Текст книги "Русская жизнь. Потребление (январь 2008)"
Автор книги: авторов Коллектив
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 16 страниц)
Максим Семеляк
Носители
Музыка обесценивается
С популярной музыкой происходят (точнее, произошли) столь очевидные вещи, что о них и говорить неудобно. Интернет обеспечил грандиозное, ничем не подкрепленное изобилие – лишенное обложек, объема и даже ценника.
Мы, безусловно, имеем дело с раздольем, но это раздолье нудистского пляжа: открытый доступ очень скоро вызывает открытую же зевоту, да и в телах начинаешь искать все больше изъяны. Жалобы на состояние современной тебе музыки – это, в общем-то, обычное возрастное явление, однако когда замечаешь, что ныть по поводу отсутствия ярких впечатлений принимаются уже двадцатилетние, впору призадуматься. Пять-шесть лет назад люди в Москве еще задавались вопросом: что (или, на худой конец, где) послушать? Сейчас те же самые люди формулируют вопрос иначе: а зачем послушать? Дегероизация популярной музыки, с одной стороны, и ее демаргинализация, с другой, привели к образованию огромной массы умеренно интересных авторов, каждому из которых одинаково далеко как до полного провала, так и до абсолютного шедевра. Те самые середнячки с высшим образованием, про которых не так давно пел Василий Шумов.
Все это, в общем, отнюдь не ужасно. Мне жаль только один из наиболее сладостных способов постижения музыки, который, в связи с бумом файлообменников, совершенно точно находится на грани исчезновения (может, кстати, и к лучшему). Я имею в виду постижение музыки путем обыкновенного стяжательства. Примерно как в фильме «Ева», когда у героини Жанны Моро спрашивают: «Что ты любишь больше всего на свете?», а она отвечает: «Деньги». Ее спрашивают: «А зачем тебе деньги?» Она отвечает: «Чтобы покупать пластинки».
Я говорю не о каком-то там потаенном знании (его вообще, положа руку на сердце, странно искать в популярной музыке), но о почти постыдном чувстве обладания и ощупывания. Пластинка должна рано или поздно оказаться у тебя на полке, причем ровно в том виде, в каком она была задумана, – вот, собственно, и все. Это если и не фетишизм в полной мере, то уж точно совершеннейшее мещанство, рассуждая о котором советские словари, как правило, использовали слова «индивидуализм», «безыдейность», «стяжательство». Собственно говоря, эти же самые слова присутствуют в орбите всякой полноценной поп-музыки.
С самого детства у меня было вещное восприятие музыки, и любой пространной рецензии я предпочту рекомендацию нахрапистого продавца. Я всегда думал, что музыка – это не только драйв, грув и хайп. Это еще и скарб. Звукохранилище. Нерушимая кладка дисков во всю стену, которые можно даже и не слушать, но обязательно время от времени перебирать в руках. Я всегда любил попусту таращиться на стеллажи, забитые пластинками, – мне нравилось молчание музыки. Черчилль, кажется, говорил: не хотите читать книгу, так хотя бы снимите ее с полки и потрогайте. К пластинкам это замечание относится в полной мере.
Лет в шесть мне было интересно вертеть в руках родительские кассеты – слушать я их при этом не особенно стремился, меня завораживала скорее предметная составляющая. Оранжевый породистый BASF, фривольная лазурная Sony, надменная черная AGFA – все это само по себе жило и дышало вне всякой зависимости от записанной на них музыки (а она, признаться, была еще та). Кассета, на которую я впервые самолично произвел запись, была помечена словом DENON, похожим на фамилию наполеоновского маршала. Дальше – больше. Во втором, что ли, классе затеяли играть в «бизнес» – дворовый вариант «Монополии». Игровое поле изготавливалось вручную. Большинство логотипов рисовали от руки, но высшим шиком было все же использование оригинальной буквицы. Тогда-то я и повадился вырезать ярлыки SONY и TDK даже не из кассетных вкладышей, а из пленки, которой окутывают кассеты. Впоследствии я насочинял больше тысячи заметок про самую разную музыку, встретился с десятками людей, занимающихся этой самой музыкой с разной степенью гениальности, посещал концерты, больше похожие на мистерии. Однако сдается мне, что едва ли не самые интимные отношения со звуковой индустрией у меня складывались именно в тот момент, когда я аккуратно кромсал маникюрными ножницами нежную кожицу десятирублевых импортных пленок. Лет в тринадцать я купил на Калининском проспекте первую пластинку с рук: стоила она пять рублей, то есть ровно в два раза больше госцены. Это был своего рода сигнал – пластинки, оказывается, не только нужно было отыскивать, за них еще полагалось переплачивать.
