Текст книги "Знаки безразличия (СИ)"

Автор книги: Айна Сизовяйнен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

Лена покраснела, и прыщи от этого стали ещё заметнее, на глазах у неё выступили слёзы. Асе вдруг стало стыдно за свои слова, но просить прощения она не любила.

– Зачем ты так? – стараясь не всхлипывать, тихо спросила Лена. – Я же не виновата, что у меня мама богатая. А лицо правда никак не удаётся вылечить совсем, то клеща ищут, то стопятьсот анализов – и ничего. Но дома оно лучше, совсем чистое... почти. Он просто есть даёт то, что мне нельзя: колбасу, лапшу эту сухую... Ты зря так, я могла бы дружить с тобой, если бы мы встретились... до этого. У меня вообще-то нет подруг...

– Характер говнистый? – нарочито грубо перебила её Ася.

– Да нет вроде. Я общаюсь с одной девочкой... Юлей. Она хорошая, но я ей не нравлюсь. Она хотела бы иметь крутых подруг. Со мной она ходит только потому, что я могу заплатить за кино или кафе. Понимаешь?

Лена больше не могла сдерживаться – слёзы буквально брызнули у неё из глаз.

– А ещё я очки в машине оставила, и теперь плохо вижу очень... Он забрал меня без очков...

– Что там у вас? – к ним подошла Рита. – Что опять за вопли? Мы так, чего доброго, и без ужина останемся. Ленка, успокойся. Тут, конечно, не мамочкин кабинет, но не усложняй нам жизнь. А ты, – и она недовольно оглядела Асю, – постарайся соблюдать порядок. Нам бунтари не нужны. Он псих, – она понизила голос, – а с психом нужно либо соглашаться, либо... рыть себе норку два на два.

– Главная, что ли? – спросила Ася с такой угрозой, что Лена испуганно схватила её за руку. – Псих-то он псих, но плясать под его дудку я не собираюсь.

– Ася, он нас не трогает, совсем, ни в каком смысле, – забормотала Лена. – Иногда выводит одну наверх. Платья там меряет всякие... дурацкие. У него там столько кукол... Столько... Как в кукольном театре на Уральской. Он и нас наряжает, как кукол...

– Помолчи, – оборвала её Рита. – Да, он нас не трогает, и поэтому лучше его не злить. Это сейчас он нам пожрать не даёт, а потом... Мало ли. Он Ленке уже говорил, что, мол, ошибся, когда её брал, не подумал, что у неё с лицом такое.

– Он сказал, – звенящим от страха голосом пояснила Ленка, – что у них прыщей не бывает. Так и сказал. Он, кажется, думает, что мы – куклы.

– Жесть какая, – сказала Ася, поежившись.

Рита вдруг растеряла всю свою браваду: у неё задрожал подбородок, и она прижала к нему ладонь, чтобы скрыть это.

– Однажды он, заставляя меня надеть платье, заломил мне руку назад. Было больно, очень больно, – глухим голосом сказала она. – Я закричала. И он сказал мне: тебе не должно быть больно, вам не бывает больно.

– Как он похитил тебя? – спросила Ася, чтобы отвлечь Риту от страшных мыслей.

По её манере говорить, по размашистым, уверенным движениям и привычной грубости Ася угадывала в ней типичное дитя улиц, такое же, как она сама. Как она могла попасться этому психу? Ладно она, Ася, она ведь знала его и потому подпустила близко, но Рита! Эти курицы Лена и Зоя, воспитанные в тепличных условиях, наверное, думают, что все вокруг хорошие, но Рита!

– Я знала его, – едва слышно ответила она.

У Аси вдруг закружилась голова. Она посмотрела на Риту и прочла в её глазах то же обжигающее, страшное понимание: если они знают его, он их так просто не отпустит.

'Рено логан', в котором ехали Митрофанова, её сын и Нина, вела хрупкая девушка с копной рыжеватых кудрей, огромными, словно в фоторедакторе нарисованными, зелёными глазами и хорошеньким личиком эльфа. Впрочем, это не мешало ей выстраивать многоэтажные словесные конструкции, когда кто-нибудь пытался их подрезать или ехал, по её мнению, слишком медленно.

