смеюсь, хоть каждый вздох – это жуткая резь в груди.
Кошка в мятом халате и синем целлофане на ее сапогах, которые стоят больше, чем весь здешний персонал зарабатывает за месяц. Я бы не отказался посмотреть на это зрелище.
– Первый раз вижу тебя в постели, – говорит Эвелина так спокойно, будто ей плевать на все: и на базар в палате, и на «красоту» у меня по всей роже.
– Ну и как? Хорош?
– На троечку, – пытается сдержать улыбку она. – Надо будет повторить без бинтов и на мягких покрывалах.
– Только я сверху, – подыгрываю ей.
Блядь! Это так странно: она просто здесь – и мне кажется, что вот теперь я бы точно встал и меньше, чем за десять минут, если бы только котяра не запрыгнул на меня и не начал тереться мордой о пластырь под глазом.
– Вам нельзя здесь быть. – Мой лечащий врач влезает между нами, и смотрит на Эвелину, словно на вредную бактерию.
– Мне можно и нужно здесь быть, – спокойно произносит она и так же спокойно просит его выдворить посторонних из палаты, потому что мне нужен покой, а не кумушки с пересудами.
Как ни странно, он тут же выдворяет всех вон, и сам закрывает дверь, прикрикивая на персонал, что раз им нечем заняться, то он устроит обход и проверит рабочие места и карты пациентов. А Эвелина подходит к кровати и отстегивает карабин с кошачьей шлейки. Вручает мне поводок и плавно гладит Кота по голове. Я совсем не удивлен, что мой неласковый мужик тут же сам тычет морду ей в ладонь, жмурясь в самой подхалимской кошачьей манере. Он даже меня никогда так не провоцировал на порцию ласки.
– Меня зовут Эвелина Розанова, – поворачиваясь к врачу, называется Кошка. Дает ему ровно пару секунд вспомнить, что это за фамилия и чем она может грозить. – Я буду здесь, потому что я должна быть здесь. Хоть с котом, хоть без кота, в той одежде, в которой мне будет удобно и комфортно. Еще вопросы?
Все-таки она стерва, но какая-то очень трогательная, даже если прикрывается толстой ледяной броней. Ну или я просто романтизирую свою Кошку и моя оценка безнадежно далека от объективной.
– Рад знакомству, Эвелина… Николаевна, да? – Доктор протягивает руку, и она с кивком пожимает протянутую ладонь. – Может быть, у вас есть какие-то вопросы о состоянии Руслана?
– У меня много вопросов, но сейчас я бы хотела поговорить с ним наедине. Это ведь не проблема?
Доктор энергично мотает головой.
– И вот этой женщины здесь тоже быть не должно. – Кошка кивает на Таню.
Она так опешила, что даже не сопротивляется, когда мужчина берет ее под локоть и приговаривая, что время для посещений уже вышло, и мне нужен покой, выводит из палаты. Эвелина на минуту выглядывает в коридор, говорит что-то великану в черном костюме, и я слышу в ответ его короткое: «Конечно, Эвелина Николаевна».
Кошка закрывает дверь, быстро стаскивает сапоги и жилетку, и забирается с ногами ко мне на постель, пристраиваясь так, чтобы не сильно тревожить мои «боевые ранения».
– Ты охрану привела что ли? – переспрашиваю я. – Стала Крестной матерью?
– Это просто перестраховка, и они будут здесь, пока здесь будешь ты.
– Как узнала, что я здесь? – прижимаюсь израненными губами к ее прохладному лбу.
– Та мегера сказала, что ты уехал, а я пока кошачьи вещи собирала, заглянула в шкаф. – Она вздыхает, копошится где-то у меня под подмышкой. Кажется – минуту назад была сосулькой, которой можно и сталь проткнуть, а теперь как будто вся растаяла. – А еще я заметила у нее в пакете упаковки со шприцами, системы и лекарства. Ну и выбитые зубы моего бывшего – твоя же работа?
Я молчу. Не хочу пачкать ее этим дерьмом.
– Бывшего?
– Это долгий процесс, но я от него ушла. – Кошка судорожно вздыхает, и Кот сует морду прямо ей в нос, щекочет усами. – Прости меня, Руслан… Пожалуйста, прости.
