Текст книги "Знаки безразличия (СИ)"

Автор книги: Айна Сизовяйнен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

Он боялся первого дня наедине с Марией Михайловной. Он пригласил её, не дожидаясь сбора команды, и она пришла – спокойная, подтянутая, с аккуратной стрижкой и совершенно неестественной улыбкой. Она пыталась улыбнуться, уголки губ ползли вверх, но глаза оставались печальными, и от этого лицо казалось маской. Первым, что она положила ему на стол, было заключение психиатра о полном психическом здоровье.

Крайнов не искал специально людей с 'личной причиной', они находились сами. Стеснительного Женю – типичного компьютерщика с неаккуратной бородой в растянутом свитере и очках-телескопах – прислал кто-то из друзей 'комитетчика'. Ещё будучи подростком, Женя умудрился взломать сайт одной силовой структуры. Его вычислили, и вместо наказания предложили работать на эту структуру. Листая его личное дело, Крайнов нашёл 'личную причину' компьютерщика. Когда Жене было двенадцать, без вести пропала его мама. Перед выходом с работы она позвонила ему и пообещала прийти через полчаса с пирожными. Женя поставил чайник на плиту за пять минут до обычного времени возвращения мамы. Скоро чайник оглушительно засвистел, закипая. Женя выключил газ и стал ждать. Потом снова зажёг газ. И снова. И снова. Так повторялось много раз, пока не пробило десять. Женя позвонил бабушке, и она примчалась на такси с другого конца города. О том, что случилось с мамой за эти полчаса, никто так никогда и не узнал. Её объявили во всероссийский розыск, но так и не нашли. Стал взрослым, Женя научился не плакать при упоминании о маме, но по-прежнему не переносил свиста и никогда не пил чай.

Координатор Лиза Царёва пришла к нему сама. Её отец был коллегой Крайнова в следственном отделе. Памятуя о богатырском сложении и зычном голосе следователя Царёва, он никак не ожидал, что его дочь окажется тонкой, как тростинка, с замысловатыми браслетами на запястьях и цветными лентами в волосах, хоть сейчас на вудсток. Мало кто догадывался, что Лизе давно за тридцать. В её личном деле не было ни слова о 'личной причине', но Царёв счёл нужным предупредить Крайнова. Семь лет назад Лиза по весне делала уборку в дачном домике, доставшемся ей в наследство от бабушки. Её четырёхлетний сын Олежка шлёпал босыми ногами по вымытому полу, таская за собой паровозик на верёвочке. Потеряв терпение, Лиза отругала его и выставила во двор. Она не видела его всего десять минут, пока заканчивала мыть пол. Выйдя во двор выплеснуть грязную воду, она не увидела сына. Бросилась на дорогу – никого. Соседка потом сказала, что видела, как мальчик выходил на дорогу и тащил за собой игрушку. Ни Олежку, ни его паровозик никто так и не нашёл... Лиза развелась с мужем и вернулась жить к родителям. В разговоре Царёв упомянул, как однажды, придя домой, нашёл Лизу стоящей в окне четырнадцатого этажа. Остолбенев, он застыл в дверях, а она повернулась к нему, посмотрела печально и сказала: 'Я не могу. Хочется жить. Невыносимо'. Три года назад у Лизы родилась дочь, и всё же иногда она просыпается ночью в холодном поту и бежит к кроватке проверить, не исчезла ли девочка.

Такая причина была и у него. Маленькая девочка Надя Крайнова. Розовый воздушный шарик в кронах деревьев. Солнце. У жены прыгают губы – не дрожат, а именно прыгают. Он тогда воочию увидел, как это бывает. Растерянная официантка. Милиция. Мелкие купюры хрустят в кармане. 'Верь мне, я её найду'. Жена кивает головой, а в глазах – ужас загнанного животного. Она не понимает ни слова из того, что ей говорят – шок. Ему хочется кричать и ударить кулаком – в стену, в ствол дерева, кому-нибудь в голову. 'Верь мне'. Зря поверила. Надю он так и не нашёл. Никогда.

У Нины причины не было. Крайнов искал себе помощника – талантливого, молодого и независимого от своего страшного прошлого. Ему хватало своей беды. Нина была как такой, какой он хотел её видеть – ему нужна была тень, которая появляется только тогда, когда ему нужно.

