Текст книги "Мю Цефея. Цена эксперимента"

Автор книги: авторов Коллектив

Соавторы: Александр Сивинских,Александра Давыдова,Максим Тихомиров,Мария Гинзбург,Сергей Беляков,Сергей Королев,Олег Титов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

Влад мотнул головой в нетерпении.

– Раду глуп, как драконыш, что недавно покинул яйцо, – хмыкнул он по-взрослому важно, – и боится стригоев. А вот я их совсем не боюсь! И если найду такую могилу – скажу дракону, чтобы сжег ее до черного пепла вместе с белоглазым стригоем, с его волосами противного богу оттенка. Отец похвалит меня… Расскажи! – Он дернул няньку за толстый холщовый рукав.

Она улыбнулась лукавой драконьей улыбкой. На краткий миг Владу помстилось зеленое дымкое марево над ее головой. Он моргнул, и виденье развеялось.

– Пройдись вдоль кладбища в полночь, держа в поводу черную лошадь, – понизив голос, шепнула она, опасливо покосившись на плотно закрытую дверь. – Перед могилой стригоя лошадь упрется копытами, встанет и будет жалостно ржать, будто дьявол ее за ушами щекочет. Откроешь могилу – а нежить там будто живехонькая, румяна щеками лежит, губы красные, в крови христианской измазаны… ка-ак плюнет в тебя этой самою кровью! – Глаза няньки возбужденно расширились. – Да ка-ак зарычит! Но ты не пугайся – бери осиновый кол и…

Ветер пригоршней бросил в окно голоса и жалостно-тонкое – будто дьявол за ушами щекочет! – лошадиное ржание. В дымкой, наплывающей хмари Влад отчетливо разглядел – всадников, наводнивших собою широкий, гулко-каменный двор, и полотнище знамени – ворон, держащий клювом кольцо – над роскошною шапкой того, кто ехал навстречу отцу его. И рыжие, на ветру полыхнувшие волосы – снявшего шапку.

Влад рванулся к дверям.

– Спиридуш непоседливый… горе мое… куда ж ты опять подался… – нагнало у порога бессильное нянькино, – не одетый совсем… просквозит…

Влад кубарем скатился по лестнице. «Предупредить бы отца, что за гости к нему на ночь глядя пожаловали, – молнией пронеслось в голове, – и дракону сказать… нет, дракону первее всего…»

Хоронясь у стены, он раскрыл свои уши навстречу едва уловимым, мечущимся по ветру голосам.

– Дошли до меня слухи о лукавстве твоем, господарь. – Рыжеволосый прокашлялся. – Будто ввел ты в обман покойного короля Сигизмунда, сказав, что дракона убил в честном рыцарском поединке. На деле же – запер ты дракона на цепь в тырговиштских подвалах и золото его заставляешь давать. Отвечай мне, лживы ли эти слухи или правдивы!

«Ложь! – Влад закрыл себе рот рукой, чтоб не выкрикнуть вслух. – Мой отец не сажал никого на цепь и не мучил! Дракон… – он покосился – туда, где подернутый серой хмарою пруд отражал ладный каменный домик с красной крышей и зелеными стенами цвета драконовой чешуи. – Он наш друг. И отец не заставил его быть при себе. Он его пригласил, со всем уважением, и дракон посадил его на спину, и полетел. А вослед за драконом – двинулось войско. И город открыл ворота отцу и его другу дракону, испугавшись драконова гнева. И так мой отец стал правителем… Понимаешь ты или нет, богомерзкий стригой?!»

– Друг мой Янош, – голос отца был бесцветен и сух, – долетевшие до тебя слухи… верны лишь отчасти. Дракон и вправду со мною…

Влад выглянул из-за стены. Подбоченясь, рыжеволосый хлопнул рукою по эфесу меча, и во взгляде его, устремленном в отцово лицо, Владу виделись мерзлые льдышки.

– Так продай его мне, господарь! – зашелся рыжеволосый в недобром, раскатистом смехе. – Я отдам за него немалые деньги… и, пожалуй, забуду поведать о лжи твоей перед венгерской короной. Закрою глаза на измену твою… честный, преданный своему королю рыцарь Влад, – прибавил он, шутовски искривив ярко-красные губы. – Или преданность твоя уже не столь несомненна? – со злобою произнес он.

Влад сжал кулаки.