****
Она могла уйти от мужа по множеству причин, ни одна из которых не связана со мной. Самое очевидное – такие женщины, как Снежная королева, не позволяют кому бы то ни было обращаться с ней подобным образом. Не удивлюсь, если именно это стало причиной для разрыва, но я все равно позволю себе то, что не делал ни разу за своих теперь уже почти полных двадцать восемь лет – я разрешу себе самообман. Представлю, что она втрескалась в меня по уши. И от этой мысли самому смешно до соленого кома в глотке.
Поэтому крепко, пусть и одной рукой и вряд ли это хоть сколько-нибудь крепко на самом деле, прижимаю ее одной рукой, лишая возможности перевернуться и посмотреть мне в лицо.
– Что-то не так? – Кошка безошибочно угадывает мое настроение.
Не хочу ей врать, но и правду же не скажешь?
– Много больниц обзвонила? – увожу разговор в другое русло.
– На два часа работы. – довольно хмыкает она. – Была уверена, что ты не в государственной, а частных, как оказалось, не так уж много.
– Связался с Шерлоком на свою голову, – трагично стону в ответ на ее признание, и мы осторожно посмеиваемся: я – чтобы не тревожить ребра, Кошка – чтобы не тревожить меня. Кот просто усаживается на мне и, как ни в чем не бывало, начинает умываться. – У этого парня никаких проблем со сменой места жительства?
– Он идеальный мужчина, – хвалит Снежная королева. – Сам в кровать приходит – не нужно упрашивать.
– Между прочим, я предлагал кровать, – напоминаю парочку фраз из нашего прошлого, и даже спустя столько времени они все равно звучат уместно. Мы можем говорить обо всем на свете, кажется, даже о том, как я предлагал просто потрахаться без взаимных обязательств, и я знаю, что Эвелина поймет ровно то, что я пытаюсь ей сказать – она не «просто так». Всегда была и всегда будет вне зависимости от того, что сулит нам будущее.
– Ты предлагал всякие пошлости, Руслан. – Она все-таки пересиливает меня и переворачивается на живот. Стаскивает очки и небрежно бросает их на прикроватную тумбочку, словно это безделушка, а не цацка с эмблемой «Шанель». – Я дам тебе шанс повторить. И советую воспользоваться временем, чтобы подобрать более благозвучные слова.
Я не очень успешно и не с первого раза заправляю локон ей за ухо. Все жду, когда же Кошке изменит выдержка и она скривится от того, как «офигенно» я на самом деле выгляжу. Не настолько тупой, чтобы не понимать – сейчас я больше похож на баклажан, чем на мужика, за секс с которым платят бессовестно много. Но Эвелина просто смотрит, и смотрит, и гипнотизирует меня своим прозрачно-ртутным взглядом, как будто говорит: «Ты все равно круче всех».
– На твоем месте, Кошка, я бы не рассчитывал на милости и нежности. Если я говорю женщине, что что я хочу с ней поебаться, это значит, что я хочу ее во всех углах своего дома и на всех твердых поверхностях, включая пол и тумбочки.
– Чувствую себя польщенной, – ничуть не кривит нос она.
Господь, ты послал мне что-то невероятное: не ханжа, не кривит нос от грубостей, не пытается учить меня вежливости.
Я не хочу обижать «нас» розовыми словечками и всякими напудренными призывами отдаться мне. Потому что она уже кончила в моей машине, потому что я хотел ее, как больной, пока она медленно ходила между картинами Ван Гога, больше похожая на неземное существо. И потому что я выбил зубы ее мужу за одно только грубое прикосновение к ней. Потому что не владел ею, но считал своей без всяких прав. А в ответ ее муж чуть не убил меня, и я думаю, что он оставил меня в живых только потому, что сам по себе – бесхребетное трусливое существо, которое может разве что поднимать руку на женщину или отдавать команды своим Черным макинтошам.
– Кошка? – Я привлекаю ее внимание, пока она снова не устроилась у меня под подмышкой, а мне нужны ее глаза, потому что собираюсь сказать кое-что очень важное. Возможно, она даже поймет, возможно – нет, примет лишь за комплимент или еще одну мою несмешную грубую шутку.
Эвелина заинтересованно вскидывает белоснежную бровь и снова кусает губу. Именно сейчас поднять руку почему-то очень тяжело, и боль то и дело растекается тупыми волнами от плеча до груди. Но все же делаю, что задумал: провожу большим пальцем по ее нижней губе, и немного тяну ее на сторону, вызывая в ответ непонимающую улыбку.
– Я не люблю косметику, – говорит Эвелина, видимо решив, что я собираюсь пожурить ее за искусанные губы.
– Просто хотел сказать, что никому не предлагал поебаться у меня дома.
