Текст книги "Правофланговые Комсомола"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 42 страниц)

Виктор ТАЛАЛИХИН

21 час 45 минут. Сегодня, как и всегда, выстраивается первая эскадрилья на вечернюю поверку. Старшина подразделения оглядывает сосредоточенные лица и берет в руки книгу личного состава.

– Герой Советского Союза младший лейтенант Талалихин Виктор Васильевич, – говорит он.

– Герой Советского Союза младший лейтенант Талалихин пал смертью храбрых в бою за свободу и независимость нашей Родины. – Голос юноши, стоящего на правом фланге, вздрагивает от волнения, звенит в тишине, как натянутая струна.

И так изо дня в день, из года в год. 7 августа 1941 года шагнул Талалихин навстречу подвигу, а 27 октября шагнул в бессмертие, чтобы потом навечно остаться в списках родного полка и вместе с теми, ради счастья и жизни которых он погиб, опешить в любую погоду к самолетам, осваивать новейшие сверхзвуковые истребители, взмывать на них, оставляя за собой огненный след, а потом с земли смотреть и смотреть в такое родное, зовущее небо, как смотрел он перед последним своим вылетом, как смотрел в тот день, когда восемнадцатилетним курсантом аэроклуба в первый раз поднялся в воздух на стареньком По-2, как смотрел до этого, запрокинув голову с выгоревшими на солнце мальчишескими вихрами…

…Виктору часто снилось небо. Он мечтал о нем на Уроках в школе, во время игр с товарищами. Он и братьев заразил этим своим увлечением, и часто они втроем строгали, пилили, клеили.

Василий Иванович Талалихин только руками разводил, глядя на парашюты, планеры, самолетики, выходящие из-под рук его сыновей.

Башковитые у нас ребята, мать, – довольно покашливая, не раз говорил он Вере Ивановне. – Глядишь, и Действительно полетят когда-нибудь.

– Им еще расти и расти, – задумчиво отвечала Вера Ивановна.

Но годы летели быстро. В 1933 году семья Талалихиных переехала в Москву. Василий Иванович стал работать на мясокомбинате. Туда же скоро пришел и Виктор: он начал учиться в ФЗУ.

Учеба, комсомол, драмкружок – все это заполнило жизнь Виктора. Он и здесь стал любимцем, с ним советовались, к нему обращались за помощью.

А однажды, когда Виктор пришел после работы домой, старший брат, сияя, протянул ему повестку. Александра призывали в армию.

– В авиацию буду проситься, как тогда решили, – сказал он.

У Виктора зарумянилось лицо: он и завидовал брату, и гордился им.

– Летай по-чкаловски, – помолчав, серьезно сказал он. И добавил тихо: – Я только об этом и мечтаю.

Очень скоро призвали в армию и второго брата – Николая. Он стал морским летчиком. Теперь мать, поглядывая на присланные сыновьями фотографии, не сомневалась, сердцем чуяла, что пойдет в авиацию и Виктор.

Но это случилось гораздо раньше, чем она думала, – комсомольская организация мясокомбината дала Виктору Талалихину путевку в аэроклуб. Для юноши это была путевка в небо, в новую, волнующую жизнь…

Учеба и тренировка, тренировка и учеба. Книги, схемы, чертежи, снова книги. И вот наконец наступил долгожданный момент.

В тот вечер Виктор долго ходил по городу и с новым чувством всматривался в лица москвичей, оглядывал улицы и площади. Вот Абельмановка, по которой столько раз ходил он с братьями и ребятами с мясокомбината. Вот Крестьянская застава с ее разноголосым гомоном трамваев и машин и задумчивыми старыми улочками. Вот набережная Москвы-реки с ее прохладным гранитом парапетов и гулкими ночными мостами.

Не знал Виктор, что потом, взлетая в черное московское небо и в упор расстреливая фашистские самолеты, вспомнит он до мельчайших подробностей родной город, вспомнит и улицу возле Абельмановской заставы, но которой бродил он задумчиво, не зная, что придет время, когда сменят на ее домах таблички с названием и будет она называться улицей Виктора Талалихина…

Ничего этого не знал Виктор и только жадно глядел по сторонам, думая о сбывающейся своей мечте, о летной школе. Но вскоре и это уже было позади.