– Разве друг может приказывать другу? – кротко промолвил отец. – Разве дружеское расположение можно купить, точно ярмарочную безделушку? Дракон не пойдет с тобою, даже если я велю ему это. Дракон опалит тебя пламенем, если ты попробуешь забрать его силой, – голос отца грянул звонкой, обрывающей возражения сталью, и Влад преисполнился гордости. – Король Сигизмунд мертв, а с ним – мертвы мои клятвы. И стрелы насмешек твоих не заденут меня, друг мой Янош, равно как и угрозы твои… Впрочем, законы гостеприимства обязывают меня исполнить тобою желаемое хотя бы отчасти и показать тебе предмет твоих вожделений. Пойдем!

«Отец, не доверяй ему! – хотел крикнуть Влад. – Его мысли бесчестны, его намеренья злы! Он смотрит тебе в глаза своим белым, ведьмачьим взглядом – и я вижу меч, перерубающий шею твою, и красную кровь на земле, и клыки его – в этой самой крови. Как ты можешь называть его своим другом? Не друг он тебе!»

Но крики застряли в горле его куском черствого хлеба. Он отчего-то представил себя с остро наточенным колом, бьющего со спины в ярко расшитый кафтан рыжеволосого, так что кончик кола выходит наружу, и рыжеволосый, оскалясь, рычит, точно зверь, и, опустившись на четвереньки, плюется кровавою жижей в отца его, замершего от изумления. А потом – рыжеволосый рвет кол из груди. Словно соломинку, ломает его пополам. Идет на осевшего в ужасе Влада, и рыжие патлы его мотаются ветром из стороны в сторону.

– Не забывай – у меня в груди два сердца, и оба мертвы, – говорит он, хватая Влада за шкирку, словно нашкодившего щенка, – а ты поразил лишь одно. Что я должен сделать с тобою сейчас, а?

Влад зажмурил глаза, отгоняя дурное видение. А когда же открыл их – отец и рыжеволосый были уже далеко, там, где красная, точно огонь, отражалась в пруду крыша драконова дома, и зеленые, как драконья броня, возносились над нею высокие стены.

«Пусть отец зовет тебя своим другом, стригой, – дракон чует твою мертвечину и не пустит тебя на порог. Точно конь у разверстой могилы… – мстительно промелькнуло в мыслях, и Влад рассмеялся от облегчения. – Не думай, что запугаешь нас, нежить!»

…И дракон на чеканной монете улыбнулся ему.

III

Гряда облаков была белой и мягкой на ощупь. Плыла, отделяя небесную твердь от тверди земной, простиравшейся там, далеко под ногами, куда не долетало дыханье драконово…

Влад осмотрелся.

– Спускайся. – Он хлопнул дракона по складчатой шее, и дракон обратил к нему желтым подернутый глаз и тихонько мурлыкнул. – Туда, на главную площадь. – Он ткнул рукой в необъятную, облачно-белую бездну под простертым драконьим крылом, где иссушено-серым, среди сочных зеленых полей, распластался Себиш.

В ушах заложило. Ветер яростно взвыл, уцепившись за полы плаща. Земля приближалась, выныривала из-под облачно-густой пелены, точно невероятных размеров левиафан – из глубин океанских. Очертя круг над широкими стенами, дракон тяжко сел, вскинув облако пыли, посреди вымершей в ужасе площади. Вынув меч на изготовку, Влад скатился с бока дракона, встал, прислонившись спиною к чешуйчато-жесткой спине.

– Я пришел с миром! – крикнул он в эхом отразившуюся тишину. – На Себиш движется несметное османское войско! И я не хочу напрасного кровопролития! Я хочу переговоров с вами, достопочтенные жители Себиша.

– А твой дракон – тоже желает переговоров?

Влад обернулся.

Дверь ратуши распахнулась, являя белому свету старца с облачно-седой бородою и в зеленом, драконьего цвета, кафтане. Дракон подобрался, открыв многозубую пасть, и Влад вскинул руку в предупредительном жесте.