В этот раз она все-таки морщит нос, и прикусывает мой палец. Не корчит из себя ни хищницу, ни развратницу. Сейчас она просто Кошка: захотела – укусила, захотела – лизнула.
– Прозвучало грубо, блин, – пытаюсь извиниться в ответ.
– Потому что ты придурок, – говорит она шепотом и медленно подтягиваясь на локтях, оставляет смазанный отпечаток поцелуя на моем щетинистом подбородке.
Глава двадцать седьмая: Снежная королева
Через неделю Руслана выписывают домой под наши с ним хоровые пения о том, что за «больным» будет кому присматривать и что мы будем выполнять все указания. Доктор оказался хорошим человеком, хоть любые мои попытки поговорить о состоянии здоровья Руслана, кажется, принимал за попытку найти брешь в его профессионализме. Поэтому всегда немного трясся и прятал руки в карман, думая, что я не замечу его панику.
– Побрею тебя дома, – говорю Руслану, когда мы проходим мимо зеркала в коридоре, и он смазано проводит рукой по порядком отросшей щетине.
Перед нами два охранника, и еще пара сади. На тот случай, если кому-то было непонятно словосочетание «никаких фото». Любой замеченный телефон будет тут же отобран и вычищен подчистую. Необходимая осторожность, от которой меня уже порядком подташнивает.
Персонал безуспешно делает вид, что им нет до нас никакого дела, но я чувствую каждый взгляд в спину. В особенности те, что осуждают без приговора. Потому что для всех них, я – гулящая баба, та что не держится за красавчика-мужа, а вместо этого почти неделю безвылазно просидела в палате не пойми кого. Я бы хотела слукавить и сказать, что готова разменять свою богатую несчастливую жизнь на их скромную, тихую и без встрясок, но это была бы ложь, а я так и не научилась врать.
Красивая жизнь похожа на лист мать-и-мачехи: сверху гладкая и блестящая, с обратной стороны – шершавая и неприятная. Проблема в том, что я не хочу к этому привыкать.
– Ты решила меня украсть? – спрашивает Руслан, когда водитель сворачивает в противоположную от его дома сторону. Мы сидим на заднем сиденье моего полноправного «Мерседеса» и в салоне, кроме водителя, еще один охранник. Сзади еще одна машина сопровождения.
Позавчера, когда Юра, наконец, понял, что в этот раз я не собираюсь возвращаться из загула, он несколько часов донимал меня по телефону, а потом, не дождавшись ответа, начал писать сообщения. Одно «лучше» другого: то «я тебя люблю, вернись, все прощу», то – «сука, по стенке размажу». Я не ответила ни на одно, но, согласно нашему с отцом плану, каждое сообщение аккуратно сохраняла в «облако». Мы же Розановы, и мы прячем шипы между листьями, выжидая, когда жертва снимет перчатку.
Существует две версии того, что происходит: одна официальная для всего семейства Шаповаловых, другая – неофициальная для них же. И обе – чистое вранье. Согласно первой версии, у меня снова случился выкидыш, и я нахожусь в больнице под присмотром врачей. По не официальной: у меня гормональный всплеск и на фоне второго выкидыша и хронической бессонницы, развилась тяжелейшая депрессия, поэтому ко мне приставлен штат охраны, чтобы я, не дай бог, ничего с собой не сделала. «По настоятельным рекомендациям психиатра» мне необходим покой, смена обстановки и дистанция от того, что может ранить мою расшатанную психику – от «любимого мужа, которого я хотела порадовать совместным ребенком».
Для родителей Юры это все похоже на правду. Бывший же наверняка понимает, что я просто вешаю лапшу на уши, но он не может сказать «Б», не сказав «А».
А тем временем, пока все якобы вертится вокруг нашего дышащего на ладан брака, отец разыгрывает финансовую комбинацию, в которой и мне тоже отведена своя роль. Он пытался отговорить, но я настояла.
– Забираю тебя в свою пещеру, – говорю я в ответ на вопрос о похищении, – где буду владеть целиком и безраздельно.
– Черт, я связался с доминанткой. – Он роняет голову на спинку и прикидывается обреченным.
Мы даже ни разу не поцеловались.
Я – далеко не девственница и не школьница. И он – мужчина с определенным опытом.
Нам нужно все, но мы просто наслаждаемся обществом друг друга. Так бывает, когда между двумя людьми что-то большее, чем просто физическое влечение и потребность владеть.
