Текст книги "Русская жизнь. Потребление (январь 2008)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

III.

Посмотреть, повторю, золотую осень на Алтае не удалось – судьба распорядилась моим временем иначе: либералы настойчиво попросили меня войти в первую тройку их кандидатов в Думу. Никогда ни минуты не думая заниматься политикой, в ту осень я посчитала возможным это сделать и о своем решении нимало не сожалею. Мои новые сотоварищи поддержали, кстати, и мой замысел насчет языка.

Прилетев в Барнаул 1 ноября в 6.30 утра, в 8 с небольшим я уже входила в одну из барнаульских школ. Об этом позаботился встречавший меня давний младший сотоварищ по так называемым общественным делам – «афганец» Андрей Мосин, когда-то – командир отделения разведроты десантного полка, издавна – лидер военных ветеранов Алтайского края и Республики Алтай, а с позапрошлой осени – председатель межрегиональной общественной организации ВИНТ, каковую мы с ним учредили, едучи на машине позапрошлой уже осенью в течение месяца из Владивостока в Москву, останавливаясь и встречаясь со взрослыми и школьниками в 16 городах и еще в нескольких городках и селах. Но эта поездка – песня особая. А важно то, что никакой профессор в жизни бы не додумался до такой организации, до какой додумался бывший разведчик (не контр– и не из внешней разведки, а – боевой).

– Давайте, М. О., – мечтательно сказал Андрей Мосин, – учредим такую организацию: ветераны срочной службы плюс интеллигенция?

Ну, а необходимое сокращенное название – «ВИНТ» – придумала я. Три недели думала. Горжусь, не знаю как. Прошлой весной нашу организацию зарегистрировали.

Итак, в школе все уже было договорено. К чести директора, она, в канун начинающейся уже предвыборной кампании, не побоялась моей принадлежности к федеральной тройке партии, дружно поносимой во всех СМИ, удовлетворилась тем, что конкурс проводит организация «ВИНТ», в лице моем и Андрея Мосина. Видно, ей очень хотелось принести пользу своим детям, да и учителям, и это было сильней опасений за свой, так сказать, покой.

Я объявила заранее – сообщила еще из Москвы, – что конкурс рассчитан на учащихся 9-11-х классов. Но – приглашаю к участию в нем любого пятиклассника, шестиклассника и так далее, который более или менее уверен в своей подготовке и захочет испытать свои силы. (Таких рисковых, к моему большому удовольствию, в каждом регионе набиралось немало).

Школьников уже рассадили в пяти, по-моему, классных комнатах, по одному за столом: я предупредила, что отвечать будут письменно и довольно долго – час пятнадцать, на коленке писать не получится.

Пояснила перед раздачей листов с вопросами (их же они сдавали с ответами): «Все со столов убирайте, никуда заглядывать вам не понадобится, никаких правил вспоминать не придется. Вы будете заглядывать только в свою голову – а правильно ли это сказано по-русски? Я даже не буду обращать внимания на ваши ошибки; вернее, обращать-то обращу, не умею не замечать неграмотность, но на оценку вашей работы это не повлияет».

Какая радость засияла в устремленных на меня глазах!

IV.

Первый раздел я составляла из карточек, на которые лет 15-20 заносила то, что назвала когда-то «депутатским языком».

Все помнят момент, когда политики заговорили с телеэкрана без бумажки. Трудно поверить, но депутатами тогда были Андрей Дмитриевич Сахаров, Сергей Сергеевич Аверинцев, Вячеслав Всеволодович Иванов и много других высокообразованных или даже просто образованных, но прекрасно владеющих русской речью людей, как владел ею Василий Илларионович Селюнин, член фракции «Выбор России» в первой нашей Думе 1993 года. Но были и совсем-совсем другие, постепенно вытеснившие этих, высоколобых, и заполнившие все думские, так сказать, скамейки. Вот они-то, настырно повторяя с экрана «самый оптимальный», «наиболее оптимальный», переучили постепенно всю страну, и теперь – прислушайтесь – все уже так говорят.

Вот я и давала в первом же разделе материалов конкурса эти в разные годы зафиксированные мною выражения из серии «нарочно не придумаешь» с заданием такого рода: «Если вы найдете в этих фразах известных российских политических деятелей конца ХХ – начала ХХI века (депутатов, членов правительства и т. п.), а также передающих их речь тележурналистов ошибки – дайте свой, правильный вариант».

