Текст книги "Красота и мозг. Биологические аспекты эстетики"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)

78. Hufschmidt H.J. (1980). Das Rechts-Links-Profil im kulturhistorischen Langssch-nitt. Arch. Psychiatr. Neryenkr., 229: 17–43.

79. Hufschmidt H. J. (1983). Uber die linksorientierung der Zeichnung und die optische Dominanz der rechten Hirnhemisphare. Z. Kunstgesch., 46: 287–294. Часть V. Сущность и видимость

Глава 12. Эстетическое значение демонстраций: несколько примеров из Папуа-Новой Гвинеи Э. Стратерн

Эстетика имеет дело с эмоциональными аспектами восприятия, а биология – с природой организмов и их выживанием в окружающей среде. Почему между этими, казалось бы, несравнимыми сферами должна существовать связь? Причина совершенно ясна: процесс адаптации и выживания организмов частично зависит от разного рода демонстраций, и именно в демонстрациях мы находим первые характерные черты эстетических конструкций и реакций на них. Материалы по двум сообществам нагорных районов Папуа-Новой Гвинеи, где я работал с 1964 г., ясно свидетельствуют об этом. Для антрополога эти материалы интересны, в частности, тем, что они выявляют единение смысла и функции, или, иными словами, эстетики и биологии.

Дискуссии о зависимости между культурой и биологией ведутся в антропологии давно. Они нередко принимают облик политических споров, как например, при обсуждении «врожденного ума» этнических групп или пластичности форм доминирования. Эти споры относительно бесплодны, так как в них обычно противопоставляются полярные точки зрения: определяющую роль в поведении сообщества и отдельных индивидуумов приписывают либо их природе, либо воспитанию.

В своих усилиях очертить для себя некую законную область исследования антропологи, возможно, слишком рьяно настаивали на примате культуры над природой. Это, однако, чересчур односторонний взгляд, ибо сама культура-продукт эволюции человека и, наоборот, развитие определенных форм культуры оказало глубокое влияние на саму эволюцию. Эти формы, конечно, имеют значение для тех людей, которые их поддерживают; они имеют также долговременное биологическое значение.

Пример, лежащий вне сферы эстетики: в сообществах нагорных районов Папуа-Новой Гвинеи нередко существует традиционный запрет на половые сношения в период, когда мать еще кормит грудью своего младенца. Местные жители объясняют это тем, что если произойдет совокупление, то сперма мужчины испортит молоко матери и ребенок, питавшийся таким молоком, вырастет хилым или даже умрет. Смысл запрета, таким образом, состоит в охране здоровья ребенка, что повышает его шансы добиться успеха в жизни. Если ребенок не выглядит цветущим, начинают ползти слухи, что его родители, вероятно, нарушали правило воздержания.

Мужчины, если у них есть возможность, прибегают к многоженству, чтобы нейтрализовать строгое послеродовое табу. В этом табу ясно просматривается сочетание сложившихся культурных обычаев и взглядов. Столь же очевидно и его биологическое обоснование. Цель запрета фактически сводится к тому, чтобы обеспечить оптимальные условия для развития детей и повысить их шансы на выживание. В этом примере нельзя не заметить параллель с эстетикой народов Папуа-Новой Гвинеи, обсуждаемой ниже. Смысл послеродового табу тесно связан с важными социальными ценностями, которые в свою очередь имеют явное биологическое измерение.

Главным поводом для эстетических высказываний служат горным жителям церемониальные пляски, участники которых бывают изысканно разукрашены. Надевая украшения и разрисовывая лицо, человек стремится подчеркнуть все свои достоинства, повысить свою привлекательность, а в чем-то и внушать страх. Умение удачно разукрасить себя считается также знаком благоволения со стороны предков, а потому-известной гарантией здоровья и плодовитости в будущем. Это проявляется в некоторых культовых танцах: при их исполнении мужчины надевают на себя украшения, символизирующие божество женского рода, которому поклоняются именно потому, что оно дает плодородие, увеличение поголовья свиней и рождение мальчиков у поклоняющихся богине мужчин.