В конце концов даже Татьяна не выдержала и сделала ей замечание:

– Галка, ты бы поумерила пыл. У меня даже Петька таких слов не знает.

– Знаю, – обиженно пробубнил нескладный очкастый Петька и вновь уткнулся в карту, которую изучал.

– Начнём от улицы, где жила пропавшая Громова. Одним концом улица выходит прямо к Каме, там есть небольшой пологий спуск. Машины, конечно, наверху придётся бросить, съезжать опасно, там берег ползучий.

– Да ну, съедем, – лукаво улыбнулась Галка. – И не такое видали.

– Нет, не съедем, – твёрдо заявила Татьяна. – Нечего жизнью зря рисковать. Тебе не хватило Семёныча, который на зимнем поиске едва не утонул? Ты его из полыньи вытаскивала? Нет. Вот и не геройствуй.

– Да, не я вытаскивала, – обиженно проговорила Галка, – но я тоже не чай с баранками пила в это время. Между прочим, мальчишку мой отряд нашёл. А Семёныч непонятно зачем туда полез, я, например, с пяти лет знаю, что там тёплый сток с комбината, и на лёд надежды никакой.

– Спорить я с тобой, Галина, не намерена. Пока я здесь главная, я отвечаю за каждую жизнь. И Семёныч тогда на лёд полез вопреки моим указаниям. Тормози у обрыва.

Из чистого озорства Галка, как будто восприняв указание 'тормозить у обрыва' буквально, вывела машину к самому краю и затормозила в метре от бездны. Татьяна только неодобрительно покачала головой, а Нина вздорогнула.

– Послушай меня, Галина. Ты – толковый поисковик, и мы тебе множеством найденных обязаны. Но риск этот излишний ты лучше брось. Хочется риска – прыгни с тарзанки. Здесь у нас не шуточки, а серьёзное дело. И адреналина, между прочим, предостаточно.

Когда обиженная Галка отошла на почтительное расстояние, чтобы поздороваться с другими поисковиками, Татьяна вполголоса сказала Нине:

– Она хорошая девочка, но иногда заносит. Тела она не реже моего находила, а всё вот такая, в догонялки со смертью играет. Нехорошо...

– Мам, начинаем от 'краюшки'? – спросил Петька.

Он уже успел натянуть поверх свитера брезентовую штормовку и теперь выглядел, как студент в стройотряде.

– Думаю, да. Мужики в заросли лазают, а мы пойдём берег осмотрим. Сейчас ещё Кир с братом подтянутся, они в здании речвокзала пошукают.

– А я? – спросила Нина.

С сомнением взглянув на короткие ботиночки и тонкое пальтишко Нины, Татьяна спросила:

– А вы сами в поле работали когда-нибудь?

– Работала, – немного обиженно ответила Нина. – И зимой тоже.

– И всё же лучше посидите в машине. Вот там, в 'газельке'. Там тепло. Я дам вам рацию. Включите компьютер, и мобильный постоянно при себе держите. У нас будет три отряда: речвокзал, заросли и берег. Глава 'речвокзала' – Кир, 'зарослей' – Гриша, 'берега' – я, для краткости Тата, но чаще по фамилии называют. Информацию от одного отряда будем передавать другим через вас. Будут указания от Крайнова – передавайте.

– Вы знаете Крайнова? – вырвалось у Нины.

– Знаю, – коротко кивнула Митрофанова. – Всё, понеслась. У нас участок легче, чем в Заречье, если что, им на помощь поедем. Я сама хотела туда ехать, но Юрий Дмитриевич попросил с вами поработать.

И, увидев расстроенное лицо Нины, добавила:

– Это он не вам не доверяет, это он мне не доверяет. Всё, погнали, – и она быстрым шагом направилась к спуску.

Крайнову не сиделось в машине. Усадив на своё место молодого поисковика, который додумался приехать 'в поле' больным, и отчитав его по полной программе, он сменил свою кожаную куртку на чью-то безразмерную штормовку и двинулся вслед за отрядом.