Я попросила маму найти мне жилье на время «реабилитации», но так, чтобы Юра не узнал об этом из первых рук. Она постаралась, за несколько дней отыскала и, через «левых лиц», оформила аренду на небольшой, но модный домик в хорошо охраняемой частной зоне. Кажется, скрытая камера и человечек в черном спрятан там чуть ли не под каждым кустом, но впервые в жизни меня это не раздражает.
– Он… желтый, – медленно, будто это имеет какой-то смысл, проговаривает Руслан, пока мы бредем по дорожке в сторону нашего «гнезда» на ближайшие три-четыре недели.
– Не нравится желтый? Знаешь, не уверена, что хозяевам очень понравится, если мы решим перекрасить его в бордо.
– Мне нравится желтый, и прекращай уже делать за меня выводы.
*****
Я чувствую себя странно, потому что захожу в чужой дом с чужим мужчиной, сама еще замужем, но чувствую себя так, словно впервые в жизни делаю что-то от начала и до конца правильное. И ни капли не стыдно, и совесть молчит, накрепко придавленная камнем моей решимости на этот раз не совершать печальных ошибок.
Руслан вряд ли это осознает, но пока мы медленно поднимаемся на крыльцо, я даю себе обещание: не бегать, не уходить, не прятать голову в песок и не бояться жить, даже если я снова буду плутать в лабиринтах между сном и реальностью.
– Не люблю чувствовать себя беспомощным, – ворчит Руслан, когда я помогаю ему сесть на диван.
– А мне нравится, что ты весь у меня в руках, – улыбаюсь широко и довольно, чтобы его приободрить. И теперь нас двое, потому что Кот уже тут как тут: запрыгивает и устраивается рядом, как будто возле бедра хозяина ему самое место.
– Тогда хотя бы не лишай меня привилегии приготовить ужин, Кошка, – печально усмехается Руслан и я делаю вид, что обязательно подумаю над его просьбой. – Мне нужны будут ключи от твоей квартиры, чтобы я съездила за вещами.
Руслан почему-то не в восторге от этой идеи, но достает их из заднего кармана джинсов и вручает мне с видом человека, который без сожаления отдает последнее, чем владеет.
– Кстати, у нас пустой холодильник, – говорю я, исследуя кухню, чтобы поставить чайник.
Руслан рядом: возится с большим агрегатом, похожим на котел, и выставляет отопление на комфортную температуру. В доме долго никто не жил и хоть на улице май, пусть со снегом и слякотью, в доме сыро и холодно.
– Можем съездить за покупками, – предлагает Руслан. – А на обратном пути заглянем ко мне.
Я радостно показываю непонятно откуда взявшуюся пачку пакетированного чая и коробку с рафинадом. Чай, конечно, из тех, что я называю «привет лесоруба», но нужно согреться, поэтому подойдет любая горячая бурда, главное, чтобы хоть визуально выглядела как чай, тогда мозгу будет легче свыкнуться с этой мыслью.
– Что за человек твоя тетка? – спрашиваю я, догадываясь, что Руслан не хочет еще одной нашей встречи. – То, что она стерва и почему-то считает тебя своей собственностью, я уже поняла. Но… кто она тебе?
Он хватается за столешницу и костяшки белеют от напряжения. И дураку понятно, что эта тема – территория, куда ему не хочется пускать посторонних, но именно поэтому мне необходимо ее разведать. Кажется, что раз уж мы каким-то образом связаны судьбой, то любые секреты – это словно шаг в обратную сторону, и пока мы не вскроемся друг перед другом, мы так и будем пятится назад, словно раки.
– Таня родная сестра моей матери, – говорит Руслан и опускает голову так низко, что челка прикрывает лицо.
Ныряю ему под подмышку и выныриваю прямо перед самым носом, окруженная его руками. Он вымученно улыбается, наивно веря, что на этом наш разговор исчерпан, но я беру его лицо в свои ладони и шепчу:
– Ты должен рассказать мне.
– Это страшная сказка на ночь, Кошка, она грязная и вонючая, и в ней маленький мальчик превращается в гоблина, а не в принца, и Ведьма творит мерзости без наказания и опаски. Уверена, что достаточно взрослая, чтобы слушать такие истории?
Мне даже не нужна пауза на раздумья: я просто отвечаю «да».