– Ничего, – отрезал Крайнов. – Доедай в темпе и поехали. В управлении заждались, небось.

– Так вы сами сказали...

– Знаю, что сказал. Ты её, – он кивнул в сторону выхода, – видел? Она на грани обморока. Девчонка работает, как раб на галерах, а ты ей про деньги.

И тут же подумал: 'Я не ему это говорю, а сам себе напоминаю'.

– Ясно. Да, дурак я, – легко согласился он.

– И не вздумай прощения просить. Только хуже будет.

Пока Колян расправлялся с остатками шавермы, Крайнов вышел на улицу и закурил. Нина стояла поодаль, отвернувшись.

– Ты всё правильно сделала, – тихо сказал Крайнов. – Я с тобой совершенно согласен.

Нина обернулась. Было ещё темно, но ему показалось, что она плачет.

– Что там? – он кивнул на папку, которую Нина прижимала к себе. – Это по последней девочке?

– Да. Она племянница главы администрации.

– Ах вот оно что! Вот откуда столько шума. Потому и нас позвали. А так бы они и дальше тут... сопли жевали. Прости. И что племянница?

– Я ничего выудить не смогла. Если исходить из этой писанины, примерная девочка. Но, возможно, здесь только то, что прошло через фильтры в администрации. Сами знаете, как это бывает

– А мне никто и не сказал, кто она. Делали из меня дурака. Отвезли на парковку, где, предположительно, пропала Лена, – он сделал акцент на имени. – Посмотрите туда, посмотрите сюда...

Дожёвывая на ходу лаваш, из дверей 'Дарьи' вывалился Колян. Как ни в чём не бывало, повернувшись к Нине, сказал:

– Ух, хорошо. Ну, скажи, вкусно же было?

Глава 4. Серия

К Управлению они подъехали полпятого утра. В темноте высокая башня, подсвеченная неоновой голубизной, казалась зловещей. Паркуясь, Колян вдохновенно рассказывал:

– Тут у нас энкавэде было когда-то. Говорят, расстреливали прямо здесь, в подвалах. И подземный ход вроде бы есть. А один репрессированный сбежал от охраны и сбросился вниз с башни. Бррр! Нехорошее место.

На проходной он с важным видом кивнул сержанту:

– Они со мной.

Нина едва не фыркнула: каков выскочка! Ни дать ни взять министр МВД собственной персоной. 'Они со мной'!

Больше всего на свете ей хотелось завернуться в одеяло, проспать часов пять (а лучше шесть!) и немного подышать воздухом. После такого можно было спокойно работать, не поглощая кофе бочками, как топливо. Обрывки мыслей плавали в голове, как овощи в супе. Чтобы соединить их, требовалось колоссальное напряжение. На лестнице Нина споткнулась дважды.

– Спишь же на ходу, – проворчал Крайнов. – Я говорил тебе, поезжай в гостиницу, отоспись. Пользы от тебя здесь не будет. Впрочем, как и от меня...

В коридорах Управления было пусто. На третьем этаже им попался только один молоденький следователь с зеленоватым от постоянного недосыпания лицом.

– Привет! – важно поздоровался с ним водитель. Лицо его выражало крайнюю степень самодовольства.

Следователь некоторое время рассматривал Коляна, словно соображая, кто бы это мог быть, потом кивнул.

– Сергей Палыч на месте?

– Я-то откуда знаю, он мне не докладывает, – буркнул следователь и скрылся в кабинете, возможно, чтобы поскорее избавиться от Коляна.

– Чёрт знает что такое, – прокомментировал водитель. – Ладно, сейчас узнаем.

Колян заглянул в один кабинет, откуда почти сразу вылетел пробкой. Вслед ему донеслось чьё-то недовольное бормотание. Постучавшись, он сунул голову в другую дверь, невнятно спросил что-то и разочарованно доложил Крайнову:

– Сергей Палыч уехал домой. Приедем утром?

– Я не буду ждать. Мы пойдём к Габдуллаевой.

У Коляна глаза округлились от ужаса. Генерал-лейтенант юстиции Габдуллаева уже три года была главой Управления Следственного Комитета по Юрьево-Уральской области.

– Вы что! Да её и нет, наверное, сейчас!

– Угомонись, – оборвал его Крайнов. – Отдохни немного. Без тебя справимся. Пойдём, – кивнул он Нине.