Погода была хуже некуда. Рассветало, казалось, целую вечность, изредка занимался монотонный мелкий дождь, и туман никак не хотел подниматься над лесопарком. Поиск не заладился с самого начала. Сначала Семёныча, к которому после памятного случая с прорубью приклеилась кличка Иорданский, едва не сбил пикап с дачниками. Семёныч, конечно, был сам виноват, торчал в тумане посреди дороги, но водителя он отчитывал так, что деревья трещали.

Потом Рина, опытная туристка и поисковик, провалилась в яму и повредила ногу. Некоторое время она упорно молчала, а когда стало совсем невмоготу и её едва ли не на руках дотащили до машины, лодыжка и икра распухли вдвое, мешая снять высокий военный ботинок. Рину увезли в травмпункт, и в цепи образовался разрыв, на который как раз и заступил Крайнов.

К общежитиям вышли в районе часа дня, не обнаружив ничего, кроме собранного бомжами из фанеры и обломков старой мебели шалаша. В шалаше пахло размокшим сигаретным пеплом и нечистотами, но следов пребывания девочки-подростка не обнаружилось, как и самих хозяев.

Уже возвращаясь в машину, Крайнов обнаружил, что сотового в кармане нет. Всё время, пока он бродил по Заречью, телефон лежал в машине. Мысленно выругав себя за невнимательность, он сунул открыл дверцу машины.

Парень, у которого утром была температура, отмечал что-то на карте. Увидев Крайнова, он радостно сообщил, что после таблетки парацетамола он чувствует себя прекрасно.

– Вам Нина какая-то три раза звонила, – с улыбкой прибавил он, – в последний раз сказала, что это очень важно.

– А ты не мог передать сообщение для меня по рации? – разозлился Крайнов.

Уже набирая номер Нины, подумал, что парень, привыкший работать 'в поле', конечно, ни в чём не виноват, и это исключительно его, Крайнова, промашка.

– Юрий Дмитриевич! – обрадованно ответила Нина. – У меня две новости.

– Начни с плохой.

– Они обе пока... неизвестно какие.

– Ну?

– В 'краюшке' – сарайчике на берегу Камы, где собираются подростки, сын Митрофановой обнаружил школьный пенал. В нём две шариковых ручки, дешёвая тушь для ресниц и подводка.

– Под... что?

– Подводка. Ну, карандаш для глаз.

– А... и что это нам даёт, если там постоянно тусуются подростки?

– Местные считают, что если бы пенал оставили давно, его бы уже подобрали. Кстати, звонили из полиции. Опрос одноклассников Анастасии ничего не дал, хотя одна девушка утверждает, что неоднократно видела её возле этой 'краюшки' после уроков.

– Хорошо. И вторая новость?

Нина сделала паузу. Он слышал, как она вздохнула, собираясь с мыслями. Обычно она так вела себя, собираясь сообщить ему свою версию.

– Пока я сидела в машине, просмотрела вчерашние фотографии. В комнате каждой из жер... девочек были такие маленькие марионетки. Разноцветные. Я пытаюсь выяснить, откуда они, но никто из родителей не знает.

– Спасибо, – немного разочарованно ответил Крайнов. – До связи.

Повесив трубку, он усмехнулся. Маленькие марионетки... Скорее всего, с какой-нибудь ярмарки... И всё же – у всех четверых. Совпадения бывают, но это уж слишком. Разные школы, поликлиники, друзья, интересы... И всё же. Что, если девочки знали похитителя? Это плохо... Это очень плохо.

Глава 10. Попытки

Кукловод рисовал эскиз сцены. Занавес он сшил давно, ещё до явления первой феи, и после четвёртой, будучи в радостном возбуждении, приладил его на специальный карниз посреди гостиной.

Кукловод любил говорить правильно. В Юрьеве почему-то было принято называть карниз гардиной, а гостиную – залой, но мама всегда говорила, что так говорят только необразованные люди. И уж конечно Кукловод не употреблял никаких словечек вроде писять, мохать, кулёчек и прочего словесного мусора, которым грешили окружающие.

