Текст книги "Маленькая тайна Сэнфорд Оркас (СИ)"

Автор книги: Айна Суррэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

Главы 17, 18, 19

Глава семнадцатая. Хозяева оружия

И вот опять мы трое сидим в покоях Дира и обсуждаем убийство, ответственность за которое, как и в прошлый раз, пытаются повесить на меня.

Когда мне сообщили об инциденте, я очень сильно напрягся.

Не из-за самого обвинения. Фиг им, а не мой Вильд!

Пропали Ануд и Тулб.

С Вильдом — понятно. С Искуси тоже.

А вот Ануд и Тулб — исчезли.

Первым делом, конечно, подозрения пали на дружинников Дира. Но те открестились: мол, не знаем, не видели. И это было похоже на правду, потому что опрос свидетелей подтвердил: нет, они моих свежеиспеченных хускарлов не забирали. Те куда-то пропали задолго до инцидента.

Но когда берсерки покинули харчевню, вся моя четверка оставалась там в полном составе.

Так Медвежонку сказал Хедин, и мой брат принял как данность.

А когда в харчевню пришли дружинники Дира, то застали там только двоих. Вернее, одного. Спящего «мордой в салат» Вильда. И пьяного в хлам Искуси.

Ануд и Тулб исчезли.

Искали новоиспеченных хускарлов всерьез.

Взяли в оборот всех местных, которые не успели смыться из харчевни. Опросили хирдманов Скульда, остававшихся при кораблях. Стражу на пристани и у ближайших ворот тоже опросили. Я и Медвежонок лично. Пряник и кнут. Вернее, кнутище. Пять дирхемов за информацию. И «вывернуть шкуркой наружу» за ее сокрытие.

Ноль.

Я был уже в шаге от того, чтобы объявить большую операцию по прочесыванию Смоленска и окрестностей с привлечением нурманов Скульда и обещанием больших проблем — смоленскому князю, который, по моим предположениям, был первым подозреваемым.

Обошлось.

Нашлись варяжата.

И оба — в порядке. Если не считать похмелья и некоторого переутомления от сексуальных излишеств. Ну и совесть их, понятно, мучила. Друзей-то они бросили. А когда узнали, что едва не стали причиной войны, то и вовсе засмущались.

Но их страдания — это ничто в сравнении с мучениями виновника сегодняшней «встречи лидеров».

Как только выяснилось, что с этими двумя все в порядке, на Вильда обрушился водопад дружеских подколок. Не исключено, что прозвище «бесштанный воин» так бы и прилипло к моему шурину, но вмешался Свартхёвди, сообщив самым активным шутникам, что собирается выгнать их из хирда за то, что не понимают основ профессии.

Потому что бойцы, которые думают, что первым делом следует хвататься за штаны, а не за оружие, это не бойцы, а… Ну, в общем, понятно.

Но вот сейчас именно хватание за оружие нам предстояло обсудить.

— Мой дружинник убит. Вира известна, и я желаю ее получить.

Позиция Дира однозначна.

— Твой дружинник беззаконно напал на моего. Мой был безоружен и вынужден был защищаться. Ножом! — акцентировал я.

Ну да. Убить простым ножом вооруженного дружинника — это почти подвиг. Или свидетельство хреновой подготовки убитого.

— Не важно! — Дир твердо стоял на своем. — Мой человек убит. Я потерял дружинника. Вира известна. Но раз он начал первым, ты можешь не платить отступное его роду.

Очень великодушно.

— Виновник — родич Ульфа-ярла, — заметил Рюрик. — И он — сын князя Трувора. Если на твоего сына набросится чей-то глупый отрок, ты тоже скажешь ему: не противься?

Рожу Дира перекосило.

С чего бы, интересно?

— Ах да, я забыл, у тебя же нет детей! Потому тебе не понять…

— Довольно, князь! — рыкнул Дир. — Я сказал свое слово!

Черт! Теперь он точно не пойдет на попятный. А Рюрик в своем репертуаре. Разделяй и властвуй.

— У тебя нет детей? — участливо поинтересовался Скульд. — Не знал. И кто же тогда твой наследник?