«Теперь нам нужно определиться вот о чем; Сталин олицетворил себя с социализмом; это будет то общество, которое достойно нашему строю; наиболее оптимальным образом». И так далее, 13 таких примеров.

А в следующем разделе давались появившиеся за те же 10-15 лет в нашей речи иноязычные слова, и надо было их «перевести на русский» (если это возможно без ущерба для смысла) и ответить еще на некоторые вопросы. И один из ста с лишком барнаульских школьников, одиннадцатиклассник, написал, что харизма – это «забойность».

Обо всем, что открылось, – впоследствии.

* ОБРАЗЫ *
Захар Прилепин
Мещанство приятное и последовательное

О внутренней канарейке

Лелею свое тихое мещанство.

Какое замечательное занятие: заявиться огромной семьей, с детьми, путающимися под ногами, в многоэтажный центр, где торгуют всем на свете. И бродить там, закупая нужное и ненужное, восклицать, целоваться, тратить, не считая, глупые и легкие деньги.

Вывалиться потом на улицу, пересчитывая детей, пакеты, свертки и коробки, усесться в большую машину, включить в ней разом печку и музыку и двинуть, спустя три минуты, домой, пока ближние твои, не в силах сдержаться, вскрывают подарки, чтоб смотреть на них восхищенно и касаться их трепетно.

А у дома нас ждет собака, и лает она так, что дрожат стекла, и пасть ее жарка и розова. Собаке радостно, она умеет смеяться, она смеется нашему приходу, и дети мои летят кувырком через нее.

В моем доме тяжелые замки. В моем доме красивые двери. В моем доме пышные кресла, к тому же на них можно качаться. В моем доме пять тысяч книг. Люстра. Бар. Я больше не бегаю за бутылкой вина и за банкой пива в ближайший ларек, у меня все есть, и поэтому я прекрасно надираюсь каждый вечер, разнообразно смешивая всевозможные напитки и безуспешно пытаясь немного напоить жену.

Но сегодня мы еще посетим кафе, мы просто обожаем посещать кафе.

Я люблю это очарованное затишье всего семейства, которое вглядывается в кипу разнообразных (взрослое, детское, винное) меню, принесенных услужливой официанткой к нам на стол. И лишь младшая дочка, не умеющая читать, сползает со стула и топ-топ, уходит к аквариуму смотреть рыбок, о чем, собственно, и сообщает: «Ыбок мотеть, – и, после паузы. – Пойду, – и еще после паузы, – Ыбок». Понял, понял, иди.

Потом средний мой молча, никого не предупредив, убегает смотреть фонтан.

Но ничего, сейчас им принесут блинцы, все в масле и в сгущенном молоке, или сырный супчик, или разноцветный салатик, и они сбегутся обратно, на мамин зов и вкусные ароматы.

Знаете, как маленькие дети забираются на высокие стулья в кафе? Привстав на цыпочки, они ложатся на них животом и потом брыкают во все стороны маленькими ножками. Спустя минуту, из-за стола появляется маленькая, довольная рожица, и я снова понимаю, что меня с какого-то переполоха угораздило родиться счастливым человеком.

О, мое любезное мещанство. Ты обитель моя, ты дворянство мое, ты любезно мне и радостно.

Пусть я все придумал, что написал выше, – разве это важно, если я так стремлюсь туда, к смеющейся собаке, люстре и сырному супчику.

Приветствую последовательное, принципиальное, обдуманное мещанство. Приветствую и призываю на свою голову.

К несчастью, подобное мещанство встречается весьма редко. Куда больше мещан непоследовательных, беспринципных и неумных.

Нормальный мещанин бережет свой прекрасный уголок с канарейкой, у него замечательно развито чувство собственности, он неустанно заботится о себе и своих близких, называя их пошлыми ласкательными именами, к примеру, как это делаю я.

И если он чувствует опасность, грозящую ему и его канарейке, он немедленно берет лом, кол, дрын и сносит любой напасти наглую башку. Пой, моя канареечка, никто тебя не тронет.

Если власть смеет унизить мещанина или его родителя, то мещанин садится в машину, приезжает к власти в кабинет, берет ее за розову щеку и спрашивает: «Ты что, гнида?»