Закончив рисовать авансцену и кулисы, он задумался над оформлением задника. На обложке книги про Генри и фей они были изображены на белом фоне, как будто висящими в пространстве, и это совсем не устраивало Кукловода. Хорошо было бы нарисовать сказочный замок, взяв за основу, например, заставку диснеевских мультиков. Возможно, он даже сможет срисовать его на листок бумаги, но выполнить полномасштабную декорацию, сохранив пропорции, без посторонней помощи вряд ли сможет. Конечно, можно было бы обратиться за помощью к театральным художникам, в конце концов, наврать им что-нибудь, прикрывшись Обществом друзей кукольного театра, но это рискованно. Кроме того, художники потребуют магарыч, и если он его не обеспечит, пойдут скандалить в бухгалтерию. А уж эти тётки в польских блузочках и одинаковых очках, которые только и знают, что всем кости мыть, растрезвонят про его декорацию на полгорода. Нет, нужно справиться самому.

Его беспокоили не столько декорации, сколько две последние феи. Первая, Голубая фея, которую звали Зоей, была стопроцентным попаданием в образ. Она оказалась хрупкой, творческой натурой, с мягкой улыбкой и льняными волосами. Алая фея, роль которой он отвёл трудной девочке из Заречья, в сказке была дерзкой и непокорной, и на картинке (он помнил!) точь-в-точь Рита. О, как тщательно он подбирал своих кукол! Потом случилась первая ошибка. Елена, которой он хотел дать роль Зелёной феи, оказалась дочерью какой-то крупной шишки (для него она была всего лишь несчастным ребёнком), и имела ужасные проблемы с кожей, о которых он не знал. Ладно, Елену он загримирует так, что мать родная не узнает. Он вообще не был уверен, что эта функционерка с оловянным взглядом узнает свою дочь, предъяви ей нескольких девочек сразу. Но что делать с Асей? Ася, Жёлтая фея, должна была быть очаровательной кокеткой с манерами принцессы, и внешне она походила на свою героиню, как будто каким-то непостижимым образом позировала для иллюстраций книги из его детства. Но на деле она оказалась едва ли не вульгарнее малолетней воровки Риты.

Кукловод в сердцах сломал карандаш, которым рисовал эскиз, пополам, и зашвырнул обломки в дальний угол комнаты. О замене он подумает потом. Ему нужна пятая фея – Королева. Вот тут-то придётся постараться.

– Твоя внучка сведёт меня в могилу! – кричала мама бабушке, запутавшись в синем трикотажном платье, которое она стаскивала через голову, укрывшись за открытой дверцей шкафа.

Она всегда переодевалась, как в старом кино: открывала створку шкафа, перекидывала через неё то, что собиралась надеть, и, спрятавшись, как за ширмой, снимала одежду. Её крупные, округлые руки мелькали над дверцей, тонко позванивал браслет часов, и резиновые подошвы домашних тапочек шлёпали о линолеум.

– Что случилось? – своим мелодичным, совсем не старушечьим голосом, упирая на 'что', спросила бабушка.

Разогрев для мамы ужин, она сидела в кресле перед журнальным столиком и раскладывала пасьянс. Карты были старые, затёртые, но очень красивые – в детстве Нина любила играть с ними, как с куклами. Одна колода была со знаменитыми картинками 'Русский стиль', другая с кавалерами и дамами в костюмах восемнадцатого века. Бабушка весьма дорожила этими картами и после использования бережно оборачивала обе колоды листом кальки.

– Ничего нового. То мы бандитов собирались ловить по подвалам, теперь будем пропавших разыскивать!

– Я ничего не поняла, девочки, – нахмурилась бабушка, перемешивая карты.

– Да что здесь понимать, – вспылила мама, – Наша Нина Александровна дала согласие работать в какой-то службе поиска или как-то так...

– Федеральная служба розыска пропавших, – отозвалась Нина из своего угла.

– Вот-вот. Делать ей больше нечего...

– Ты не права, – мягко прервала маму бабушка, – это же не оперативная работа и даже не следствие. Стрелять не надо, в тюрьмы ходить не надо. Зато помощь людям, благое дело.

– 'Благое дело', – передразнила мама. – Из командировки в командировку, с самолёта на самолёт, в гроб нас вгонишь! Закопают меня, слышишь?

– Вечно ты глупости всякие говоришь, – разозлилась бабушка. – Даже произносить такие вещи не смей! Никогда!

– Да, там много поездок, но это помощь, координирование поисков, а не ловля бандитов, пойми, мама.

