Текст книги "О приятных и праведных"

Автор книги: Айрис Мердок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 25 страниц)

Глава тридцать пятая

– Что же делать? – сказала Пола.

Она смотрела на Дьюкейна. Барбара ухватилась за рукав его пиджака. Близнецы ухватились друг за друга.

– Моторку? – сказал Дьюкейн.

– В деревне есть, – сказала Пола, – но пока мы туда…

– Ее сдали на весь день, – сказал Эдвард.

– Мы видели, как она уходила.

– Надо звонить в береговую охрану, – сказал Дьюкейн. – Правда, от этого… Сколько прошло с того времени, как он туда заплыл?

– Минут пятнадцать, должно быть, – сказала Барбара.

– Больше, – сказала Генриетта.

– Вы понимаете, – сказала Барбара тонким голосом, в котором слышались слезы. – Я сперва ему не верила по-настоящему. Ждала, что он выплывет обратно. Только потом почувствовала вдруг, что это всерьез. А после пришлось долго плыть назад.

– Мы тоже были там, – сказал Эдвард. – Я-то знал, что это всерьез, я сразу так и сказал.

– Еще, может статься, в любую минуту увидим, как этот дуралей плывет об…

– Нет-нет-нет! – жалобно запричитала Барбара. – Он там, внутри, и он останется там, я знаю!

Дьюкейн схватился за голову. Он торопливо соображал, не спуская глаз с Полы, которая всем своим видом выражала отчаянную готовность помочь ему.

– Сколько осталось до того, как закроется вход?

– Полчаса, – сказал Эдвард.

– Двадцать пять минут, – сказала Генриетта.

Дьюкейн посмотрел на часы.

– Вот что, – сказал он, обращаясь к Поле. – Давайте исходить из наихудшего. Поднимайте тревогу. Звоните в береговую охрану, звоните в деревню. Увидите моторку – останавливайте. Выясните, есть ли кто-нибудь, кто хорошо знает пещеру. Не найдется ли снаряжение для аквалангиста и кто-нибудь, кто умеет им пользоваться. Я, правда, не представляю, что тут можно… Словом, я сейчас плыву туда и обследую обстановку. Не исключено, что он болтается где-нибудь у входа, стараясь нас напугать.

– Мы тоже с вами! – закричали дети.

– Ни в коем случае, – сказал Дьюкейн. – Вы продрогли, вы слишком долго оставались в воде. – Все трое дрожали от холода. – Тем более, что это на вас Пирс хочет произвести впечатление, особенно – на тебя, Барбара. Если он будет думать, что ты тоже там, он может и не выплыть наружу. Нет, вы отправляйтесь с Полой.

– Джон, но вы же не станете заплывать в пещеру? – вскричала Пола.

– Нет-нет. Только загляну. Возможно, тут-то и столкнусь нос к носу с Пирсом. А вы все отправляйтесь, и чтоб без паники!

Дьюкейн сбросил с себя пиджак, стянул галстук. Скинул с ног ботинки, снял носки, спустил брюки.

– Ну же! – прикрикнул он на Полу и детей, и те припустились бегом по прибрежной гальке.

Дьюкейн опять надел ботинки и побежал вдоль берега в обратную сторону, – туда, где круто обрывался в море красный утес. Там он вновь скинул обувь и бросился в воду.

Он плыл на боку, энергично и быстро, стараясь держаться как можно ближе к подножию утеса, ощущая противодействие течения – одного из тех, что наградили эту часть побережья дурной славой среди купальщиков. Течение было встречным и замедляло его продвижение вперед. Он не помнил, чтобы когда-нибудь плаванье стоило ему таких мучительных усилий, и при этом, похоже, продолжал оставаться все на том же месте. Он уже запыхался. Мешали рукава рубашки, то прилипая к телу, то надуваясь водой, и он, не останавливаясь, попытался стащить ее с себя. Стянул через голову и бросил в воду. Обогнув утес, у оконечности которого течение ощутимо теряло силу, он очутился в соседней бухте, и Трескоум скрылся из виду.