В приёмной Габдуллаевой горел свет, но секретаря на месте не было. Дверь в кабинет оказалась приоткрыта. За огромным траурно-чёрным столом под портретом президента, уткнувшись лицом в ладони, сидела женщина в форме. Её круглая голова казалась неестественно большой по сравнению с узкими плечами. Услышав шаги, она поспешно отняла руки от лица.

– Элина Наильевна, – поприветствовал Крайнов. – Доброй ночи!

Нина замешкалась в дверях. Она не знала, подождать ей или сразу заходить вслед за Крайновым. Обычно она всюду следовала за ним, но при виде неё на лице Габдуллаевой отразилось явное недовольство.

– Юрий... Дмитриевич, – сухо кивнула она.

Это была немолодая худощавая женщина с некогда красивым волевым лицом. Она предпринимала слишком много усилий, чтобы выглядеть молодо: короткая стрижка, яркий макияж, чрезмерная худоба, но всё это почему-то ещё больше старило её.

Крайнов был уверен, что она специально выдержала паузу перед его отчеством. Она прекрасно помнила его полное имя. Буквально год назад он был здесь, в этом кабинете, и точно так же смотрел на неё сверху вниз. Тогда он говорил о том, что нужно возбуждать уголовное дело по факту убийства. К сожалению, он был прав.

Габдуллаева молчала, разглядывая Нину, которая, наконец, решилась войти. Начинать разговор при ней она не хотела из-за внезапной, как вспышка боли, ничем не мотивированной ненависти к этой девчонке, и потому тянула время. Нине под её тяжёлым взглядом захотелось уменьшиться до размеров атома.

...Интересно, что о ней подумают, если она спрячется за спину Крайнова? Ей вспомнилось, как однажды они вдвоём спускались в подземный переход на станции метро 'Спортивная'. Из перехода валом валили футбольные фанаты, их прижали к стене, и в какой-то момент Нина всерьёз испугалась, что её толкнут и растопчут. Паника навалилась на неё медвежьей тушей. Дышать стало труднее, к горлу подкатила тошнота, потемнело в глазах. Крайнов шёл впереди. Как он почувствовал её страх? Не оборачиваясь, он отвёл руку назад, защищая Нину от давки. Она успокоилась почти мгновенно – поняла, что если будет нужно, он одним движением спрячет её за спину...

Нина стояла навытяжку и мысленно умоляла Крайнова вспомнить о ней и хоть как-то нарушить гнетущую тишину.

– Нина Александровна Марьянова, мой личный помощник, – наконец сообразил Крайнов.

Он не прибавил больше ни слова, но постарался сделать так, чтобы она поняла: эта девчонка значит для него гораздо больше, чем кажется на первый взгляд. И, если Элине придёт в голову потребовать, чтобы Нина вышла, они выйдут вместе.

– Хорошо, – выдавила Габдуллаева. – Присаживайтесь.

Нина сделала было шаг к стулу, потому что ноги плохо держали её, но Крайнов даже не шелохнулся. Она замерла на полпути.

– Элина Наильевна, вы же знаете, что обманывать меня бесполезно.

Проглотив гневный ответ, Габдуллаева притворилась удивлённой:

– Вы о чём, товарищ Крайнов?

От слова 'товарищ', сказанного таким тоном, за версту несло издевательством.

– О серии. О вашей серии из трёх пропавших девчонок. Вы знаете, что это серия, но вызвали меня из-за одной, последней. Из-за племянницы главгада, – Крайнов нехорошо усмехнулся. – Вы прекрасно знаете, что нужно предпринимать, кому звонить, но признаваться в том, что у вас серия, не хотите. Статистику испортить боитесь? Или что?

И снова Габдуллаева удержалась усилием воли. Чуть побледнев, она растянула губы в улыбке:

– Ну, зачем же вы так, Юрий Дмитриевич? Город у нас большой, почти миллионник. Девочки пропали в разных местах, при разных обстоятельствах, да и мало ли пропадает девушек в России...

– Много, – бесцеремонно перебил её Крайнов. – Мне об этом известно больше, чем вам. Их, знаете ли, часто находят мёртвыми. В том числе, из-за такого отношения. Я ищу пропавших, а не раскрываю преступления. Я могу хоть сейчас улететь, и мне за это ничего не будет. Я не ваш подчинённый, Элина Наильевна.