Если государство последовательно выстраивает такой порядок вещей, благодаря которому розовопятые отпрыски мещанина могут впоследствии превратиться в нищих или в убитых в ходе войны одних нищих с другими – мещанин неизбежно становится извержением вулкана. Сначала внутри него все клокочет, а потом бешенство мещанина выплескивается и принимает патологические формы и размеры.

И все лишь потому, что он – последовательный, принципиальный и мыслящий мещанин. Исключительно в силу этого.

Приснись мне, мещанин. Я еще помню тебя: как ты бурлил на площадях, это ведь был ты, а кто же еще. Пел хриплые песни возле Белого дома, кормил солдат колбасой, завалил чугунного Дзержинского, спас Зему Гердта от черносотенцев.

Приснись мне, ведь солдаты снова хотят колбасы, Дзержинский снова на пьедестале, а всякий Зема в сильной опасности. Пусть я не разделяю твоих взглядов, пусть они мне кажутся дурными, но я готов уважать тебя за последовательность. Где она?

Непоследовательный мещанин – никакой не мещанин. Нет ему имени, одни позорные прозвища.

Не хочешь быть последовательным – не надо, я теперь буду мещанином. Это я горожанин низшего разряда, не купец, не стрелец, но подлежащий солдатству, развеселый посадский, с женой мещаночкой и детками мещенятками.

Горло перегрызу за мою мещанку и малых мещенят. Как же прожить нам, настоящим мещанам, сладостно и радостно, если мы со своим счастьем поперечны на своей земле? Если нужно мне, незлобивому посадскому человеку, оступиться один раз, потерять свой рубль и не найти второй – и мое государство проедет по мне, не сжалобит ся ни на мгновение. Нет, не хочу такого порядка, хочу иного.

Кто– то еще должен заботиться о моем счастье, кроме меня самого.

Если буйные да вольные придут под стены города – первый открою им ворота, мы всегда так делали.

Евгения Пищикова
Судьба продавщицы

Иллюзия обладания

I.

«Нередко приходится слышать о „продавщицах“. Но их не существует. Есть девушки, которые работают в магазинах. Это их профессия. Однако с какой стати название профессии превращать в определение человека?» Вот так бы и начать свою заметку – деловито, но с душой, и не без уместного морализма. Но так начинается рассказ «Горящий светильник» О'Генри, писателя, который, собственно говоря, и сделал тип продавщицы совершенно бессмертным. «Горящий светильник» – героическая ода. Продавщица О'Генри – это простая и честная девушка, не боящаяся жизни. Досконально изучившая женщин и взявшаяся за изучение мужчин; открыто признающая магазин филиалом музея, эдема и брачного рынка. Она не стесняется своей жажды разбогатеть, но умеет учиться у дорогих вещей благородству. Такова версия одописца – аристократические вещи облагораживают; мещанские шмотки – губят. Иллюзия обладания недешево стоит маленьким продавщицам: не каждая справляется с хищным напором нехороших вещей.

Совсем не русский, и уж вовсе не советский тип: ведь какая картина встает перед умственным взором соотечественника, когда он слышит бакалеистое, мясо-молочное, мануфактурное слово «продавщица» – стоит ли трудиться перечислять детали?

Юная дебютантка, задавленная горой безжалостного товара (все больно), или безжалостная ражая тетка возле голой полки – разница, согласитесь, имеется. Но время идет, вещи заваливают Москву, приезжают в нее молодые девушки, считающие всякий дорогой магазин филиалом музея, эдема и брачного рынка. Кто такие? Чего хотят? Недавно полоумные резиденты Камеди клаба мило пошутили: «Кто знает, куда деваются постаревшие секретарши и продавщицы бутиков»? Наши продавщицы бутиков еще не успели постареть. Неплохо бы узнать о них побольше – пока они еще не стали «типом».

II.

«Лу и Нэнси были подругами, – так писал О'Генри, – они приехали в Нью-Йорк искать работу, потому что родители не могли их прокормить. Это были хорошенькие трудолюбивые девушки из провинции, не мечтавшие о сценической карьере». А наша героиня Лиза выросла на окраине Москвы, на периферии города. Грозно, днем и ночью, горели капотненские факелы в окнах ее квартиры, сеяла пороша, во дворе было нехорошо; и Лиза решила, что если она не вольна в выборе жилья, то уж работать обязательно будет в центре Москвы. И, по возможности, с красивыми людьми или красивыми вещами. В 1997 году Лиза получила диплом Московского педагогического института (учитель английского/французского языков); а в 1998-м устроилась на работу продавцом-консультантом. В бутик. Десять лет подряд работает она в модных лавках Москвы и, будучи девушкой очень и очень наблюдательной, служит для меня неисчерпаемым источником специальных знаний.