Зрители, присутствующие на этих церемониях, высказывают свое мнение об исполнителях, давая им оценки, которые мы могли бы считать «эстетическими». Они критикуют танцоров, если те двигаются неуклюже или не в ритм с остальными, поют фальшиво или вступают не вовремя, либо украшены неказистыми, траченными молью перьями.

Казалось бы, речь идет о каком-то абстрактном артистическом суждении, однако это далеко не так. На самом деле из всех подобных замечаний слагается отрицательная оценка: выступавшая группа не сумела произвести на других должного впечатления, потому что у нее нет нужной для этого духовной опоры, и всякий человек, который выступает особенно неудачно, оказывается отличной мишенью для колдовских сил враждебных групп. Если эстетические суждения и высказываются, то они бывают включены в другие темы, которые люди считают более важными, чем сами эстетические восприятия. К таким темам относится сохранение и успешное воспроизведение групп, связанных близким родством. В этом ключ как к биологическому, так и к культурному значению демонстраций.

Народы, которые я изучал в высокогорном регионе Папуа-Новой Гвинеи, называют мелна (иногда пишут мелтпа или медлпа) и виру. Их языки принадлежат к группе языков Новогвинейского нагорья; примерно 15 % слов в них имеют общее происхождение, однако это самостоятельные языки: люди, говорящие на одном из них, не понимают тех, кто говорит на другом. Мелпа подпали под европейское влияние в 1933 г., а виру-только в 1950-х годах. Несмотря на это, жизнь виру изменилась очень значительно: они в гораздо большей степени утратили традиционную доколониальную культуру, чем мелпа. Тем не менее, изучая, как эти два народа носят свои украшения и как оценивают их на празднествах, можно составить представление о главных факторах, определяющих их эстетические взгляды.

Численность мелпа достигает примерно 100000 человек. Они делятся на несколько племен, в самом большом из которых насчитывается около 7000 человек, а в самом маленьком-всего несколько сотен. Очевидно, что такая значительная разница в численности объясняется войнами, происходившими вплоть до 1933 г., неравномерным распределением плодородной земли и различной вероятностью заболеваний на разных высотах. Точно установить зависимость между этими переменными невозможно; ограничимся замечанием, что забота об успешном воспроизведении явно сложилась в обстановке конкуренции, которая, помимо прочего, привела к разной численности главных групп, образующих популяцию в целом.

Племена, однако, не представляют собой монолитные единые группы. Они делятся на кланы, субкланы и более мелкие группы, типа родовых. В группе, которую я называю «кланом», действует закон экзогамии, т. е. его члены не могут вступать в брак друг с другом, хотя браки между представителями одного и того же племени допускаются. Брачные узы играют также важнейшую роль в определении образа жизни общества, так как при заключении брака предусматривается создание и поддержание дружественных отношений между свойственниками. Поэтому в докоониальные времена при заключении браков немалую роль играло стремление обеспечить межгрупповую военную поддержку. Брак с кем-либо из группы главных военных противников мог создать много трудностей, например, опасность быть отравленным собственной женой или сложность сохранения дружбы с теми, кто в какой-то момент может вступить в войну с членами твоего собственного клана. Мир, наступивший после колонизации, снял эту напряженность. Браки и связанные с ними обмены подарками охватывают теперь более обширную территорию, однако известные ограничения все еще остаются.

В пределах клана наиболее тесная сплоченность присуща небольшим «группам мужских домов» (манга рапа). Именно из этих групп в основном выходят старшины. Это те люди, которых в антропологической литературе называют «большими людьми» (big men). Старшины отличаются волевым характером, успешно совершают обмены подарками, владеют ораторским искусством и имеют по нескольку жен. Их власть основана на том, что они в известной степени контролируют продукцию клана и способны усиливать этот контроль, руководя обменными операциями членов своей группы. Их повседневная жизнь не очень отличается от жизни рядовых людей. Во время празднеств они демонстрируют свои таланты лидеров, подвергаются обсуждению и либо подтверждают свое положение, либо теряют его. Старшины не обязательно бывали в прошлом военными вождями, хотя они неизбежно оказывали влияние на решения о том, вступать в борьбу или нет, и участвовали в разработке планов ведения войны. Кроме того, они играли важную роль при заключении мира, так как могли распоряжаться общим имуществом. Это было связано с тем, что единственный путь к миру лежал через договоры об обменах в качестве компенсации за гибель людей в битвах. Такие платежи часто превращались в большие празднества с демонстрацией богатства, известные под названием мока.