…Декабрь 1939 года. Сумрачно-свинцовое небо над Карельским перешейком. Яростно дуют ледяные ветры, перехватывают дыхание, выбивают слезы из глаз. Нашу границу перешли белофинны.

– Товарищи летчики, мы с вами стоим на защите Родины. От нашего с вами мастерства и выдержки зависит многое…

Виктор Талалихин, слушая эти слова капитана Королева, почему-то особенно волновался. Всего год прослужил он в авиационном полку после окончания летной школы. И вот уже Родина доверяет ему, необстрелянному новичку, свой покой! Какое это счастье для него и какая ответственность! Но он постарается, все силы приложит и докажет товарищам и командирам, что не зря его учили, не зря верили в него.

Звенит от мороза воздух. Группа советских истребителей поднимается для выполнения боевого задания. Во главе ее – капитан Королев.

Уже через несколько минут ведущий группы заметил самолеты противника. Их намного больше.

– Набрать высоту для атаки, – приказал Королев.

Истребители стали занимать исходные позиции. Противник не заметил этого маневра и был ошарашен, когда сверху, сзади и сбоку обрушился на него стремительный удар.

Внутри у Виктора все пело, когда он увидел, как, оставляя за собой дымный черный хвост, падает вниз вражеский самолет, прошитый его, Виктора, очередью. Вскоре товарищи Талалихина сбили еще два самолета.

Первый бой навсегда остался в его памяти, как навсегда остался в памяти у Королева тот бой, когда Виктор Талалихин спас его, отведя на себя вражеский огонь, а потом хлесткой очередью заставил замолчать крупнокалиберный пулемет врага.

Когда после этого боя Талалихин вслед за невредимым командиром приземлился на аэродроме, тросы на его самолете были перебиты, фюзеляж и плоскости изрешечены осколками снарядов и пулями…

Пятьдесят боевых вылетов, несколько уничтоженных самолетов врага, орден Красной Звезды – таков итог боев с. белофиннами комсомольца Виктора Талалихина.

…И в этот день солнце поднялось яркое, словно праздничное.

– Ну и жарит! – Виктор даже головой покрутил, высунувшись из окошка. Он умылся, стряхнул со светлых волос капли студеной воды, присел к столу. Значит, сегодня воскресенье, 22 июня. Что сегодня надо успеть сделать? Во-первых, поговорить с членами комсомольского бюро, ведь не иначе как во вторник будет собрание по вопросу овладения комсомольцами новой техникой, а ему поручили выступать с докладом. Кое-что он уже набросал, надо будет показать ребятам. Потом – на реку! Ухнуть в студеную воду, наплаваться, а потом на спортплощадку, в волейбол постучать. Вечером же домой, в Москву. Там ждут его мать, отец и… невеста.

В часть он вернулся, когда солнце стояло уже высоко. Юный, сильный, радостный, он распахнул дверь казармы и остановился на пороге.

– Война! – услышал он.

Совсем недавно, весной, Виктор с отличием закончил краткосрочные курсы командиров звеньев, получил назначение во вновь формируемый истребительный авиационный полк, и первым, кто встретил его в полку, был майор Королев. Сияющий, радостный, он даже расцеловал тогда Виктора. И вот сейчас Королев смотрит в глаза ему, младшему лейтенанту Талалихину, и тихо, несколько задумчиво говорит:

– Кончились мирные дни, Виктор.

22 июля. В эту ночь авиационный полк, в котором служил Виктор Талалихин, впервые встретил врага в московском небе. Это была ночь, полная грохота разрывов, слепящих щупалец прожекторов и мертвенно-бледного света ракет.

Пройдя Вязьму, Ржев и Юхнов, самолеты противника вступили в зону действия противовоздушных средств. А навстречу им в черноту ночи уже взмыла первая девятка летчиков-перехватчиков, за ней вторая, третья…

22 фашистских самолета было сбито в ту ночь. Массированный налет врага на Москву не удался. К городу прорвались только одиночки.