– Ни шагу далее. Дракон неразумен, как пес, и чурается незнакомых ему. От испуга может выбросить пламя… – Он успокоительно тронул встрепенувшийся в зыбко-серой пыли толстый коготь драконовой лапы. – Он не причинит вам вреда, пока я с ним. Я пришел предложить вам сдать город османам, господин…

– …глава городского совета, – с достоинством вымолвил седобородый. – В словах твоих я не вижу резона. Сдаться, чтобы быть угнанными в плен вместе с семьями? Сдаться, чтобы терпеть позор на чужбине? Нет, лучше уж быстрая гибель в драконовом пламени, почтенный переговорщик. Я много пожил на свете, и я уже не боюсь… – Он раздумчиво взглянул на Влада. – И если мои глаза мне не лгут, ты – тот самый защитник трансильванских границ, королем венгерским назначенный, Влад, сын Мирчи Старого, валашский господарь… Так-то ты защищаешь границы наши – воинами своими усилив султанскую армию! – В голосе его отчетливо прозвучало презрение.

Влад стиснул зубы, запирая на языке готовые вырваться оправдания. Обвел глазами окрест. Казалось, площадь глядит на него из-за запертых ставень, из-за приоткрытых дверей, с насмешкою ожидая, что он скажет в ответ – благороднейший рыцарь Влад, Влад – защитник веры Христовой… рыцарь, запятнавший свою безупречность союзничеством с врагом христианства, Влад Дракул, дракон валашский… «Стоило ли оно того – вернуть себе отчий трон, чтобы после – униженно бить поклоны султану, возя ежегодную дань в десять тысяч дукатов, султанскую казну наполняя? Чтобы участвовать в битвах с ним против стран христианских в обмен на обещание не трогать Валахию?.. – с ехидцей прозвучало в ушах. – Хоп, хоп! Такой славный рыцарь – а дракону молится! Зачем молиться дракону, когда есть Христос?» Влад мотнул головой, изгоняя из памяти бледное шутовское лицо, словно враз соткавшееся перед ним посреди рыночной площади. И медью звенели бубенчики на расписном колпаке, и кривились в усмешке тонкие, леденисто-бледные губы… а потом видение обернулось главой городского совета, подошедшим непозволительно близко – так, что Влад мог разглядеть потускневшие звенья золоченой цепи на трясущейся старческой шее.

– За поступки свои неправедные буду нести я ответ перед господом нашим, а не перед людьми, – наконец вымолвил Влад. – Тебе же скажу одно – я предлагаю не плен, а всего лишь изгнание. Вместе с семьями вашими готов я принять жителей славного Себиша на валашские земли, дать работу вашим ремесленникам, обеспечить всем себишцам кров и покой. Оставляйте нажитое османам, не стоит жалеть – золото ничто перед человеческой жизнью… – Он перевел дыхание, украдкой взглянув на дракона. Тот дремал, прикрыв сизо-серые веки, положив языкастую морду свою на обрубок передней культи, и горячие клубы пара рвались из ноздрей его.

– Что же, твои слова дают нам надежду. – Пальцы седобородого неторопливо оправили цепь. – Нам ничего не останется, как положиться на честность твою, на рыцарскую верность слову твоему, Влад. Не на султана же, – он сдержанно хохотнул, – нам всем полагаться!

…Ночь упала на Себиш, коварная, точно дракон, вылетающий из пещерной засады. Черной, гулко-бездонною пастью сглотнула прощально взблеснувшее солнце. Сторожко встала над башнями Себиша – серебристыми пиками звезд. Себиш встретил ее полыханием факелов и скрипом повозок, лошадиным надрывистым ржанием и голосами, притушенными ночной темнотой.

Ночь катилась по небу. Омытый волнами ее, дракон на мгновенье почудился Владу неведомо-страшною, смолянисто-черной горой, порожденьем самой преисподней, с коей невозможны любые договоренности, а потом – себишские врата со скрипом открылись, и людской поток выплеснулся за их пределы, и дракон повернул настороженно морду к идущим и стеснительно уркнул Владу – свои?

Влад кивнул с несказанным облегчением. Ночь стирала следы, уводила, прятала в черных складках одежд одного за другим – уходящих на юг бывших жителей Себиша, мертвого, как потрошенная рыба, покидаемого, преданного своими людьми одинокого Себиша, в пыльной тьме оставленных улиц ожидающего новых хозяев своих, что придут – и вдохнут в его жилы свои голоса, что наполнят площадь его – своими шагами… Себиш спал и видел отвратные сны.

