Текст книги "Историческая культура императорской России. Формирование представлений о прошлом"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 38 страниц)

К вопросу об иерархии в исторической романистике (случай П.П. Сухонина)

Существовала ли иерархия в этой писательской массе? Безусловно, да. Одни имена вошли в мейнстрим, другие канули в неизвестность. Думается, что количественный, «весовой» фактор, почти что физиологическая «способность к размножению и умножению» беллетристического товара играли нередко решающую роль в этом естественном отборе. Читали не просто очередную «Княжну Тараканову», а «Княжну Тараканову» Салиаса, Мельникова, Соловьёва, Данилевского, Карновича. Возрастающее количество «Княжон Таракановых» оправдывалось увеличением авторских имен. Имена узнавались, фавориты публики получали преференции и оттесняли рядовых любимцев, известных в узких кругах, диктовали свои правила на рынке. По прихоти обстоятельств Пётр Петрович Сухонин (1821–1884) попал в более скромный разряд, хотя по ряду качественных признаков он, пожалуй, обходит авторов мейнстрима. Тридцатилетнее служение литературе Сухонина, публиковавшегося под псевдонимом А. Шардин, начиналось в 1850-х годах. Писательство долгое время уживалось со службой. В конце 1840-х – начале 1850-х годов он был чиновником особых поручений при товарище министра просвещения А.С. Норове. История успеха Сухонина, особенно пьесы «Русская свадьба в исходе XVI века (драматическое представление из частной жизни наших предков)» (1854), его литературно-художественные и, можно сказать, философские принципы проясняются из переписки с А.Н. Верстовским, А.Ф. Акимовым и другими театральными деятелями, кто участвовал в постановках и «сочувствовал» автору-чиновнику. Для него «свадебное действо – сложный ритуал, красота и трагедия, и целая драма, и зерно, по которому узнается большая история, уклад быта глубоких пластов русской жизни» [1394]1394
  Государственный театральный музей им. А.А. Бахрушина. Рукописный отдел. Ф. 274. Ед. хр. 1. Л. 18.


[Закрыть]. Пьеса долгие годы шла на провинциальных сценах и сохраняла репертуарность больше полувека [1395]1395
  Топоров А. Я – из Стойла. Автобиографические записки // Сибирские огни. 2008. № 8. С. 211.


[Закрыть]. Трудно сказать, чем объясняется такая устойчивая «фурорность» пьесы. Не исключено, что «обстановочный» стиль безотказно сработал в изображении истории как пышного ритуала, участие и созерцание которого доставляло зрителю удовольствие во все времена.

Ни до «Русской свадьбы», ни после Сухонин не знал побед, сопоставимых с этой. Но интересна не столько литературная карьера автора, сколько выбор тем, способ их воплощения и реакция аудитории. «Русская свадьба» стала лишь триумфом дебютанта; пьесы, написанные позже, попадали в разряд однодневок. Но все, что писал в те годы Сухонин, укладывалось в две колеи: первая – историческая картина сквозь прелестную рамку этнографических подробностей, а вторая – история как коммерция, сделка, предмет торговли. Как профессионал, знающий дело, он пишет историко-экономические очерки, выпуская их отдельными небольшими изданиями: «О золотой и серебряной монете» (1866), «Нечто о питейном деле в России» (1881). Эта вторая линия вобрала еще раньше те наблюдения над реальностью, с которыми автор сталкивался в чиновной и околочиновной среде. В исторических романах сконцентрировались все его конкретные знания, а «обстановочный» стиль его пьес сохранялся в беллетристике 1880-х в обилии «музейных» подробностей, в любовной «реставрации» вещей, заполняющих пространство, в словесных «хороводах», в виньеточной вязи реплик. Стиль этот, при всей его узнаваемости, постоянно нарушался и разрывался анахронизмами, современным читателю газетно-журнальным жаргоном.

Романы Сухонина, как и других литераторов, попадали в плотный многонаселенный беллетристический «трафик», в котором надо было соответствовать общей «скорости» движения, подчиняться правилам оформления и подачи темы. Деклассированные персонажи, оторвавшиеся от своих корней и выброшенные за пределы истории из своих социальных, политических луз, стали маркировкой, формулой романного жанра 1880-х годов. Каждый романист раскрывал, как мог, с той или иной степенью тщательности, генеалогию этого явления. За что бы ни брался Шардин-Сухонин, у него получались «Спекуляторы», «Зацепинские капиталы» (подзаголовок романа о княжне Таракановой) или истории вроде «Польского проходимца». Мельтешение денег независимо от обстоятельств, декораций, длительности повествования. Все это «прошивало» «обстановочность» его романов, а история в них оборачивалась ничем иным, как «денежным смерчем», сбивающим в грандиозную аферу любовь, приключения, предательство и верность, войны, политику, обыкновенную жизнь.