После той ночи летчики полка Королева не знали покоя – бои шли один за другим. И каждый становился для них школой мужества, мастерства, верности солдатскому долгу и товариществу.

Часто после боев Виктор Талалихин собирал летчиков своего звена, разбирал действия в воздухе каждого, учил на опыте. «Главное в бою – внезапность. Потом – настойчивость в преследовании противника, причем с Учетом обстановки. И следи, чтобы в хвост твоего самолета не пристроился враг. Третье – бить врага надо в упор, наверняка, с коротких дистанций. Итак, начинай бой сам и кончай сам – пригвозди фашиста к земле, сориентируйся и возвращайся на свой аэродром».

Сам Виктор за это короткое время, следуя своим законам, сбил шесть фашистских самолетов и не раз спасал товарищам жизнь в бою.

Еще с финских боев Талалихин знал, что война – это горе и смерть. Он видел, как гибли товарищи. Но горе тогда обходило их семью. А сейчас оно лежало перед ним в виде листка из школьной тетрадки в клеточку с торопливыми короткими словами: «Приезжай, Витя. Коля наш погиб».

Виктор идет по Москве и не узнает ее. Кресты бумажных полосок на туманных, в разводах окнах: слепые, в потеках извести и краски, витрины; пятнистые от маскировки стены зданий.

А дома уже ждали его. Отец, сутуля усталые плечи, затих у окна. Мать, постаревшая, вскинулась, когда стукнула входная дверь. Бросилась к сыну, припала к груди, замерла. Потом захлебнулась в рыданиях:

– Нет больше нашего Коленьки… Нету его, родненького…

У Виктора сошлись на переносице брови. Он сказал тихо, но твердо:

– Сейчас не о себе думать надо, а обо всем народе. Горд буду, если погибну, как Коля.

…Теплая, ласковая августовская ночь. Тихо. Лунно. Виктор, сидя в кабине своего самолета, укрытого на опушке леса, вслушивается в ночные звуки. Неожиданно всплывают в памяти строки:

 
Прозрачно небо. Звезды блещут.
Своей дремоты превозмочь
Не хочет воздух…
 

Это Пушкин. Как хорошо сказал. Наверно, вот в токую же августовскую ночь родились у него эти строки.

Да, прекрасны ночи в России. Они всюду прекрасны, когда царят мир и счастье. Были прекрасны, пока не пришел враг. Сейчас Родина в опасности, и он, и миллионы его, Виктора, сверстников встали на ее защиту. Ты погибнешь, проклятый враг, и диким бурьяном и чертополохом зарастут те места, где ступал твой сапог…

И вдруг глухие выстрелы зениток всколыхнули воздух. Горизонт озарился мерцающим белым светом, словно кто-то сильной рукой рванул черную штору ночи, и вот там, на горизонте, уже настал день, а здесь осталась ночь. Но это не день начался – это загорелись осветительные бомбы, которые вот уже сколько ночей подряд сбрасывают фашисты над подмосковными деревнями и лесами.

Задвигались по небу беспокойные лучи прожекторов, тщательно прощупывая каждый метр звездного ковра.

Летчики ждали приказа. Кто же полетит первым? Об этом думал каждый, и каждому хотелось, чтобы первым полетел именно он. Но полетел младший лейтенант Талалихин.

Взмыл в воздух И-16 и, стремительно набирая высоту, направился к цели.

…Высота 4500 метров. Виктор весь сосредоточенность и внимание. А вот и тот, кого он ищет, – двухмоторный бомбардировщик «Хейнкель-111» крадется под прикрытием ночи к Москве.

Виктор закусил губу. Его самолет быстро пошел на сближение с врагом, зашел ему в хвост.

«Все, отлетался». Виктор нажал на гашетку пулемета и дал очередь. Правый мотор «хейнкеля» загорелся. Но враг был только ранен. Он не пошел камнем вниз, а прибавил скорость и стал уходить.

Талалихин сделал разворот и снова обжег врага пулеметной очередью. Тот заметался из стороны в сторону, потом резко развернулся, изменил курс и пошел на снижение, стремясь уйти.