– Поступай, как знаешь. Только плакаться ко мне потом не приходи. Ты хоть представляешь, куда ты лезешь? Ты в кабинет в поликлинике без очереди войти не можешь, всё тебе стыдно, всё тебе неудобно, а там не такие, как ты, нужны! Вообще не понимаю, как этому твоему Краеву...

– Крайнову, – поправила Нина.

– Да как угодно, как ему в голову пришло тебя туда позвать? Ты же, как былиночка!

– Кобылиночка, – прыснула Нина. – Я вас обеих давно переросла!

– Ай, прекрати! Ты же прекрасно понимаешь, о чём я! Не тот у тебя склад характера, не то воспитание...

– Вот и будет перевоспитываться, – спокойно сказала бабушка. – Сейчас нельзя такой быть, как мы её воспитали. Извините, пожалуйста, будьте добры... Время хороших девочек миновало. Сейчас во надо быть! – и бабушка потрясла в воздухе морщинистым кулачком.

– Путь тогда в адвокатуру идёт, – вяло отбивалась мама. – Там хоть деньги заработать можно.

– Ой, – отмахнулась бабушка. – Ты-то, Кулёма Степановна, за длинным рублём небось в педагогику пошла, а?

– Потому и Нину отговариваю. Нужность профессии на хлеб не намажешь, благими намерениями не закусишь. Помнишь, мама, как мы фанеру ели, которую финн твой доставал?

– О как заговорила! – с сердитым удивлением посмотрела бабушка на маму. – Вот как, значит... Только ты тут не прикидывайся хуже, чем ты есть. Работать должно быть интересно, душа должна к этому лежать...

– У тебя, значит, душа лежала в ГИПХ таскаться, лёгкие и руки себе там жечь, да?

– Да, – просто ответила бабушка, и мама осеклась. – Я тогда немножко по-другому на вещи смотрела, да и все мы – по-другому. Я считаю, Ниночка сама должна решать, как ей поступить.

И Нина решила сама.

В Сквере тружеников тыла остро пахло опавшей листвой. Кукловод любил это место, и часто останавливался здесь, возвращаясь домой с работы. Отсюда был хорошо виден грязно-голубой фасад Театра, а если прищуриться, можно было даже разглядеть две странные железные фигурки над козырьком. Должно быть, скульптор хотел изобразить Буратино и Мальвину, но его творение больше походило на уменьшенную копию памятника узникам концлагеря.

Кукловод чувствовал пошлость и ширпотреб в любом виде искусства так же остро, как ощущал сейчас запах гниющих осенних листьев. Он на дух не переносил музыку, которая почему-то называлась 'русским шансоном', хотя к шансону не имела совсем никакого отношения; ненавидел яркую, цветастую одежду, которой торговали на китайском рынке; в его доме не было телевизора, и он никогда не испытывал потребности посмотреть шоу или сериал.

Он скользнул взглядом по памятнику труженикам тыла, и презрительная усмешка заиграла на него губах. Вот ещё один яркий пример пошлости: топорно исполненные, неживые фигуры с неестественной мимикой застыли в пафосных позах. А ведь цель у скульптора была благородная...

Он обернулся и посмотрел на Каму. По железнодорожному мосту шустрой цветной лентой бежала электричка, Заречье виделось чуть размытым, как сквозь очки, запотевшие от собственного дыхания.

Кукловод терпеть не мог города с их безликими многоэтажными домами, промышленными корпусами из стекла и бетона, серым асфальтом с чёрными трещинами, неровным, как хлебная корка. Города давили на него, душили, заставляли прятать лицо и ускорять шаг. Во всём Юрьеве он любил, пожалуй, только свой домик с садом, которые словно и не город вовсе, даром, что на штампе в паспорте городской адрес, да вот это место напротив Театра, где привольная Кама раскинулась, как шарф из серо-жемчужного шёлка. У матери Кукловода был такой – невесомый, прозрачный, всегда прохладный на ощупь, он и сейчас, если поднести его к самому носу, сохранил тонкий, сладкий запах её любимых духов 'Душистый табак'.