М.М. Филиппов – «Ломоносов» последней трети XIX века

То немногое, что написано о М.М. Филиппове, без труда может стать сюжетом историко-биографического романа, посвященного интеллектуальной истории России последней трети XIX века, истории научной мысли в контексте истории политической. В центре – главный персонаж, Михаил Михайлович Филиппов: ученый, публицист, талантливый популяризатор, литературный критик, беллетрист, потомственный журналист (он был сыном М.А. Филиппова, сотрудничавшего в некрасовском «Современнике»), издатель. Филиппов – это своего рода реинкарнация Ломоносова в 1870–1880-х годах: масштаб личности, прорывные открытия в естествознании, математике, химии, дар междисциплинарного мышления, свободное владение новыми и древними европейскими языками, возможность работать с первоисточниками – все это способствовало «стиранию границ» между науками в его деятельности. Филиппов по своей природе – энциклопедист, универсал. Его вкус к истории, исторический принцип мышления – стержень, позволявший связывать в единый узел многие ипостаси – литературную критику, сочинительство, журналистику, преподавание и те сферы науки, где он был первопроходцем.

Несмотря на то, что интеллектуальное взросление М.М. Филиппова пришлось на поздние 1870-е, он оставался до конца стойким шестидесятником в своих оценках, симпатиях, кумирах, поведении, выборе ориентиров. Его мировоззрение сформировалось под воздействием двух учений – Маркса и Дарвина. Между первой публикацией статьи «Борьба за существование и кооперация в органическом мире» в журнале «Мысль» в 1881 году и подробным анализом второго тома Марксова «Капитала» [1396]1396
  Филиппов М.М. Посмертный труд Карла Маркса // Русское богатство. 1885. № 10. С. 179–188; № 11. С. 183–190; № 12. С. 165–173.


[Закрыть]прошло четыре года. Детальный разбор концепции Маркса, фундаментальные статьи о нем, а также одни из первых тщательных переводов сочинений Дарвина на русский язык – абсолютно пионерные проекты для русской культуры 1880-х годов. Принципы работы Филиппова объединяли три составляющие – строгие научные исследования, соответствовавшие канонам академической корпорации, обосновывались философски, а затем их апробация продолжалась в открытой журналистской среде, в очень качественной популяризаторской эссеистике и в литераторстве. Его фундаментальный свод – двухтомник «Философия действительности (История и критический анализ научно-философских миросозерцаний от древности до наших дней)». В нем представлена масштабная картина развития научной мысли от Средневековья к Новому времени, обсуждаются пересечения и взаимовлияния таких областей, как эволюция органического мира, космогония, палеонтология и философские системы.

В конце 1880 – начале 1890-х годов Филиппов много публиковался [1397]1397
  См., в частности: Филиппов М.М. Россия и немецкие державы в 1840–1860 годах (По исследованиям прусского историографа) // Исторический вестник. 1890. Т. 39. № 2. С. 374–405. В статье суммированы и прокомментированы сочинения немецкого историографа Генриха Зибеля.


[Закрыть]. Его интересовала политическая история современности, в частности подоплека взаимоотношений России и Германии [1398]1398
  Филиппов М.М. Лейб-философ князя Бисмарка // Исторический вестник. 1889. Т. 36. № 5. С. 384–398. В статье содержится критика книги Эдуарда фон Гартмана «Zwei Jahrzehnte Deutscher Politik und die gegenwartige Weltage» (1882).


[Закрыть]в предшествующие десятилетия. Но желание иметь свой журнал к этому времени становилось все острее. «Научное обозрение», замысленное давно, но вышедшее только в 1894 году, собрало и воплотило его издательские проекты. Показательна эволюция любимого детища. Сначала это был закрытый физико-математический журнал, но со временем он превратился в интеллектуальную площадку, на которой вели дискуссии социологи, экономисты, литературные критики, философы. В журнале публиковались Ленин, Циолковский, Эрисман, Хвольсон, Вагнер, Бехтерев, Менделеев. Сотрудничество Филиппова и Плеханова началось в этом журнале. Филиппова считали правоверным марксистом, и поэтому журнал подвергался цензурным репрессиям, а редактор находился под постоянным надзором полиции.

Смерть Филиппова наступила во время проведения опытов ночью 11 или 12 июня 1903 года в Петербурге, в лаборатории, где была его квартира, служившая одновременно редакцией журнала «Научное обозрение». На следующий день ученый должен был ехать в Париж, чтобы консультироваться с химиком Пьером Бертело по поводу своих гипотез. Агенты охранного отделения немедленно прибыли на место катастрофы и изъяли все документы, погибшие позднее во время пожара. До сих пор эта гибель остается нераскрытой тайной.

В рукописном отделе Института русской литературы хранится список его сочинений в духе исторической беллетристики, сопровожденный авторскими комментариями, по которым становится понятно, что обращение к этим жанрам и темам вызвано у Филиппова желанием «исправить ситуацию» в романных трактовках истории другими писателями [1399]1399
  Манн Ю.В. М.М. Филиппов – критик и историк русской литературы // Филиппов М.М. Этюды прошлого. М., 1963. С. 322–346.


[Закрыть]. Так, историческая повесть «Остап» возникает как корректирующий ответ на искажения Сенкевича, очернившего казаков и Хмельницкого. В систематизации всех видов современного исторического романа, в «выявлении его химии, физики, органических соединений», в составлении «таблицы Менделеева» для жанра, в классификации его элементов отчетливо прослеживается почерк Филиппова-ученого.

