Текст книги "Маленькая тайна Сэнфорд Оркас (СИ)"

Автор книги: Айна Суррэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

Любеч. Серьезный город. В прошлый раз мы прошли мимо, не задержавшись. Теперь особой спешки не было, и я решил дать хирдманам отдохнуть. Все же идти против течения потрудней, чем вниз по реке. Что интересно: население Любеча и его окрестностей было в основном словенским. Радимичи, сиверяне, даже вятичи попадались. Смерды здешние жили, прямо скажем, бедненько. Земля хоть и хороша здесь, не то что на севере, но простора нет. На каждый род-общину приходилось не так уж много. И жил простой люд, даже свободный, в каких-то полуземлянках.

Еще одна проблема — близость Чернигова.

Дорога оттуда сюда и обратно была довольно-таки оживленная, несмотря на то что Десна, на которой стоял Чернигов, все равно впадала в Днепр. Правда, впадала она уже около Киева, где влияние черниговского князя было куда меньше. А вот перехватить часть торговли у Любеча Чернигову удавалось неплохо.

Как оказалось, черниговские даже людей подворовывали. Охолопить кого-нибудь из соседнего, но не вполне дружественного роду-племени и продать заезжим купцам — обычное дело. И не важно, что все практически на одном языке говорят. Такие конфликты — самые беспощадные. А уж если корысть примешается…

Помнилось мне, как в более поздние относительно этой эпохи времена черных рабов на плантации переправляли. Все, что требовалось от работорговцев, — подогнать к нужному месту корабль. А уж груз для него обеспечивали такие же черные афры. Превращать своего ближнего в товар хомо сапиенсы умеют независимо от эпохи и цвета кожи.

Тем не менее Днепр есть Днепр, потому Любеч — место важное. И находится в сфере ответственности Киева, так что захват его черниговцами маловероятен.

А еще мы встретили здесь Измора с его сплоченной командой.

— Ты больше не с Рюриком? — на всякий случай уточнил я, потому что заполучить в хирд Измора — это было бы круто.

— Разошлись, — кратко ответил загадочный человек Стег Измор.

По интонации становилось ясно: Рюрик и его кинул.

Не кинул, ответил Стег на прямо поставленный вопрос. Что обещал — сделал.

А остальное…

Так он и не обещал.

Это Стег думал, что Рюрик обещал. А самом деле хитровывернутый князь только создал иллюзию обещания. Здесь намекнул, там надежду подкинул. В итоге оказалось, что слова сказано не было. И никто никому не должен.

Но у Стега на Рюрика обиды нет. Тот его поддержал, снаряжением обеспечил, деньгами кое-какими. Стег же все это честно отслужил. И так же честно ушел, когда понял, что в его личных делах на Рюрика рассчитывать не стоит. Намеками колчан не наполнишь.

— Хочешь, чтобы я стал твоим? — напрямик спросил Стег.

— Хочу, — я тоже не стал юлить.

— Помоги мне, и мой меч станет твоим.

Такому, как Стег, просить трудно. А он сейчас даже не просит — умоляет.

— Нет, — я покачал головой.

— Ты отказываешь? — Как легко, оказывается, мольба может обратиться в гнев.

— Я не стану покупать твой меч, Стег. У таких, как мы с тобой, верность не продается. Я помогу тебе без всяких условий. Попробую помочь, потому что не знаю, смогу ли. А дальше сам решай, с кем ты будешь. Принято?

— Принято, — Стег поклонился. Ниже, чем требовалось. Уважение, оно у таких, как мы, обоюдное.

— Тогда рассказывай…

[1] Напомню, что поездами изначально называлась любая последовательность транспортных средств: повозок, саней или судов.

Глава 28

Глава двадцать восьмая. Хорошо выдержанная месть

Славный своим удачным географическим положением град Чернигов тоже стоял на холме. Точнее, на нескольких холмах. Удачным же его расположение считалось потому, что располагался он на высоком правом берегу реки Десны, как раз в том месте, где в нее впадала еще одна речка поменьше[1]. Площадь стольный град Чернигов занимал немалую и укрепления тоже имел вполне приличные. Точно не хуже киевских.