– Разграбят тут все и сожгут, – произнес Влад, обращаясь к дракону, слушающему его со всевозраставшим вниманием. – Зачем османам трансильванский торговый городишко? Но – без кровопролитья напрасного, без черных, разбойничье-страшных смертей… – Он тяжко вздохнул. – Если бы все военные походы мог я так завершать – торговыми сделками, скорей подобающими купцу, чем славному воину… Эх, видел бы меня сейчас мой отец, благороднейший Мирча!

Он безрадостно хмыкнул, и тотчас дракон заворчал, обернувшись в глухую, подступавшую тьму.

– Османы! Мурадово войско приближается к стенам! И если они пойдут догонять, дабы набрать себе пленников… мы направим их по ложному следу. Верно, дракон? – Влад встал на ноги, ощущая себя… нет, не купцом даже, а мимом в пестром ярмарочном колпаке, с бубенцами на поясе, жалким базарным кривлякою на потеху толпе. «Хоп, хоп! Такой праведный рыцарь, а лжешь и торгуешься, чтобы быть всем угодным! Всем, кроме собственной совести! Хоп, хоп!»

…А потом дракон поднялся на крыло, и Владу стало не до собственных мыслей.

***

Полдень прятал черные тени в густой изумрудно-зеленой траве, сливавшейся цветом с драконьей спиною. Тяжелой, необъятной горой дракон возлежал на поляне, и храп его наводил трепет на луговые ромашки.

– Когда османы будут разбиты, не обратится ли гнев его и на наших людей? – Голос Яноша Хуньяди нес в себе ощутимо тревожные нотки. – Эта твоя ручная зверюга – такая же перебежчица, как и ее господин, и отличить своих от чужих ей будет весьма затруднительно! Не так ли, союзник мой Влад? – С брюзгливо поджатых губ его сорвался короткий смешок.

– Сомненья в драконе моем – все равно, что сомненья во мне, – Влад сдержал резкости, рвущиеся с языка, – и если эти сомнения есть и они так терзают тебя, друг мой Янош, – то, может, не стоит союзничать нам? Мой дракон отдохнет, мои люди не станут растрачивать в битве силы свои…

– Ну уж нет! – И без того густо-красное, лицо Хуньяди обрело еще более рдяный оттенок. – Ты дал клятву венгерской короне – стоять всеми силами за христианскую веру, – а теперь хочешь нарушить ее, в сторону отойдя, как ни в чем не бывало? Нет, ты будешь биться вместе со мной, и дракон твой, зверюга богопротивная, тоже пусть бьется, хоть и доверия к ней у меня нет никакого…

Влад улыбнулся, припомнив зеленый дом у пруда с покатою красной крышей, холодную дождевую морось – и драконье рычанье навстречу открывшейся двери, и толстую лапу с когтем, отшвырнувшую прочь Хуньяди, сунувшегося было вовнутрь. Отчаянный плеск – и мокрые полы кафтана Хуньяди, и слипшиеся от воды рыжие пряди волос его, под набухшей от влаги мохнатою шапкой… Нет, у Яноша Хуньяди, великого королевского полководца, определенно были причины не доверять дракону.

Дозорный подал сигнал, и полуденно-сонная поляна ожила, зазвенела – лязгом рвущихся к битве мечей, ветром взметнулась – войска, разом сомкнувшего строй. И тяжелые веки дракона приподнялись, окинули мутным, дремотой затянутым взглядом – порхающих зыбких стрекоз и росу на зеленых травинках, ослепительно-синее, солнцем залитое небо и облачные силуэты на нем бесконечно скачущих всадников…

…коих делалось все больше и больше – там, на границе между поляной и лесом.

Дракон поднялся на ноги оживающей древней горой, и, примятая тушей его, распрямлялась ко свету луговая трава, и, примолкшие было, заводили кузнечики звонкие стрекочущие песни. Влад вскочил на спину его, точно всадник в седло боевого коня, и, мурлыкнув, дракон хлопнул крыльями и понес его в небо.

Черное войско осман показалось внизу. Необъятная тень дракона накрыла его траурно-темною пеленой, и с вершин своего поднебесья Влад видел задранные кверху головы, искривлено-кричащие рты, блеск мечей, бесполезно вскинутых в воздух… а потом дракон распахнул ядовито-красную пасть и пыхнул огнем.