– Расскажите, Лиза, что это такое – быть продавщицей бутика, – прошу ее я.

И Лиза рассказывает:

– В девяносто восьмом году я работала в меховом бутике «Гренландия» – в то время очень модном и чуть ли не самом дорогом. Красивый был магазин, что-то в нем брезжило от старосветского шика – ковры, кресла, кронштейны-плечики деревянные.

И вот однажды вечером входит в магазин компания денежных мужчин – все высокие, полные, веселые, в дорогих дубленках, с дамами; такая вокруг них атмосфера шампанская. С мороза, румяные, шумные, коньячком запахло, жареным-пареным… Обычно, когда входит многообещающий клиент, продавщицы ведут себя как таксисты в Шереметьеве – если не твоя очередь обслуживать, а ты вперед поспешаешь, то могут и на прическу плюнуть. Бывало, бывало такое – особенно десять-то лет тому назад, когда все только начиналось.

А тут, гляжу, все продавщицы исчезли. Пустой зал. Последняя в двери для персонала застряла, трепыхается. А меня-то в этой «Гренландии», как новичка, еще на варежках держали. Продавала я только перчатки. Я подумала, что-то в магазинной подсобке случилось, и тоже побежала. А в коридоре стоит директор и говорит мне ужасным шепотом:

– Быстро в зал. Если ты сумеешь обслужить сургучей, получишь премию.

И пошла я назад. Иду и думаю: «Сургучи – это, наверное, название преступной группировки. Сейчас им что-то не понравится, и они меня убьют». Вот этот день я и считаю своим профессиональным крещением.

– Да что ж вы, Лиза, на самом интересном остановились? Что там дальше было?

– Ничего особенного не было. Сургучами, как я в тот же вечер выяснила, в некоторых магазинах называли покупателей из Сургута – людей широких (особенно по тем годам), нетерпеливых, любящих чрезвычайный почет и подчеркнутое уважение. Справляться с ними тяжело – помню, дама из той компании муфту себе на голову натягивала, в уверенности, что имеет дело с оригинальной меховой шапочкой в стиле «труба». А заказ был такой: «Одень мне блондинку!» Заставляли своих девиц мерить шубы и ходить как по подиуму. Но дамам это занятие даже нравилось. Ну, задержали на час закрытие магазина. Этим все и кончилось. А директор из своего кабинета так и не вылез.

А потом уже я работала в бутике итальянской одежды; продавали мы несколько очень даже известных марок. Там прошла настоящую школу. Директором работал такой говорливый умник и зануда – Сахар Медович. А главным менеджером – молчаливая Гиена Уксусовна.

Медович обучал теории. «Вещи, – говорил, – должны казаться недоступными, а быть доступными. А продавщицы – казаться доступными, но быть недоступными».

И еще: «Отгадайте загадку: какая дама до могилы остается девушкой, даже если у нее дети есть? Зря кощунствуете; отгадка – продавщица».

А Гиена Уксусовна на каждую просьбу об отгуле или робкую претензию (почему обеденный перерыв всего полчаса?) отвечала: «Напишите письмо на адрес Фронта освобождения садовых гномов, там вам помогут», и запрещала нам улыбаться.

– Почему запрещала? Общее мнение, что в бутиках должны работать именно что улыбчивые продавщицы.

– То-то и дело, что общее мнение. Корректная улыбка, сопутствующая слову «здравствуйте» – и это все. Потом – открытое доброжелательное лицо и никаких улыбок. Ни в коем случае не шутить – смех в торговом зале так же недопустим, как в спальне. Всякому кажется, что смеются над ним. Запрет на тонкие улыбки при общении с клиентом – обязателен. Продавщицы, хихикающие друг с другом – вон из профессии!

Вообще же про бутики пишут чаще всего ужасные глупости – я не имею в виду, разумеется, специальные издания, которые профессионально занимаются фэшн-критикой.