Но Чернигов-град как таковой нас не интересовал. Те, с кого предстояло спросить за геноцид Стегова рода, жили от города наособицу. И у них имелся свой укрепрайон. Тоже на берегу Десны, но вне основного города. Такая родовая твердыня была в Чернигове не единственной. Некоторые даже внутри городских стен располагались. Причины для подобной автономии были самые прозаические. В черниговском княжестве были представлены разные племенные союзы. И ладили они не лучше, чем, скажем, псковичи с эстами. То есть сосуществовали, мечтая о том, чтобы это сосуществование закончилось. Исчезновением соседа как этноса.

Что, собственно, и произошло с родом Стега, который в те времена еще не носил варяжских усов и звался не Стегом Измором, а иначе и был вторым сыном боярина Видбора, в прошлом княжьего воеводы и первого кандидата в княжьи тести.

К сожалению, кроме первого, был еще и второй кандидат, которого текущий расклад не устраивал. И, выбрав подходящий момент, этот нехороший человек решил изменить радикально приоритеты. То есть упразднить конкурента. Подходящим же моментом, как он решил, будет именно праздник. Хороший большой праздник, который способен существенно снизить боевые качества противника.

Идея далеко не новая, но оттого не менее эффективная.

Вспоминая об этом, Измор скрежетал зубами так, что даже лошади шарахались. И я его понимал. Сволочуга сумел выбрать правильное время. Вступление третьего сына боярина Видбора в мужской возраст. Пять лет. Именно в пять лет будущий воин должен был выбраться из-под юбки матери и вдеть ногу в стремя. То есть перебраться из женской половины дома в мужскую.

Род у папы тогда еще не Измора был многочисленный, богатый, и праздник длился не один день, а целых три. Мог бы и дольше, но коварный соперник под покровом ночи напал на конкурентов, в связи с обильными возлияниями утративших бдительность, и вырезал всех празднующих, включая женщин и детей мужского пола, включая пятилетнего юбиляра. Причем напал не собственными силами, а привлек к резне проходивших мимо Чернигова нурманов.

Измор под раздачу не попал, потому что в возрасте шестнадцати лет был отправлен родителем в гости к материнской родне, хузарской, кстати: нарабатывать боевую мощь.

Эта самая родня и уговорила Стега не возвращаться. Дабы не последовать за отцом и братьями. Помочь ему родичи не захотели. Сочли неинтересным. Зато дали совет: с местью не торопиться, подрасти чуток, поднять боевые навыки и двигать на службу к ромеями. Почему к ромеям, а не, скажем, к тем же хузарам? Да потому что те и платили больше, и плевать им было, что ты язычник. Главное, чтоб хороший боец и без связей в империи.

А вот у хузар иноверцу и чужаку карьеры не сделать. Даже мне с моей золотой байсой.

Хотя байсу Стег тоже оценил. Сказал, что с ней любой хузарин до полутысячника включительно меня не только убивать не станет, но примет со всем уважением, накормит, спать уложит и при необходимости даже охрану обеспечит. Мне и моим людям. Но только охрану. Привлечь хузарский контингент для собственных операций я не смогу. Потому что на байсе ясно написано: я не хузарин, а всего лишь лицо, отмеченное личным расположением тархана.

Читать по-хузарски Стег умел с пятого на десятое, но все же разобрал, что байса выводила меня из-под юрисдикции хузарских чиновников и командиров среднего ранга и всех хузарских союзников и подданных, независимо от их статуса. То есть пожелай киевский князь и хакан Аскольд привлечь меня к суду, ответил бы перед тарханом лично. Кстати, нахального угорского хана Ксабы это тоже касалось.

В общем, полезная вещица. Но не спасение от всех бед, потому что тем же печенегам начхать на предписание тархана. Носителя байсы убьют, саму пластинку переплавят, и нет проблем. Степь большая, все спрячет.

Но к истории Стега, тогда еще не Измора.