…Они полыхали, точно пасхальные свечки, роняя в траву ярко-алое пламя с дымящихся черным одежд. Их крики рвали Владовы уши, смрад их горящего мяса бился в ноздри его. В великанских размеров жаровне трещали, занимаясь пожаром, смолистые старые сосны, ломались, как тонкие прутики, накрывая собою повозки осман. А потом – уцелевшие слепо ринулись в разные стороны, хоронясь от всенастигающей драконовой ярости, от огня его, обращающего плоть человеческую в темный, смрадом тлеющий пепел.

– Хуньяди перебьет беглецов, не оставив в живых ни единого, – раздумчиво вымолвил Влад – безмятежно-спокойному небу над головою его, белым, точно фарфор, кучевым облакам. – И доложит венгерскому трону о великой победе своей над воинством врагов христианских. И наградою будет ему королевская благодарность… А что будет наградою мне? Сырой и холодный зиндан от прознавшего правду Мурада?

Воздух перед лицом его точно сжался, сгустился туманною дымкою, обращаясь в цветную поющую птицу с нежным девичьим взглядом и тонкими, острыми крыльями.

– Все печалишься, доблестный рыцарь? – с укором сказала она, и большие ресницы ее взмахнули, как опахало. – Все гадаешь, к кому бы на службу пойти, выгоднее меч свой продать – кому бы? А ты не гадай, ты сердце свое послушай да по совести поступи! Что же говорит тебе твоя совесть, о доблестный рыцарь Влад, повелитель дракона?

Влад улыбнулся.

– Если б спросила ты меня, чудесная птица, об этом, когда был я малым, неразумным дитем, – я бы честно, со всею душою ответил, что сражаться хотел бы за христианскую веру, как отец мой, Мирча Великий, и ничем его имени не опозорить. Это было давно, так, что уже тех времен и не помню, – когда ивы, что прикрыли сейчас крышу тырговиштского замка, были юны и слабы, а сам я – верил в добрые сказки, что сочиняла мне няня. Про великого богатыря Фэт-Фрумоса, что сражался неустанно со злом, убивая колдунов и драконов и спасая прекраснейших дев. А помощницею ему, затаенным голосом совести – была добрая птица Мэйастрэ с разноцветными перьями и голосом нежным, словно медовые росы. И вела она Фэт-Фрумоса от победы к победе, и ни разу не искусил его враг человеческий, не заставил свернуть с истинного пути… Прости же меня, Мэйастрэ сладко поющая, плохой из меня воин вышел, плохой богатырь. Может быть, – он обвел глазами холодно-синее небо, – потому что не сказка вокруг меня, а жестокая быль?

Птичий взгляд сделался жестко-стальным, словно нож, прокаленный в кузнечном огне.

– Быль или сказка – разницы никакой, коли твердое и справедливое сердце в груди колотится, – по-вороньи прокаркала Мэйастрэ. – А коли бесчестен ты и слабодушен – то будешь таким при любых обстоятельствах, и волшебная помощь тебя не исправит… Смотри! – прокричала с надрывом она. – Смотри, что за раны наносят мне, мечте твоей детской, поступки твои! – Она перевернулась на спину в воздухе, и Влад оторопело увидел – черные, рваные раны повдоль боков ее, кровью опаленные перья Мэйастрэ волшебной. Он закрыл руками лицо, и тотчас же – будто вихрь подхватил его и дракона, разыгравшись, швырнул в поднебесье, в расправу ветрам, завыл, зарыдал по-драконьи.

И Влад открыл глаза.

Дева Мэйастрэ сидела на облаке, поджав по-турецки свои изящные ноги, в полупрозрачных шальварах, с турецкою трубкой в зубах и в белом увесистом тюрбане на смолянистых косах. Только взгляд оставался все тем же: птичьим, стылым, драконьим.

– Пойдешь просить помощи у Мурада, когда Хуньяди тебя с трона скинет да ставленником своим заменит, – сыновей понадежнее спрячь, – проскрежетала она. – Долго к ним потом добираться будешь – через моря и горы, реки быстрые и пески сыпучие… ш-ш-ш! – взмахнула рукавами она, обращаясь в песчаный, танцующий вихрь, уносящийся в небо. – Совет мой послушай, доблестный рыцарь, худого тебе не скажу… – донеслось до Влада затихающе-зыбкое. И небеса прояснились.

IV

Молоко было синюшно-бледным, точно водой разведенное, и странно горчило на вкус. Влад отставил кружку, хлебнув полный глоток, с вопросом вскинул глаза на хозяйку.