Компакт– диски в Москве завелись значительно раньше, чем у меня -деньги на них. Компактов хотелось довольно сильно. Я заходил в лавку на Калининском или на Лубянке, как в музей – взглянуть на ту или иную обложку, свериться, осведомиться. Это было целое представление (характерно, что один из лучших магазинов располагался в помещении театра на Бронной). Когда мне было лет девятнадцать, я покупал один компакт-диск в месяц. О крохоборство этих зимних сумерек! Ездили с кем-нибудь в «Пурпурный Легион» на Сходненской, долго выбирали пластинку. Потом, оплатив наконец какой-нибудь Consolidated, мы покупали несколько бутылок портера «Балтика» (такого, кажется, больше не выпускают, и слава Богу) и пили его, спасаясь от мороза в телефонной будке. В будке было хорошо: тепло и можно было звонить бесплатно – достаточно лишь как следует двинуть трубкой по рычагу.
Музыка воспринималась как часть бюджета, а компакт-диск был единицей измерения, куда более удобной, чем распространенные у. е. Все, связанное с восприятием музыки, было тем или иным образом замешано на каких-то достаточно принципиальных тратах: вечно что-то покупалось, записывалось в студии. Я помню, как нынешний главный редактор журнала Harper`s Bazaar Анзор Канкулов на «сачке» одного из гуманитарных корпусов МГУ продавал мне кассеты, которые, в свою очередь, записывал его дружок – нынешний обозреватель журнала The Rolling Stone Андрей Бухарин. Я до сих пор помню эту кассету: на одной стороне была свежая PJ Harvey, на другой – Siouxsie. Был 1995 год. Другой мой знакомый в продолжительном приступе священного безумия пошел зимой в лес и там развешал на деревьях хромовые и металлические кассеты с крайне заманчивыми по тем временам записями – Dub Syndicate всякий, Psychic TV и т. п. По степени самоотречения и разрушительности (в том числе и экономической) этот поступок тогда не знал себе равных.
А потом начались выезды в европейские пластиночные лавки, где музыка попеременно переводилась то в лиры, то во франки, то в гульдены, пахла какими-то бульварами и каналами, переливалась дополнительными уличными шумами, вела себя вконец головокружительно.
К чему я рассказываю про все эти будки, вырезки и Бухарина-снабженца? Просто в конце концов у меня сложилось впечатление, что под надежным прикрытием имущественного фактора музыка была куда более выпуклой, осязаемой и какой-то защищенной, что ли. То, что за музыку надо платить, – взгляд, конечно, вульгарный, но, видимо, верный.
Будучи наименее осязаемым из искусств, музыка всегда нуждается в некотором заземлении. Небесспорная, но красиво звучащая сентенция «Материя конечна, но не вещь», вероятно, распространяется и на соотношение «музыка – пластинка». Будучи выкупленным, компакт-диск как бы выпадает из контекста. Музыка может устареть, группа распасться, эпоха кончиться, а это оплаченное мгновение восторга остается памятником самому себе. Что мода против каталога? (Мне бесконечно жаль обесценившиеся, словно мелочь, компакт-диски – они ведь не заработали себе антикварного статуса, в них нет благородной масштабности винила, они даже портятся как-то грубо и окончательно. Когда заедает или скачет винил, к этому относишься с почтительным пониманием, как к сильному заиканию. Сбой работы CD невыносим, как мужская истерика).
Возможно, один из путей осмысления музыки состоит в том, чтобы наделять ее вещностью, применять к ней ограниченную тактику коллекционера. Только так мы – немузыканты – можем как-то музыкой обладать и принадлежать ей.
Но ужас– то заключается в том, что пластинкой, за которую я в 1987 году отдал пять рублей, была «Энергия» группы «Алиса». При воспоминании о содеянном я сразу начинаю думать, что в теперешнем скачивании из интернета определенно есть положительные моменты. По меньшей мере, есть шанс избежать «Энергии».
Денис Горелов
Местечко встречи изменить нельзя
«Ликвидация» на РТР
Вероятно, это тщательно скрываемая от масс дурная примета – шоб еврей играл в русском кино еврея. Типа «на себе не показывай». Западло. Денег не будет. Дети дураками вырастут.