На этих сборищах демонстрировались свиньи, вареная свинина и раковины, особенно жемчужницы с охристой поверхностью, переходящей от желтых тонов к оранжевым, высоко ценимые у мелпа (это раковины жемчужницы-крыловидки пинктады; на языке мелпа их называют кен или кин). В начале 1970-х годов раковины были заменены деньгами-сначала австралийскими фунтами, потом долларами, а после 1975 г., когда Папуа-Новая Гвинея стала независимым государством, денежной единицей стала кина, название которой происходит от названия жемчужницы на языке мелпа. На красной банкноте достоинством в 5 ки-на изображена эта раковина на традиционном фоне древесной смолы, усиливающей впечатление от ее величины и чашеобразной формы. Эти символические особенности облегчили переход от раковин к деньгам, замаскировав в то же время глубокие экономические изменения, сопровождавшие этот переход. Положение женщин у мелпа делает их во многих отношениях «посредниками» между кланами их отцов и их мужей. Женщина не утрачивает чувства принадлежности к родному клану, но ее привязанности и интересы должны постепенно переключаться на клан мужа. Этот сдвиг привязанностей происходит в результате рождения и выращивания детей. В то же время связи с материнской родней не ослабевают в течение всей жизни и лежат в основе постоянных обменов имуществом. Женщины как бы создают пользующийся общественным доверием фундамент для этих обменов между группами, которые объединяются таким образом в союз.

Упор на связи с родственниками по матери еще сильнее выражен у народа виру. Численность виру составляет примерно 20000 человек, они живут на травянистой равнине к югу от Маунт-Ялибу в Южно-Нагорной провинции Папуа-Новой Гвинеи. Указание местности имеет очень важное значение: людей различают не только по клану, к которому они принадлежат, но н по той местности, где они живут, так как предки их могут быть выходцами не из одной, а из нескольких областей. В каждом регионе можно встретить представителей нескольких кланов, но их обычно связывают исторически сложившиеся союзы, а иногда также принадлежность к более крупным объединениям. Например, в местности Тунда доминирует группа пери, и все другие большие группы, обитающие в этой местности, тоже относят себя в определенном смысле к пери, хотя и признают, что у них иное происхождение.

Допускаются и довольно часто встречаются смешанные браки между представителями разных групп, входящих в местный комплекс. Нередки также обвинения в колдовстве, предъявляемые членам собственной группы. Это подвергает опасности солидарность внутри локальной группы. Кроме того, весьма обычны и браки с обитателями вражеских территорий. Этим социальная структура виру отличается от структуры мелла.

Обмены, совершаемые на индивидуальном уровне, идеологически отделены от уровня межгрупповой вражды требованием, чтобы плата за тело данного человека и за тела детей передавалась оставшейся семье. Это делает возможным обмены с материнской родней независимо от того, существует ли вражда между местностями, в которых обитают две стороны, или нет. Конечно, если идет война, то мирный обмен практически невозможен, так что требование уплаты должно было противодействовать давлению, толкающему к войне. На празднествах забоя свиней это взаимодействие между враждебностью и дружбой наглядно проявляется в обычае делать подарки, которые могут «убить» одариваемого. Эти подарки называются пои мокора. Свинину нарезают необычным способом и подносят гостю. Он не должен уронить подарок, принимая его в руки, и не должен споткнуться, когда уходит, унося его с собой. Если он уронит свинину или споткнется, то это означает, что подарок «тяжел» (кенда) для него и может стать причиной его болезни или даже смерти. Такой подарок символизирует яд.