Но истребитель неотступно преследовал врага. Высота уже 2500 метров. Талалихин дал несколько прицельных очередей, потом подошел ближе и начал расстреливать врага в упор. Он ощущал к этому самолету физическую ненависть и отвращение, он хотел уничтожить его во что бы то ни стало, как уничтожают извивающуюся в предсмертных судорогах ядовитую змею.

И только тут «хейнкель» открыл огонь. Но маленький И-16 не отставал от него, и его пулеметные очереди стали, пожалуй, еще неистовее, еще неотвратимее.

Лоб у Виктора стал влажным. Вот сейчас еще раз ударит очередь по металлическому туловищу врага, и наступит конец. Сейчас. Но… пулемет молчал. Кончились патроны.

И тут Виктор решил: надо идти на таран. Это последнее, единственное, что он может сделать. «Их четверо, я один. За мою одну жизнь они отдадут четыре».

Талалихин пристроился в хвост бомбардировщику, И тут блеснула вспышка, что-то обожгло правую руку. ранен. Ну и пусть ранен. Это не помешает. И он рубанул винтом по хвосту вражеского бомбардировщика.

Мгновение – и враг рухнул вниз. Виктор отстегнул ремни и перевалился через борт самолета.

А через несколько дней после того сообщил своему брату со счастливой застенчивостью: «Ты уже, возможно, знаешь, что на подступах к Москве мне ночью удалось сбить вражеский самолет. Советское правительство высоко оценило мою работу: мне присвоено звание Героя Советского Союза. Это большая честь. Мне как-то даже не верится. Ну что я такого особенного сделал? Не сомневаюсь, что и ты сделал бы то же самое…»

А спустя еще несколько дней в ответ на поздравительное письмо московских областного и городского комитетов ВЛКСМ Виктор писал: «…Обещаю всегда смело и храбро, не щадя крови и самой жизни своей, бить фашистских стервятников». И он готов был отдать свою жизнь, не задумываясь, отдать ради тех, кого он защищал. Иначе он и не представлял себе свою жизнь сейчас.

Он так и писал в заявлении в партийную организацию о приеме его в ряды Коммунистической партии. Так и говорил на первом антифашистском митинге советской молодежи осенью 1941 года.

Юный, стройный, стоял он тогда на трибуне Колонного зала Дома союзов. Он говорил о мужестве и бесстрашии своих товарищей – летчиков, о любви их к жизни.

– Мы не боимся смерти, но мы не хотим погибать. Мы хотим уничтожить врага, а самим остаться в живых, чтобы бить его, бить до победного конца.

Мои молодые фронтовые друзья!..

Каждый на своем посту – громи своей работой врага!

Каждый на своем посту – учись разить врага в самое сердце!

Поднимайся, молодежь! Не отдадим фашистским бандитам своей юности!

Да, советские летчики не отдавали врагу своей юности, они, побеждая в сражениях, гибли юными, чтобы такими вечно остаться в памяти друзей, в памяти всего народа.

Она вся лучилась радостью, эта молодая жизнерадостная женщина. Летчики открыто любовались ее сияющими глазами, легкой походкой и вспоминали своих любимых подруг, таких же нежных и радостных в счастье, твердых в минуту испытания, как Валя – жена летчика Даниленко. Еще больше все обрадовались, когда узнали, что Валя привезла подарки от семей летчиков, эвакуированных в город Переславль-Залесский.

– Что ж, товарищ Даниленко, – сказал майор Королев, – от дежурства я вас сегодня освобождаю.

Со счастливого лица Даниленко сошла улыбка:

– Прошу вас не делать для меня никаких скидок, – твердо сказал он. – Нарушать порядок, установленный в части, я не буду. А Валя… поймет меня.

Даниленко заступил на дежурство и по первой же тревоге ушел в небо.

Валя, сжав кулачки, смотрела, как взмывает его самолет. Она не знала, что видит мужа в последний раз, что это их прощание. Никто этого не знал. Никому и думать об этом не хотелось – слишком бы невероятным, чудовищным это было… Но это случилось. Самолет Даниленко на аэродром не вернулся. Он преследовал врага и был сбит.