– Вы... забываетесь, – выдохнула, наконец, Габдуллаева. Было видно, что она сдерживается из последних сил, и это нелегко ей даётся.

Нина подумала, что эта реплика как будто вырвана из контекста чеховской пьесы или романа Достоевского. Эта мысль вызвала у неё невольную улыбку, которую Габдуллаева тут же заметила и истолковала по-своему. Она бушевала. Её впалые щёки побледнели до синевы, сжатые кулаки тяжело опустились на блестящую столешницу.

– Юрий Дмитриевич, не думайте, что знакомство с ним, – она сделала ударение на этом местоимении, намекая на 'комитетчика', – даёт вам право так вести себя в кабинете главы краевого управления Следственного комитета. И шататься тут со своими... помощницами, – она выплюнула последнее слово, как змею.

'И она туда же', – устало подумал Крайнов. Он знал, что многие в ведомстве считают Нину его любовницей, но никогда не опускался до опровержений и оправданий. 'Глупая баба, – с яростью подумал он. – вот уж действительно. Не женщина, а баба. Ей бы семечки на завалинке щёлкать, а не управлением руководить. Ума погоны не прибавляют. Можно подумать, что шило в мешке утаишь. Всплывёт твоя серия, даже не беспокойся. Потому что такие, как этот, не останавливаются. Если я, конечно, не ошибаюсь'. Крайнов редко ошибался, и поэтому всегда был уверен в собственной правоте. Иногда эта уверенность пугала его самого: он разучился слушать и принимать чужие мнения, но в этот раз он чувствовал, что прав.

Намёк, разозливший Крайнова, Нину обидел до слёз. Уткнувшись взглядом в пол, она стояла, как оловянный солдатик, пытаясь справиться с подступающим к горлу комком. Интересно, что скажет Габдуллаева, если её стошнит посреди кабинета? Нина не зря отказывалась от еды. Эти странные приступы тревожили её уже несколько лет. В любой ситуации психологического дискомфорта на неё накатывала холодная, липкая волна: её тошнило, ноги становились ватными, тело сотрясала дрожь, похожая на сильный озноб. Несколько часов после такого приступа у неё ломило суставы и мышцы, как бывает при вирусной инфекции. Крайнов об этом не знал. Да и никто не знал. Ещё не хватало, чтобы её признали негодной к службе по состоянию здоровья.

– К делу, – нарушила затянувшуюся паузу Габдуллаева.

'Чёрт с ней, пусть думает, что главная, – мысленно смирился Крайнов. – Сейчас скажу, что мы заканчиваем работу, и уходим. Пусть вызывает москвичей, самые крутые следственные группы. Пусть тащат этих, как их... профайлеров, если они у них есть, а то с тех пор, как Болтагаев умер, я ни одного нормального не видел. Кроме Реброва, конечно. Хотя Ребров не профайлер, просто хороший аналитик. Все остальные косят под доктора Лектера и Клэрис Старлинг одновременно, а на практике – шиш с маслом'.

– Да, у нас действительно три девочки пропали, – спокойно констатировала Габдуллаева. – Но я всё ещё не вижу оснований объединять их в серию. Первая, – она склонилась над блокнотом, делая вид, что не может найти информацию, – Зоя Ремизова четырнадцати лет пропала из стоматологической поликлиники в Молотовском районе.

'Актриса Погорелого театра, – тихо злился Крайнов. – Делает вид, что плохо знакома с ситуацией. А ведь помнит всё наизусть! Сама, небось, сто раз перечитала и думала: 'Как доказать, что это не серия?' Никак! Потому что это – серия...'

– Кто пропадает из поликлиники? Вы, Юрий Дмитриевич, никогда не мечтали убежать из очереди к стоматологу? Просто страх. Передумала.

– И поэтому не вернулась домой? – с иронией спросил Крайнов.

– Не поэтому, конечно. Зоя – личность творческая, это не первое её исчезновение. Год назад её уже искали родители, а она, как оказалось, заночевала у бабушки.

– Три недели там ночует? Хорошо. Следующая. Та, что пропала в Заречье.