Иначе это объяснить невозможно. Евреев в русском кино всегда было много. Конечно, среди артистов меньше, чем среди композиторов и организаторов производства – но на нехватку нации в творческих кадрах не жаловались. Этнического, кровяного материала для исполнения, конечно, было меньше, но не так чтобы совсем. Притом эталонным евреем советского кино стал Борис Новиков – да еще, что вдвойне обидно, Кузьмич. В «Адъютанте его превосходительства» он сыграл портного Либерзона с пальчиками за подтяжками и фирменным фальцетным подъемом в конце вопроса так, что наши мадам с Фастова наперебой ходили благодарить за проникновение в глубины (в духовном смысле). Таки это стало системой. В перестройку за год трижды были поставлены «Одесские рассказы» – Эфраим Севела уверял, что зараз три фильма о евреях-налетчиках можно сделать только сгоряча на нервной почве. Менделя Крика играли Джигарханян, Петренко и Рамаз Чхиквадзе. Беню Крика играли Колтаков, Леонидов (ладно) и, хвала тебе, всемилостивый, Гвоздицкий, хотя фамилия, как говорили раньше в кадрах, сомнительная. Цудечкисом был Табаков, да.
Антисемитизмом это не объяснишь. Антисемитизмом кое-как объяснишь, почему в фильме «Полонез Огинского» брунетистого мальчика со скрипочкой, которого фашисты по понятным причинам хотят упрятать в мешок, зовут Василек, хотя играет его по тоже понятным причинам мальчик Илья Цуккер. Ходит бесхозный сиротинушка Василек и почему-то ни одному фашистскому маньяку не дает покоя. В самый трагический момент приходят с бомбой партизаны – что радует, хоть и слегка противоречит исторической правде.
Но здесь же совершенно иной случай. Евреев упорно играли Кикалейшвили, Учанейшвили, Гомиашвили, Мегвинетухуцеси (Дата Туташхия, да, тот самый) – но никак не Гафт и Козаков. О том, что Валентин Никулин не наш, в смысле, наоборот – наш, народ узнал только тогда, когда ему приспичило в Израиль. Творческая биография никакого повода не давала. За узурпацию законной территории сынами Кавказа отвечал один Ролан Быков, тоже не во всем русский. Сначала во «Внимание, черепаха» сам сыграл бабушку Манукян, а в «Автомобиле-скрипке» позвал Гердта на роль дедушки Аршака. Гердт ходил в сванке, да, сыночка, дядя Зяма, мы так смеялись. Типичная сионистская провокация, как говорил Сашенька Баширов, шоб у его мамы все было хорошо.
Потом – Борисов, Мамонов, Филатов, Черкасов; Евгений Миронов, представьте себе. Они думают, надеть курчавый парик – так уже все. Гармаш! Тот, что у Михалкова в «12» сказал, что евреев наполовину не бывает. Если бы так. В «Гостье из будущего» мальчика Борю Мессерера играет мальчик Алеша Муравьев, а наоборот Колю Садовского – наоборот, Сема Бузган. Кто чует логику, пусть поднимет руку, его услышат. Да.
Это я все к тому, что в фильме «Ликвидация» от нашего брата Гоцмана не продохнуть, а играют их, на минуточку, Машков, Семчев, Крючкова и примкнувший к ним Маковецкий с, опять же, замечу, сомнительной со всех сторон фамилией.
Но это так, к слову. Только в смысле вопроса. Может, наши уже все убежали, сейчас как-то не принято шарить с фонарем, а хто у вас мама. Хто-хто. А сразу не видно.
А в остальном все складненько так, причесочки, курточки. Без возражений. Говорят, даже нанимали учителей по нашему говору, из голой интеллигентности названному одесским. Кто бы мог предвидеть.
Сериал сделан добросовестно, по чистым рецептам. Цепляет с первой минуты и не отпускает до двадцать восьмой. Вместо традиционно голой комнаты с портретом этого жлоба и серебряным подстаканником в качестве знака времени, все жилища набиты аутентичным хламом. Все, кто пропустил восемь серий из пятнадцати, в один голос: чудо-кино! – и совершенно не хотят верить тем, кто смотрел без отрыва.
Много музыки. Много лишнего народа. Много неприцельной и необязательной пальбы.
Много вопросов.
Зачем товарищи раззявят рот и попадаются во все засады? Зачем урки оттопыривают варежку и не могут глаз-алмазом просчитать этих плечистых маляров с уклончивым взглядом по периметру площади? С какой целью Академик надумал взять город? Где он набрал столько перегревшихся хлопцев на это дохлое дело? Прислали с Западэнщины? Сценаристы хоть раз мерили расстояние от Львива до Одессы? Для любознательных: оно равно расстоянию от Львива до Вены через Словакию и Польшу. Почему в конце все жорики перебивают друг друга, когда уже виден берег турецкий? Убирают свидетелей или не хотят делиться на чужбине селедкой? А где они раньше были? К тому же уже море и турки-контрабандисты на корме.