В тот вечер Виктор не мог уснуть – Даниленко, как живой, стоял перед глазами. Потом всплыло белое, без единой кровинки лицо Вали…

Виктор рванул воротник рубахи, сел на постели, достал дневник. Нашел последнюю свою запись. Перечитал: «В глубине моих чувств отражались, как дикий кошмар, взрывы немецких бомб, плач раненых детей, стоны стариков, девушек и юношей. Мне казалось, я видел, как маленькие дети простирали свои крохотные ручонки, взывая к нам, летчикам – защитникам Москвы, о помощи, о спасении их жизней, о спасении жизни их отцов, матерей.

Я вспомнил рассказы моей матери о брате Павле, которого утопили в Волге белогвардейцы в годы гражданской войны. Я вспомнил о самоотверженной борьбе комсомольцев – героев произведения Н. Островского «Как закалялась сталь» с оккупантами и белогвардейцами. Мне так и хочется сказать: «На меня надейтесь, я не подведу». В моем сознании возникла гордая мысль о том, что я являюсь воспитанником Коммунистической партии, Ленинского комсомола, что на мою долю выпала сложная и почетная задача – защищать столицу любимой Родини от фашистских варваров».

Виктор вспомнил, что это он записал в ночь перед тараном. А сейчас он напишет, что клянется мстить врагам и за Даниленко, и за всех юных и смелых, кто пал от рук коварного врага. Он взял ручку. Подумал. Отложил ее. Закрыл дневник. Нет, он напишет завтра, когда дернется с полетов, когда ему будет о чем писать.

На следующий день девять советских истребителей во главе с командиром полка Королевым поднялись в небо для «свободной охоты». Среди них был и Виктор Талалихин.

Самолеты шли двумя группами – ударной и прикрывающей. Погода была самой подходящей – местами облачность опускалась до 100 метров.

Наконец невдалеке от линии фронта командир заметил шесть самолетов противника. Они методически, летая друг за другом, сбрасывали бомбы на наши боевые порядки.

Самсонов и Талалихин набрали высоту, скрылись в густых, белых, как горы хлопка, облаках. Остальные истребители начали сближаться с противником.

Фашисты не ожидали атаки. Строй их рассыпался. И в это время молнией обрушился Талалихин на один из «юнкерсов». Несколько очередей – и враг рухнул вниз. В том же бою товарищи Виктора уничтожили еще два вражеских самолета.

Виктор возвращался на свой аэродром удовлетворенным. Они хорошо отомстили за Даниленко. А вообще, хорошо бы сделать Даниленко памятник, у подножия положить не цветы, а груду обгоревших обломков сбитых фашистских самолетов.

Вечером прибывший в часть генерал-лейтенант передал личному составу благодарность командующего за успешное проведение боевой операции. Все летчики, сбившие самолеты, были представлены к награде.

…Утро 27 октября выдалось пасмурным. «Вот-вот Дождь брызнет», – думал Виктор, направляясь к самолету. Он не любил небо таким безликим, серым. Он любил, когда оно распахивалось над ним бездонным ярко-голубым манящим куполом или когда звезды доверчиво смотрели с него, глубокого, темно-синего, бархатного. И Виктор был убежден, что у неба свой запах. А вот такое, серое, пасмурное, нет, не любил он такого неба…

Два МиГ-3 и четыре И-16 ушли в небо. Ушли под командованием Виктора Талалихина. Задание было – Прикрыть свои войска в районе подмосковной деревушки Раменки.

Облака прижимали летчиков к земле. Видимость была плохая. Уже над самой Каменкой заметили шесть «месершмиттов». Что же, шесть на шесть.

– Действовать по звеньям! – приказал Талалихин. Он ринулся в бой первым. И скоро рухнул вниз сбитый им «мессершмитт».

– Не ушел, подлец. Отлетался над нашей землей. _ Эти: слова Виктора услышали на командном пункте.

Это были последние слова героя. Три «мессершмитта», пропоров облака, вынырнули около его самолета и открыли огонь. Виктор сбил еще одного фашистского аса. И тут пуля попала ему в голову. Истребитель нагнул крылья и стремительно пошел к. земле.