– Рита Алфимова, – быстрее, чем следовало человеку, плохо знакомому с делом, среагировала Габдуллаева. – Тоже странная девочка. Состоит на учёте в ОБПН. Мелкие кражи из магазинов. Отец имеет три судимости за тяжкие преступления, сейчас на свободе, но, думаю, ненадолго. Он живёт в другом городе. Мать попивает, работает завхозом в студгородке. Может быть, её отец увёз? Думаете, из такого дома не хочется уйти?

– Хочется, – неожиданно легко согласился Крайнов. – Откуда они переехали? Из Сымлы?

– Из Ельницы, – поправила Габдуллаева. – А вы откуда знаете?

– Интересовался. Сколько лет Алфимовой?

– Тринадцать. Теперь о третьей. О... Елене Шавровой. Ей четырнадцать. Она у нас самая... непонятная.

– 'Самая важная', вы хотели сказать, – жёстко поправил Крайнов. – Конечно. Девочка из рабочего района и несовершеннолетняя воровка – это третий сорт. А вот Шаврова... белая кость.

– Перестаньте разговаривать со мной таким осуждающим тоном, – скорее устало, чем гневно сказала Элина. – Вы же знаете, так всегда было и будет. Кого ищут, того находят.

– Не всегда, – вырвалось у Нины.

Габдуллаева подняла широкую бровь и покосилась в её сторону, как будто впервые её заметив, но Крайнов неожиданно поддержал Нину.

– Вам бы хотелось в это верить, да, Элина Наильевна? А то ведь погоны полететь могут. Вот только здесь не рвение, а умение нужно. Специалист нужен, а я себя таковым не считаю. У вас серия, Элина Наильевна. Как ни прискорбно, но придётся это признать.

– Ну, знаете! Не будь вы главой Федеральной службы...

– ... но за меня заступятся 'самым возмутительным образом', – процитировал известный фильм Крайнов. – Я не Преображенский, а вы не Вяземская. К счастью. И оставим этот спор. Будь Шаврова племянницей самого президента, я бы и тогда сказал вам то же самое. Вызывайте специалистов по серийным преступлениям. Всё.

Он развернулся и пошёл к двери.

– Юра, пожалуйста.

Нине показалось, что она ослышалась. Крайнов резко остановился и как-то неловко, сразу всем корпусом, обернулся. Габдуллаева застыла, сгорбившись, плечи опущены, лицо постаревшее и усталое.

– Думаешь, я не знаю, что ты любишь, когда тебя просят? Пока мы тут говорим, он, может быть, убивает Лену Шаврову. Она не белая кость, Юра. Она обычная девчонка, которой сейчас очень страшно. Если она, конечно, ещё жива. Я с двадцати лет в органах, Юра. Я начинала общественным помощником, ты же знаешь. Я прошла всю эту вертикаль с самого низа. Я была бита и била сама. И я знаю, что нет ни одного специалиста, который сделает эту работу лучше тебя.

У Крайнова дёрнулась щека. Нине отчаянно захотелось оказаться где-нибудь в другом месте. Её не покидало ощущение, что она присутствует при очень личном разговоре. Единственное, что она знала наверняка, так это то, что Габдуллаева и Крайнов видят друг друга не в первый раз.

– Если можешь уехать – уезжай. Мы справимся. Пригласим специалистов из Москвы. И они найдут его. После пятого трупа. Или после пятнадцатого. Давай. А вам, – она повернулась к Нине, – стоит знать, что вместе с Надеждой он потерял всё. В том числе и сердце.

Удивительно, но Крайнов быстро справился с собой и никак не прореагировал на двусмысленную фразу Габдуллаевой. Он повернулся к Нине и с натянутой улыбкой спросил:

– Как вы думаете, Нина Александровна, сможем ли мы помочь здесь?

Нина стояла, как истукан. Крайнов всегда был для неё непререкаемым авторитетом, она привыкла полагаться на его мнение, беспрекословно выполняла его распоряжения и никогда не задавала лишних вопросов. И вот – он хотел услышать её мнение, а оно вряд ли ему понравилось бы. Нина посмотрела на Габдуллаеву. Та уже вполне справилась с собой, только переплетённые, сжатые до белизны пальцы выдавали напряжение.

– ... живым или мёртвым, – тихо сказала Нина.