— Уж точно не ты!

Сутулый ухмыльнулся. Но оспаривать не стал. Что болтать попусту? Он остается здесь. И у него достаточно сил, чтобы стать наследником Дира даже без позволения последнего.

Но если вы, ребята, решили, что я буду оплачивать ваши интриги, то глубоко ошибаетесь.

— Хирдманы — наше оружие, — рассудительно произнес я. — Обидно терять одного из них. Но можно ли винить оружие за то, что оно разит врагов? Ведь это его предназначение.

— Еще как можно! — раздраженно ответил Дир. — И оружие, и его хозяина!

— Что ж, ты свое слово сказал, — вздохнул я. — И я с тобой полностью согласен.

Удивился не только Дир, но и Рюрик со Скульдом. Оба знали меня достаточно хорошо и были уверены, что платить полную виру я не стану. И Рюрик наверняка в очередной раз рассчитывал на роль арбитра.

— Что ж, раз за действие оружия несет ответственность его хозяин, то, выходит, хозяину и ответ держать.

— Да, именно так! — подтвердил Дир. — Тебе!

— Почему мне? — изобразил я удивление. — Разве я хозяин того ножа, которым убит твой отрок? Не знаю, как зовут того раззяву, но это и не важно. Ты сам только что сказал: за то, что сделано оружием, отвечает хозяин оружия. Значит чей нож убил, тому и ответ держать.

Пауза. Тишина.

Потом медвежий рык Скульда.

Это он так смеялся.

Рюрик ограничился улыбкой.

Дир — открытым от изумления ртом. И прежде, чем он успел выразить всю глубину негодования, Рюрик проговорил озабоченно и почти ласково:

— Не стану говорить, что согласен с таким рассуждением, но коли уж наш хозяин, — кивок на Дира, — так считает, то, значит, быть посему. Смерть его отрока ложится… на другого отрока. Скульд?

— А мне что? Дренг не мой, а Дира. Согласен!

— Вот и хорошо, — одобрил Рюрик. — Негоже нам из-за пустяка ссориться. Верно, князь?

Дир по-рыбьи открывал-закрывал рот. Нет, ему было что сказать. Всем нам. У него аж глаза покраснели от ярости. Но он был и оставался князем. Правителем. Сказать ему было что, а вот слов правильных не было.

— Ох и ловок ты уговаривать, Хвити, — заявил Сутулый, когда мы вышли на воздух. — Был бы ты законоговоритель, весь тинг бы тебе в рот смотрел.

— Угу, — согласился я. — Было у кого учиться, — я кивнул на Рюрика.

— Как бы ученик учителя не превзошел, — с намеком отозвался тот. — Однако ж и я кое-что сегодня понял…

— Что же? — насторожился я.

— То, что слаб Дир для такого гарда, как Смоленск.

Они со Скульдом переглянулись. Понимающе.

Получается, я станцевал под дудочку Рюрика?

Хотя какая разница. Главное — Вильд из-под удара выведен и мой авторитет не пострадал. А мог бы. Это ведь у Рюрика с Сутулым целые армии за спиной. А мне с моим маленьким хирдом бодаться с целым пока еще князем смоленским ой как непросто. Хотя такими темпами Дир скоро из князей вылетит. Даже жаль его немного.

— Знаешь, как я испугалась! — Пушистая светлая головка Зари удобно устроилась у меня на плече. — Как увидела, что против брата целая стена, а у него даже щита нет. А этот Бирнир говорит твоему брату: «Давай подождем. Поглядим, как малыш против строя биться будет». Оборотень кровавый!

Права моя девочка. Такой он и есть, Бирнир Бесстрашный. Однако в то, что он смог бы уговорить Медвежонка любопытства ради пожертвовать Вильдом, я не верил. Но спросить все равно надо.

И я спросил.

— Пустое, — отмахнулся братец. — Эти смоленские нас видели. Старший ихний только повод искал, чтобы отступить. Вильд его дренга на нож насадил, а он с нами в гляделки играл. Хотел бы убить, убил бы сразу. Вильд бы против смоленских и двух вдохов не продержался. Со спущенными-то штанами. — Свартхёвди хохотнул. И посерьёзнел: — А нам, брат, отсюда уходить надо. Что-то такое Хрёрек мутит с Сутулым. Может, и не против нас, но все равно.