Теперь в пределах видимости оставались лишь тихое море, да небо, да внешний и внутренний изгиб утеса, закрывающего с обеих сторон сушу. Дьюкейн почувствовал себя внезапно очень маленьким и одиноким. Красный утес, который на близком расстоянии оказывался буровато-терракотовым с сине-серыми прожилками, отвесно спускался к морю, до того сухой и сыпучий на вид, что должен был, казалось, раствориться при соприкосновении с водой. На нижней его половине широкой полосой обозначался уровень прилива и безобразными темными пучками, словно космы отросших волос, нависали водоросли, успевшие прожариться на солнце с тех пор, как от них в последний раз отхлынуло море. Выше колыхались кустики белых ромашек, лепящихся неведомо как на отвесной стене. Дьюкейн улавливал их легкий аромат, смешанный с морским запахом подсыхающих на припеке водорослей.

Отсюда неровной темной линией поверх воды уже был виден вход в пещеру. Подплывая к нему, Дьюкейн взглянул на часы, которые все еще шли, как ни странно. Если верить расчетам Генриетты, до того, как устье пещеры закроется, оставалось чуть меньше пятнадцати минут. Еще несколько гребков, и после яркого солнца Дьюкейна накрыла вдруг тень утеса.

– Пирс, Пирс! – позвал он.

Тишина.

Свод пещеры отстоял от воды футов на семь. Дьюкейн заплыл внутрь, заметив, что потолок ее немного понижается. Далее он терялся в темноте, а стены пещеры расступались. Дьюкейн доплыл до того места, где было шире, и снова позвал Пирса.

Он сказал Поле, что поплывет к пещере, потому лишь, что ничего другого не мог придумать. Ему смутно представлялось, что он без труда обнаружит Пирса и, употребив свою власть, заставит парня выплыть наружу. Сейчас все выглядело иначе. Резкий переход в прохладный полумрак после солнечного безлюдья бухты – одно уж это произвело в нем перемену. Действительность куда-то отступила. Дьюкейн позвал Пирса еще раз. Он обратил внимание, что вода сквозь устье пещеры прибывает довольно быстро, и его уже отнесло на приличное расстояние от входа. Он отплыл на несколько гребков назад, чтобы удостовериться, что может без труда выплыть наружу, и вновь позволил течению отнести себя немного дальше в темноту, продолжая время от времени выкрикивать имя Пирса.

Плывя по исполинской пещерной заводи, Дьюкейн внезапно увидел мысленным взором картинку из «Алисы в Зазеркалье» – ту, на которой Алиса и мышь плывут по Морю Слез [44]44
  На самом деле речь идет об иллюстрации к «Алисе в стране чудес».


[Закрыть]. Ему отчетливо вспомнилось, как грациозно плывет Алиса, с каким изяществом простерлось в воде ее платье. Что-то на этой картинке, должно быть, поразило его в детстве. Барышни и их платья… Он опять позвал Пирса.

Теперь глаза его привыкли к сумеречному, чайного оттенка освещению пещеры, и он различил в стене слева от себя черноту, похожую на отверстие. Дьюкейн поплыл туда, уже брассом, высоко подняв голову и прислушиваясь. В какой-то миг ему словно бы тихо накрыли голову черной подушкой – это он вплыл в жерло отверстия.

Дьюкейн не боялся воды, он боялся – и очень – замкнутого пространства. Он отплыл обратно, дотрагиваясь до стены. Крикнул. Издали донесся еле слышный отклик. Дьюкейн дал течению отнести себя назад к стене и вслушался в тишину, оттененную глухим шипеньем текучей воды. Он отвернулся от мутного света позади и, всматриваясь в непроглядную тьму, крикнул снова. Нет, не почудилось. Чуть слышный отклик повторился, заунывный, далекий, безнадежный.

Перед мысленным взором Дьюкейна возникла другая картина. Он увидел Пирса где-нибудь в конце туннеля, откуда ему не выбраться, – возможно, с ногой, сведенной судорогой, возможно, с другим увечьем, – в отчаянии зовущего на помощь. Одновременно – будто сама темнота обратилась в экран для наглядного показа того, что у него на душе, – он явственно увидел перед собой встревоженное смуглое лицо Мэри Клоудир.

– Иду! – крикнул он и ринулся в поток.

Мутный свет позади стал меркнуть и погас. Течение подхватило и понесло Дьюкейна вперед с такой скоростью, что почти отпала надобность плыть самому. Туннель, казалось, делал крутой поворот. Дьюкейн схватился за что-то – какую-то мокрую, гладкую выпуклость – и попытался удержаться. Течение развернуло его, крутануло, словно чья-то гигантская рука повертела его в пальцах, – и он наглотался воды.