И земля приняла его – того, кто до последнего дыхания защищал ее.

…21 час 45 минут. Как всегда, выстраивается первая эскадрилья на вечернюю поверку.

– Герой Советского Союза младший лейтенант Талалихин Виктор Васильевич, – говорит старшина.

– Герой Советского Союза младший лейтенант Талалихин пал смертью храбрых в бою за свободу и независимость нашей Родины, – отвечает правофланговый, и вздрагивает от волнения его голос, звенит, как натянутая струна.

Григорий ГЛАДКИХ

Зоя КОСМОДЕМЬЯНСКАЯ

Вечером 26 ноября 1941 года на передовой стало вдруг тихо, и эта неожиданная тишина словно бы оглушила бойцов. Почти два месяца непрерывно, днем и ночью, грохотало сражение, фашисты старались прорваться, раздробить наш фронт, теснили наши войска. Так было от Вязьмы до подмосковных полей, до Звенигорода, Кубинки, Наро-Фоминска. А в этот вечер как отрезало: разом прекратили огонь вражеские орудия, минометы, пулеметы, лишь изредка срывались короткие автоматные очереди. За всю ночь – ни одной атаки. На следующий день – тоже.

Творилось что-то странное, непонятное. Повсюду на подступах к столице продолжалась упорная битва, решался дальнейший ход войны, решалась в конечном счете судьба нашего государства, а на прямой дороге к Москве с запада, где у противника имелось особенно много сил, было тихо.

Нет, не облегчение, а беспокойство, нарастающее напряжение испытывали в эти часы и дни бойцы и командиры 5-й армии, оборонявшие Можайское направление. И особенно, конечно, тревожился опытный генерал – командарм Л.А. Говоров, Уж он-то знал, что противник еще не выдохся, что у гитлеровцев есть резервы, в том числе танковые части, способные нанести сильный удар. Так почему же затишье, что задумал коварный враг? Отдыхает, набирается сил перед новым броском? Перегруппировывает войска на другой участок, чтобы атаковать там, где наши позиции слабее? Или еще что?

Главное теперь – выяснить намерения гитлеровцев. Генерал Говоров приказал вести разведку непрерывно, всеми средствами, использовать не только войсковых разведчиков, но и партизан, диверсионные группы. Однако таковых было немного. Верейские партизаны действовали южнее, можайские – значительно западнее.

Говоров потребовал собирать любые, хотя бы косвенные, сведения о фашистах. Где танковые части? Куда отошла с передовой пехота? Где концентрируются склады? На каких дорогах интенсивное движение? Среди других мероприятий было предусмотрено и такое: разведчикам, партизанам, диверсантам в ночь на двадцать восьмое и в ночь на двадцать девятое ноября учинить пожары в деревнях, в населенных пунктах, где располагаются гитлеровцы. С десяти вечера до полуночи. Наша авиация засечет объекты. Это поможет уточнить дислокацию войск противника.

Такой приказ получил и комсомольский отряд Бориса Крайнова, действовавший в тылу гитлеровцев как раз в том лесистом районе, который особенно интересовал сейчас штаб 5-й армии. Вернее даже не приказ, а просьба была передана Крайнову. Ведь отряд уже выполнил поставленную перед ним задачу, понес при этом потери. Уцелевшие девушки и юноши были переутомлены, обморожены. В оттепель размокли, а потом развалились валенки. Не осталось продуктов, взрывчатки. На исходе боеприпасы. Комсомольцы имели полное право перейти линию фронта, вернуться к своим, на отдых, и никто не упрекнул бы их. Но они получили приказ-просьбу остаться во вражеском тылу еще на несколько суток. И они остались.

Командир отряда Крайнов имел твердое правило: никого из девушек, кроме опытной и осторожной Веры Волошиной, на самые рискованные задания не посылать. У девушек свои обязанности: разведка, дозор, боевое охранение, разбрасывание на дорогах «колючек». Но теперь придется использовать всех. Иначе ничего не получится, людей мало.