На хузарскую родню он тогда крепко обиделся, но совету внял. Два года нарабатывал боевой опыт в степных заварушках, а потом отправился в Византию.

Там он честно отслужил несколько лет в императорской гвардии, обзавелся друзьями… И недругами. Из числа тех самых нурманов, которые убивали родичей.

Причем нурманы эти, числом четверо, даже и не подозревали, что дружелюбный варанг-десятник — их кровник. Они не узнали бы его, даже не смени он имя. Для викингов геноцид рода боярина Видбора был пусть и доходным, но вполне рядовым деянием.

Зато для Стега общение с ними стало кладезем информации, поскольку тот узнал имена большей части их прежней команды. И очень огорчился, обнаружив, что один из них, причем самый главный из кровников, лично убивший боярина Видбора и его жену, уже покинул Константинополь и теперь до него не дотянуться. Однако оставшуюся тройку Стег упускать не собирался. И, увольняясь из рядов императорской гвардии, тогда еще не Измор решил отплатить кровникам той же монетой: устроил для друзей и недругов совместную пирушку, после которой все ее участники покинули византийскую столицу. Друзья — через парадные Золотые ворота, враги — по главной канализационной трубе.

Вернувшись на историческую родину, но не в Чернигов, а в Киев вместе с обретенными за время службы друзьями, варягами, кстати, Стег без проблем (бывший варанг и крутой воин) вступил в общество почитателей Перуна и пару лет провел под знаменем князя Аскольда. Свое прозвище «Измор» Стег заработал именно в киевской дружине. А покинул он ее после того, как сходил с Аскольдом и его побратимом Диром в грабительский поход на своих прежних работодателей-ромеев.

Увы, поход оказался неудачным. Еле ноги унесли.

Осознав, что он мог вот так запросто погибнуть, так и не отомстив, Стег покинул киевскую дружину, прихватив с собой друзей, и наконец-то вступил обеими ногами, вернее, четырьмя копытами коня на путь мщения.

Но четверо друзей — это не полусотня, которой он командовал у Аскольда. Так что всё, что ему удалось, — прикончить десяток-другой второстепенных персонажей. Добраться до главных врагов он не мог. Инициировавший геноцид боярин почти безвылазно сидел у себя в тереме, а его сынок, женившийся в итоге на той, которая планировалась Стегу в невесты, не появлялся нигде без изрядной свиты. И, понятное дело, выходить на честный бой не имел ни малейшего желания.

Оставался еще вариант: пристрелить ворога. Но Измору он был не по душе. Стег желал поглядеть в глаза умирающего недруга и сообщить тому, кто именно его убил. В общем, примерно так, как Стег недавно прикончил убийцу своего отца во время приснопамятной игры в мячик.

Но это Стегу просто подфартило. С одной стороны. А с другой — он частично раскрылся, и враг вполне мог о нем узнать (если раньше оставался в неведении) и принять соответствующие меры. Притом что у нехорошего боярина и без усиления позиции были достаточно крепкие. Вчетвером даже таким, как Измор со товарищи, врага не осилить.

Вот почему Стегу понадобился я. Ну и мои славные хирдманы, само собой.

Ненавижу, когда убивают детей. Понимаю, что это во мне остатки морали из прошлой жизни. Здесь ребенок — не ценность. Ценностью он станет, когда вырастет и начнет приносить пользу. Предложи Свартхёвди выбирать, кого спасти — жену или сына, он выберет жену. Хотя нет, это же мой брат. Он вытащит обоих. Как и я. Если сумею.

А вот помочь Стегу я сумею наверняка.

Это вчетвером кровника-детоубийцу за жабры не взять и потроха не выпустить. А сотни моих хирдманов хватит с лихвой.

Но это не значит, что будет легко. Нам ведь не только надо всех злодеев перебить, но сделать это скрытно и без потерь.

И это возможно, потому что местность для скрытного перемещения просто идеальная. Курганы.