Дьюкейна охватило смятение. Он протянул руки, ища хоть какой-нибудь опоры, боясь, что в любую минуту может разбить себе голову о невидимый выступ в скале. Страшно было находиться в плотной, замкнутой тьме. Дьюкейн ударился коленом о камень, торчащий под водой, оперся на него кое-как и, упираясь руками в стенку туннеля, ухитрился задержаться на месте.

– Пирс! Пирс! – крикнул он что было мочи.

–  Пирс! Пирс!

Это эхо, сказал себе Дьюкейн. Он сказал это холодно, четко выговаривая слова про себя. Крикнул еще раз:

– Эгей!

–  Эгей!

Надо возвращаться, подумал он. Он оттолкнулся от камня и энергичными гребками устремился в ту сторону, откуда приплыл. Но мощное течение перехватило его и повлекло за собой вперед, дальше.

Теперь Дьюкейн испугался не на шутку. Он с трудом пробился к стене, где течение было потише, стараясь держаться вплотную к ней. В полной темноте утрачивалась способность ориентироваться в пространстве, способность ощущать собственное тело. Чтобы понять, куда надо плыть, приходилось призывать на помощь воображение. Все решит сила, думал он, вся сила, какая только есть во мне, нечеловеческая сила. Полувплавь, полуползком впритирку к каменной стене он стал продвигаться в том, казалось ему, направлении, откуда приплыл. Он двигался очень медленно, но теперь, по крайней мере, все же двигался. Похоже, он приближался к тому месту, где туннель делал поворот. На минуту Дьюкейн как будто совсем разминулся с течением. Потом ощутил, что он меняет направление, что туннель становится просторнее, шире, а напор воды слабеет. Должно быть, он почти доплыл до главной, входной камеры.

Чувствовалось, что пространство вокруг делается свободнее, стенка туннеля куда-то ушла из-под бока. Плыть стало теперь совсем легко. Дьюкейн сделал несколько гребков. Он наверняка достиг входной камеры. Только сейчас в ней было темно. Впереди под водой виднелась полоска зеленоватого света. Но узкий, пронизанный солнцем зев пещеры был не виден. Выход из пещеры закрылся.

Теперь перед ним вставали другие картины. Долго ли плыл Дьюкейн, сказать трудно. Цветные образы возникали на фоне тьмы так ярко, что он, казалось бы, должен был разглядеть при их свете стены пещерного зала. Он видел, как стоит на каминной доске Алиса в тот миг, когда зеркало превращается в серебристую дымку, сквозь которую можно пройти в Зазеркалье. Видел лицо Мэри Клоудир, уже не встревоженное, а полное нежности и грусти. Мы оба погибли, подумал он, и не сразу понял, кого имеет в виду под этим «мы». Себя и Пирса, разумеется. То и дело он принимался звать Пирса, однако ответа не было. Звук оглашал ближнее пространство, будто не в силах проникнуть дальше, но хотя бы сообщая Дьюкейну, что туннель, по которому он плывет, все еще достаточно просторен.

Дьюкейн начинал зябнуть, руки и ноги у него устали, но процесс плаванья к этому времени происходил автоматически, как будто вода кругом была для Дьюкейна родной стихией. Что-то жуткое, сопровождая его, неслышно летело прямо над головой, словно черная птица, сотканная из эманаций. То был страх, панический страх – тот, что разрушает человека, превращая его в орущего урода. Дьюкейн очень остро ощущал его присутствие. Он старался дышать медленно и ровно. Мысленно рисовал себе, как эта пустота в теле утеса, постепенно повышаясь, заканчивается сухой и безопасной камерой. Рисовать себе иные картины он избегал. Во всяком случае, пещера вела все дальше, и ему ничего другого не оставалось, как следовать за нею, сколько можно. Но покамест, судя по тому, что ему время от времени удавалось нашарить протянутыми руками, вокруг была все та же вода, текущая меж отвесных и мокрых каменных стен. Ни трещины, устланной галькой, ни отмели, ни хотя бы выступа, чтоб уцепиться и передохнуть. Теперь он видел, как Алиса проваливается в кроличью нору, медленно опускается все глубже.