Кукловод взглянул на часы и улыбнулся. Сейчас, сейчас они выйдут! Нужно торопиться. Он вышел на тротуар и остановился возле металлического остова автобусной остановки. Здесь можно было стоять сколь угодно долго и наблюдать за дверями Театра, не привлекая внимания. Автобусы в Юрьеве ходили редко, и человек, стоящий на остановке больше получаса, не мог вызвать подозрения даже у самого внимательного наблюдателя.

И вот двери распахнулись! Первыми бежали совсем маленькие девчонки, в белых и цветных колготках, с бантиками. За ними не спеша, вальяжно прошли две крупные старшеклассницы, шефы Общества, которых он терпеть не мог. Однажды он подслушал их разговор. Они называли его кукольником, и уже от одного этого гнев затопил его. Он не кукольник, он Кукловод! Он ведёт кукол, он разыгрывает спектакли, а не просто мастерит их из дерева и тряпок! О, если бы эти две идиотки, от которых за версту несёт подростковым потом и дешёвым табаком, знали, какой он скрывает секрет, каких кукол он собирается выпустить на свою сцену!

Посмеявшись над его тонкими руками и сутулой спиной, одна стала рассказывать другой гнуснейший анекдот, намекая, что он не просто так держит руки в карманах. Стоя в своём укрытии за кулисами, Кукловод трясся от душившего его гнева и представлял, как по очереди убивает двух этих сучек, а они молят его о пощаде. Но, в конце концов, он же не маньяк какой-нибудь!

Девочки, которые подходили на роль фей, шли последними. Почти все они были ещё худенькими, угловатыми, костистыми, но эта тонкость как раз и привлекала Кукловода. Опытным взглядом он выделил из кучки двух куколок. Одна, рыженькая, с красивой, переливающейся от белого к розовому, как лепесток пиона, кожей и огромными жемчужно-серыми (совсем как мамин платок!) глазами, шла легко, как будто вовсе не касалась земли. Внешне она прекрасно подходила на роль Королевы фей, но всё же было в ней что-то простецкое. Он даже толком объяснить-то не мог, что именно, но с этой Элизой Дулиттл пришлось бы работать слишком долго, а Королева фей действительно должна быть особенной от рождения. Вторая была не так интересна внешне: кареглазая, с мягким вздёрнутым носиком и прилизанными по моде волосами, но тоже в общем-то годилась. Королева Фей была изображена на обложке книги в белом наряде, скрывающем почти всё тело, кроме лица и рук, так что никаких особых требований к её внешности у Кукловода не было. Но вот внутри! Ведь фею делает не лицо, не волосы, а маленький внутренний огонёк. Внутри феи должен быть надрыв, печаль, драма – только тогда она сможет понять и прочувствовать то, что ей предстоит сыграть! У феи должна быть робкая улыбка и печальные глаза!

Словно в ответ на его мысли, рыжая и прилизанная, переглянувшись, громко расхохотались. Едва не плюнув с досады себе под ноги, Кукловод развернулся и пошёл пешком в сторону зоопарка. Девочки догнали его возле поворота, и рыжая, весело улыбнувшись, поздоровалась:

– Здрасте!

– Здравствуй, – торопливо закивал Кукловод.

Когда они убежали вперёд, он вздохнул с облегчением и подумал, что, может быть, судьба уберегла его от ошибки. Нельзя брать девочек, которые прямо сейчас посещают занятия Общества. Это небезопасно – как он раньше не подумал?

Телефон зазвонил, когда Нина отогревалась в душе. Несмотря на то, что полдня она провела в машине, координируя поиски, а потом ещё полтора часа торчала на совещании у опухшей и злой, как мегера, Элины, она умудрилась порядком озябнуть. Должно быть, виноват был адреналин и то, что с самого утра она не смогла проглотить ничего, кроме кружки кофе, которой её угостила Митрофанова.

Поиски почти ни к чему не привели. В самом конце, когда с осмотром берега было уже покончено и отряд Татьяны собирался ехать в Заречье на выручку товарищам, внезапно ожила рация. Сначала она хрустела и трещала, как будто внутри неё что-то рвалось на куски, а потом вдруг сообщила голосом Галки, похожей на эльфа, что только что к ней подошла женщина из местных и рассказала, что накануне вечером по дороге к пляжу спускался старый зелёный 'москвич'.