Ответ на все один и весьма драматичный.
Сценарист Зоя Кудря является главным идеологом голливудской модели сюжетосложения «шоб хватало и не отпускало». Для этой прозаической цели требуется одна взорванная граната на 13-й минуте, одна блиц-стычка на 32-й и одна смачная пострельбушка на 50-й, за секунду до титра «смотрите в следующих сериях». Никаких теоретических обоснований и следственных последствий эта пальба не требует – лишь бы было Чикаго жиганских грез, там вообще шумно.
Неважно, кто кого убивает. Неважно, с кем мастера культуры – с истребляемой под метлу шпаной или их линчевателями из контрразведки СМЕРШ (даже аббревиатура пригодилась). Неважно, почему контрразведчиков на теплых уркиных трупах винтят патрули и где они были раньше. Неважно, при чем здесь Жуков и был ли он вообще хоть при чем-то, кроме командования Одесским ВО с 46-го по 48-й. Абсолютно, стопроцентно самоценная пальба, как на чеченской свадьбе и в фильмах Чака Норриса.
Где нет пальбы, назойливо долбит тревожная музыка Э. Лолашвили, в среднем 12 раз за серию.
Сергей Урсуляк – суперской пробы второй, в смысле нагнать достоверности в кадр таких больше не делают, но послушайте, гои: ваши десять из пятнадцати серий совершенно не в кассу. Подозрительные налеты на воинские склады, бенц Маковецкого, удушение Роди в шкафу и не имеющая отношения к сюжету, но близкая сердцу массового труса зачистка улиц контрразведкой легко укладываются в формат пяти будних вечеров, а все остальные казни в лиманах и неудачные захваты в дворовых простынях есть пустая возгонка экранного времени. На 12-15 серий тянули только два сериала в истории России – но «17 мгновений» строились на совершенно незнакомом зазеркальном материале, а «Бригада» была эпическим портретом делового сообщества на протяжении дюжины емких лет. Ну нет в Одессе-46 материала на 720 минут экранного времени. И в Москве нет. Вы будете смеяться, но Говорухин уместил «Место встречи» в пять с небольшим часов, считая свидания с сержантом Синичкиной в культурном парке и речь прокурора товарища Панкова в ДК МВД.
Бедный хороший Гоцман-Машков под конец в этой русской мафии запутывается насовсем, превращаясь в классического еврейского наблюдателя-резонера из старого кино, в картузике. Вроде кролика из «Винни-Пуха». Укротить бессудную резню на улицах он не может, встать на сторону урок не хочет, тем и другим угрожает блатным жегловским голосом, да словом «ша», мы знаем это слово. За неимением вразумительного оппонента (ближайший друг – главнейший враг), несет в себе правду Жеглова и Шарапова одновременно, клонясь то к протокольному законничеству, то к размахайскому беспределу. На фоне грядущего антисоветского мятежа в городе уподобляясь приснопамятной грозе щипачей Кондрату Филимонычу Мурашко, которому серьезные мужчины из органов изредка скидывают грошовый неликвид, а он зато усыновляет сироту и делится с ним козьей рожкой.
Муть нарастает. Если это про незаконное участие Жукова в зажиме одесского блатья – то при чем здесь декабристский заговор Академика? Если про разоблачение мифического законсервированного подполья – то каким боком туда затесался завотдела криминальной милиции? И если мы начинаем всерьез обсуждать виды на послевоенный мятеж в Одессе – почему бы не снять фильм про секретный ядерный взрыв 49-го года где-нибудь под Свердловском? Там тогда тоже был Жуков, он любил грохнутьядерный боеприпас над своими войсками, исключительно в целях эксперимента. Еще много интересного было у русских в их истории. Тибетские шпионы, продажа КВЖД марсианам, аннексия Новой Земли в пользу Бенина (страна такая, не смейтесь, я сам смеюсь). Хлеба не родятся, пылает Бейрут, тайфун во Флориде и страшно крадут – и везде, что характерно, спрос на Гоцманов. Увлекательный сюжет, наши будут за.
Но вот ответьте мне, как родному, почему на весь длинный фильм, на всю Одессу одна-одинешенька Ксения Раппопорт, как после освобождения Харькова от фашистского хамства, – а играет, картиночка, по обычаю какую-то Иду Казимировну Кашетинскую? А?
Очевидный случай вредительства.
Будем писать наркому.