В лагере с больным товарищем останутся двое, в том числе Зоя Космодемьянская. Возникнет угроза – помогут больному перебраться в другое место, на запасной сборный пункт. Большая часть отряда отправится в деревню Якшино. Много часов наблюдали за этой деревней разведчики. Там, безусловно, расположен вражеский штаб и, судя по обилию легковых машин, не меньше, чем штаб дивизии. В Якшино надо устроить пожар поярче, заметней. Если получится, забросать гранатами штабной дом или узел связи. А на следующую ночь эта же группа подожжет постройки в совхозе Головково. И, если успеет, в деревне Крюково.

Еще двое бойцов пойдут в Юматово. Кроме того, остается на западе деревня Петрищево. Место глухое, в стороне от большака, фашисты чувствуют себя спокойно. От лагеря эта деревня далековато, шагать надо по бездорожью, по незнакомой местности. Там труднее всего. Туда Крайнов решил идти сам с таким расчетом, чтобы до полуночи поджечь деревню, а к рассвету быть в лагере. Вообще это нарушение элементарных правил. Опасно действовать в одиночку. Мало ли что может случиться: ногу подвернул, а помочь некому. И отряд без руководства оставлять нельзя, тем более когда он разделился на несколько групп. Однако придется рискнуть.

Узнав об этом, Космодемьянская резко возразила командиру. Она стояла перед ним в распахнутом пальто, со следами сажи от костра на длинной девчоночьей шее:

– Ты пойдешь, а мы, две здоровые тетери, будем возле больного сидеть?

– Так надежней.

– Какая тут надежность нужна? Костер погасят, притихнут на ночь. А на задание минимум двое должны идти, ты сам сколько раз повторял это… Возьми меня с собой.

– Не могу.

– А я сидеть сложа руки не могу, когда все при деле. Понимаешь? Возьми… Ну пожалуйста!

– Пусть идет, – прохрипел из шалаша больной.

– А ты как?

– Перекантуюсь!

– Нет уж, одного человека я при тебе оставлю, – решительно произнес Крайнов. И Космодемьянской: – Собирайся.

И вот они в походе. От свежевыпавшего снега в лесу торжественно, чисто, светло. А может, легко и приятно Зое было потому, что впереди двигался сосредоточенный, спокойный Борис. Они вдвоем в заснеженном просторе… Об этом Зоя старалась не думать, но все равно думалось само собой и сказывалось на ее состоянии. Когда рядом Крайнов, ей всегда хорошо…

Пока девушка и ее командир, ступая след в след, идут в далекое Петрищево, давайте проследим тот не очень-то долгий жизненный путь, который привел Зою сюда, в подмосковный лес, в боевой комсомольский отряд, в который отбирали лишь самых надежных.

Родилась Зоя в осенний погожий день 13 сентября 1923 года в живописном селе Осиновые Гаи, что в Тамбовской области. Мама, Любовь Тимофеевна, учительствовала в местной школе. И отец, Анатолий Петрович, тоже учителем был, заведуя к тому же избой-читальней. Но про Осиновые Гаи мало что помнит Зоя. Добрые руки бабушки, просторный луг, чудесный запах свежего сена, вкус деревенского хлеба, парного молока. Потом сибирское село Шиткино, неподалеку от города Канска, долгие зимние вечера, когда отец брал Зою и Шуру к себе на колени, рассказывал сказки. Знал он их очень много: и про Ивана-царевича, и про Аленушку, и про Кузьму Скоробогатова. Но это было давным-давно, подернулось дымкой забвения. А вот все, что связано с Москвой, куда переехала семья, до самых мелких подробностей бережет память. Ну, хотя бы тот день, когда впервые отправилась в школу. Шли втроем: мама, Шура и Зоя. Солнечное, теплое было утро. С деревьев Тимирязевского парка падали желтые листья, медленно кружились, опускаясь на землю.

Потом самое тяжелое – смерть отца. Случилось это зимой. Всей семьей собрались они в цирк. Зоя спешила домой радостная – впереди столько интересного. Но радость ее сразу угасла, когда увидела бледное лицо отца, лежавшего на кровати.

«Я неважно себя чувствую, – сказал он. – Но это пройдет. А в цирк вам придется без меня…» – «Мы без тебя не пойдем», – сказала Зоя.