– Что сцедить удалось, молодой господин. – Она виновато раскинула руки. – Босорка в нашем селе безобразничает, – притихше шепнула она, – вчера у соседки корова давать молоко перестала, сегодня вот к нашей пришло… – Она торопливо осенила себя крестным знаменьем. – Тьфу-тьфу-тьфу, не к ночи будет помянуто!

– Владуц, смотри! – пискнул Раду, толкая ногой под столом. – Смотри, что свеча вытворяет!

Пыхнув черной, драконовой гарью, свечное пламя взвилось под потолочные балки, замкнулось кольцом – и опало, чихая смолянистым дымом. Влад проводил его взглядом.

– Босорка… Эка невидаль! – произнес он как можно небрежнее. – Разве пристало бояться всякой нежити честным христианам? В полночь, как придет она в хлев безобразничать, я поймаю ее и накину на шею чесночный венок. Раду, ты – со мной?

Раду испуганно помотал головою.

– Значит, согласен, – отрезал Влад. – Пойдем, чеснок мне собрать поможешь.

Глаза Раду округлились.

– Владуц… а если она меня за руку схватит… и покусает… – проныл он. – А если укусит тебя?

Влад нахмурился.

– Отцова дракона возьмем, – наконец произнес он. – Хоть и будет отец недоволен, если узнает… когда он узнает, – поспешно поправился Влад. – И нечего хныкать, слезам твоим он тем более не обрадуется!

…Ночь сеяла звезды сквозь частое сито, кидала по небу щедрыми пригоршнями. В неверном, мертвенно-сером сиянии их Влад крался вдоль бесконечных заборов, туда, где чернеющей неуклюжей громадой возвышался драконов сарай, а поодаль, укрытый соломенной кровлей, чутко спал хлев.

– Я видел ее в замочную скважину в церкви, – рассказывал Влад. – На службе вечерней. Глаза красные, как уголья, нос кривой и загнут к нижней губе, точно у филина. Руки ко мне протянула и ка-ак завоет!.. Ну что ты трясешься-то, глупый, босорка тебя не тронет, она только младенцев из колыбели тягает и заменяет подменышами… Стой, подошли уже. Тихо. – Он взял за руку Раду.

Сарай ходил ходуном. Старыми, гнильными досками ерзал под черной навесистой крышей, ухал по-совьи, скрипел, болотными, ледяными огнями пыхал из бесчисленных щелей. Влад затаил дыханье.

– Босорка хочет дракона украсть! – шепнул Раду одними губами. – Прознала, что он здесь хоронится… Владуц, ты куда?

Приникнув к щели сарая, Влад взглянул внутрь. Внутри было огнево-желто и пахло горящею серой. Пыльный, скорый, седой вихрь кружился перед драконовой мордой, манил, танцевал, загребая соломы и ломаных веток, а после – с коротким хлопком оборотился в горбатую, в белом платье старуху с клюкою в костлявой руке.

– Те-те-те… – сказала старуха, в упор взирая на Влада. – Драконыш пришел и драконыша за собою привел… Заходите, что за порогом-то встали? – Она подмигнула с усмешкой, и тотчас сарайная дверь, скрипя, отворилась, и Влад с Раду вкатились внутрь.

– Не трогай дракона нашего! – Влад сжал в кулаке чесночные головки. – И мучить коров перестань, нежить стылая! Вот я тебя! – Он замахнулся.

Старуха простерла клюку над головою его, точно меч, присвистнула по-змеиному, и тотчас – рука Владова точно оледенела, теряя чувствительность, и гулко зазвенело в ушах, и хмарью поплыло перед глазами. Влад осел на соломенный пол.

– Дракон ваш – лошадка моя ездовая! – проскрипела босорка. – Запрягаю его еженощно – и летим вместе с ним, под ночною луной, по серебряной звездной дорожке, за моря чужедальние, за горы высокие… Знаешь, куда прилетаем мы после? – обрывисто спросила она.

Влад помотал головой.

– В край, где во Христа люди не веруют, – расплылась в улыбке босорка. – Как ты думаешь, что в этом краю делает твой отец, а, драконенок? Может, и он веру свою потерял?

– Наш отец не такой! – всхлипнул под боком Раду. – Он хороший! Он добрый! Его любит даже дракон!

Босорка прошлепала прямо к нему, загребая по полу когтистыми курьими лапами.