Целая куча курганов. И курганчиков. Так местные своих хоронят. Насыплют песочку, выкопают яму, сложат над ямой костер, положат на костер покойника вкупе с подобающими дарами: оружием, украшениями, регалиями, рабынями, конем. Или всего лишь козленком, если покойник небогат. Костер прогорит, угли и прочее свалятся в яму, которую засыплют опять-таки по мере возможности. Могут простую могилку метра на полтора, а могут и пятнадцатиметровый курганище соорудить.

Курганы — это очень хорошо. Нас где-то сотня, а ночь лунная. Прятаться непросто.

— Я первый пойду, — шепнул мне Измор, когда нужное укрепление замаячило на дистанции броска. Так себе укрепление, честно говоря. Заставы при волоках куда серьезней были.

— Иди, — разрешил я. — Стрелки вас прикроют. Мясо для собак взял?

— Ябирь взял.

— Хорошо. Уговор не забыл?

— Нет.

Сердится. Это потому что я предупредил: тотальной резни не будет. Только мужчины и только те, кто выше двух локтей.

Возможно, я неправ. Возможно, участь мальчишек без поддержки мужчин будет похуже, чем быстрая смерть. Но вряд ли. Это же не весь род. Это племенная верхушка. Разберутся как-нибудь меж своими.

Не о том думаю. Надо думать о бое, а не о времени после победы. Расслабился. Но это потому, что я не вижу проигрышных вариантов. Даже если подоспеет какой-нибудь дежурный отряд из основной крепости, мы и с ним справимся. И уйдем точно раньше, чем в дело вступит черниговская дружина.

Пустяковая операция. Сотни хирдманов — выше крыши. Однако Рюрик Измору этой сотни не дал. Политик, блин. Человек, даже человек полезный, для него не брат по палубе, а инструмент.

— Не торопись, — я перехватил скользнувшего мимо Медвежонка. — Стег сам ворота откроет. И пожалуйста…

— Помню я, не нуди, — проворчал брат.

Главная проблема берсерка — не озвереть без необходимости.

Залаяли псы и сразу умолкли. Не брать еду у чужих здесь собак мало кто учит. Наоборот, кто кормит, тот и свой. Стег и его дружки перебрались через частокол. Ни грозного рычания на подворье, ни звуков спущенных тетив рядом я не услышал. Удивительная беспечность для здешних краев.

— Открывают, — сказал Медвежонок. — Я иду?

— Давай.

Свартхёвди взлаял визгливо, по-лисьи (сигнал), и замерший в низком старте хирд рванул вперед. Причем не толпой, а согласно отработанной тактике. Тяжи, потом дренги, которые на флангах прикрывают стрелков. Привычка. Этой ночью прикрывать без надобности.

Я, как всегда, где-то в серединке. Потому что бегаю хуже прочих большинства. Особенно в доспехах.

Хирд втек в раскрытые ворота, и бойцы тут же распределились. Опять-таки согласно тактике. Хускарлы — в дом, дренги — проверка хозяйственных помещений, стрелки — общее прикрытие.

Разведку мы не проводили, но, по словам Стега, народу в родовом укреплении не так уж много: сотни три. Из которых бойцов от силы полсотни. И, скорее всего, из этой полусотни действительно бойцов — десяток-полтора. Остальные так, ополченцы.

Короткий придушенный вопль и заполошное лошадиное ржание. И тут же мужской рык: «Враги! К оружию!»

А потом звон железа, который перекрыл женский визг. Я отодвинул в сторону кого-то из кирьялов и шагнул к крыльцу. Из-под крыльца на меня зарычали. И только. На таких, как я, псы здесь на нападают. Естественный отбор в действии.

Двери уже снесли. По ту сторону порога — покойник. Густой запах дерьма, крови и мочи. Так пахнет война. Позже добавится еще запах мертвечины, но нас к этому времени здесь уже не будет.

Пахло войной, но это была не война. Резня. Все закончилось минут за десять. Я мечей из ножен так и не вынул. Сопротивления, считай, не было. По-настоящему дрались только сам глава рода, два его сына и еще один умелец. Этот даже ухитрился развалить щит Фридлейва, что вообще-то достижение. Фридлейв до того, как попасть ко мне, был не кем-нибудь, а хускарлом самого Рагнара.