Но если что-то бытовое – то исключительно в стиле «она работала в бутике в Бирюлево, пока ее парень не выкинул с работы». И все, главное, пишут об одном и том же: каждая продавщица мечтает выйти замуж за богатого покупателя. В дорогих магазинах продавщицы ведут себя так высокомерно, словно сами зарабатывают столько же, сколько их клиенты. Или: невозможно терпеть, когда навязчивый продавец ходит за тобой по пятам и дышит в затылок, как будто боится, что ты что-нибудь украдешь.

Или – тошнит от таких продавцов, которые хотят обслуживать только тех покупателей, которые «точно что-то купят». И уж обязательно – запретите продавщицам спрашивать «Могу ли я чем-нибудь вам помочь?»

– Но ведь действительно очень раздражает, когда продавщица тихо ходит за спиной и каждые пять минут спрашивает: «Могу ли я чем-нибудь вам помочь?»

– А вы знаете, что в девяноста случаях из ста нам отвечают одно и тоже – «Помогите деньгами»? И ничего, кушаем. А ходит продавщица за покупателем оттого, что показывает таким образом своим коллегам, что вы – ее клиент, чтобы продажу записали на нее. И подчеркнутое равнодушие к праздному зеваке будет только в том магазине, где работники живут на проценты с продаж. В магазине же, где продавцам платят стабильную зарплату, зеваку обслужат так же вежливо, как и постоянного клиента. Так что все, что вас раздражает в бутиках – это ошибки не продавцов, а менеджеров. Я никогда не работала ни в Третьяковском проезде, ни в Столешниковом переулке, я служу в заведениях, которые принадлежат, так скажем, к высшему сегменту среднего уровня, и видела такое количество глупых менеджеров, что уму непостижимо.

Чего от нас только не требовали! Один мой начальник считал, что любым способом нужно наладить с покупателем эмоциональный контакт. Создать интригу меж собой и клиентом. Но нельзя использовать флирт или откровенную лесть – это самый низкий уровень интриги. А вот нужно сделать так, чтобы покупатель тебе нахамил! И отреагировать на хамство с кротостью пешего голубя. И все – покупателя невольно охватит чувство вины, а вину он неосознанно захочет загладить покупкой.

Кстати, старший менеджер того же бутика вычитал в неведомо каком американском исследовании, что вероятность покупки кроссовок на 84 процента выше в магазине, наполненном цветочными ароматами. Какая тут закономерность? Не понять. Но с тех пор мы плавали в ландышах и незабудках. Во многих «приличных» магазинах на работу стараются брать более или менее обеспеченных девушек и еще дополнительно воспитывают в них «чувство собственного достоинства» – потому как считается, что и неласковость, и навязчивость – следствие плохого воспитания, зависти и нищебродского образа жизни. Целыми днями девушкам говорят: вы должны полюбить наши вещи. Это НАШИ вещи. Вы все про них знаете. Вы не продавщицы – вы фэшн-консультанты. Вы – знатоки моды. Вы – хранительницы сокровищ, бла-бла-бла. А потом удивляются, с чего это хранительницы с ленивым прищуром смотрят на скромно одетую покупательницу. Вообще скромно одетый покупатель – мощный мифологический герой всякого бутика. И мифы эти прекрасны – в каждом магазине тебе обязательно расскажут про сивовласую старушку в ветхом шушуне, которую охранник было отказывался пускать в магазин и которая скупила всю новую коллекцию Akira Isogawa. Или про женщину в драных штанах, которая оказалась Анной Винтурой в отпуске. Или про мужика в грязных джинсах, который утром первого января по всей Москве искал ювелирный бутик, где ему продадут бриллиантовые запонки за восемьдесят тысяч долларов. Это моление о чуде, фильм «Красотка» в русских снегах.

– Но, Лиза, между прочим, ситуацию вы описываете хрестоматийную, из учебника, из базового курса продаж: «Одна из типичных ошибок магазинов, начинающих работу в высшем сегменте, – определение продавцами статуса покупателя по одежде и внешнему виду». И там же задачка: «Вы приезжаете в офис к клиенту, и в кабинете вас1909 ждут два человека – один в костюме, в накрахмаленной рубашке и при галстуке, а второй – в джинсах и свитере. Кто из них начальник?»

– Ну да, да. Все знают, что на одежду смотреть нельзя, и все смотрят. Потому что джинсы и свитера тоже разные бывают, и опытная продавщица с точностью до евро назовет стоимость вещицы. Ну, а неопытная пусть верит в чудо. Но все равно, если подсчитать, кто кого больше обижает – продавцы покупателей или покупатели продавцов, мы окажемся в минусе. Нас обижают чаще. Самая гибель – это, конечно, вот какая тема: девушка и размер.