– Хороший, говоришь? – хохотнула она. – А что же с султаном тогда дружбу водит? Или у него все друзья-побратимы? Ну, пусть тогда и со мной задружится… Ха-ха-ха-ха!

Она задрожала, завыла, вытянув к потолку многозубую пасть, в коей мелькнул Владу красный и широкий, как лопата, язык.

– Сидит твой отец, словно зверь дикий, за черной тюремной решеткой, – прошипела она, поднеся к глазам Владовым страшную волосатую руку с кривыми когтями, – в подземельях глубоких султановых. Держит его там султан-властитель за ложь его, за змеиную изворотливость, присущую более нежити, знамения крестного опасающейся, чем честному христианину! – добавила она с торжеством. – Пытались с драконом мы его вызволить из темницы: дракон грыз решетку зубами, а я – просочилась туманом сквозь прутья железные, вдохнула сил в его ослабевшие руки, чтобы решетку мог он сорвать…

Босорка замолчала, хитро взглянув на Влада.

– Но были на нем оковы, заговоренные султанскими чародеями, – произнесла с досадой она. – И отомкнуть те оковы способна только душа праведная… а души праведные в султанов зиндан не летают!

Затосковав, она свернулась клубком на соломе, драконье-пронзительно глянула в потолок.

– Как сверг отца твоего с трона Хуньяди-стригой, – нараспев прошептала босорка, – так вспомнил лукавый отец твой, что есть у него друзья и среди некрещеных. И сел он на доброго коня своего, и, боярам своим наказав о вас и драконе заботиться, отбыл к султану Мураду. И бил поклоны ему в роскошном дворце султановом, на беду свою жалился – мол, пожалей, султан-владыка, дай войско мне крепкое, чтобы мог с недругами я совладать да воссесть на престол свой наизаконнейший! А султан, – она сдвинула брови, – нахмурился грозно, да как рыкнет ему по-драконьи, туфлями как по полу застучит! Мол, ах ты, предатель, такой-сякой, мне кривду плетешь! Знаю я, какие вы с Хуньяди-стригоем недруги – вместе войной на меня ходили, вместе войско мое истребили дочиста! И велел султан бросить в темницу его и оттуда не выпускать, пока… – Она вновь замолчала.

– Не томи же ты, старая, говори! – Влад пристукнул ногой в нетерпении.

Босорка ухмыльнулась. Чешуисто-серый хвост скользнул из-под юбки ее, шурша, причесал половицы.

– …пока не решит отец твой, кого султану отдать под залог своей дружбы дальнейшей – дракона или сыновей, – наконец обронила она, крысино пощелкав хвостом. – Вот сидит он теперь и думу тяжкую думает. И пока не решится – свободы ему не видать, да и войска султанского тоже… Что, хорошую я вам историю рассказала, драконыши? – Она поднялась на ноги, вырастая, ширясь – дымным, пышным столбом, крючковатым носом своим вперившись в потолочные балки. – Заболтала, запутала… забыли небось, зачем сюда шли? Ха-ха-ха-ха! Искать меня – ветра в небе ловить! Колоски в полях пересчитывать! Как кривой попадется и черный – тут я на жнивье танцевала! Ха-ха-ха-ха!

– Бежим! – Раду дернул его за пояс. – Сарай вот-вот разлетится по досточкам… Мне боязно, Владуц…

И, швырнув чеснок на солому, Влад взял его за руку. И они побежали.

***

Листва была рыжа, как драконово пламя. Объятые им, деревья клонили к земле полинялые, черные ветви. Дождь шел белесой, сплошной, колыхающейся пеленой над промокшими стенами Тырговиште.

– Не хочу! – вырвавшись из отцовых рук, Раду бухнулся наземь, тер кулачками лицо, мокрое от слез и дождя. – Не поеду! Кэпкэун сожрет нас и костей не оставит! Нельзя нам к нему… Влад, ну скажи же отцу!..

Влад не плакал. Драконьим огнем в нем кипели досада и злость. Значит, то, что врала им босорка, нежить нечистая, – сущая правда? И отец – выбрал не их, а дракона? Ну да, при нем же сын старший, Мирча, в подмогу останется. А их с Раду – султану в залог? Дешевой разменной монетою? Эх, отец…

– Ну с чего ты взял, глупый, что там тебя кэпкэуны встретят? – произнес терпеливо отец, поднимая с земли брыкающегося Раду. – В Турции те же люди живут, что и здесь, хоть и нехристи все, разумеется. И питаются пищей обычною, а не человеческой плотью…

– Нянька мне говорила, что живут там кэпкэуны двуликие, спереди – лицо человеческое, а на затылке – псиная морда! – прорыдал Раду. – И вот она-то людей и жрет, всех, кто веру во Христа исповедует! Свой бог у кэпкэунов, людоедский…

Влад расхохотался, не выдержав.