— Знаю я, что он мутит, — я откашлялся и сплюнул смоленскую пыль на смоленский причал. — Смоленск у Дира забрать хочет. Но уходить надо. Вопрос: куда? В Киев с Рюриком или на север, к нашему острову?

— Ты же решил в Киев? — удивился Свартхёвди. — Передумал?

Почти. Каждый раз, когда вижу, как эта хитромудрая гадина Рюрик прогибает под себя окружающих, возникает острое желание держаться от него подальше.

Но я ведь и впрямь решил. Причем коллегиально. И сдавать назад мне по статусу не положено.

— Не передумал. Мы идем в Киев. Вместе с Рюриком.

— Ты ярл! — Медвежонок молодецки хлопнул меня по плечу, заставив пошатнуться. — Что нам делать на севере? С купчишек налог брать? Так Гуннар с этим получше нас справляется. А там, — Свартхёвди махнул туда, куда, раздвигая высокие берега, уходила река. — Там весело! Там добыча!

Глава восемнадцатая. Сладкая вода и обсидиановый серп

Еще один сон. На сей раз без носатых громил и похотливых бабищ. Выжженная солнцем степь от горизонта до горизонта. Какие-то горы вдалеке. И большая желтая река там, справа. В сумерках ее не разглядеть, но я знал, что она там. Чуял. Колючая ломкая трава под подошвами, которые чувствуют, как потрескивает, остывая, земля. Стрекот насекомых. Пыль щекочет ноздри. Я знал все это, хотя не ощущал. Под моими ногами — деревянная покачивающаяся палуба. Нет, не палуба. Дно.

Повозка, в которой я ехал, подпрыгнула, и возничий, тощий полуголый человечек, испуганно оглянулся на меня.

Возничий? Что за…

И тут я увидел главное. Бесконечную цепочку людей, привязанных друг к другу. Их были тысячи. Я знал это, хотя мог видеть только сотни две. Остальных скрывал ночной сумрак. Но я слышал отчетливый шорох множества ног, кашель, возникавший то тут, то там.

А еще пыль. Я к ней привык. Потому что дышал ею большую часть своей жизни.

Рука привычно потянулась к поясу, вернее к фляге. Вино. Слабенькое, разбавленное, кислое.

Рука слушалась плохо. Свежий рубец на предплечье объяснял, почему так. Рана заживала, но медленно. Может, дело в том, что нанес ее бог?

Я вспомнил, как рассекло мой бронзовый наруч черное лезвие серпа. И наруч, и плоть под ним. И как разжались мои пальцы, не способные удержать древко…

А бог смотрел сверху и улыбался. Он был прекрасен. Ноздри его раздувались от страсти: он чуял мою кровь. Бог жаждал.

Жаждал настолько сильно, что не почуял смерть, хотя пахла она, как свора охотничьих псов, загнавших оленя.

Он всегда так вонял, мой обросший волосом бессловесный брат.

Я увидел, как ломается лицо бога, когда вырубленная из дубового комля дубина обрушивается на его лицо.

Я видел это очень ясно, ведь, когда я сражался, мир войны больше не вскипал порогами, а неспешно струился, как воды сладкой реки, на берегу которой родила меня мать.

Мой брат убил бога, а бог убил моего брата. Потому что бог уже был мертв, когда серп разрубил мохнатую грудь. Хороший удар. Таким бог вскрывал жертву, прежде чем вырвать и сожрать сердце. Но ребра моего брата оказались прочнее серпа из черного стекла подземного мира. Серп не пережил своего хозяина. Его обломки теперь украсят мой трон. Ничтожная цена за жизнь брата.

Наша кровь вновь смешалась, когда я склонился над ним. Брат улыбался. Он умер вместо меня и был счастлив.

Бог тоже умер. И все его рабы, что жили в священной роще. И город, который возвысился рядом с ней.