В такой темноте, думал Дьюкейн, можно оказаться в двух шагах от пути, ведущего в безопасное место, и, не ведая о том, проскочить мимо. Дело случая, и только. Течение было теперь не таким быстрым, его с легкостью удавалось переплывать в обе стороны и ощупывать стенки туннеля; здесь от одной до другой было футов пятнадцать. Туннель, кажется, постепенно сужался. В стенах попадались неровности, но то были всего лишь выпуклости, бугры, обточенные до осклизлой округлости водой, упорно стремящейся в нутро утеса по черной нескончаемой трубе. Воздух все еще оставался свежим – правда, с морской, едва уловимой гнильцой, как будто разложению подвержена была сама вода, которая словно и в самом деле становилась густой и маслянистой. Пока все прочие органы чувств отказывали, отмирали, обоняние доносило до Дьюкейна этот запах с чудовищной ясностью, точно составную часть черной вязкой структуры по имени воздух и вода, посреди которой, быть может и не двигаясь вовсе, слабеющий Дьюкейн производил с немой тоскливой мольбой плавательные телодвижения.

Он вспомнил, что, кажется, давно уже никого не зовет, – и позвал, осипшим голосом, негромко:

– Пирс!

– Я тут.

–  Пирс!

– Да, я тут…

Отклик прозвучал совсем близко. Дьюкейн остановился. Все разом изменилось. Он вновь вселился в собственное тело, вновь ощутил, как движутся в воде его конечности. Почувствовал, как все вокруг вновь обретает истинные пропорции. Мгла перестала быть субстанцией, вобравшей его в себя, и сделалась лишь завесой, досадным обстоятельством.

– Ты где?

– Здесь я, здесь…

Дьюкейна вынесло внезапно к отрожку скалы, покрытому мягким наростом слизи. Он чувствовал, как вода обтекает его, прижимая плотнее к камню.

– Да где же?

– Сюда давайте.

Дьюкейн ощупью обогнул отрожек и отдался на волю течения. Неожиданно почувствовал под собою дно, сперва под коленями, потом – под рукой. Он передвигался уже не вплавь, а ползком. Кто-то нашарил его в темноте и схватил за плечо. По плечу разбежались иголки боли. Дьюкейн понял, что почти совсем онемел от холода. Он подполз ближе и растянулся во весь рост, чувствуя под ладонями гальку.

– Простите меня, ради бога, – проговорил рядом голос Пирса.

Странно прозвучал в черной мгле серьезный, искренний мальчишеский голос словно бы из обычного мира, где люди приносят извинения.

– Ты не попробуешь растереть меня как-нибудь? – сказал Дьюкейн. – Я совершенно окоченел.

Иголки боли вернулись и побежали у него по спине. Он стал ворочаться, потягиваться, разминая конечности. Усталость была так велика, что непонятно, как всего минуту назад у него хватало сил плыть куда-то.

– Что это?

– Это Минго. Он приплыл следом за мной. Я так виноват…

– Ладно, хватит. Есть отсюда ход куда-нибудь?

– Не знаю, – сказал голос Пирса. – Я попал сюда только что. Во всяком случае, мы на данный момент хотя бы не в воде. Я попробовал сунуться в другой туннель, но он просто упирается в стенку, причем потолок там довольно низкий, и я понял, что надо убираться оттуда скорее. Насилу выплыл назад против течения. Потом оказался здесь и наткнулся на вот это место… А после услышал, как вы меня зовете…

– Ты цел?

– Да, все нормально. Ну вы согрелись немного?

– Да.

Не утону, так погибну от переохлаждения, подумал Дьюкейн. Он сел, растирая себе руки и ноги. Тело казалось на ощупь чужим, словно ледяной пластилин.

– Нам нужно двигать дальше, – сказал Пирс. – Здесь может тоже оказаться тупик. Или, хотите, я схожу погляжу, а потом вернусь за вами?

– Нет-нет. Я тоже с тобой. – Только не оставляй меня, Христа ради, взмолился он мысленно. Он встал – сперва на колени, затем на ноги – и несильно стукнулся обо что-то головой. Это был свод туннеля. – А что там за шум?

– Это, по-моему, вода проходит сквозь отверстия в скале.

Рядом через неравные промежутки времени слышались жалобные звуки, перемежающиеся глухим мягким всплеском.

– Она бьет в потолок соседней камеры, – сказал Пирс. – Вода становится заметно неспокойней.