Потерь не было, сколько-нибудь серьезно раненных тоже. Самое существенное повреждение получил Искуси. Его тяпнули за щеку. Причем не собака, а девка, которую юный хускарл решил потискать.

— Ты удовлетворен? — спросил я Стега.

— Да. Теперь я готов отдать тебе свой меч.

— Если ты этого хочешь, — напомнил я.

— Хочу.

— Я, Стрига сын Чесна, принимаю сей обет и обязуюсь чтить тебя, Ульф Вогенсон, ярл и князь мой, выше отца, а вас, други-вои, держать заместо братьев! Слова мои слышат Перун, и Волох, и иные боги! Да будет так!

— Да будет так, — я положил руку на склоненную голову своего нового хускарла. — Отныне ты наш!

— Отныне ты наш! — разом взревели мои герои.

Сегодня уже в четвертый.

Стег. Ябирь. Бысл. И вот теперь последний, Стрига.

Само собой, спутники Стега тоже влились в мой хирд. И сразу стали хускарлами. А Стег — хольдом.

Медвежонок, с которым я на всякий случай посоветовался, мой выбор одобрил.

А вот Диру мой новый хольд категорически не нравился.

— Он моего сотника убил!

— Своего кровника, — уточнил я. — Или ты не знаешь, что с его семьей случилось?

— А ты знаешь, почему его Измором прозвали? — задал встречный вопрос свежеиспеченный князь Любеча.

— За это и прозвали, — предположил я.

— Ха! Он катом у моего брата был. Сам вызвался!

— Зачем такому воину — в палачи?

— Видать, нравится ему. Мне говорили, он и у ромеев тоже…

Ладно. Спасибо. Учтем.

— Это ты, Дир, не видел тех, кому это и впрямь нравится, — ухмыльнулся я. — Рядом с ними Стег — сущий добряк.

Но уточнить стоило.

И я уточнил.

— Так и было, — не стал отпираться Измор. — Не скажу, что люблю, но умею. Твой брат знает.

— Так он говорит, — кивнул Медвежонок. — А что умеет, поглядим при случае. Может, и сам у него чему научусь.

— Дир тебе сказал правду, — сказал Стег. — Но не всю. Убить он меня хотел. Его люди за нами следили. Искали, как бы прибить нас половчее. Гридь ему не простит, если он кровь за кровь не возьмет. Пока я Рюриков был, трогать меня нельзя было. А как стал сам по себе — другое дело.

— Надеюсь, ты не потому моим стал?

Измор засмеялся:

— Дир на меня своих напустить не рискнул бы. У него и так треть от дружины осталась. А мы бы за жизни свои меньше десятка не взяли. Он надеялся — исподтишка. Да зря надеялся. Мы всегда начеку.

— Зря ты с ним задружился, с Диром, — сказал Медвежонок. — Я бы его убил. И городок этот выпотрошил. Дело нехитрое, когда не ждут.

— Потому и не ждут, что старший я, а не ты.

Вот же… неисправимый.

— Добра тебе мало? Куда грузить станешь?

— Так если в этом дело, можно здешние лодки взять! — оживился братец. — Нам же по морю не ходить, только до нашего острова.

— Нет! — отрезал я. — Грабить Любеч мы не станем. Помнишь, как я в наш первый вик в Англии велел добычу в реку выкидывать?

— До сих пор жалею, — проворчал Медвежонок.

— Они тогда от жадности ерунды всякой нахватали. Посуды медной, гвоздей, шкур бараньих, — пояснил я Стегу.

— А чем плоха медная посуда? — удивился тот.

— Тем, что стоит поменьше этого, — я похлопал по тщательно упакованному тюку с византийскими кубками, — а места занимает столько же. Привыкай, хольд. Мои люди с меди не едят. Разве что в походе.

— Я понял, — равнодушно ответил мой новый хольд.