Лидерство у виру выражено не столь ярко, как у мелпа. Синдром «большого человека», безусловно, существует: для лидера типично многоженство, на него работает больше женщин, чем на других мужчин, и он активнее занимается обменами. Кроме того, в доколониальные времена лидеры были сильными бойцами. Ораторское искусство и умение манипулировать словами у виру менее выражены, а сферы влияния старшин, по-видимому, уже, чем у мелпа. Более точная оценка этого аспекта, однако, затруднительна, так как общественная и культурная жизнь виру была грубо искажена разного рода приказами, действовавшими в колониальный и постколониальный периоды. Миссии запретили многоженство и относились к местным культам как к опасным проявлениям поклонения сатане. Администрация отняла у старшин право судить за преступления и заставляла мужчин н женщин работать для выполнения новых проектов, таких как строительство дорог. Власть старшин значительно уменьшилась уже к 1967 г., когда я впервые начал работать в местности, населенной виру, и она никогда не была полностью восстановлена. Однако некоторые давления несколько ослабли; например, потребность в дорожных работах теперь уже не столь настоятельна. В стремлении сохранить свое влияние старшины вступали также в конкуренцию за места в административной системе; особенно их привлекали должности советников и деревенских судей.

Очень заметны результаты деятельности миссий по всей области Пан-гия: многочисленные церкви, пасторы и конгрегации образуют новый структурный, а также культурный слой над прежним обществом. Особенно глубокие изменения произошли во внешнем виде женщин. Они больше не носят традиционных украшений и почти все стремятся принять крещение и вступить в лоно церкви. Украшения считаются греховными. Однако носить платья и блузки, подобно европейским женщинам, им не возбраняется. Как сказала одна женщина: «Мы во всем стараемся походить на белых женщин и забываем собственные обычаи».

Это сильно ограничивает мои познания об украшениях, которые носили прежде женщины виру; не располагаю я и старыми фотографиями, по которым можно было бы как-то восстановить прошлое. Что касается мелпа, то они сохранили многие их своих традиционных украшений до наших дней; кроме того, в 1930-х годах вышло несколько немецких трудов по этнографии, богато иллюстрированных фотоснимками.

Украшения и эстетика

Как мелпа, так и виру украшают себя по случаю разного рода сборищ, и все, что связано с украшениями и расписыванием лица и тела, подчиняется строгому ритуалу, следуя установленным обычаям. Разукрашивая себя, люди главным образом стремятся произвести впечатление на зрителей, которые критически оценивают как украшения, так и поведение каждого человека. Именно в этих оценках воплощаются эстетические суждения.

Мелпа

Описание всех предметов, служащих украшениями, и их сочетаний заняло бы слишком много места, и в этом нет необходимости. Важно указать, что украшения делятся на три группы: 1) ценные перья райских птиц, попугаев и других ярко окрашенных птиц; 2) ценные раковины жемчужниц, турбо, каури и насса; и 3) расписывание лица с использованием в основном красной, белой, черной, желтой и синей красок или жира. Это либо жир, вытапливаемый из свиного сала, либо душистое деревянное масло, которое привозят в местность Хаген из Южно-Нагорной провинции.

Рис. 1. Танцоры мелпа с омаками (полосками из тростниковых планок) на груди.

Используются также ярко окрашенные листья-желтые и красные листья кротонов или белые как мел листья дерева мара. Кроме того, мужчины носят парик из закрепленных на каркасе человеческих волос, под которые подкладываются соплодия ворсянки (колючая трава с жесткими прицветными чешуями-зацепами). Чаще всего этот парик имеет форму рога, а его верхние края нередко украшают пучками белых перьев или комочками хлопка-сырца. На шее носят ожерелья в виде петель из стеклянных бус, особенно женщины. Мужчины носят на груди о мак-полоску из тростниковых планок, подвешенную на шее (рис. 1). О мак – это устаревший символ, обозначающий определенное положение в обществе; он показывает, сколько раз человек участвовал в обменах ценными раковинами жемчужниц: каждая планка соответствует партии из 8 или 10 отданных раковин. Начиная с 1970-х годов эти планки перестали удлиняться; теперь они свидетельствуют о положении, когда-то достигнутом их носителями в результате деятельности, которой больше не существует. Женщины тоже иногда носят омак, подаренный им кем-нибудь из родственников мужского пола (отцом или братом).