Воины моего отца разрушили его. Убили всех, кто был бесполезен, а остальных гонят сейчас по пыльной летней дороге в мою столицу. Мою, потому что после смерти бога отец подарил ее мне, сделав соправителем. Но стану я им, когда запрягу священных быков и обведу его собственной бороздой. Уверен: за время пути рука заживет и сила в нее вернется, потому что калека не может быть царем. А я буду.

Как там говорят: на новом месте приснись жених невесте. Сон в руку, значит? А я, значит, буду царем. Если рука заживет. Интересно, в каком царстве? Волосатый человекозверь, которого тот, во сне, называл братом и которого красавчик-великан прикончил обсидиановым серпом, здорово смахивал на троллиху, которую мы с Рунгерд когда-то шуганули от корабельного сарая Полбочки. Фантастика. Но самое яркое воспоминание. Что еще? Царь, которому для инаугурации надлежит обвести город бороздой… Ни о чем не говорит. Река, называемая Сладкой? Вообще ничего в памяти не шевелится.

— Ты проснулся? — пробормотала Заря, потершись попкой о мою ногу. — Люби меня, а я посплю…

Снаружи — ночь. Теплая. Цикады. Тихонько звенит комар. Еще тише плещет волна. Дом, в котором мы разместились, у самого берега.

— Ярл…

Джорди. Нортумбриец в карауле. Хорошо устроился. В тени за штабелем бревен. Не только вход во дом просматривается, но и весь двор.

— Все тихо? — спросил я.

— Собаки у соседей лаяли на чужого. Давно уже.

Насторожился, но будить никого не стал. Правильно.

— Наверху кто?

— Касик. Только сменил.

Паренек из кирьялов.

Караулами занимались Малоун и Витмид. Я не вмешивался.

— Иди спать, ярл, — заботливо посоветовал Джоржи.

Но я медлил. Что-то тревожило.

О, вспомнил.

— Сваресон вернулся?

— Нет.

— Кто еще?

— Стюрмир, Дагбард, Фридлейв… — начал перечислять Джорди, но я его остановил.

Гульбанить в Киев отправилось десятка два моих хирдманов. Надо полагать, задалось веселье. Налеюсь, никого не убили.

Зря надеялся.

Глава девятнадцатая. Поруганная честь и справедливость богов

— Ради всех неудачников, угодивших в Хель! Медвежонок! Что это была за хрень! — рычал я, пока Бернар обрабатывал руку моего братца. — Ты решил сократить наш род на одного здоровенного дурака?

— Да ладно тебе, родич. Что ты ворчишь, как мама. Ну порезали меня немного. В первый раз, что ли?

— Немного? Немного⁈ — Меня аж затрясло от ярости. — Да тебе чуть клешню не отмахнули!

— Так не отмахнули ж… — Тут он наконец оценил мое состояние и спохватился: — Все, братишка, все. Ну сглупил. Признаюсь. Больше такого не будет. Не плюйся. Бернар, долго еще? А то очень пива хочется.

— Терпи, воин, загноится — без руки останешься, — посулил отец Бернар, щедро поливая рану темно-зеленой субстанцией.

«Терпи» относилось не к хирургической операции. Боль Медвежонок игнорировал, а вот жажду…

— Принесите ему пива! — велел я, не оборачиваясь. Найдется кому услышать и исполнить. Нет, ну какой самоуверенный дол… нахал!

Я вспомнил то, что произошло, и скрипнул зубами. Черт! Будь у кое-кого рука потверже, и я потерял бы брата.

— Я, боярский сын Имяслав, требую княжьего суда!

Я этого Имяслава видел впервые. И на этот первый взгляд ничего выдающегося он собой не представлял. Боец, так сказать, среднего веса. Во всех смыслах. Если у него имеются ко мне претензии (а иначе с чего бы он приперся?), то это его личные проблемы.

Рюрик покосился на меня. Я пожал плечами. Отсигналил пальцами: «не знаю этого».

А вот князь киевский отнесся к претензии серьезно. И судя по тому, насколько тише стало в трапезной, боевой народ тоже прислушался.

— Я обвиняю этого человека в том, что он насильно овладел моей сестрой, пролив ее кровь и обесчестив!