Центральное место в этой системе занимает исторический роман «Осажденный Севастополь» (1889). В нем не совсем мирно уживаются три слоя. Первый слой – мемуарный, живой и естественный, основанный на реальном общении автора и рассказах очевидцев осады, участников кампании 1853–1856 годов. Второй слой основан на скрупулезном изучении документов. Сплав свидетельств и источников получился органичным, «бесшовным», подкупающим подлинностью знания, добротной деловитостью изложения фактов. А вот третий пласт – любовный, сентиментальный с явным налетом литературщины – не то чтобы нарушал, но расшатывал фактурную плотность текста. Повествование «прорубается» репликами, диалогами, авторскими репортажами, дробится пошловатой и безвкусной линией любви, «большую» историю сворачивая к заурядному мелодраматическому концу в духе счастливых развязок бульварных романов. Однако этот дух, очевидно, защитил и отвлек от опасной темы, Крымской кампании, травма скандального поражения в которой к 1880-м годам еще была не изжита. Поэтому цензура пропустила роман, который был благосклонно встречен критикой, вызвал читательские симпатии и довольно продолжительные, хотя и фрагментарные связи с Львом Толстым, – сюжет, также вошедший в историю.

Этот толстовский «след» в биографии Филиппова достаточно глубок [1400]1400
  Ржавин И.Нераскрытая тайна // Слава Севастополя. 1968. 27 января; Филиппов Б.М. Тернистый путь. Жизнь и деятельность русского ученого и литератора М.М. Филиппова. 2-е изд, перераб. и доп. М., 1969. С. 123–139 (гл. «Связи с Л.Н. Толстым»); Менделевич Г.О книге М.М. Филиппова // Наука и жизнь. 1970. № 12. C. 150; Филиппов Б.М. Первый роман о Крымской войне // Наука и жизнь. 1969. № 3. C. 130–131; Филиппов Б. Встреча в Хамовниках // Литературная газета. 1968. 31 июля.


[Закрыть]. Два года на стадии подготовки романа «Осажденный Севастополь» он переписывался с Толстым, и понятно, что текст складывался в диалоге и с учетом «Севастопольских рассказов» и в особенности романа «Война и мир». Однако Толстой не принимал «утилитарное», прикладное, отчасти «национальное» отношение Филиппова к войне. Может быть, это неприятие и послужило причиной отказа вдове Л.И. Филипповой, обратившейся к Толстому через год после смерти мужа за содействием в повторной публикации романа.

Я прочел роман вашего покойного мужа «Осажденный Севастополь» и был поражен богатством исторических подробностей. Человек, прочитавший этот роман, получит совершенно ясное и полное представление не только о Севастопольской осаде, но о всей войне и причинах ее. И с этой стороны его вполне можно рекомендовать издателям. Я же не могу взять на себя рекомендовать его, так как воинственный и патриотический дух, которым проникнут роман, находится в полном противоречии с моими много раз выраженными взглядами [1401]1401
  Толстой Л.Н. [Письмо] Л.И. Филипповой // Толстой Л.Н. Собрание сочинений: в 22 т. Т. 20. М., 1984. С. 574.


[Закрыть].

Итак, в завершении ряда оказался роман-симптом, внешне цельный, встроенный в общий поток, но внутри распавшийся на несколько составляющих, принадлежащих разным, плохо совместимым сферам: научной публицистике, исторической беллетристике и бульварной литературе.

Заключение

Исторический роман 1870–1880-х годов – вторая массовая «умственная эпидемия», охватившая многие слои русского общества на исходе века. Число ее «жертв» многократно превышало количество затронутых прежним историческим бумом участков русской культуры в 1830-е годы. Трансляция через прессу, усвоение журналистского стиля и риторических приемов стало тем резонатором, что позволил жанру разрастись до универсальных размеров, мимикрировать, стать универсальной рубрикой, «журналом в журнале», одним из основных способов описания современности. Не случайна поэтому, с одной стороны, увлеченность публики, а с другой – настороженность в писательской среде, брезгливость к неразборчивости в обращении с историческими фактами, к «юркости ума», вездесущей «пронырливости» авторов, к гуттаперчевости жанра, сползающего к графомании и автопародии.

Историческая романистика как «сбой в культуре», как широкий беллетристический «разгул чувств» читающей аудитории обладала не только привлекательностью, но и вызывала раздражение. Известно, что щедринская «История одного города» в целом и отдельные главы в ней имеют острый полемический смысл и оспаривают главные идеи этого беллетристического поветрия. Несмотря на то, что Достоевский симпатизировал отдельным авторам, в заполнении литературного пространства историческими романами Достоевский видел небезобидный курьез, культурный «конфуз», а в конечном счете глумливое недоразумение:

Много чего не затронула еще наша художественная литература из современного и текущего, много совсем проглядела и страшно отстала… Даже и в исторический-то роман, может, потому ударилась, что смысл текущего потеряла [1402]1402
  Достоевский Ф.М.Дневник писателя. 1881 // Достоевский Ф.М. Собрание сочинений: в 15 т. Т. 14. Л., 1995. С. 476.


[Закрыть].

«Помрачение», «околдовывание» публики пореформенного времени исторической романистикой отмечали и другие. Так, в обзоре «Русские исторические романы и повести нашего времени» А.И. Введенский ставил диагноз:

«Исторический роман», «историческая повесть», «исторический рассказ», «историческая хроника»… Вот вещи, которыми уснащается торжественное шествие современной русской литературы. Исторические романы пишутся теперь и историками, и публицистами, и художниками-романистами, печатаются всюду, начиная с газет и кончая большими журналами, читаются всеми. И при всем том едва ли какой-нибудь род литературы когда-либо и где-либо был в более неприглядном состоянии. В массе «исторической» беллетристики, завладевшей даже иллюстрированными журналами, немногое найдется, что выделялось бы из самой посредственной посредственности [1403]1403
  Введенский А.И. Об исторических романах // Страна. 1880. 14 декабря. С. 7.


