Текст книги "Земля родная"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

– Да, да. Обсуждаем вопрос о работе автогаража.

…Был уже поздний вечер, когда Шелехов выходил из горкома. Разговор встревожил его.

Тревожные мысли одолевали Шелехова и на другой день. Он не заметил, как наступил вечер и в коридоре зашумели приглашенные на заседание партбюро. В это время в комнату влетел Стрелков со свертком каких-то бумаг.

– Что же это такое? – запальчиво воскликнул он. – Что же это творится, Демьян Петрович? Полюбуйтесь! Цеховая стенгазета дискредитирует меня. Да и тебе тут, кажется, достается. Намеками, правда, а речь явно идет о тебе. Полюбуйся.

Шелехов развернул стенгазету «Доменщик» и прочел:

– «Позавчера начальник цеха т. Стрелков дал указание сбавлять дутье и перевести доменные печи на тихий ход. Причиной послужило, якобы, отсутствие руды.

Это не правда, что руды нет. Есть руда, только качество ее не высокое, марка не та.

Горновой Попов предложил свой способ употребления в плавку этой руды, но Стрелков отмахнулся:

– Много знать стали. Я инженер и прошу меня не учить.

Сбавив ход печей, мы потеряли не одну сотню тонн чугуна. Вот к чему приводит зазнайство и верхоглядство т. Стрелкова.

Куда смотрит партбюро завода? Почему не поддерживают Попова?»

– Кто же писал? – спросил Шелехов.

– Без подписи. Видать, редколлегия.

– Вот что, Иван Иванович. Надо, чтобы эта история с заметкой не вышла за пределы цеха. Собери-ка ты редколлегию. Потолкуй. Признай ошибки, пообещай исправить…

В помещение вошел Кедров с Ковригиным.

– Здравствуйте, товарищи. А мы к вам из цеха. Там происшествие: куда-то исчезла стенгазета. Была вывешена – и вдруг не стало ее.

– Да не исчезла она. Здесь она, у меня. Читали вот с Иваном Ивановичем. Собираемся кое-какие меры принимать, – подавая руку, ответил Шелехов.

– Правильно. Только зачем же ее снимали? Пусть читают.

– Товарищ Стрелков! Повесьте газету на прежнее место, – строго распорядился Шелехов.

Ковригин вышел со Стрелковым: он хотел задать начальнику цеха несколько вопросов.

– По какому вопросу пожаловали к нам? – осведомился Стрелков, едва они перешагнули порог его кабинета.

– Пришли изучить, почему отстают доменщики. По-настоящему помочь вам хотим.

– Чем же вы поможете? Ведь не принесли же вы с собой металлодобавки? – язвительно спросил Стрелков.

– Неужели все дело только в болтах, гайках, металлодобавках? Почему вы никогда не заговариваете о людях! – спросил Ковригин.

– А вот побудьте сегодня на партбюро – узнаете в чем дело. Я вот прямо скажу. Как появился в горкоме Кедров, в моде стало: «Помочь пришли», «Разобраться надо». А на деле – один подрыв авторитета. Пришли на завод и сразу к рабочим. А я что? Начальник или не начальник? Почему ко мне не зашли?

– Да ведь нам ваше мнение известно. А теперь мы обратились к рабочим. Хотим их выслушать. Скажите, когда вы последнее производственное совещание созывали? Когда советовались с рационализаторами, передовиками?

– До совещания ли теперь? Работать надо, а не совещаться.

– Правильно. Я тоже за то, чтобы работать. Только по-новому. С учетом тех замечаний, которые сделают люди. Вот, например, рассмотрели вы предложение горнового Попова?

– Нет, но я поручил это заместителю по шихте. Впрочем, из этого предложения все равно ничего не выйдет.

– Да вы же его не проверили, не испытали.

– Когда меня посылали сюда, то поставили одну задачу: давать чугун. В главке не говорили о том, что цех экспериментальный.

– А представьте себе на минуту, что на руднике иссякли запасы той руды, на которой вы привыкли работать?

– Ну, тогда и без нас решили бы вопрос.

– Скажите мне, как давно выступали вы перед рабочими с политическим докладом, лекцией?

– Ну, знаете ли, это уж слишком. Я инженер. А лекции, доклады – это дело профкома, партбюро.