С помощью украшений этих трех категорий (перья, раковины, краски) папуасы стараются достигнуть нескольких целей. Во-первых, наряд должен блестеть и выглядеть ярким или новым; во-вторых, способствовать тому, чтобы кожа казалась «хорошей»; в-третьих, украшения должны создавать впечатление, что у человека кожа темнее, чем на самом деле, и, в-четвертых, заставлять ассоциировать людей с теми птицами или зверями, перья и шкуры которых они на себе носят. Краски, которыми разрисовывают лицо, участвуют в создании общей картины и делают человека до некоторой степени неузнаваемым. Кроме того, они обозначают пол: у женщин и девушек преобладает на лице красная краска, а у мужчин – угольно– черная.

Эти контрасты между ярким и тусклым, между выставлением себя напоказ и маскировкой и между красной и черной красками составляют основной код, с помощью которого украшения передают зрителям некоторый смысл. Рассмотрим эти контрастирующие атрибуты более подробно. Прежде всего, как яркий или тусклый может оцениваться целый набор украшений независимо от их конкретного цвета или сочетаний цветов. Назвать чьи-нибудь украшения невзрачными, тусклыми означает определенную эстетическую оценку: это все равно, что назвать элементы наряда старыми и поношенными или производящими такое впечатление на зрителей. Это объясняют не просто тем, что украшения в самом деле старые или выцветшие, а тем, что духи предков в данном случае не оказали человеку должной поддержки и поэтому все его украшения кажутся непривлекательными и не стоящими внимания. Материальный и символический факторы пересекаются здесь очень сильно. Если данная группа действительно не обладает силой и богатством, то она просто не сможет добыть красивые украшения и поэтому о ней будет сказано, что она лишена необходимой поддержки предков.

То, что мы рассматриваем как материальный и символический аспекты, мелпа воспринимают иначе. Для них эти два аспекта сливаются в нечто неразрывное и единое в своем воздействии, так что бессмысленно приписывать большую роль одному или другому из них. О людях с непривлекательными украшениями могут сказать, что один из них умрет (ти кава ндомба– «один выйдет из строя»). Это может быть следствием утраты поддержки со стороны предков, ибо они защищают человека также и от злонамеренного колдовства врагов. Или возможно, что в группе выступающих на празднестве действительно существуют какие-то козни и разногласия. В таком случае их собственный внутренний разлад и раздражение, попокл, помешает их успешному выступлению как единой слаженной группы, что проявится в отсутствии единообразия головных уборов, неспособности вовремя начинать петь и плясать и т. п., т. е. во всем том, что вызывает немедленные и меткие суждения со стороны зрителей. В июле 1982 г. я записал одну ритуальную песню на танцевальной площадке на расстоянии нескольких миль от своего дома. Члены моего клана, прослушав запись, остались очень недовольны пением, а наш вождь заметил: «похоже, будто это сумасшедший бредет по берегу реки и поет для собственного удовольствия»; он имел в виду, что пели вразнобой, причем каждый пел что-то свое.

Я не подверг сомнению его оценку, но не смог притворяться, будто я способен уловить отсутствие синхронности так же хорошо, как мелна.

Успех выступлений оценивают не только по украшениям, надетым на участников; обсуждаются также песни, барабанный бой, ритмичность танца, реальные ценности, передаваемые партнерам по обмену, произнесение церемониальных речей, в которых ораторы излагают и представляют в новом свете причины данного сборища. Если украшения должны быть яркими и новыми, чтобы они были хорошо видны и их легко было оценить, то пение и барабанный бой тоже должны быть чистыми и четкими. Используются особые барабаны, звуки которых, как считается, напоминают крик синей райской птицы (райская птица принца Рудольфа). Говорят, что она издает громкий гудящий звук, который разносится над долами и горами.

Барабанный бой тоже должен быть громким; он должен быть оип, чтобы, услышав его, зрители устремлялись к танцевальной площадке. При изготовлении барабана выжигают полость в стволе дерева и определенный человек-знаток ритуала-пропускает сквозь нее перо райской птицы; это делается для того, чтобы барабан звучал как крик самой этой птицы. Этот пример показывает, что птица воспринимается как носитель желаемых качеств, и подводит нас к вопросу о том, как соотносятся выставление себя напоказ и маскировка. Самцы райских птиц демонстрируют свое оперение, чтобы привлекать самок, причем каждый из них, соревнуясь с другими самцами, старается заполучить не одну, а несколько самок. Обычно самцы обрывают листву с деревьев, расчищая себе пространство для «танцев» с тем, чтобы их перья переливались на солнце. Мелпа называют это пространство церемониальной территорией птиц-по аналогии со своими площадками для плясок, которые устраиваются перед домом старшины.