Это было, конечно, уже 'что-то', хотя версия вполне могла оказаться пустышкой. Мало ли какому дурачку на ночь глядя приспичило сломать себе шею? И всё же – пенал с косметикой и странный 'москвич' – не много ли совпадений?

Элина версию с 'москвичом' поддержала, пожалуй, излишне горячо. Ей нужно было уцепиться за что-то осязаемое, за какую-нибудь версию, которую можно разрабатывать, а там, как она любила говорить, 'кривая выведет'.

Крайнов же, наоборот, отнёсся к показаниям очевидца скептически. Слишком много в его практике было местных жителей, которые что-то видели. Чаще всего их показания вели поисковиков по ложному следу. Они отрабатывали пустые версии, пока где-то стремительно сокращались шансы пропавшего остаться в живых.

На совещании Нина уже мало что соображала. Она сидела в последнем ряду и, прячась за спины следователей и полицейских, отчаянно старалась подавить зевоту. Чтобы держать глаза открытыми, ей пришлось впиться взглядом в причудливую трещину на стене, похожую на паука-сенокосца.

Через четверть часа в дверях зала показалась русая голова секретарши. Элина выбежала из-за трибуны и, обменявшись с секретаршей парой слов, посторонилась, чтобы пропустить в зал гостя. Это был худой светловолосый мужчина в старомодном сером плаще, который он даже не потрудился снять, войдя в зал. Крупными размашистыми шагами, неожиданными для его небольшого роста, он прошёл прямо к трибуне и, откашлявшись, бросил в зал вместо приветствия свою фамилию:

– Ребров.

Подоспевшая Элина засуетилась вокруг него, уговорила снять плащ и, пока он прилаживал его на разлапистую вешалку, успела отрекомендовать его как 'профайлера из Москвы'. Нина заметила, как оживился Крайнов, увидев гостя и как сам Ребров от слова 'профайлер' сморщился, словно от зубной боли. Бесцеремонно перебив Габдуллаеву, он заговорил низким, гудящим голосом:

– Никакой я не профайлер. Немножечко психиатр, немножечко криминалист, самую малость криминолог, в прошлом следователь. Я просмотрел материалы дела и кое-что могу сказать уже сейчас. Всё это, конечно, на уровне предположений, но, возможно, они вам помогут в поимке преступника.

– Так значит всё-таки серия? – выкрикнул кто-то из задних рядов.

Элина бросила гневный взгляд в ту сторону, но промолчала. Когда Ребров подошёл к трибуне во второй раз, она встала возле него, едва не касаясь его плеча, и стала пристально всматриваться в зал. Казалось, она хочет проконтролировать его, не дать ему сказать лишнее.

– Это мужчина, возраст не определен, но, скорее, до сорока. Он живёт в частном доме.

– С чегой-то вы решили? – снова раздался тот же голос с 'Камчатки'.

Мягко отстранив рукой Элину, которая собиралась было подойти к микрофону и оборвать крикуна, Ребров ответил:

– Он похищает жертв живыми, следовательно, должен их где-то содержать. Это раз. Он перемещает их с места похищения к месту содержания или убийства и должен делать это максимально незаметно. Это два. Советую просмотреть жалобы в полицию на странное поведение соседей в частном секторе. Это три. Он, вероятнее всего, живёт один или с больной матерью, работа у него сдельная или сменная, есть большие промежутки времени, когда он не работает. Это четыре. Похищенные имели некоторые семейные проблемы, поэтому, думаю, его детство тоже не было радужным. Это пять.

– И это всё? – опять закричали из зала.

– Всё. Я не Кашпировский, – ничуть не раздражаясь, ответил Ребров. – Я полагаю, что девочки либо знали его, что сомнительно, либо у него было что-то, что внушало им мысль о безопасности. Возможно, он изображает инвалида или действительно имеет физический изъян, либо с ним было животное или ребёнок. Последнее, конечно, маловероятно...

Крайнов дотронулся до её руки. Пальцы у него были теплыми.

– Умный мужик, – шёпотом сказал он Нине. – Выдумывать зря не станет, а то развелось этих, прости Господи, профайлеров... Разве что цвет носков не угадывают.