И вот так, под свист чайника, до которого нам уже нет дела, я слушаю исповедь Руслана. Просто прижимаюсь лбом к его плечу и кусаю губы, чтобы не плакать, когда боли становится слишком много. Он рассказывает о том, что разрушило его жизнь так обыденно, словно пересказывает прочитанную книгу, к героям которой не проникся ни симпатией, ни интересом. Просто перечисляет вещи, после которых у меня во рту то солоно, то терпко.
– Хочешь, я ее убью? – Смотрю на него заплаканными глазами, и хочу, чтобы он кивнул.
Руслан просто обнимает меня одной рукой и выключает, наконец, дурацкий чайник и костяшкой пальца стирает влагу с моих щек.
– Побреешь меня, Кошка?
Глава двадцать восьмая: Плейбой
Эвелина от старания смешно выставляет кончик языка, пока медленно ведет станком по моей щеке. Я бы и рад сказать, что делать это нужно быстрее, но мне и самому охота потянуть время. Чувствовать себя лентяем, сидя на пуфике в ванной, пока Кошка ходит вокруг с деловым хозяйским видом.
Я не хотел рассказывать о Тане, но все равно рассказал. Думал, будет хуже, но облегчение свалилось так внезапно, что сейчас мне хочется только одного: просто перевернуть ту страницу моей жизни и сделать вид, что у меня было обычное пацанское детство. Что где-то там, в нормальном возрасте, у меня случился первый секс с симпатичной девчонкой, которая умела вкусно целоваться и от которой пахло сигаретами, потому что мы зажимались за школой в «курилке». Первый раз в жизни испытываю потребность «придумать» нормальное прошлое. Хотя бы для того, чтобы вонь Таниных духов навсегда выветрилась из моей памяти.
Эвелина продолжает орудовать надо мной станком и изредка чуть отклоняется, чтобы полюбоваться на результаты своей работы. Судя по триумфальным искрам в глазах, результат ее радует.
Она промокает мое лицо полотенцем, стряхивает на руку пару капель лосьона после бриться и прикладывает к щекам.
– Ну как я? – Хочу попробовать щеку, но Эвелина отводит руку и укладывает ладони мне на плечи, разглядывая сверху вниз.
Я бы мог поспорить, что точно так же она смотрела на те картины в музее, и точно так же, как находила смысл в мазках великого художника, находит смысл в чертах моего лица. Синяки уже немного сошли, но я все равно выгляжу полным уродом и даже не представляю, что должно случится, чтобы ей захотелось меня поцеловать, но если я хоть что-то смыслю в женщинах, в эту минуту Кошка думает именно о поцелуях.
Медленно наклоняется к моему лицу и упавшие на лоб волосы щекочут кончик моего носа.
Приходится взять себя в руки, чтобы встать без ее помощи. Кошка сердито фыркает, но тут же успокаивается, когда беру ее за руку и вывожу в комнату. Веду к постели, словно первую женщину в своей жизни, и меня нехило трясет от мысли, что сейчас у нас все равно ничего не случится, но, возможно, я сдохну даже от полной фигни вроде поцелуев или если она вдруг решит засунуть руку мне в штаны.
Сажусь на край кровати и подтягиваю Эвелину за бедра, усаживая себе на колени.
Она не садится всем весом, опирается на согнутые ноги, поэтому приходится потянуть ее за бедра и прижать к себе так плотно, что острая боль в груди зло напоминает о себе.
– Между прочим, Руслан Морозов, – Снежная королева медленно запускает пальцы мне в волосы, – я так и не получила приглашения в эту постель.
****
Я открываю рот, чтобы произнести те самые слова, но Эвелина мотает головой с какой-то по-девичьи задорной улыбкой, и прерывает мои так и не озвученные слова.
– Только не говори, что ты собирался сказать то же самое. – Она прикусывает губу, чтобы сдержать смех, но все, о чем я могу думать в этот момент – эти искусанные губы на моей коже.
Мечтать просто о поцелуях в моем возрасте – это такой детский сад, что смешно признаваться даже самому себе. Но у меня есть оправдание: мы оба знаем, что на полноценный секс я просто не способен, потому что и так еле шевелюсь, и ненавижу мать-природу за то, что я не ящерица или не волшебный дракон, который регенерирует со скоростью звука. За последние пару лет у меня было особенно много женщин, но у меня не было желания затрахать кого-то до сорванного горла, до криков, от которых оглохну, до саднящей промежности. Я просто пахал, хоть звучит это немного тупо.