Пока они спускались по лестнице, шли к машине и ехали до гостиницы, Крайнов ни слова не сказал Нине. 'Уволит, ну и пусть, – думала она. – Я сказала то, что думала. Я считаю, что самая крошечная вероятность спасения чьей-то жизни в сто раз важнее его принципов и его отношений... с этой'.

– Три часа отдыха, – сухо сказал Крайнов. – В девять завтракаем и едем сначала на осмотры, потом координируем поиски. Ясно?

Нина кивнула. Она знала, что Крайнов терпеть не может, когда люди кивают или мотают головой вместо того, чтобы ответить вслух, но у неё так стучали зубы, что пришлось сцепить их до хруста.

– Язык проглотила?

– Нет.

Когда они уже поднимались в лифте, Крайнов вдруг спросил:

– Ты меня осуждаешь?

Нина мотнула головой.

– Тебе нравится меня злить?

– Юрий Дмитриевич, я неважно себя чувствую. Зубы стучат.

– Ты не заболела ли, подруга? – участливо спросил Крайнов, пропуская её вперёд. – Лицо вот красное, трясёшься вся... У тебя градусник есть? Давай, я схожу вниз.

Нина опять мотнула головой, потом, спохватившись, пояснила:

– Я тоже раньше думала, что простудилась. Потом поняла: это другое. Тошнота накатывает, дрожь, слабость. Приступы такие. От волнения и недосыпа.

– Эээ, подруга, похоже на панические атаки! Адреналин шалит. И давно это у тебя?

– Месяцев шесть...

– 'Месяцев шесть', – передразнил Крайнов. – Лечиться надо.

– Можно подумать, вы без меня справитесь, – с натянутой улыбкой пошутила Нина.

– Думаешь, мне без тебя никуда?

– Думаю.

Крайнов дошёл до двери своего номера и остановился. За прошедшие сутки он выпил столько кофе, что спать ему не хотелось совсем. Немного пульсировало в висках, но в целом он чувствовал себя сносно. Стычка с Элиной встряхнула его и придала сил. Конечно, неплохо бы лечь, вытянуться на кровати и закрыть глаза на полчасика, а дальше можно снова в бой. Он же не Нина, его организм и не такое переносил... От одного воспоминания о Нине в голову полезли мысли, которые он всё время гнал от себя. Вот стоит она, Нина, напротив Элины. Закрылась папкой, как щитом, глазенки испуганные, бледная, краше в гроб кладут. В тот момент ему больше всего хотелось схватить Нину в охапку и убежать из кабинета куда-нибудь подальше. Она не дурочка, конечно, поняла, что спор у них с Габдуллаевой вышел не только на деловой почве. Встретились, называется, два одиночества... Ему вспомнилась прошлая поездка в Юрьев. Непрекращающаяся метель, раскрасневшаяся на морозе, хорошенькая Элина. Они пили коньяк из фляжки и ночью ездили на заснеженный берег Камы. Прошёл всего год, а она так сдала. Из-за него? Крайнов отогнал эту мысль. Они же с самого начала знали, что ничего не выйдет.

Он вновь вернулся мыслями к Нине, в тот день, когда он понял, что не ошибся в ней. Им тогда принесли новое дело. Где это было? Кажется, в Саратове. Должно быть, поздней весной: жара стояла нестерпимая.

Восьмилетняя Катя Быстрицкая возвращалась из школы, её старшая сестра Оля осталась дома из-за простуды. Катя позвонила в домофон, Оля открыла, но в квартиру девочка так и не поднялась. Подъезд осматривали трижды, в том числе подвал и чердак. Собака след не взяла. И следователи, и поисковики сходились на том, что в момент, когда сестра открыла дверь, девочку схватили сзади и увезли на машине. Крайнов и сам склонен был так думать, пока не вмешалась Нина:

– Сестра утверждает, что Катя вошла внутрь подъезда.

– Сестре тринадцать, она подросток. Мало ли что она могла напридумывать. Она может объяснить, почему так решила? Иначе это досужие домыслы, – раздражённо отмахнулся он.

Ему было душно, местные следователи и оперативники его раздражали, а Нину он тогда считал абсолютно бесполезной. 'И зачем я её взял? Чтобы папки за мной носить? Зачем мне секретарша? Ещё и спорить надумала. Строит что-то из себя... На семинарах задачки решать легко'.