[Закрыть].

Чем больше возрастала жанровая агрессия, стремление отвоевать место в журнале, на библиотечной полке и на книжном рынке, тем слышнее становился ропот недовольных [1404]1404
  Круглов А.В. Новости текущей журналистики // Россия. 1880. 19 декабря. С. 6.


[Закрыть]. Столь активное массовое вторжение в культуру исторической беллетристики с необходимостью вызывало обратную реакцию, сопротивление этой беллетристической буре, на раннем этапе расчистившей дорогу русской классике. В конце XIX века, как в шекспировском «Короле Лире», буря эта оказалась своеобразным финалом, занавесом, ознаменовавшим закат, исчерпанность, завершение классического пласта культуры.

Исторический роман подготовил классику, а затем, разобрав ее на отдельные составляющие, адаптировал для массового употребления, став одновременно и образовательным курсом, иллюстрацией к учебнику, научному исследованию (исторические романисты черпают готовые сюжеты из сочинений С. Соловьёва и Ключевского, сменивших Карамзина), и обязательным развлечением, и, наконец, входом в новую культурную эпоху. Исторический роман выполнил и важную «санитарную» функцию, впитывая, перерабатывая устаревшие, отжившие формы, при этом олитературивая историю и журналистику, адаптируя их для домашнего, «комнатного», индивидуального потребления. Может быть, за счет своей универсальности данный жанр обречен умирать и возвращаться каждый раз на сломе времен.

К.Н. Цимбаев
Реконструкция прошлого и конструирование будущего в России XIX века: опыт использования исторических юбилеев в политических целях

Во все времена правители охотно следовали принципу, афористично сформулированному Ж.-Ж. Руссо в «Общественном договоре»: показывать народу вещи иногда «такими, какие они есть», но чаще – «такими, какими они должны ему представляться». Однако в определенные периоды истории стремление увлечь массы той или иной идеей овладевает умами политиков с особой силой: это случается тогда, когда при помощи идеологической мобилизации власть пытается найти пути решения актуальных политических, социальных или национальных проблем.

Одним из важных средств воздействия на сознание общества, пропаганды исторической легитимности верховной власти в России рубежа веков стали исторические юбилеи, – причем юбилеи, организуемые и целиком «режиссируемые» государством. Они получают особую функциональную нагрузку, оказываясь наиболее удобным инструментом насаждения необходимой идеологии и распространения тех или иных идей в широких массах.

Именно юбилеи, в отличие от обычных ежегодных праздников и других общественных актов, позволяли сформировать новые представления об историческом прошлом и перспективах развития в будущем. Их организаторы, опираясь на великие достижения и славные даты прошлого, стремились демонстрировать – особенно с начала ХХ века – картины идеализированного общественного устройства, казалось бы, не нуждающегося ни в каких переменах. В отличие от традиционных народных праздников, так же как и придворных, новых буржуазных, этнических или религиозных, торжеств, эти широко отмечаемые юбилеи захватывали политическую, общественную, идейную сферы жизни, причем на уровне крупных социальных слоев, сословий, профессиональных, политических, религиозных групп. Затронуты были правящая элита страны, политические партии и течения, армия, все религиозные конфессии империи, периодическая печать, сфера образования, культуры, науки. Именно с помощью юбилейных празднеств их устроители с полным основанием рассчитывали охватить наибольшую аудиторию.

Юбилеи великих событий прошлого порой праздновались в России задолго до рубежа XIX–XX веков, пусть это и не превратилось в устоявшуюся политическую традицию. Точно так же, хотя реже, с меньшим размахом и меньшим идейно-политическим подтекстом, чем в более поздний период, отмечались круглые даты различных событий, прежде всего основания городов, известных гвардейских полков и отдельных значительных учреждений, великих сражений и войн, некоторых крупных событий политической жизни России. До 1899 года – столетнего юбилея Пушкина – рубежной даты, условного начала периода «юбилеемании» [1405]1405
  О «юбилеемании» ср. также: Цимбаев К.Н.Феномен юбилеемании в российской общественной жизни конца XIX – начала ХХ вв. // Вопросы истории. 2005. № 11. С. 98–108; Tsimbaev K. «Jubiläumsfeber»: Kriegserfahrung in den Erinnerungsfeiern in Russland vom Ende des 19. bis Anfang des 20. Jahrhunderts // Gründungsmythen. Genealogien. Memorialzeichen. Beiträge zur institutionellen Konstruktion von Kontinuität / G. Melville, K.-S. Rehberg (Hg.). Köln; Weimar; Wien, 2004. S. 75–107.


[Закрыть], можно выделить около двух дюжин юбилеев, получивших достаточно заметный общественный резонанс. Мы остановимся именно на долгой предыстории будущей «юбилейной лихорадки», чтобы показать, как долго и не всегда «однолинейно» эта традиция складывалась и оформлялась на протяжении XIX столетия, какие политические и общественные круги были с нею связаны (или, напротив, из нее исключены).