Эвелину я хочу. Так сильно, что мозги плавятся и штаны вместе с ними. И после всего, что у меня было и что я ей говорил открыто и без прикрас, мне вдруг становится немного неловко, что она ерзает на мне и чувствует, что у меня стоит, словно у жеребца.
– Я не знаю других приглашений для тебя, Кошка. – Она дерзко выгибает бровь и трется об меня так сильно, чтобы у меня не осталось сомнений – мы взрослые люди, она оценила мой член, а я оценил ее желание им заняться.
– А как же «Давай займемся любовью»? – Хрустальный взгляд наполняется влажным голодным блеском.
Этот нервный хриплый смешок – он мой. В жизни не издавал таких жалких звуков.
У нас не может быть полноценного секса сейчас, но мы оба заведены до верхнего предела, и эту пружину нужно спустить с крючка, иначе она разорвет нас изнутри. И если уж мы скованны, как школьники, то никакие сломанные ребра, колотые раны и множественные гематомы не помешают мне хотя бы поиграть со своей Кошкой.
Она не ожидает, что я не настолько слаб, чтобы не поднять руку, поэтому удивленно охает, когда моя ладонь укладывается ей на затылок сзади. Фиксирую шею у самого основания с головой двумя пальцами. Так, словно держу бокал с самым дорогим в мире алкоголем и собираюсь сделать первый глоток, но нарочно не тороплюсь, чтобы растянуть предвкушение сочного вкуса.
– Ты хочешь заняться со мной любовью, Кошка? – мой вопрос в ее распахнутые губы. Хочется лизнуть каждую ранку, сделать так, чтобы темные пятнышки исчезли с кожи.
Эвелина медлит, пробует мои слова на вкус и – слава богу – морщит нос.
– Я хочу грязный… – она пробует освободить голову, но я держу крепко, и взамен мучительница выписывает задницей восьмерку на моей напряженной ширинке. – Развратный… – Еще одно движение бедрами, убийственно плавное и горячее, от которого теперь уже я прикусываю губу, пряча сдавленный стон. – Секс.
– Кошка, я в штаны кончу, как пацан, – признаюсь я, закрывая глаза, чтобы не видеть ее лица в этот не самый героический момент в моей жизни.
В этом – вся разница между тем, чтобы иметь кого-то за деньги и трахаться в свое удовольствие с той женщиной, от которой мысли в хлам. Ей можно говорить не то, что она хочет услышать, а то, что я хочу сказать. И она будет так же заводиться от моих грубостей, как я завожусь от нее хрупкости.
Эвелина перестает улыбаться, как будто эти простые слова заводят ее внутренний взрывной механизм до предела подготовленного выстрела.
– Штаны у нас пока только одни, – ничуть не играет она, медленно соскальзывая с моих колен. – И тебе в них еще ехать со мной за покупками. Поэтому штаны нужно спасать.
Все, что я могу сказать на этот неприкрытый сигнал – пару матерных слов.
Эвелина быстро справляется с пуговицей и молнией, я опираюсь на здоровую руку, задерживаю дыхание, чтобы не потревожить ребра и приподнимаю зад, помогая ей стаскивать с меня джинсы вместе с трусами.
– Кошка… – кажется, я рехнулся, раз пытаюсь остановить ее, но она уже между моими коленями.
Смотрит так, что яйца сжимаются от предвкушения. Плавно – блядь, а как же еще, она же балерина! – заводит руки за голову, стаскивает резинку. Я даже жмурюсь, потому что кажется, будто в потолке разверзлась дыра и мне на колени валит девственно чистый снег.
– Кошка… – Глотаю судорогу, когда она обхватывает пальцами мой член. – Может, поцелуешь меня, прежде чем отсосать? Мы даже не целовались ни разу. – Она медленно скользит ладонями по стволу. – Ну, Кошка, бляяя…
Это смешно, потому что взрослый мужик выпрашивает слюни, но мне нужны ее губы на моих губах. Мне необходимо попробовать вкус ее дыхания, позволить ему наполнить мои легкие. Она очистит меня от прошлого, прежде чем мы шагнем дальше и на моем теле не останется ничего из того, о чем мне больше не нужно будет вспоминать.
Она прищуривается, перекладывает ладони мне на живот.
– Я бы тебя всего облизала, Кот, – говорит глядя прямо мне в глаза, позволяя пальцам медленно перебирать дорожку волос ниже моего пупка. – Выздоравливай, пожалуйста, быстрее.
Мне кажется, даже если бы она сказала, что даст отымееть себя везде, я бы завелся меньше, чем от простой просьбы.