– Юрий Дмитриевич, а вы всегда можете объяснить то, в чём уверены?

Крайнов повернулся к Нине и натолкнулся на внимательный взгляд усталых серых глаз. Она смотрела на него так пристально, что Крайнову стало не по себе, он поспешил отвернуться и ответил резко:

– Всегда.

– И даже... – Нина замолчала.

Он так и не узнал, что она хотела спросить. 'И даже, почему считаете, что ваша дочь жива?' Он сам додумал за неё этот вопрос и обозлился пуще прежнего.

– Девочка не уверена в своём ответе. Ей тринадцать лет. Она может выдумать то, чего не было. У нас не раз были такие случаи. Дети пропадали прямо от двери подъезда – их запихивали в машину и увозили. Хитрый расчёт. Ребёнок позвонил в домофон, родитель думает, что он уже зашёл в подъезд и успокаивается. И в этот момент...

– Посмотрите протокол допроса сестры, – прервала его Нина. – 'Я знаю, что Катя зашла в подъезд'. Слышите – знаю! Не думаю, не считаю, а знаю. Она уверена.

– Ты не работала со следователями на допросах?

– Нет.

– Ты не знаешь, как они записывают. Там и белое чёрным становится, и вообще бред выходит. И тут так же.

– Нет. Дальше идёт вопрос: 'Почему вы так думаете?' И девочка отвечает: 'Уверена. Не знаю почему'.

– Это ни о чём не говорит, – отмахнулся Крайнов. – Нужен был план-перехват – сразу. Сейчас Катя может быть где угодно. Хоть в Москве, хоть во Владивостоке. Если она, конечно... – Крайнов осёкся, вспомнив, что они стоят возле дверей квартиры Быстрицких, и он говорит, пожалуй, слишком громко.

– Тогда разрешите мне кое-что проверить, – спокойно сказала Нина, хотя на щеках её уже загорелись лихорадочные пятна волнения, – позвольте зайти в квартиру.

– Я был там, Нина, – устало ответил он ей тогда, – ничего интересного. Люди страдают, зачем им раны лишний раз бередить. Могу подвал тебе показать. Хочешь?

Это прозвучало, как издёвка. Так отвечают ребёнку, который докучает взрослому, читающему серьёзную книгу, предлагая взамен посмотреть красочный журнал.

– Подвал само собой, – без тени обиды ответила Нина. – Мне нужна квартира. Любая, но обязательно с домофоном.

'Фокусница выискалась', – раздражённо подумал Крайнов, но всё же решил предоставить Нине возможность проверить её предположение. Если попытка провалится, это послужит ей уроком.

Любопытная старушка из квартиры напротив с видимым удовольствием впустила их к себе. Вначале она ушла на кухню, для виду погремела там кастрюлями, а потом вернулась и, не таясь, жадно уставилась на Нину. Крайнов пошёл по лестнице вниз, Нина осталась у зеркала в прихожей – оно было грязным, с многочисленными следами пальцев, сбоку под металлическую скобу была засунута советская открытка с медведем и зайцем. По верхнему краю открытки шли витые буквы 'С 8 марта!', и от этой надписи почему-то веяло тоской и несбывшимися мечтами.

Нина была уверена, что Катя мертва. Если она вошла в подъезд, её почти наверняка нет в живых – вот почему Крайнов так сопротивляется этой версии. Он и сам не понимает, почему ему так хочется верить, что девочку увезли на машине. Заунывный сигнал домофона вывел Нину из оцепенения.

Крайнов ткнул в кнопку домофона и закурил долгожданную сигарету. У дверей подъезда на лавочке торчали два мента: один высокий, носатый, с нечистой кожей, второй краснолицый, бритый наголо, с раскатистым голосом. Краснолицый рассказывал очень старый пошлый анекдот, носатый слушал внимательно, время от времени подхихикивая в ожидании развязки.

В динамике щёлкнуло и зашипело – наверху сняли трубку. 'Входите, Юрий Дмитриевич', – услышал он сквозь треск и помехи голос Нины, с сожалением выбросил недокуренную сигарету и шагнул в подъезд. Лязгнула металлическая решётка, о которую жильцы вытирали обувь при входе. Тёмно-синие стены делали лестницу похожей на тюремную камеру. Из подвала поднимался зловонный влажный дух. На ступенях валялись обрывки газет и рекламных проспектов. Один из почтовых ящиков недавно горел и был закопчён, дверца другого болталась на одной петле. Крайнов нехотя поднимался по лестнице. Ему по-прежнему казалось, что он не должен был принимать участие в дурацком эксперименте, а теперь выставил себя дураком, идя на поводу у помощницы.