Птицы тоже призывают потенциальных брачных партнеров криками, извещая их о своем местонахождении, подобно тому как это делают мужчины, сопровождающие свои танцы пением. Как видно из этой параллели между мужчинами и птицами, плясуны-мужчины стараются привлечь женщин и при этом фактически вступают в конкуренцию между собой. Следует помнить, однако, что эта параллель отражает только одно из значений мужского танца, который имеет и другие значения: она указывает лишь на то, что в выставлении себя напоказ присутствует элемент конкуренции. Конечно, для успеха такой саморекламы важно, чтобы ее участники распознавались как конкретные индивидуумы, однако пробуждаемый к ним интерес частично зависит и от украшений, которые усиливают привлекательность данного мужчины и изменяют его внешность.

Пляски, непосредственно связанные с ухаживанием, нередко предшествуют или происходят одновременно с главными общими плясками, сопровождающими обмен подарками между группами. В этих последних принимают участие только холостые юноши и незамужние девушки, а также некоторые из молодых женатых мужчин. По окончании главных плясок эти же группы исполняют на площадке второстепенные пляски; при этом песни иногда бывают довольно непристойными и откровенно сексуальными, тогда как в песнях, сопровождающих главную пляску, всегда затрагиваются внутригрупповые и политические проблемы.

Это различие между главными и второстепенными плясками отражается в противоположности двух стремлений: сделаться неузнаваемым и выставить себя напоказ, о чем уже говорилось выше. Чтобы стать неузнаваемыми, мужчины покрывают лицо углем. Считается, что чернота угля создает «мрак» и придает мужчинам сходство с их далекими предками (типу римбкё мором– «дух вот он, прямо здесь»).

Рис. 2. Танцоры мелпа с омаком и типично разрисованным лицом (глаза и нос сильно выделяются благодаря белой краске).

В доколониальные времена мужчины покрывали лицо углем еще и тогда, когда отправлялись на войну; они продолжали делать это и после достижения страной независимости при отдельных вооруженных столкновениях, которые изредка случались. Цель здесь не только в том, чтобы скрыть лицо воина, но и в том, чтобы он казался более крупным, а потому и более устрашающим. Зачернение лица углем, таким образом, отражает два момента: анонимную солидарность данной группы мужчин и их общую агрессивность по отношению к чужакам. Церемонии обмена, помимо прочего, создают возможность для заключения и закрепления мира между группами. В чем выражаются эти мирные акции? Прежде всего, происходит подношение ценных подарков, сопровождающееся произнесением речей. Что касается разрисовывания лица, то здесь яркие, блестящие красный, желтый и белый цвета, хорошо выделяющиеся на черных лицах мужчин, символизируют богатство и дружбу. Дружба обозначается у мелпа тем же словом, что и свиной жир, который, если втирать его в кожу, придает ей блеск и маслянистость. Женщины покрывают лицо красной охрой, а поверх ее наносят яркие желтые, синие и белые узоры. Мужчины обводят глаза белой краской, а носы-красной или белой. Белый цвет не имеет определенного значения; ясно, однако, что он аналогичен белому цвету свиного сала и беловатому цвету спермы. Следовательно, белый цвет дарует жизнь и имеет отношение к плодовитости мужчин. Все эти «знаки» подчеркивают значение миротворчества, так как мир ассоциируется с обменами, с бракосочетанием, с сексуальностью и рождением детей. Ни одна отдельная группа не может стать сильной, если эта последняя цель не будет достигнута; поэтому для того, чтобы сама социальная система могла сохраниться, конфликт между внутригруп-повой солидарностью и внешними связями должен быть преодолен. Таким образом, украшения в сжатой форме выражают ценности, которые на одном уровне противоречивы, но на другом, более высоком уровне организации неизбежно дополняют друг друга. Именно успешное объединение этих уровней в одной демонстрации делает эту демонстрацию эстетически привлекательной для мелпа.

Виру

Р.3. Женщина виру с лицом, разрисованным по модели «слезинки», и очень сложным головным убором.