Приходит красавица и меряет десять пар штанов 28-го размера. У нее – классический тридцать второй. Естественно, штаны малы, но она с диким кряхтеньем их застегивает, и потом долго себя рассматривает.

Всякий раз мне говорит:

– Нет, не подошли! Крой неудачный – жмут в бедрах.

Вожусь с ней два часа. Конечно, хочу, чтобы она что-то купила: ведь видно, что и штаны ей нужны, и деньги есть, и только одна заминка – мозгошмыг насчет размера. Ну, не выдерживаю, говорю со всей аккуратностью:

– Позвольте, принесу такие же штанишки на один крошечный размерчик больше?

Ну и, естественно – не хотите ли, мусью, нашу русскую кутью:

– Вы меня плохо слышите? Я ношу 28-й размер, а ваши штаны плохо скроены. Вам понятно?

А потом садится на кушетку и полчаса беседует по телефону – жалуется на магазины и продавцов: «Обегала весь Столешник, только на хамство нарвалась». При этом, повторюсь, в Столешниковом переулке я никогда не работала. То есть сидит, врет, а нас как будто тут и нету. Да, вот еще беда – концепция «cost per wear». Кто ж ее придумал на нашу голову? Я вам сейчас попробую объяснить, что это такое: это когда высчитывается стоимость каждого отдельного ношения предмета одежды.

– Отдельного ношения, Лиза?

– А как еще по-русски сказать – поноски? Короче – висит жакет за тысячу евро. Ты объясняешь покупательнице, что перед ней жакет такого высокого качества, что его можно будет с удовольствием надеть сто раз. Следственно, цена одного ношения – десять евро. А рядом висит почти такой же жакет за триста евро, но его можно будет надеть – ну, раз двадцать, и стоимость одного ношения равна пятнадцати евро. Значит, по концепции «cost per wear» трехсотевровый жакет дороже тысячееврового. Понятно?

– Не особенно.

– Вот и покупательницам моим не особенно. Недавно одна дама слушала меня, слушала, а потом и говорит:

– Да вы что, голубушка, спросонья? Я и шубу-то свою сто раз не надену.

– А вот если бы вы, Лиза, потратили свое время на более скромную покупательницу, она б вас не обидела.

– А более скромная покупательница и жакет за триста евро наденет больше пятнадцати раз, так что вся арифметика к черту летит. Но за эти прелести отдельное спасибо нужно сказать нашему любимому менеджменту. Тут, может быть, клиент не слишком и виноват: сами на рожон лезем. Но зато как же мы боимся покупательниц, которые стресс заедают шопингом! Убили бы, убили всех негодяев-психоаналитиков, гораздых присоветовать даме снимать нервные нагрузки в магазине. Проблемы в семье? Успокойтесь, прошвырнитесь по бутикам, купите себя что-нибудь случайное, внезапное, необязательное, чего не купили бы в другое время. Потратьте деньги на себя! Удавить горе-советчика, только и всего. Приходит такая дама в магазин, и начинается техасская резня бензопилой. Товар – залежалый и зависелый. Платья с талией под сиськами перестали носить сезон назад, а ей нагло врут, что в магазине новая коллекция. Сумки – с Черкизовского рынка. Продавщицы – дуры. Дерзкие насмешницы. Вот эта беленькая должна быть немедленно уволена. Где менеджер зала? И, между прочим, если покупательница – постоянная клиентка, мы стоим и молчим. А менеджер бегает и утешает. Бывает, что и говорит нашей «беленькой» – вы, мол-де, милочка, уволены. Покиньте зал! Смотришь, покупательница и успокоилась. А «беленькая» просто-напросто – самая красивая девушка в магазине. Ее так увольняют по два раза в месяц. Потом она от этих постоянных клиенток в подсобке прячется. Тут уж невольно догадаешься, какие именно у наших покупательниц «нелады в семье».

– Лиза, а ведь вы же не любите покупательниц…

– А вы любите продавщиц?

– Я их пока не понимаю. Например, точно ли всякая продавщица хочет выйти замуж за богатого покупателя?

– Я бы сказала так – каждая продавщица хочет выйти замуж. Почему бы и не за покупателя? Прекрасно, если он будет богатым.