– А ты больше слушай нянькины байки, сильней испугаешься! Правильно отец говорит – те же люди живут там, в Турции этой, что и у нас, не шерстью обросшие звери. Также ходят на двух ногах и голову человеческую на плечах имеют, а не псиную морду… Сам посуди – если б и вправду кэпкэуны нечистые там обитали, разве б вернулся отец от них живой и здоровый? А? – Он скривил с презрением губы. – Что на это скажешь, трусишка?

Раду замолчал, пристально вглядываясь в онемевшее будто, сжатое напряженьем отцово лицо.

– А может… он и сам кэпкэуном стал? – шепотом вымолвил Раду. – Только мы его человечью голову видим, потому что отец он наш. А другие… – Он в испуге осекся.

Влад вытер со щек звенящие холодом капли. На краткий миг, сквозь сырую, слепящую морось ему померещилось странное – раскаленное жаркое солнце на выжженных, каменных улицах, серые, жухлые тени в песчаной пыли. И из тени соткавшийся – силуэт на стене, в долгополом халате и загнутых туфлях. Ветром тронутый, он отделился от камня, сел, поддернув халат, на песчаную кучу, принявшую тотчас обличье золотого престола.

– Я – Мурад-властитель, великий турецкий султан, – произнес он, надменно взирая на Влада. – А ты – сын лукавого слуги моего, Влада Дракула. Знаешь ли, почему ты и брат твой теперь во власти моей?

Влад устало вздохнул.

– Отчего не знать, знаю, великий султан. Оттого, что предложил ты на выбор отцу моему – дракона тебе отдать либо нас с братом. И выбрал он нас. И послушались мы, как почтительные сыновья, и прибыли ко двору султанскому… – Он пожал плечами. – Раду байки плетет, будто ты – страшный кэпкэун и хочешь нас съесть. А на самом-то деле…

Мурад подавился хохотом.

– Глупый, глупый драконыш! Если б хотел я вас съесть… – Он прищелкнул пальцами, и тотчас под рукою его выросла виноградная гроздь. Мурад отщипнул винограда, жмурясь от удовольствия, положил себе на язык. – Если б хотел я вас съесть, то давно б приказал слугам моим – эй, зажарьте-ка мне этих мальчишек! Ха-ха-ха-ха! А я отчего-то с тобой разговариваю… Как ты думаешь, отчего? – Он вопросительно взглянул на Влада.

Влад почесал затылок.

– Может, потому что хочешь подружиться с нами? Как с драконом отец? Только вот друзья – не являются по мановению пальца и не остаются с тобою из страха… Бояться – удел заложников.

Лицо Мурада посмурнело, враз набежавшею тучей.

– Неверный ответ. Мне не нужны друзья. А в заложники я мог бы забрать и дракона, если б этого захотел… Ну же, отвечай мне! Последняя попытка, драконыш! Не знаешь? Ха-ха-ха-ха!

Скрипя, его голова повернулась на шее, качнула ветру золотым тюрбаном. Второе лицо султана было шерстисто и более напоминало псиную морду с желтыми, кривыми зубами, с глазами, горящими волчьи, и ушами торчком.

Кэпкэун оскалился.

– Хочу, чтоб вы стали подобными мне, – прорычал он, выпрастывая из-под халата когтистые жуткие лапы. – И служили мне верно, когда придет время ваше взойти на валашский престол. Двуликие, сердцем изменчивые правители, во всем послушные воле моей… Ха-ха-ха-ха! Ваш отец обманул меня, зато вы не обманете!

И песок хищно ринулся Владу в глаза, точно рой мошкары, разъедая до колкости, до ливнем хлынувших слез…

И виденье исчезло.

– Я не мог поступить иначе. Не мог, понимаешь? – Отец заглядывал Владу в лицо, и рука его, сжавшая Владову руку, ощутимо дрожала. – Это временно, это не навсегда. Я и сам всю свою молодость в заложниках жил… – Он осекся.