Поднявшись к себе в номер после совещания, Нина первым делом полезла в душ. Открутив красный вентиль на максимум, она с наслаждением вытянулась под обжигающими струями. Вдоволь насладившись теплом, она убавила напор горячей воды и стала намыливать волосы. Сквозь шипение старого смесителя она услышала писк сотового. Наскоро смыв пену, вытирая кончиком полотенца глаза, она выскочила из душа. Телефон уже не звонил. Остановившись у стола и чувствуя, как холодный воздух липкой плёнкой обхватывает мокрое тело, она взглянула на экран. Номер был незнакомый, но Нина нажала кнопку обратного вызова.

Пока она дожидалась ответа, отсчитывая гудки, капли воды с её волос падали вниз и прятались в ворсе грязно-зелёного ковролина. Наконец, трубка ответила незнакомым женским голосом:

– Алло?

– Алло, это Марьянова, вы звонили, – привычной скороговоркой пробубнила в микрофон Нина.

– Нина Александровна! – с облегчением вздохнула трубка. – Это Лариса Шаврова. Вы звонили днём по поводу марионетки.

– Да, Лариса Михайловна.

Нина разволновалась, и её снова затрясло. Прижимая плечом трубку к уху, она попыталась вытащить из сумки кофточку, но не смогла, и ей пришлось завернуться в мокрое полотенце.

– Я всё думала про эту марионетку, думала... А потом я ехала с работы и мне на глаза попался наш театр... Кукольный. И я вспомнила. У них есть такое Общество друзей Театра. Леночка когда-то туда ходила, а потом перестала... говорила, что выросла, разонравилось... Но, может быть, просто стеснялась своей внешности...

– Кукла оттуда? – почти закричала Нина.

– Да, наверное, что-то вроде сувенира...

– Спасибо.

Повесив трубку, Нина наскоро растёрлась полотенцем, оделась и пошла к Крайнову.

Ася лежала, закрыв глаза, и старалась не прислушиваться к тому, о чём говорили девочки. У неё сильно болела голова и сосало в пустом желудке. Ужин Кукловод им всё-таки спустил, но она есть не стала, хоть и не грубила больше.

Она опять вспоминала маму, как она в светлой мужской рубашке пританцовывает у плиты. В её глазах светится радость, а руки ловко витают над кастрюлями и сковородкой, управляясь со всем разом.

Ася хорошо помнила этот день: накануне Руслан впервые остался у них ночевать, а Ася спала у бабушки. Это казалось ей несправедливым, и ещё до полудня она прибежала домой. Казалось, мама была и рада, и не рада ей одновременно. Руслан, увидев её в коридоре, только хмыкнул и, взлохматив ей чёлку, спросил:

– Чё так рано-то? Не спится, а? Когда не спится – главное не спиться, – пошутил он и, довольно хихикая, нырнул в приоткрытую дверь ванной.

Мама наготовила еды, как для дня рождения, и с улыбкой угощала Руслана. Он же, сбивая крышки с запотевших бутылок 'пыва' (его произношение всегда раздражало Асю) о край стола, торопливо ел всё подряд, даже не пытаясь похвалить мамину стряпню.

После позднего завтрака Асе разрешили посмотреть мультфильм, а потом отправили гулять. Не отправили даже, а выпихнули, сунув, правда, пятак на жвачку. На улице она одиноко слонялась на детской площадке, вспоминая, как папа водил её в зоопарк и показывал верблюда, а она страшно боялась, что он плюнет ей в спину. Мама тогда оставила её сбоку от клетки, велев постоять тихонечко, а сама, присев на корточки, навела на Асю объектив старенького фотоаппарата. Девочка покорно стояла, едва дыша, и кося глазом на верблюда – вдруг плюнет?

Ася влезла на качели, оправив голубенькую юбку, из которой давно выросла и, оттолкнувшись от земли, взлетела к небу. Солнце ласкало её лицо, ветер щекотал ноги под коленками, там, где заканчивались гольфы, и ерошил волосы на голове. Опоры качелей пахли нагретым металлом. Там, где голубая краска облезла, тёмный металл был особенно горяч, и ладони после него долго отзывались кисловатым вкусом.