А ведь как хорошо сидели. Киевский князь Аскольд, в отличие от брата Дира, плохого мне не делал. И отнесся с уважением. Прокорм моему хирду выделил. Хотя мог бы гостевые расходы и на Рюрика повесить. Я ж вроде с ним пришел. И место мне с братом определил — за верхним княжьим столом. А жене моей пусть и в женской части (у них так принято), но рядом с собственными супругами. А когда ко мне по-хорошему, я всегда отвечаю тем же. Мы даже подарками обменялись. Мелочью, но — символично.

И вдруг такое заявление!

—…овладел моей сестрой!

Я офигел.

Но ненадолго. Потому что обнаружил, что указующий перст боярского сына нацелился не в меня, а в моего братца.

Медвежонок, уже порядком угостившийся (да он вообще не просыхал последние дни), поглядел на обвинителя, призадумался на секунду… Словенский он понимал уже достаточно хорошо, однако вино и пиво, смешавшиеся у него в организме, сказались на скорости мышления.

Повисла полуминутная пауза, а потом Свартхёвди осмыслил сказанное и отреагировал. Направил на Имяслава обглоданное баранье ребро и прошамкал набитым ртом:

— Лжешь, пес.

Потом прожевал, запил и завершил уже на языке Севера:

— Фар и бро хинн фейгум хундр![1]

Это было несправедливо. Уж в чем в чем, а в трусости боярича обвинять не стоило. Даже если он не знал, что Свартхёвди — берсерк, все равно, чтобы бросить вызов нурману подобных габаритов и опыта, требовалась недюжинная храбрость.

— Это ты врешь, собака! — заорал Имяслав, швырнув на княжеский помост какую-то окровавленную тряпку. — Вот ее кровь!

Свартхёвди настолько удивился, что даже не рассердился.

— Я никого не убивал уже одиннадцать дней, — сказал он. — Что болтает этот дурачок?

— Это кровь моей сестры! — Имяслав аж подпрыгивал от ярости.

— Подними и разверни, — потребовал Рюрик.

Имяслав зыркнул на него белыми от бешенства глазами. Не подчинился.

Рюрику это не понравилось.

— Я старший брат твоего князя! — процедил он. — Делай, что велю!

Вот это уже Аскольду не понравилось. Но он тем не менее дернул головой: делай.

Имяслав повиновался и продемонстрировал всем кусок льняного полотна с пятнами засохшей крови.

Народ в пиршественной недовольно заворчал. Киевские дружинники Имяслава знали и считали своим. А вот нас — нет.

— Может, ты ее не убил, а ранил? — негромко уточнил я у Медвежонка.

— Да я же сказал, что железа кровью одиннадцать дней не смачивал! — возмутился Медвежонок. — А если он о бабе, что была со мной прошлой ночью, то эта кровь точно не ее. В ее норку и до меня захаживали.

Подстава, значит. Вопрос: чья? Ярится борец за сестринскую честь довольно искренне. Такой хороший актер?

Я повернулся к князьям, откашлялся, привлекая внимание, и громко поинтересовался, причем не у «потерпевшего», а у князей:

— Сестра этого человека вчера родила?

— Ярл! — Аскольд уставился на меня. — О чем ты?

— При родах женщина теряет много крови, — невинным тоном сообщил я. — Бывает, что и побольше, чем попало на эту подстилку. Но когда она в первый раз была с мужчиной… Нет, не думаю, чтобы эта кровь была девственной. Моего брата Тор и Фрейр не обидели с размерами, но не настолько, чтобы он проткнул ее насквозь. Хотя… — продолжал я задумчиво. — Может, у нее внутри что-то порвалось. — И уже обращаясь непосредственно к «истцу»: — Твоя сестра жива?

— Лучше бы он ее убил! — с пафосом воскликнул Имяслав. — Честь нашего рода…

— Так она жива? — перебил я. — Это хорошо. Я могу прислать к ней нашего лекаря.

— Ей не нужен лекарь! Лекарь не вернет…

— Ты дурак? — осведомился я. — Из твоей сестры крови вытекло, как из зарезанной свиньи! Пока ты тут руками размахиваешь, она лежит и умирает!