Вода, которая до сих пор так тихо струилась в темноту, попадая сюда, во внутренние, более узкие пустоты, становилась яростно бурливой. Дьюкейн почувствовал, как волна хлестнула его по ногам.

– Трогайся, Пирс. Вода прибывает, чтоб ее…

– У вас обувь-то есть на ногах?

– Трогай, трогай.

Они начали пробираться вперед в черной мгле. Казалось, слегка поднимаясь в гору, хоть, впрочем, в таком полном мраке судить было трудно, а ноги у Дьюкейна, превратясь в непослушные сгустки боли, не различали, ковыляют они все еще по воде или ступают посуху. Жалобные стенания между тем, вперемежку с глухими всплесками, продолжались.

– Так или иначе, но куда-то он ведет, этот ход, – сказал Пирс. Тягостно было слышать, как шум позади постепенно нарастает. – В этом месте нужно пригнуться.

– Темно как, дьявол! Ты давай, разговаривай, я боюсь, не потерять бы тебя.

– Проклятье, здесь совсем низко! Я думаю, дальше придется ползком…

– Какой смысл, – сказал Дьюкейн, останавливаясь. Ему представилось, как они ползут и ползут, покуда не забьются в какой-нибудь тесный и мокрый каменный карман, где их наконец и настигнет прилив. – Если этот ход не годится, давай попробуем другой, пока еще есть время. Вода у нас прямо за спиной.

– Она уже здесь, – сказал Пирс надтреснутым голосом. – Стойте смирно, я проберусь назад мимо вас.

Дьюкейн замер на месте; руки Пирса нащупали его, потом по нему скользнула мокрая фуфайка. Им едва хватило места разминуться. По ногам Дьюкейна проехалось влажное тепло – это вслед за Пирсом протиснулся Минго.

Через минуту из темноты раздался голос Пирса:

– Боюсь, что вход практически под водой. Видно, она сейчас прибывает гораздо быстрее. Короче, плохо наше дело, куда ни кинь.

Дьюкейн встряхнулся, стараясь держать себя в руках – почти физически, так как сообразил, что встряхнул на самом деле своего alter ego,то есть Пирса, который наткнулся на него в это мгновение.

– Что ж, тогда, значит, надо двигаться вперед.

Он даже голос повысил, словно в расчете на многолюдную аудиторию. Голос Дьюкейна прокатился по невидимому пространству и затих в пустых ячейках тьмы.

Сейчас вода производила шум иного рода: то скрежещущие, то всасывающие звуки попеременного наката и отката по гальке в узкой теснине.

Дьюкейн провел костяшками пальцев по осклизлому покатому своду и пригнулся. Согнувшись в три погибели, он двинулся вперед, касаясь протянутой рукой обвисшего подола Пирсовой фуфайки. Мимо вновь протиснулся Минго – продолговатый обрубок незримого тепла. Потолок стал чуточку выше – и опять начал снижаться. Трудно сказать, поднимались они или нет. Продвижение вперед перешло в иное качество – поршневое натужное проталкивание собственных костей сквозь массу черного вещества.

– Мы, вроде, поднимаемся, – да, Пирс?

– Вроде, да.

– По воде идем?

– Нет, из воды мы вышли. Осторожней, здесь опять низко.

Дьюкейн передвигался «треногой», опираясь одной рукой об устланное галькой дно туннеля. Неожиданно он уперся головой в Пирсову спину. Пирс, кажется, стоял на коленях.

– В чем дело?

– Дальше хода нет.

– Проверь, ощупай все кругом, – сказал Дьюкейн.

Он вытянул руки, оглаживая твердые влажные глыбы обступающего их мрака.

– Пустой номер, – незнакомым, спокойным голосом сказал Пирс. – Это тупик.

Его спокойствие прозвучало финальным аккордом отчаяния.

Дьюкейн сказал:

– Подадим немного назад. Не могу, когда мне давит на загривок весь этот камень.

Уж если умирать, так лучше стоя, подумал он. Пятясь назад и выпрямляясь, он чувствовал, как движется под ногами галька. Вода догнала их.

– Тут она будет подниматься очень быстро, – сказал Пирс. – Боюсь, нам крышка.