А он, похоже, к богатству безразличен. Необычно, однако.

— Раз мы не станем их грабить, то что тогда здесь делаем? — поинтересовался Медвежонок.

Уж точно не станем ждать, пока черниговские проведают, кто их согражданам встречный геноцид устроил.

— Готовимся, — ответил я. — К тому, чтобы сегодня уйти. Но сначала пообедаем.

* * *

Заря сделала все как велел Бури. Зелья получилось на два раза. Но Заря надеялась, хватит и одного. Перун скажет ей, что надо делать, и она сделает. Что бы он ни попросил — сделает. Для Молниерукого ей ничего не жаль. Кроме родной крови. Но ее бог точно не попросит. Вся ее родня — его воины. Нынешние или будущие. Не станет же он жертвовать своими?

Так думала Заря… Но прав был отец Бернар, когда говорил, что божьи пути не постичь человеческим разумом.

[1] Для интересующихся: река именуется Стрижень.

Глава 29
30

Глава двадцать девятая, в которой Скульд-конунг решает судьбу Ульфа-ярла

Смоленск.

Рюрика здесь уже не было. Зато было полным-полно наших. Ну как наших… Скандинавов. Причем многие явно не из головорезов. Похоже, Скульд решил основать здесь маленькое данло[1]. Нас новый конунг-князь Смоленска принял радушно. Накрыл поляну и поделился планами:

— Хочу, чтобы тут было как в Хедебю или Роскилле. Много денег, много товаров, много мастеров ремесел.

Хедебю, значит. Губа не дура.

Но моим понравилось. Когда на важном месте оказывается человек, говорящий на твоем языке, чтящий твоих богов и придерживающийся привычных обычаев, это намного удобнее, чем если место это занимает недружелюбный чужак.

Еще им понравилась Скульдова щедрость. Много мяса, много пива, много веселья.

Опять-таки уважение. Меня Скульд посадил одесную. И братца моего — тоже за главный стол. Медвежонок, правда, сидел за ним недолго. Свалил куда-то с Бирниром, даже кубок в честь конунга не подняв.

Скульд не обиделся.

— Берсерки… — сказал он мне, провожая их взглядом.

И не понять: по-доброму он или наоборот.

Впрочем, как он ко мне относится, я тоже не очень понимал.

С одной стороны, я потенциально опасный носитель информации о том, что он изменил Сигурду, с другой — он запросто отпустил хирдманов, которые тоже этой информацией обладают, и даже если взял с них клятву помалкивать, то разве это гарантия их молчания? Когда спрашивает Рагнарсон, единственный способ не проболтаться — это умереть.

— Есть у меня к тебе разговор, ярл…

— Слушаю тебя внимательно, конунг.

— Не сейчас, — Сутулый похлопал меня по плечу. — Сейчас веселись! Вон жена тебе рукой машет. Может, соскучилась? Ха-ха! Завтра приходи, ярл. К полудню. Поговорим о важном. Но пиво тоже будет! И поросенок. Знаю, ты любишь. А пока веселись, дружище!

Еще раз хлопнул меня по плечу, встал и отправился общаться с какими-то смоленскими лидерами, оставив меня в состоянии средней озадаченности.

Что это еще за тема секретная? Опять-таки друзьями мы со Скульдом никогда не были. Временными союзниками, соперниками, даже конкурентами… Но уж точно не друзьями.

Ну да завтра узнаю.

Я тоже встал и последовал совету Сутулого: отправился на женскую половину, где, согласно здешним неполиткорректным обычаям, полагалось сидеть моей жене.

Не могу сказать, что она от этого страдала. Боярские жены в свой круг приняли ее без сопротивления. Вернее даже сказать: это она до них снизошла. Ни родовитостью, ни богатством сравниться с ней здесь было некому. А еще о ней песни поют. Слава, она такая. Девушка сразу выше ростом становится. А если и без того ростом не обижена, то глядеть на нее можно только задрав голову.

Но ко мне это не относится.