В качестве яркого и характерного примера, вдвойне интересного благодаря своему аналогу – «продолжению» век спустя, можно назвать столетие основания Санкт-Петербурга, торжественно отмечавшееся в 1803 году [1406]1406
  Еще более интересен этот юбилей уже состоявшимся «дальнейшим продолжением» – юбилеем 2003 года. Несмотря на кардинально менявшиеся общественно-политические условия, все три юбилея (включая торжества 1903 года) демонстрируют удивительную схожесть в процессе их подготовки: это и образование организационных комитетов под руководством или покровительством высших сановников, многочисленных подготовительных комиссий; это и похожие схемы расходования казенных средств и масштабы их выделения из бюджета; это и фактическое недопущение общественности к процессу подготовки и сколько-нибудь широкому обсуждению возможных вариантов мероприятий. Схожим оказывается даже сценарий самого мероприятия – сравнительный анализ церемоний показывает их практическую идентичность: церковные, военные, водные процессии, салюты, иллюминации, украшение парадных фасадов городских зданий и т. д. Минимальным изменениям за прошедшие двести лет подвергся и юбилейный язык – поразительно близкими оказываются материалы юбилейных комитетов, включая названия комиссий и подкомиссий, система делопроизводства, речевые обороты письменной документации, тексты юбилейных воззваний и торжественных речей, вплоть до официальных послепраздничных отчетов. И главное: во всех трех случаях юбилей не столько отмечается самими горожанами, сколько «декретируется сверху» государственными инстанциями.


[Закрыть]. Празднование векового юбилея столицы являлось, кроме того, первым подобным событием в длинной череде юбилеев новой российской истории и знаменовало собой наступление XIX века не только в политике и общественной жизни, но и в праздничной культуре. Поэтому мы расскажем об этом «пионерном» мероприятии наиболее подробно.

Столетие города отмечалось 16 мая 1803 года, в тот же самый день, когда Петром I была заложена крепость Санкт-Петербург [1407]1407
  Столетие Петербурга описывается, в основном, по следующим источникам: Половцов А.В. Празднование столетнего юбилея Санкт-Петербурга 16 мая 1803 года (цит. по: Сеселкина Л.И сто, и двести лет назад… О чем рассказывают архивные документы // Муниципальный вестник (Санкт-Петербург). 2003. № 12. С. 10–11; Памятник столетию Санкт-Петербурга, или Описание торжества и церемонии, совершившихся в сей Российско-Императорской столице, по случаю благополучно окончившегося первого столетия от заложения сей резиденции, с присовокуплением о прежнем и нынешнем состоянии жителей, церквей, дворцов и коммерции (цит. по: Срезневский В.Празднование столетия Петербурга // Русская старина. 1903. Т. 114. № 5. С. 363–378).


[Закрыть]. Согласно официальной трактовке потомков, сто лет спустя инициатором юбилея выступил сам император Александр I [1408]1408
  Этот факт особо подчеркивался в исторической справке А.В. Половцова, составленной по поручению Петербургской городской думы. Анатолий Викторович Половцов (1841–1905), возглавлявший Общий архив министерства императорского двора, известный архивист, историк, писатель, журналист, член Императорского русского археологического общества, Императорского Петербургского археологического института и Императорского общества поощрения художеств, заметный деятель многих ученых архивных комиссий, использовал в работе по ее составлению камер-фурьерские журналы, в которых с 1734 года велись поденные записи о царствующих особах и событиях при дворе, а также архивные дела Гофинтендантской конторы, ведавшей сооружением и содержанием дворцовых зданий. Записка Половцова была высоко оценена уже в его время (ее же использовали при составлении церемониала 200-летнего юбилея Петербурга в 1903 году) и сохранила свою историческую значимость в наши дни (в частности, она изучалась в дни празднования 300-летия города); однако насколько в данном случае историк ориентировался на документ, а не на требования политического момента – подлежит дальнейшему изучению.


[Закрыть]. О предстоящем праздновании было заранее объявлено по городу – специальные афишки были напечатаны и разосланы по всем одиннадцати частям столицы. В качестве «предвестника» грядущего праздника рядом с памятником Петру I на линейном корабле на Неве был выставлен голландский ботик – один из кораблей, претендующих на звание «дедушки русского флота» [1409]1409
  В настоящее время в различных городах в музеях и иных памятных местах имеется по крайней мере несколько ботиков Петра, каждый из которых притязает на звание «дедушки русского флота», причем более чем один ведет свою историю от первых плаваний юного Петра по реке Серебрянке и прудам в селе Измайлово. Очевидно, в 1803 году аутентичность ботика была наиболее достоверной. «Ботик Петра» также стал одной из постоянных составляющих более поздних юбилеев; однако прояснение вопроса о том, насколько достоверны происхождение каждого подобного участника очередного торжества от искомого спутника Петра I, а также возможная неединственность изначального ботика и его дальнейшие приключения, – остается дезидератом историографии.


[Закрыть]. По принятой в 1803 году версии, ботик «Орёл» был построен по приказу царя Алексея Михайловича в 1668 году в Москве и вдохновил юного Петра на создание собственного флота. В 1723 году ботик был торжественно переведен в Петербург и встречен уже состоявшейся флотилией русских кораблей из 22 судов, причем его приветствовал, в числе прочих, и сам император.