У него вырвался протяжный сдавленный стон. Этот надрывный за душу звук красноречивее всяких слов сказал Дьюкейну о том, что их ожидает. Он начал было говорить что-то, обращаясь скорее к самому себе, но в этот миг случилось нечто невероятное, что пронизало глухую оболочку темноты, тяжелого влажного камня и шумной воды. Пронзило, точно луч света. Однако то был не свет. То был запах белых ромашек.

– Пирс, здесь воздух чище, – я чувствую, как сверху проходит воздух! Может быть, сквозь какую-то трещину, расселину, по которой мы могли бы забраться наверх…

Наталкиваясь друг на друга, подняв руки над головой, они ощупывали скальный монолит. Дьюкейн больше не чувствовал своих рук, они сделались уплотнением в темноте – уплотнением, лишенным пальцев. Тело его сотрясала неудержимая дрожь, сопровождаемая свистящим хрипом, который, как он понимал, издавал он сам.

– Что-то действительно имеется, – раздался рядом голос Пирса.

Руки Дьюкейна нашарили отверстие. В воздухе ощущалось легкое дуновение.

– Пролезть хватит места?

– По-моему, да. Побудьте минуту там, где стоите.

Под боком вместо Пирса образовалась пустота. Послышалась негромкая возня, кряхтенье, – и торжествующий голос Пирса наверху.

– Я влез! Здесь есть карниз, по крайней мере! Есть ли проход дальше, не знаю.

– Ноги хотя бы найдется куда ставить? Как ты умудрился?..

– Погодите, я спускаюсь. Вы отодвиньтесь в сторонку.

Раздался шум скольжения и рядом, схватив его за плечо, тяжело шлепнулся Пирс.

– Как тебе удалось залезть?

– Это расщелина. Можно напрячься, упереться плечами в стенку с одной стороны, ногами – с другой. Она идет наискось под углом градусов шестьдесят, так что это нетрудно. Подтянуться, сесть на край отверстия – и вы внутри. Единственное – там жутко скользко. Я сейчас втащу туда Минго.

Я не смогу, думал Дьюкейн. Этот фокус не удавался ему даже в детстве. А уж теперь, без привычки, обессиленному, окостенелому от холода… Он сказал:

– С Минго тебе туда не забраться. Сорвешься, сломаешь ногу. Минго нам придется оставить.

Минго – и меня, прибавил он мысленно.

– Я Минго оставлять не собираюсь, – ломким голосом сказал Пирс. – Буду толкать его перед собой. Вы только помогите подсадить его в эту дыру. Давайте сюда руку – нащупали?

Они в четыре руки приподняли тяжелого, теплого, мокрого пса к краю отверстия. К счастью, Минго было не привыкать, что его постоянно таскают повсюду, словно куль с овсом.

– Подтолкните его, дальше он заскользит сам. Теперь влезу я. Придержите меня сзади – вот так, правильно, – сильно не напирайте, просто постойте здесь на случай, если мы скатимся обратно.

Пыхтящая в усилии масса подалась вперед, Дьюкейн почувствовал на мгновение, как напружилось натянутой тетивой мальчишеское тело – и его ладонь, подпирающая Пирса, повисла в воздухе. На какое-то время – тишина. Затем – голос Пирса:

– Мы влезли! Едва-едва – ух, до чего ж он тяжеленный… Тихо, Минго, лежать! Не знаю, как мы тут все… черт, места, кажется, маловато. Теперь поднимайтесь вы, – можете?

Дьюкейн примостился на край черной дыры – не чернее, впрочем, нежели окружающий воздух – и, с чувством, что производит впустую ритуальные движения, начал медленно сгибать колени, покуда не уперся ногами в противоположную стенку. Даже это стоило ему невероятных усилий. Он так и остался сидеть в этом положении. Хотя бы на попытку влезть наверх уже не осталось сил. Он повозил спиной по осклизлому камню. Никакой крепости в его теле не было.

Прямо под ним мощно и размеренно накатывала вода, с грохотом волоча взад-вперед по дну гальку. Глухие всплески внизу слились в нестройный гул. Но до Дьюкейна с трудом доходили эти звуки, ему трудно было определить, не в голове ли у него стоит этот шум. А может, подумалось ему, пускай сама вода вынесет меня наверх по стволу шахты? Да нет. Вода ворвется в такую узкую косую щель как бешеная, а потом отхлынет назад. Все, что окажется в этом тесном пространстве, разнесет на куски.