Когда он вошёл в квартиру, Нина и старушка сидели рядом на одинаковых колченогих табуретах. Помощница показалась ему расстроенной, и он позлорадствовал в душе. Теперь он понимал, что это не было разочарованием, просто Нина уже тогда знала, что Кати нет в живых.

– Всё просто, – сказала она со вздохом. – Хотите проверить?

Крайнов почувствовал себя дураком, но что-то в голосе Нины заставило его согласиться. Он высунулся из окна и крикнул носатому, чтобы тот позвонил в домофон. В ответ носатый пробормотал нечто невразумительное, но кнопку нажал.

Трубка запищала, и Крайнов поднял её, не отрывая от Нины недовольного взгляда. Он слышал, как закашлялся краснолицый, носатый недовольно сказал: 'Наше вам с кисточкой'.

– Попросите его войти, – шепотом подсказала Нина.

Крайнов передал просьбу носатому и вместе со скрипом двери, услышал другой звук – громкий лязг, который заглушал бормотание носатого, матерившегося себе под нос.

– Что это? – одними губами спросил Крайнов.

– Там внизу лежит решётка для вытирания ног. Лежит неровно, поэтому, когда кто-то на неё наступает, она дребезжит.

Крайнов, ещё не до конца понимая, спросил, но уже без прежнего недовольства:

– И чего ты этим добилась?

– Надо проверить. Я хочу поговорить с сестрой.

– Ах, это ещё не всё... – насмешливо начал Крайнов.

– Мне надо поговорить с Ольгой Быстрицкой, – твёрдо повторила Нина.

Старушка во все глаза смотрела на них, как будто они были цирковыми артистами.

Он помнил это до мельчайших подробностей. Оля, тринадцатилетняя напуганная девочка-подросток с тяжёлой квадратной челюстью и ярко-рыжими буйными кудрями, сидела на стуле, слегка раскачиваясь.

– Я ничего больше не знаю, – твердила она. – Ничего.

Крайнов всё ходил вокруг да около, не зная, как задать вопрос, когда Нина вопреки всем правилам ведения допроса спросила:

– Так она вошла или нет?

Бросив на Нину упрямый взгляд исподлобья, девочка ответила тихо, но уверенно:

– Вошла.

Тут уже и Крайнов не выдержал:

– У вас внизу лежит решётка. Она дребезжит. Дребезжит же?

Девочка кивнула и мгновенно переменилась в лице, словно ей всё разом стало ясно.

– Она дребезжала под нами обеими, мы раньше соревновались, под кем громче звякнет, прыгали на неё с разбегу...

– А в тот день решётка дребезжала, не помнишь?

Сглотнув слёзы, Оля ответила шёпотом:

– Дребезжала. Я ещё подумала, что Катька растёт, всё громче и громче получается... Хотела, когда она поднимется, сказать, мол, ты здоровая стала, мать... Шутки у нас такие были... Когда... она... поднимется...

Нина спускалась в подвал уверенно, будто кто-то показывал ей дорогу. Носатый и бритый откровенно насмехались: 'Да мы сто раз там всё проверяли...' Нина шагала в темноте рядом, иногда задевая его плечом. В подвале не горел свет, и ей, кажется, было не по себе. Он нарочно не обращал на неё внимания, ему всё ещё не хотелось верить в то, что какая-то девчонка заметила то, что он пропустил.

На Нине было лёгкое летнее платье, поверх накинута куцая джинсовая курточка. Его внезапно обожгло ревнивой злобой: 'Вырядилась, как на вечеринку!' Она ёжилась и вздрагивала от каждого звука, хотя в подвале не было холодно. 'Ещё и темноты боится, хорошую же я себе помощницу нашёл!' Мысль о том, что пусть в мелочи, но его обошли, не давала Крайнову покоя. Он был тщеславен, и хорошо знал об этом.

– Что здесь? – Нина вдруг указала на затянутую паутиной дверцу, мелькнувшую в колеблющемся свете фонарика.