Другой объект более ранней истории, использовавшийся и в 1803 году, – балкон здания Сената, на котором Екатерина II присутствовала 7 августа 1782 года при открытии памятника Петру I и который в ходе юбилея был специально оборудован для высочайшей фамилии и украшен алым бархатным покрывалом с золотой бахромой.

Главным действием юбилейного торжества являлась церковная служба. Для ее проведения была назначена [1410]1410
  Невозможно останавливаться на каждой аналогии и каждом случае тождественности российской юбилейной культуры XIX, XX и XXI веков. Во многом они объясняются, разумеется, использованием общепринятых в европейской культуре Нового и Новейшего времени символов праздничности и эксплуатацией соответствующих обрядов, а также обращением в торжественных случаях к определенным сферам общественной жизни. Военные парады, религиозные церемонии и церковные службы, процессии – также военные, церковные, однако и гражданские, нередко с участием молодого поколения, зачастую символически объединяющие все общество по тем или иным категориям – сословным, профессиональным и т. д., музыка, иллюминации – все это общие черты большинства праздников во многих странах в современную эпоху. Однако как минимум одну характерную особенность праздничной, в том числе юбилейной, культуры России на протяжении уже более чем двухвековой ее истории здесь необходимо особо отметить. В первые либеральные годы правления Александра I, когда в политике шел поиск путей кардинальных реформ, а общественная жизнь была проникнута стремлением забыть жестко регламентированное время Павла I; в последние годы царствования Николая II, прошедшие под знаком попыток сохранить существующий общественный порядок и противостоять дальнейшим политическим реформам; в самые различные периоды советской истории; в постсоветской демократической России – постоянно главной характерной особенностью российской праздничной и юбилейной культуры является ее предписанность и расписанность сверху. Уже в 1803 году центральное место юбилея было именно «назначено». И пусть в то время выбор церкви св. Исаакия в качестве места основного торжества являлся наиболее логичным, позволявшим сделать его сакральным центром, территориально объединявшим основные символы императорской власти (Зимний дворец), российской истории (памятник Петру I), общественных учреждений (точнее – вовлеченности дворянского сословия в управление государством – Сенат), армии и флота (Адмиралтейство и Главный штаб), причем без разделенности рукавами Невы или пространственной удаленностью. Тем не менее, тот факт, что ни Петропавловская крепость, ни Смольный собор (строительство Казанского собора еще продолжалось, и он не был освящен) даже не рассматривались, а «места памяти» директивно устанавливались, наглядно характеризует начало российской юбилейной традиции, которая продолжается по сей день.


[Закрыть]церковь святого Исаакия [1411]1411
  В 1803 году это была уже третья церковь св. Исаакия на этом месте – каменная, но еще не достигшая размаха и величия будущего собора; тем не менее, и тогда – крупнейшая церковь столицы.


[Закрыть]. Неразрывность церковной и военной составляющих праздника символизировала вовлеченность военных в религиозный церемониал. Церковь была окружена кадетами морского и инженерного корпусов, кадеты 1-го корпуса стояли вдоль набережной между центральными мостами, Невским и Исаакиевским. Три полка лейб-гвардии были построены в три шеренги по всему пути следования основного праздничного шествия от Дворцовой до Исаакиевской площади. Главная процессия первой половины дня состояла из пятнадцати золоченых карет, влекомых сотней лошадей, в которых следовала в церковь императорская фамилия в сопровождении камергеров, статс-дам и фрейлин. Другую процессию составляли сенаторы, шедшие из здания Сената вместе с военным и статским генералитетом и министрами многих европейских государств.

На главной церковной службе юбилея – торжественной литургии в Исаакиевской церкви – присутствовали помимо царской семьи и высших сановников только приглашенные зрители: знатное дворянство, духовенство и купечество. Специальный отряд сухопутного Шляхетского Кадетского корпуса сдерживал в парадных церковных дверях натиск прочих не допущенных желающих. К девяти часам утра в церкви должны были собраться члены Святейшего синода, персоны первых четырех классов, иностранные министры и именитое купечество. К одиннадцати часам из Эрмитажа прибыли с музыкой и барабанным боем высочайшие особы и придворный штат. Служба протекала параллельно с военными церемониями: перед окончанием молебна, при возглашении многолетия были произведены многократные выстрелы из крепостных и корабельных орудий, а также ружейные и пистолетные залпы, которые, по отзыву очевидцев, были слышны по всей Ингерманландии.

После окончания службы состоялся военный парад. Императорская фамилия и генералитет лицезрели его с сенатского балкона. Для прочих почетных зрителей, в том числе и дам, были построены отдельные трибуны на валу Адмиралтейства, с видом на площадь, памятник Петру I и Сенат. Этими зрителями были те же персоны и иностранные министры, что присутствовали на церковной службе, приглашенные особыми повестками занять заранее назначенные места. Простой народ также имел возможность наблюдать за праздником – окрестные улицы, площади и мосты были заполонены как горожанами среднего достатка, так и «чернью» [1412]1412
  Одна из немногих отличительных черт юбилея 1803 года. В дальнейшем присутствие простого народа на официальных юбилейных церемониях становится все менее и менее заметным. От века к веку уменьшается число участников торжественных мероприятий и даже зрителей, не имеющих особых пригласительных билетов; перманентно ограничивается возможность свободного доступа куда бы то ни было, равно как и количество мероприятий «для всех».


[Закрыть].