— Муж мой идет, — услыхал я еще издали, сквозь общий гул. — Сейчас мы с ним любиться пойдем. До самого утра! Он…

Увидела меня и замолчала. Жаль. Я не прочь о себе разные интимные подробности послушать. Хвалебные, само собой.

Что ж, любиться так любиться.

Ухватил Зарю под мышки, вынул из-за стола, поставил рядом.

«Хочешь меня?» — спросила она взглядом.

Угадайте, что я ответил?

* * *

— Не хочешь стать моим человеком, ярл?

Конечно, я к нему пришел. Пришел один. Планировал взять с собой Медвежонка, но тот куда-то запропал.

В тереме меня знали, впустили с уважением, даже проводили до «кабинета», просторной комнаты на втором этаже, светлицы, как здесь говорили, где новоиспеченный князь-конунг смоленский развивал стратегические навыки: то есть играл сам с собой в «фигуры», то бишь в средневековые шахматы.

Увидел меня, оживился. Даже объятья распахнул. Символически. Обниматься не полез.

— Рад видеть, Ульф-ярл! Сейчас распоряжусь стол накрыть!

И вышел.

Причем вышел надолго. Минут двадцать я любовался увешанными оружием стенами и траченным молью или войной франкским гобеленом, выцветшим настолько, что угадать сюжет на нем я даже не пытался.

Двадцать минут. Меня это слегка обеспокоило. Учитывая, что с той стороны дверей дежурил дренг, которого вполне можно было проинструктировать и сгонять за закуской.

Но когда конунг вернулся, я сразу успокоился. Поскольку следом за ним вошел холоп, несший на доске румяного поросеночка только-только с огня, казалось, даже еще шкворчащего.

А к поросеночку прилагались закуски попроще и пара солидных кувшинов с пивом, надо полагать.

— Угощайся, Хвити! — предложил Сутулый, устраиваясь с другой стороны стола и собственноручно наливая мне в кубок.

Так и есть, пиво.

Я извлек из чехла нож, который следовало именовать столовым, поскольку именно для еды он и предназначался, и приступил. Отрезал кусочек светло-коричневой шкурки с жирком, уложил на лепешку, посолил, отведал… Да, отменный повар у старины Сутулого. Или повариха? Но даже и не будь этакого деликатеса, я бы все равно от угощения не отказался. Разделив с хозяином трапезу, я автоматически становился гостем. А против гостей злоумышлять не принято.

Не то чтобы я по-настоящему опасался… Но долгое отсутствие конунга немного напрягло. Я же не знал, что он за поросенком ходил.

Скульд поросенка не ел, хотя на двоих бы точно хватило. Прихлебывал пиво, глядел благожелательно. А потом вдруг спросил в лоб:

— Станешь моим человеком, Ульф Хвити?

С ответом я торопиться не стал. А куда спешить, пиво свежее, поросенок молочный. Оторвал кусочек, солькой присыпал (жаль, перчика нет), положил на лепешечку, лучок сверху, завернул, откусил… Так и тает во рту. Да и негоже на такие предложения отвечать сразу.

Так что я не спеша прожевал, запил и только тогда ответил.

Отрицательно.

— Я так и думал, — кивнул Скульд. — Но спросить стоило?

Я кивнул. Положительно. Да, стоило.

Сутулый протянул длиннющую руку через стол и похлопал меня по предплечью:

— Нравишься ты мне, Вогенсон…

А вот мне, наоборот, очередная фамильярность нового хозяина Смоленска не понравилась. Даже напрягла.

—…Нравишься. И потому мне жаль, ярл, что это твое последнее пиво. И последняя еда. Наслаждайся. Ешь.

Однако. Что-то у меня аппетит пропал.

Дверь за моей спиной открылась. Вошли двое.

Оборачиваться я не стал. И так ясно, кто они.

— А что с моими людьми? — спокойно поинтересовался я.

— Кто пойдет ко мне в хирд, будет жить. Кроме твоего брата. Он славный воин, но, оставь я его, станет мстить. А мстящий берсерк мне не нужен. Твой сын тоже умрет, прости. Он слишком хорошо управляется с луком, чтобы оставить его живым.