– Ну что, Джон? – донесся сверху нетерпеливый голос Пирса.

– У меня не получится, – сказал Дьюкейн.

–  Должнополучиться! Попробуйте!Ноги держите чуть ниже головы. Нащупайте для них удобное место на стенке. И просто скользите плечами по стене, а ноги пусть работают наподобие ходьбы.

– Не могу, Пирс. Сил не хватает. Ты не волнуйся. В нужный момент меня поднимет наверх приливом.

– Вы с ума сошли! Поберегитесь, я спускаюсь.

Скованный холодом, Дьюкейн не успел посторониться вовремя. Пирс съехал вниз, спихнув его с края скважины на колени в прибывающую воду.

– Виноват! Ах, дьявол… Можно бы попытаться толкать вас сзади, но мне и с Минго-то это насилу удалось. Господи, что же делать? Что бы мне догадаться захватить с собой веревку… Да кто же знал…

Дьюкейну удалось встать на ноги. Еще немного, думал он, и я не выдержу. Что именно у него не выдержит – ум или тело, – он не знал. И ум, и тело к этому времени полностью растворились в темноте и острой леденящей боли. Я должен сделать все возможное, чтобы выжить, мысленно приказал он себе. И, прислонясь спиной к камню, раздельно, медленно сказал вслух:

– Веревку, Пирс, связать бы… Из одежды.

– Да, конечно! Скорей! Вы раздеться сможете? Нейлоновые майки, трусы, – разорвать их на полоски…

– Я и так раздет, милый мой. Рвать придется тебе. Вот, держи.

Дьюкейн неловко стащил с себя майку и трусы. Он, кажется, утратил представление о строении собственного тела, и определять расположение его частей приходилось на ощупь. Безудержная дрожь била его все сильней.

– Нет, дайте я сперва разорву свои. Тьфу ты, никак не рвется! Я, видно, теряю силы…

– Ты надрывай сначала вдоль бокового шва, – сказал Дьюкейн. – Только не урони ничего, ради бога, нам потом не найти… Давай, я подержу за один конец, а ты тяни за другой – ну, тяни! – Раздался слабый звук рвущейся ткани. – Хорошо, молодец, теперь трусы, – ну! Думаешь, хватит? Оно еще растянется, понятно. Связать вместе сумеешь? Рифовым узлом?

– Руки не слушаются, – отозвался Пирс, чуть не плача.

– Не думай о руках, сосредоточься на узлах. Дай-ка я… Отлично, ты все же справился! Теперь, Пирс, слушай и делай, как я велю. Ты снова лезешь наверх с одним концом этой самой веревки, а дальше поступим вот как. Я обвяжусь ею по поясу, иначе не получится. После этого ты начинай тянуть потихоньку, а я буду стараться помогать себе руками и ногами. Смотри не потеряй равновесие, почувствуешь вдруг, что я падаю – отпускай! Смогу встать – встану, нет – значит, нет. Ты в любом случае больше не спускайся, это ничего не даст, а влезть обратно у тебя уже, возможно, не хватит сил. Я же попробую, чтоб меня вынесло наверх приливом. Ну, а теперь – пошел!

Пирс отделился от него с коротким стоном. За шумом воды не слышно было, как он карабкается наверх. Дьюкейн приладился кое-как на краю скважины, дрожа и понемногу травя обвислую мокрую веревку. Но вот движение ее прекратилось.

– У вас еще осталось что-нибудь? – раздался сверху голос Пирса.

– Да, есть. Думаю, хватит, чтобы обвязаться.

Другой вопрос, хватит ли на это меня, подумал он.

Идиотизм, – надо было Пирсу сказать, чтобы обвязал… Дьюкейн медленно обвел конец веревки вокруг пояса и соорудил узел.

– Теперь тяни, только очень плавно, а я постараюсь влезть.