Принимал парад сам император. Александр, проехав мимо выстроившихся полков, остановился возле памятника своему великому предку, отсалютовал ему шпагой и оставался возле него, принимая почести от проходивших войск. В это же время вокруг памятника Петру I ездил на лошади седовласый старец, лично знавший первого российского императора [1413]1413
  Из-за отсутствия соответствующих архивных материалов невозможно доподлинно судить об истинности возраста и личного знакомства с Петром Великим «украшенного сединами старца». Однако судя по его способности к продолжительной езде на лошади и по укоренившейся с тех пор традиции российских юбилеев, согласно которой организаторы торжеств стремились «найти» участников или очевидцев празднуемых событий, в том числе и столетней давности (ср., например, факт участия «ветеранов и очевидцев» Отечественной войны 1812 года «в возрасте 110–120 лет» в церемонии празднования 100-летнего юбилея Бородинской битвы в 1912 году, «аутентичность» этого ветерана представляется довольно сомнительной. См.: Цимбаев К.Н. Трехсотлетие дома Романовых. Юбилей 1913 года как художественное действо (Пролог) // Историк и художник. 2005. № 1. С. 181–195.


[Закрыть]. Военный парад, включавший в себя и пеший, и конный строй, продолжался 80 минут. Во главе его ехали Константин Павлович, герцог Ольденбургский и высший генералитет. За ними следовали наиболее известные лейб-гвардейские полки – Преображенский и Семёновский; далее, по неписаному ранжиру, Измайловский и Гренадерский, а затем Павловский, Литовский и Тенгинский полки. После пеших полков ехали самые почетные кавалерийские полки – Кавалергардский и Лейб-конный, и замыкали процессию лейб-гусары и лейб-казаки. Парад официально был дан не в честь города, а в «почесть покойного императора Петра Великого», именно поэтому войска проходили мимо его памятника, с музыкой, барабанным боем, преклоняя перед ним знамена и штандарты.

По завершении парада на так называемой градской башне высотой свыше 40 метров был зажжен огромный факел, свет которого вкупе с иллюминацией вокруг памятника Петру I позволил продолжать празднество и в ночное время. Ботик Петра I, по возрасту превосходивший самого виновника торжества и стоявший на недавно построенном стопушечном корабле, также был богато украшен и иллюминирован. На его фоне был дан и военно-морской парад: многочисленные корабли и шлюпки совершали продолжительные маневры по Неве в виду городского центра.

После окончания церемоний в Зимнем дворце Александра I ждали представители петербургского купечества. На серебряном с позолотою блюде они преподнесли императору и императрице выбитые по случаю торжества золотые медали с изображением Петра Великого, различными другими символическими знаками, надписью «от благодарного потомства» и с юбилейными датами Санкт-Петербурга.

Отдельной составляющей праздника была иллюминация. Ее инициатором, так же как и всего юбилея в целом, был сам Александр I. Император предписал иллюминировать к празднествам сады, дворцы и казенные дома, потребовав от подрядчиков, чтобы «плошки были налиты хорошим салом и горели более четырех часов». Император пожелал также, чтобы к праздничному освещению города были привлечены и сами жители, при условии, что при этом не будет делаться «никакого принуждения». Насколько точно было исполнено именно это пожелание прекрасно знавшего российские реалии императора, установить доподлинно уже едва ли возможно. Однако прочие его указания были выполнены безукоризненно. Иллюминация была устроена в заключение всех торжеств, начиная с вечера и далеко за полночь. Корабли на реке, Петропавловская и Адмиралтейская крепости, Летний дворец Петра I и его Путевой дворец на Петербургской стороне, памятник Фальконе были освещены разноцветными огнями; на главных водных воротах Адмиралтейства, выходящих на Неву, сверкали горящие венки, а на окружавших его валах – полумесяцы и квадраты. Во многих местах города были установлены огромные иллюминационные щиты с горящим вензелем Петра Великого. На каменных столбах решетки Летнего сада горели факелы, сама решетка и аллеи сада также были богато иллюминированы. При многих казенных и частных домах светились живописные аллегорические картины.

Одновременно с этим в Летнем саду играл императорский оркестр, и сад, в который во множестве стекалась избранная публика, был центром своего рода «народных гуляний» – но для высших слоев общества. Формально в Летний сад допускались лица всех сословий, однако народ «разного состояния» наполнял в большей мере набережную Невы, от Зимнего дворца до Литейного двора. Увеселений для низших слоев, кроме возможности поглазеть на дневные парадные процессии, предусмотрено не было.

Помимо собственно юбилейных торжеств к столетию Петербурга были совершены и различные действия, выходившие за непосредственные рамки церемониала. Так, ради народных гуляний по указу Александра I к Летнему саду был перенесен для удобства публики наплавной мост, стоявший ранее на окраине центра, напротив Воскресенского проспекта. Как в сам юбилейный день, так и в следующие два дня, во всех церквях города производился колокольный звон. По предложению вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны, матери Александра I, и по его высочайшему указу в ознаменование столетия Санкт-Петербурга была учреждена больница для бедных (Мариинская больница) – первая общегражданская больница столицы. Будущий сенатор и действительный член Российской Академии Д.О. Баранов, которого декабристы прочили в министры Временного правительства, выпустил к юбилею отдельным изданием «Стихи на истекшее столетие от построения Санкт-Петербурга 1803 года мая 16 дня» [1414]1414
  Через месяц после юбилея Баранов назначается «за обер-прокурорский стол» в 3-й департамент Сената, при этом службу он начал всего за два года до этого и был экзекутором 1-го департамента. Вопрос о том, явилось ли это совпадением или же быстрое продвижение по служебной лестнице связано с юбилейными (или послеюбилейными) событиями, как это стало нормой спустя сто лет, остается на данный момент еще не проясненным.