— С ее здоровьем все в порядке, — отмахнулся Имяслав. — Князь, этот человек должен за пролитую кровь!

— Он прав! — веско вступил Аскольд. — Кровь пролита. За нее должно ответить.

Свартхёвди встрепенулся, но я остановил его жестом.

— Я готов заплатить! — заявил я. — Пусть мне отдадут свинью или овцу, чьей кровью испачкали тряпку, и дам за нее половину рыночной цены. А потом ее зажарят и подадут к столу! Не возражаешь, княже?

Имяслав офигел. И не он один. В помещении даже потише стало. Мне даже голос не потребовалось повышать, чтобы сообщить очевидное:

— Ты перестарался, боярский сын. Слишком много крови. Столько крови и с тридцати девственниц не соберешь. Да этой крови на две пяди кровяной колбасы хватит.

Тут я немного блефовал. Но сомнения зародил изрядные. Подавляющее большинство присутствующих имело дело с девицами и вполне представляло процесс и его результаты.

А еще я верил брату. Если он сказал, что подружка была с опытом, значит, так и есть.

— Княже! — возопил боярич. — Ты это слышишь⁈

— Слышу, — буркнул Аскольд. И ловко перевел стрелки: — Что скажешь, Рюрик? Это твой человек сотворил. Тебе и карать.

Вот теперь — момент истины. Строго говоря, мой брат не был человеком Рюрика. Формально мы всего лишь сопровождали князя в его путешествии.

Открещиваться от нас Рюрик не стал. Повернулся к Медвежонку и спокойно спросил:

— А ты что скажешь, Свартхёвди Сваресон?

— Скажу, что была у меня этой ночью баба какая-то, — проворчал Медвежонок. — Как звали, не помню. Чтоб я еще запоминал каждую… Они ж ко мне так и липнут.

Чистая правда. По здешним понятиям мой братец — красавец писаный. Нос картошкой, глазки — как у его тотемного зверя, мишки то есть. Грива соломенная — до плеч, борода торчком. Ростом он всегда был сантиметров на десять выше меня, а за те годы, что я его знаю, еще и заматерел: в плечах раздался, нарастил не меньше пуда рабочей мускулатуры, так что даже голышом потянул бы почти на центнер. А в полном боевом — килограммов на сто двадцать, из которых килограмма два приходится на драгметаллы, причем золото — в приоритете. И это не считая того, что инкрустировано в оружие, броню и одежду. В общем, герой-любовник высшего уровня. А уж как рявкнет, так весь здешний неслабый слабый пол сок пускает. Где уж тут запомнить какую-то боярскую… отроковицу.

— Значит, даже имени не помнишь? — уточнил Рюрик.

— А зачем мне ее имя? — искренне удивился Свартхёвди. — Мне с ней бесед вести не надо. А что мне надо, то не разговаривает.

— А увидишь ее — узнаешь? — спросил Рюрик.

— Может, и узнаю, — не очень уверенно отозвался братец. И, оживившись: — Если пощупаю, точно узнаю!

— А была ли она девицей, сказать можешь?

— Девицей? Конечно была! Годика два назад, думаю! — И заржал.

Ну да, шутка удалась. Боярич аж затрясся.

— Княже! — вновь возопил он. — Заступись!

Но Аскольд смолчал. И я его понимал. Мутная история. Умный правитель такую разруливать не станет… Если есть возможность свалить эту процедуру на кого-то еще.

Теперь бы самое время «потерпевшую» на суд вызвать. И допросить.

Но Рюрик решил не заморачиваться.

— Слово против слова, — сказал он. — Кто прав, пусть…

— У меня видаки есть! — в ярости заорал Имяслав.

— Видаки? — Рюрик шевельнул бровью. — Скажи мне, Свартхёвди, ты с этой… якобы девицей сам управлялся или тебе помогали?

— Сам, — ухмыльнулся Медвежонок. — Мне в этом деле помощь не требуется. Я ж не этот… щегол, — он махнул рукой в сторону боярича.

— Может, рядом кто был… Допустим, с факелом?