На следующий день отцу стало совсем плохо. Он едва мог говорить. Зоя сбегала за врачом. «Нужна операция. Немедленно», – сказал доктор. Отца отвезли в больницу. Оттуда он не вернулся…

Неожиданно и круто изменилась жизнь. Не было рядом умного друга. Горько, ох как горько было Зое! Но приходилось сдерживать свои слезы, приходилось скрывать свою боль, чтобы не расстраивать маму, которой и без того приходилось очень трудно. Усталая возвращалась она с работы, и Зоя старалась хоть немного отвлечь ее от тяжелых мыслей, занять разговором.

Только по ночам, уткнувшись в подушку, плакала Зоя беззвучно, вздрагивая всем телом.

Мама работала теперь в двух школах и дома бывала мало. Все домашние заботы легли на плечи Зои. Она кормила брата, убирала комнату, топила печь. Много хлопот было с Шурой, то порвет чулок, то урок не выучит – за ним надо было смотреть и смотреть. Впрочем, Шура понимал, как трудно приходится Зое, и, несмотря на свое мальчишеское самолюбие, подчинялся сестре почти беспрекословно.

Детские шалости, забавы, интересовавшие девочек, не занимали теперь Зою. У нее были важные, серьезные дела, переносившие ее в другой, «взрослый» мир. В школе многие стали считать Зою замкнутой.

Как бы ни была занята девушка, сколько бы ни было у нее хлопот, она всегда находила время для любимого своего занятия – чтения. «Овода» читала Зоя ночью, прикрыв газетой настольную лампу, чтобы свет не мешал маме. Часто потом думала об этой книге, вспоминала Овода в трудные минуты… А Чернышевский? Гражданская казнь, двадцать лет каторги и ссылки не сломили его волю. Он был настоящим революционером. Зое хотелось быть такой же твердой и непреклонной, каким был Чернышевский.

И вот торжественный день вступления в комсомол. Секретарь райкома комсомола, молодой человек с хорошей, веселой улыбкой, спросил: «А что самое важное в Уставе, как по-твоему?» – «Самое главное: комсомолец должен быть готовым отдать Родине все свои силы, а если нужно – и жизнь».

Ответ этот соответствовал и приподнятому душевному состоянию Зои, и важности происходившего. Она даже была несколько ошеломлена и разочарована, когда секретарь райкома перевел вдруг разговор на самые обычные, будничные дела, заговорил об учебе, о выполнении комсомольских поручений.

«Это же само собой разумеется!» – удивленно заметила Зоя. «Вот и хорошо, – улыбнулся секретарь райкома. – И никогда не забывай об этом. Ведь все большие важные дела складываются из малых, незаметных на первый взгляд дел».

Правильно сказал секретарь – это она поняла позже.

Весной в санатории «Сокольники» она познакомилась с замечательным человеком, писателем Гайдаром, книги которого очень любила. Вместе играли в снежки, строили снежную крепость, много разговаривали. А когда прощались, Гайдар подарил девушке свою новую книгу о Двух веселых мальчишках – Чуке и Геке. На титульном листе было написано: «Что такое счастье – это каждый понимал по-своему. Но все вместе люди знали и помнили, что надо честно жить, много трудиться и крепко любить и беречь эту огромную счастливую землю, которая зовется Советской страной».

Слова были взяты из текста книги.

Пройдет совсем немного времени, и оба они, и Гайдар и Зоя, окажутся лицом к лицу с заклятым врагом. И он и она настойчиво будут проситься в бой, на самую передовую линию.

Вскоре после начала войны Зоя обратилась в райком комсомола. Там таких желающих, как она, было полно. На столах кипы заявлений. Просьба одна – пошлите на фронт.

– Ничего не можем, – сказали Зое. – Кончай десятый класс.

– А куда еще обратиться?

– Попробуй в горком комсомола.

Зоя пошла, записалась на прием. Ожидая, когда ее вызовут, сидела в коридоре. Тут тоже посетителей хоть пруд пруди.

– Космодемьянская! – услышала она наконец. После сумрачного коридора кабинет показался ей очень светлым. Белые шторы на окнах подняты. На стене – большая карта.