[Закрыть]. Немало было и других событий, явлений и деяний, совершенных частными лицами, государственными или общественными институтами и приуроченных к юбилею.

* * *

Таким образом, уже в самом начале новой истории российских юбилеев явственно проступали характерные черты, общие для большинства будущих официальных государственныхюбилеев.

Инициатором самого факта празднования выступала верховная власть; она же выбирала события, подлежавшие быть отпразднованными. В 1803 году инициатива исходила, возможно, от самого императора; в таком случае это объясняется очевидной недостаточностью институционализированности интеллектуальной бюрократии. Однако последняя по мере своего развития все в большей степени брала на себя роль инспиратора; так или иначе, коммеморативная функция оставалась в руках политической и бюрократической элиты.

Подготовка и проведение юбилея возлагались властью на государственные инстанции. Неправительственные, общественные, научные, художественные, профессиональные организации, как и общество в целом, к устроению мероприятия не допускались и привлекались лишь в качестве исполнителей расписанных государством распоряжений, а также в качестве зрителей – в строго установленных сверху пределах. В 1803 году эта тенденция была еще в зачаточном состоянии, в дальнейшем она становилась все отчетливее, к концу XIX века достигла своего логического завершения и превратилась в начале века XXI в почти гротескную самопародию, когда власть устраивает юбилей исключительно для себя (и практически внутри себя), не позволяя обществу и народустать полноправными зрителями и свидетелями происходящего и допуская лишь рассказ в средствах массовой информации о праздниках в честь «самых значимых событий» российской истории.

Непосредственные участники юбилейных торжеств и те зрители, что были действительно приближены к событию, заранее отбирались организаторами, списки утверждались, роли директивно расписывались. Ни о каком добровольном участии в празднике не было и речи. Вместе с тем, отнюдь не все желающие могли получить доступ к юбилейным церемониям. Чем дальше развивалась традиция юбилеемании, тем резче становился совершенно не воспринимавшийся организаторами контраст между обязательностью присутствия и участия на юбилеях для «избранных» и невозможностью этого для всех остальных [1415]1415
  См. документы Церемониальной части министерства императорского двора, касающиеся юбилейных торжеств – о праздновании 200-летия Полтавской битвы в Полтаве и в Петербурге, 100-летия Бородина в Москве, 300-летия династии Романовых в Костроме, Владимире, Суздале, в Троице-Сергиевой лавре, в Ростове Великом и т. д. Именно Церемониальная часть (при содействии Канцелярии министерства двора и Гофмаршальской части) была той инстанцией, чиновниками которой прорабатывались окончательные варианты и детали церемоний. В ее фондах хранятся подробные программы пребывания императора и его семьи в различных городах во время высочайших путешествий и разработки маршрутов путешествий – схемы въездов и проездов императорской процессии, списки лиц, приветствовавших царскую семью и приносивших поздравления – по сословиям, профессиям, вероисповеданиям – с обязательным представительством всех основных религиозных течений (православных, иных христианских и нехристианских); распоряжения по дворцовым балам, парадным обедам, завтракам и спектаклям, приглашения и повесткина торжества, списки участвовавших полков, предписания о форме одежды военным, гражданским и придворным чинам, положения о вручавшихся юбилейных медалях, решения о приглашении отдельных, особо важных, лиц или групп (например, кавалеров ордена св. Александра Невского) на торжества. В этих документах содержатся и подробно расписанные церемониалы празднования всех важнейших юбилеев по дням и даже часам и минутам. Это позволяет досконально представить не только ход каждой церемонии, но и механизмы ритуализации истории – в частности, главенство светских распорядительных властей (дворцово-министерской бюрократии) над церковными и военными. (РГИА. Ф. 472 (Канцелярия Министерства императорского двора); Ф. 473 (Церемониальная часть); Ф. 476 (Гофмаршальская часть). Ср. также: РГИА. Ф. 1284 (Департамент общих дел МВД). Оп. 187. Юбилейные дела и различные ходатайства. 1900–1917 гг.).


[Закрыть]. Основными и обычно практически единственными видами праздничных мероприятий являлись церковные и военные церемонии: различные религиозные службы, церковные процессии и военные парады. Сплошь и рядом они шли фактически рука об руку, перетекали друг в друга, и в любом случае были согласованы по времени, составу участников и церемониалу. Несколько в стороне от основных торжеств организуются (если организуются) увеселения для простого народа, в форме отдельных развлекательных мероприятий или же просто народных гуляний, причем порой проводятся они с достаточно широким размахом (это характерно для более позднего периода). Но в любом случае устройство специального празднества для народа является для властей задачей второго плана, которой придается наименьшее значение [1416]1416
  В 1913 году Комитет для устройства празднования 300-летия династии Романовых, до этого обсуждавший в течение нескольких лет вопрос об организации широких народных гуляний, приходит к выводу, что необходимая сумма – свыше 340 тысяч рублей – весьма значительна; гуляния было решено отменить.


[Закрыть].