— Нет, с факелом никого. В таком деле темнота — не помеха.

— Понятно. И что же тогда видели твои видаки, Имяслав?

— Вот это они видели! — боярич указал на злополучную тряпку.

— Это мы все видели, — тем же ровным тоном признал Рюрик. — А я бы охотно выслушал тех, кто видел, как эту холстину пятнает кровь твоей сестры. И лично видел, что это именно девственная кровь. Но таких свидетелей у тебя нет. Значит… Слово против слова. И пусть боги решат, кто из вас прав! — заключил он.

Неплохое решение. Я бы даже сказал, демократичное. Да, большинство местных — на стороне своего соратника. Но даже они не против поглядеть на шоу. Хотя по сути это будет натуральное убийство. Мой брат разберет крикуна на запчасти минуты за три. Да и то потому, что минуты две перед убийством будет красоваться и хвост распускать.

— Ты согласен? — спросил Аскольд сухо.

— Да! Боги знают, чья правда!

Очень эмоционально. Но кому как не мне знать: боги правду, может, и знают, но предпочтение, как правило, отдают силе.

Перекресток. Здесь так принято. Северяне на отмелях рубятся, а здешние — на пересечении дорог. Варяги, кстати, тоже. Тут, надо отметить, даже идол имеется. Не знаю чей, но суровый. В стилизованной руке — стилизованное же копье, «прижатое» к деревянному торсу.

Князьям из пары перевернутых телег и десятка досок организовали персональный помост. Все прочие обустраивались сами. Я вот на лошадку сел для лучшего обзора.

Арену тоже организовали в считаные минуты. Самое сложное было оттеснить народ. Все так и рвались в первые ряды. А это места не общие, а казенные: киевских дружинников и моих хирдманов. Живая ограда, чьи щиты — защита граждан от случайного удара и заодно граница арены. Вернее, земли, потому что арена на латыни — песок, а здесь обычный хорошо утоптанный грунт. Что для поединка, несомненно, удобнее.

Вокруг меня тоже образовалась своего рода «ограда». Уже из моих хирманов, которым в первом ряду места не нашлось.

Тоже правильно. А то кое-кто уже претензии выдвигать начал: мол, я ему вид загораживаю. Но сравнил миролюбивый лик конского крупа с вечной ухмылкой Малоуна и решил, что круп ему милее.

Можно было начинать, но Аскольд не спешил. Ждал, когда люд «попросит».

А Медвежонок наслаждался. Вздымал ввысь щит и меч, приветствовал немногих знакомых. Громогласно рассказывал, как он будет сейчас разбирать на части соперника. Рассказывал по-скандинавски, но этот язык здесь понимали многие. Да и северян тоже хватало.

Вызывающая сторона вела себя скромнее. Зыркала мрачно. Дергала туда-сюда меч в ножнах. Вынимать его до сигнала не положено, а вот проверить, как входит-выходит, не возбранялось.

Кто-то из моих сострил. Протянул аналогию между самоудовлетворением и действиями Имяслава. Шутку подхватили и развили до ряда непристойных предложений.

А вот Свартхёвди противника полностью игнорировал. Надо полагать, просчитал еще в трапезной и расслабился. Зато братец во всеуслышание «пообщался» с Одином. Пообещал Всеотцу кровь противника и его нательную рубаху. К чему такая детализация? Да к тому, что иначе пришлось бы все имущество отдавать. А братец у меня рачительный.

На князей, кстати, он тоже не смотрел. На этом шоу он — главный. Что ему князья?

Зря он их игнорировал.

Когда князь Аскольд махнул рукой, обозначив начало поединка, Медвежонок стоял к нему боком, а к Имяславу и вовсе спиной. Потому он не увидел ни поданного сигнала, ни того, как сорвался с места почуявший свой шанс Имяслав.

Нет, чуйка у братца сработала. Но с колоссальной, секунды в две, задержкой. Когда боярич занес меч, Свартхёвди только-только начал разворачиваться. Причем не с присущей ему в бою быстротой, а с вальяжной неторопливостью абсолютного хозяина положения.