— Он верен слову, — возразил я тем же спокойным голосом, сам же лихорадочно прикидывая, что можно сделать. — Мой сын верен слову. Если он поклянется…

— Месть выше клятв, — покачал головой Сутулый. — Боги простят.

— А моя жена?

— Женщина, — с легким пренебрежением произнес Скульд. — Возьму ее в жены, если согласится. Нет — отдам кому-нибудь. Сильная женщина станет хорошей матерью. Матерью воинов. И родство с князем Трувором лишним не будет.

В раскладе сил земли Гардарика Скульд уже более-менее сориентировался. А вот в обычаях — нет.

— Ты допил, ярл?

Двое стояли за моей спиной. Я слышал, как они дышат.

Снаружи наверняка еще люди. Я услышал, как что-то негромко стукнуло в дверь с той стороны.

— Можешь взяться за меч, — сообщил Скульд.

Я видел: он упивается своей «добротой». Словно сюжет будущей драпы диктует.

Ладонь стоявшего за спиной легла на плечо. Придавила легонько: не вставай.

Да я, собственно, и не собирался.

— Можно еще пива? — Я облизнул пересохшие губы.

— Можно, — милостиво разрешил Кольскульд.

— А если я скажу, что буду тебе служить? — на всякий случай спросил я.

— То я скажу: нет. Теперь уже нет. Поверь, мне самому жаль губить такого, как ты, ярл, — произнес он, похоже, искренне. — Но ты человек Ивара. А значит, рано или поздно кто-то из Рагнарсонов узнает, что я теперь конунг. Ты видел, как расстроился Сигурд из-за одного-единственного драккара. А у меня…

Можно не продолжать. Скульд украл у Змееглазого целое войско.

Тогда у меня есть еще один вопрос:

— А как же те из твоих, кто решил вернуться?

— Они не расскажут, — безмятежно сообщил Сутулый.

Не понял. Но сейчас важно другое.

— Мое пиво?

— Да, я же сказал: можно.

Сутулый был даже настолько любезен, что пододвинул мне свой кубок. Из византийского стекла, не абы какой.

Рука моя дрожала, когда я его взял. И до рта я его так и не донес…

Потому что выплеснул пиво в лицо второго, того, чья рука не лежала на моем плече.

Выплеснул и одновременно соскользнул со скамьи под стол. И ножом, которым только что резал поросенка, подрезал свинье Сутулому то самое сухожилие, о целостности которого не позаботилась мама античного героя Ахилла.

Вот так, конунг. Ты забыл, что сценарий хвалебной драпы можно и вдвоем писать.

Клинок, которым предполагалось снести мне голову, так мощно рубанул по столу, что застрял. Сутулый заревел. Второй его хирдман, наклонясь, попытался достать меня мечом, но меч — не самый подходящий инструмент для подобной операции. Копье было бы сподручней, но копья у него под рукой не было.

У небольшого роста есть свои плюсы. Я вот без проблем выкатился из-под стола, а будь на моем месте Свартхёвди, мог бы и застрять. Хотя о чем я? Братец бы стол просто опрокинул.

Ну, теперь поиграем.

Волк не пришел, но я все равно был почти счастлив.

Только что я был почти мертв, а сейчас против меня всего-то три противника. Причем самый опасный из них отныне будет всю свою жизнь, надеюсь, недолгую, прыгать на одной ножке. И ситуация мне пока что благоприятствовала. На меня набегал сейчас только один из врагов. Второй, рыча, пытался вытащить застрявший клинок. А их конунг свое уже отбегал.

Зато он вполне мог метнуть в меня нож.

Что и сделал.

Я с легкостью отбил его Слезой. И тем же движением рубанул атаковавшего хирдмана в левое бедро. Рука у бойца рефлекторно дернулась вниз, но щита в ней не было, так что Слеза рассекла ногу до кости. Могла бы и кость разрубить, если бы я бил в полную силу. Но зачем?