В какой мере этот анализ украшений, используемых мелпа, относится к виру? Мы уже отметили некоторые черты сходства и различия в социальной структуре этих двух народов. У виру имеются все основные элементы демонстрации и маскировки (например, символический параллелизм между мужчинами и птицами), однако они придают всему этому иной смысл и расставляют акценты иначе, нежели мелпа. У мелпа узоры, которыми они разрисовывают лицо, имеют названия, но не несут смысловой нагрузки. Они не отождествляются с личностью пляшущего. Например, один узор называется «слезы», однако это вовсе не означает, что человек, разрисовавший таким образом лицо, чем-то опечален.

Виру разрисовывают лицо гораздо более тщательно. Каждый узор носит у них название какой– либо птицы, а иногда-сумчатого, так что лицо в целом бывает похоже на то или иное живое существо. Это не обязательно должна быть райская птица или птица, которой поклоняется данный человек. Тем не менее имеется вполне четкое народное объяснение такому использованию названий птиц для обозначения лицевых узоров. Считается, что птицы «размножаются в чистоте», т. е. каждое их поколение имеет оперение такой же расцветки, как и предыдущее. Это соответствует устремлениям мужчин виру: они хотят, чтобы их лица с течением времени передавались будущим поколениям их группы. Другая иллюстрация этой заботы об увековечении – преемственность имен. Детям как мужского, так и женского пола дают имена умерших родственников или имена, напоминающие о таких периодах истории данной группы, когда она была окружена врагами или изгонялась из родных мест. Эти имена в основном отражают печаль о смерти родственников и желание отомстить за тех, кто был убит в боях. Продление существования имен как бы сохраняет личности предков. Имя (имбини) и лицо (ленетимини, буквально «глаз-нос») связаны вместе как аспекты личности. Несмотря на смерть индивидуума, какая-то его часть сохраняется и передается дальше. Имя данного человека может быть использовано лишь частично или видоизменено, но все-таки оно сохраняется, точно так же, как «лицо» человека, пусть не полностью, а только в отдельных его чертах, все же возрождается из поколения в поколение в лицах его потомков.

Рис. 4. Танцующие виру с ожерельями из раковин. Головной убор может быть украшен перьями райской птицы (слева).

В этом обычае просматривается определенное предпочтение мужской стороне, так как именно мужчины передают имена и интересуются наследованием черт лица. Отношение к передаче сходства несколько неоднозначно, как если бы слишком большой успех подобной передачи был реально опасен. Вместе с тем мужчина стремится к сохранению своего индивидуального лица; при этом подчеркиваются наиболее значимые черты: глаза (вместилище желания) и нос (вместилище гнева). Говорят, что один из вождей деревни Тунда, умерший в конце 1960-х годов, как подозревают-в результате колдовства, возвращается много раз в лицах своих внуков, и это считается хорошим знаком. Его собственная жизнь была прервана колдовством врагов, и его лицо больше нельзя увидеть, но лица его внуков служат заменой. В этом примере лицо появляется вновь через поколение. Если лицо умершего появляется слишком быстро, уже в следующем поколении, то считается, что отец, возможно, умер из-за того, что ребенок заменил его чересчур рано. В этом случае сходство может рассматриваться как нечто дурное. Тем не менее это скверное событие, если посмотреть на него с другой стороны, реализует некий культурный идеал. Можно посчитать, что птицы реализуют тот же идеал в более общем плане, причем для них это не сопряжено ни с какими опасностями. Когда мужчины на празднествах расписывают себе лицо, имитируя птиц, они временно связывают себя с этим идеалом, точно так же как мелпа, украшая себя перьями, разыгрывают брачное поведение самцов райских птиц. Но если мелпа выдвигают на первый план соревнование, то для виру самое главное-преемственность или, если угодно, выживание. Эти акценты, однако, сводятся к одному и тому же. Мужчины мелпа стремятся к многоженству и тем самым к увеличению числа своих потомков. Вожди виру тоже имеют по нескольку жен, но каждый мужчина виру стремится к тому, чтобы обеспечить воспроизведение своего лица. Для мелпа глав-ное это численность, а для виру– внешнее сходство.