То, что братцу не снесли голову, можно было списать на его исключительное везение. Ну или на недостаточную квалификацию противника, который промазал и вместо шеи рубанул по защищенному кольчугой плечу. И удар этот боярич тоже смазал. С такого положения кольчуга прорубается даже средненьким мечом. Кольчуга, трапециевидная мышца, ключица…

К счастью, клинок соскользнул, проехался по кольчужному рукаву и не причинил бы особого вреда… Если бы Медвежонок не начал поднимать руку.

Но он ее поднял, и меч Имяслава добрался-таки до берсеркова мяса. И хорошо так добрался, потому что Свартхёвди выронил (!) меч. Вдобавок и кровь хлынула из раны совсем не по-берсерковски.

И тут братец наконец-то осознал, что он не на дружеской пирушке, а на хольмганге. И включился.

Боярич даже не успел толком замахнуться для нового удара, как ему прилетело краем щита в шлем. Крепко так прилетело. Кому послабее хватило бы. Но Имяслав оказался крепче, чем выглядел. Пошатнулся, но на ногах устоял. А что назад отшагнул, набирая дистанцию, так это было тактически правильное решение.

Медвежонок рыкнул (он уже входил в боевой режим) и метнул в противника щит.

Кто-то, возможно, решил, что мой брат спятил от боли, но по тому, как именно был брошен щит, я понял: это продуманное действие. Да, боярич запросто отбил снаряд собственным щитом, но на целое мгновение потерял Свартхёвди из виду.

Этого мгновения было достаточно, чтобы Медвежонок подхватил с земли меч. Левой рукой, потому что правая висела плетью.

Но и одной левой Медвежонок бился намного лучше, чем боярич — двумя. Даже не в режиме берсерка.

Взмах — и боярич остался без щита.

Взмах — и киевлянин лишился правой кисти.

Взмах — и кровавая полоса прочертила броню киевлянина пониже боевого пояса.

Взмах…

Этот был последним. Медвежонок вогнал противнику меч в горло, да там и оставил, тут же зажав освободившейся рукой разрубленное плечо.

Первым сообразивший, что надо делать, Вихорек протиснулся сквозь «оцепление» и в считаные секунды перетянул плечо Медвежонка запасной тетивой, сохранив тому минимум пол-литра крови.

А я вдруг вспомнил, как когда-то тоже не от большого ума схлопотал стрелу в руку и жутко перепугался, что останусь калекой. И вновь ощутил тот же почти панический страх: вдруг то, что миновало меня, случится с моим братом?

— Если бы не рука, я бы его вот на такие шматы порезал! — заявил Свартхёвди, вернув опустевшую кружку дренгу и продемонстрировав пальцами здоровой руки примерно сантиметровый зазор.

— Благодари Бога, что он тебе башку не снес, — проворчал отец Бернар. — И ровно сиди, а то опять кровь хлынет.

Он уже минут десять копошился своими железками внутри раны и раз пять сообщил, какой мой братец везунчик. Меч Имяслава проделал в мускулатуре Медвежонка здоровенную дыру до самой кости, но исключительно вдоль волокон, не задев ни нервов, ни сухожилий, ни крупных сосудов.

Может, и впрямь боги позаботились. Я ведь почти угадал: не человеческая кровь была на тряпке. Только что не баранья, а куриная.

По результатам поединка дотошный Аскольд велел провести расследование, и подлог вскрылся. Одноразовая подружка Медвежонка подсуетилась. Решила перевести стрелки… И вот.

Даже знать не хочу, что с ней сделают. После смерти брата, после возложенного на род штрафа за клевету и попытку рассорить (вот уж о чем девка точно не думала) киевского князя со мной и Рюриком. Пять гривен серебром одному только Медвежонку. Очень довольному Медвежонку. Пять гривен против пустяковой ранки. Так бы почаще.

«Так справедливо», — констатировал Рюрик.

Ну да, справедливо. Вот только любви со стороны киевлян это нам не прибавило.

Но бывшему конунгу, похоже, плевать. Ему хватало лояльности Аскольда. А со своими подданными и их проблемами князь пусть сам разбирается.

[1] Пшел прочь, трусливый пес!