Невозможно, думал Дьюкейн, абсолютно невозможно… Морская вода, из которой он с таким трудом поднялся, была ему по колено. Сквозь черный воздух, казалось, сеялась мелкая водяная пыль. Шум в голове приобрел всепоглощающее металлическое звучание, точно в страшном сне, какие посещали его в детстве. Если б я только мог сотворить молитву, думал он, найти источник силы сверх той, что мне дана… Он сидел, съежась в комок на краю расщелины. Силы в его ногах не хватило бы, даже чтобы сдвинуть его с места хоть на дюйм. Ноги одеревенели, окоченели, обессилели, голая спина беспомощно ерзала по ледяному скользкому камню; сделав малейшее движение наверх, тотчас же сползала вниз. Обнаженное гладкое тело безвольно обмякло между стенками, неспособное принять нужное положение, сделать усилие. Занять бы чем-нибудь мысли, думал он, это, быть может, подстегнуло бы и тело, – неважно чем, пусть это будут эротические картинки, все, что угодно… Что-то белое колыхалось в воздухе перед ним, прямо у него перед глазами, словно бы подвешенное в пространстве. Женское лицо проплывало мимо, оставаясь на месте, подобно луне, бегущей в облаках, – неясное, но неотступное, требовательно заглядывающее ему в глаза.

Он обнаружил, что уже не сидит, а висит, упираясь в обе стенки. Побудь еще, не уходи, взывал он к мерцающему образу, исподтишка следя в то же время за мелко переступающими ногами, за плечами, подпирающими стенку, за скрюченным между ними, натруженным до предела туловищем. Пирс наверху что-то говорил, голос его долетал до слуха бессвязными, ничего не значащими обрывками. Плавное натяжение веревки продолжалось. Страшно медленно Дьюкейн все-таки продвигался наверх. Мало-помалу это пошло легче. Бледный лик между тем принимал черты знакомого лица.

Дьюкейн растянулся на карнизе. Наверное, эти горячие искры в закрытых глазах – слезы, подумалось ему как бы вчуже. Пирс то начинал растирать его, то пытался всунуть его руку в рукав своей фуфайки.

– Погоди-ка, Пирс, – да подожди же!

Спустя немного Дьюкейн принял сидячее положение. Протянул онемелые руки, трогая черные поверхности того, что могло оказаться либо Пирсом, либо Минго, либо выступом скалы. Сладковатый, щекочущий ноздри, божественно сухой аромат ромашек ощущался здесь еще явственнее. Шум внизу нарастал, обретя некий вращательный оттенок, – как будто, подумал Дьюкейн, вода яростно хлещет по кругу в гигантской круглой емкости. Не узнавая собственного голоса, он спросил:

– Можно отсюда пробраться дальше?

– Нет. Я пробовал. Выемки есть, но они никуда не ведут.

– Понятно.

Дьюкейн прислушался к шуму бурлящего прилива. В него теперь вкралась новая нота. Вода, по-видимому, достигла устья скважины.

– Сколько прошло времени, Пирс? Не пора ли уже быть полной воде?

– Не знаю. Я потерял всякий счет времени. И часы у меня не со светящимся циферблатом.

– У меня тоже. Думаешь, мы выше уровня полной воды?

– Я не знаю.

– А здесь мокро?

– Трудно сказать. Я утратил чувство осязания. По-вашему, мокро?

Дьюкейн опять вытянул руки, стараясь определить, к чему они прикасаются. Нащупал что-то продолговатое и гладкое, вроде холодной линии, проложенной по темноте. Поднес пальцы к губам. Пальцы были соленые. Впрочем, они оказались бы солеными на вкус в любом случае. Дьюкейн облизал свои пальцы – они мучительно заныли, согреваясь. Потом провел ими снова вдоль холодной линии во тьме и снова лизнул. Соленые. Или, возможно, он ошибся? И его пальцы так пропитались морской водой, что неспособны больше терять соленый вкус? Он ответил:

– Мне тоже трудно сказать.

И подумал: может, оно и к лучшему, что мы не знаем.

– Ну, а теперь надевайте мой свитер.

– Послушай, Пирс. Наши шансы на выживание здесь, если нас не затопит водой, зависят от двух условий – твоей фуфайки и Минго. Это большая удача, что Минго увязался за тобой. Его нам сам Бог послал. Где он, кстати? Потрогай – чувствуешь, какой он горячий? Мое предложение – если получится, конечно, – что мы с тобой влезаем оба в твой свитер, а посередине между нами будет Минго. От веревки, боюсь, особой пользы теперь нет, разве что обмотаться ею – да, правильно. Можешь сейчас натянуть на меня через голову свою фуфайку, а потом влезть в нее сам? Гляди только, не слети с края выступа. Здесь места-то много?