– Вы извините меня, товарищ Стрелков. Но теперь уж редко кто рассуждает так, как вы. Советский инженер не может быть только техническим руководителем. Он – политический воспитатель.

– Так, понятно. Значит я отсталый человек. Хорошо. Я проконсультируюсь в главке.

* * *

В кабинете Шелехова между тем шел оживленный разговор.

– Посмотрел я на ваших людей – душа радуется. Хороший у вас на заводе народ. Крепкий, самостоятельный. Хотя бы тот же Попов, Ярцев, Воронов, Савельев… Да мало ли. С такими горы можно перевернуть, – говорил Кедров.

– Ничего. Люди как люди. Работают, стараются.

– Что значит «люди как люди»? Вы все – хорошее и плохое, передовое и отсталое – смешиваете в одну кучу. На вашем заводе десятки новаторов. Опираетесь ли вы на них?

– Разумеется, у каждого в работе есть недостатки.

– Надо стремиться, чтобы их не было. Желая на деле помочь вам, мы сегодня знакомились с доменщиками и вообще с порядками в цехе. Вот вы сегодня собирались обсуждать вопрос о работе гаража. А ведь прорыв-то у вас на решающем участке – в доменном цехе. Сегодня надо бы обсудить заметку в стенгазете «Доменщик». На заседание пригласить всю редколлегию, активистов.

– Но ведь этот вопрос не подготовлен? – возразил Шелехов.

– Этот вопрос ставит сама жизнь. Пригласите-ка членов партбюро, посоветуемся.

Споров не было. Члены партбюро и сами предлагали обсудить заметку немедленно.

Когда члены партбюро и приглашенные разместились, в кабинете наступила тишина. Заняты были все стулья, диван. Тишину нарушил Шелехов.

– Какой порядок примем, товарищи? Заслушаем доклад начальника цеха или информацию редакции стенгазеты?

– Не надо доклада. Читайте заметку, – послышалось несколько голосов сразу.

Шелехов взял в руки копию заметки, отпечатанную на машинке, и зачитал ее.

– А кто подписал ее, Демьян Петрович? – спросил Стрелков.

– Подписи под заметкой нет.

– Ага, аноним, значит. Выходит каркнула ворона, всех на ноги подняла, а сама в кусты. – Стрелков обвел присутствующих торжествующим взглядом.

У некоторых членов редколлегии был растерянный вид. Редактор – газовщик Киселев – сидел с высоко поднятой головой.

– Автора пусть назовут, – продолжал Стрелков, – иначе не следует обсуждать. Может, заметку писал самый недисциплинированный или лодырь. Есть ведь и такие. Сами норму не выполняют, а ищут виновных.

– Редактор здесь. Может, он назовет нам имя автора? – оживился Шелехов.

– Разрешите, товарищи? – поднялся Кедров. – Стрелков, требующий автора заметки, хочет увести нас от существа вопроса. Дайте ему автора, и он разведет демагогию вокруг его имени. Не затем собрались мы сюда, чтобы искать автора. Дело не в том, кто писал заметку, а в фактах, изложенных в ней. Давайте же и будем обсуждать факты. Вопрос носит принципиальный характер. Это вопрос об отношении к новому, передовому, вопрос наших перспектив. Я бы хотел широкого участия инженеров и новаторов, коммунистов, руководящих и рядовых.

Попросил слово Киселев. Он был взволнован.

– Критикуя смело и открыто недостатки, – начал он, – мы тем самым помогаем изжить их. По мнению редакции, товарищ Попов ставит весьма существенный вопрос. Нельзя проходить мимо него.

Мы обсудили на партийной группе третьей доменной печи предложение Попова. Решили опробовать его в действии. И сейчас, когда мы обсуждаем заметку, идет проверка на деле того, что задумал внедрить товарищ Попов.

– Это что же выходит, без меня меня женили? – взволновался Стрелков.

– Подождите, я не кончил. Мне понятно волнение товарища Стрелкова. Он инженер, начальник цеха – и вдруг простой рабочий оказался грамотнее его. И все-таки это именно так. Заметка правильна от начала до конца.

Слово взял старший горновой Воронов.

– На мою долю осталось только сожалеть, что не я первым внес это предложение. Ведь думал же я над этим, думал. Можно сказать, смелости не хватало. Но мне простительно. Я недостаточно грамотный человек. Но как это могли проморгать директор завода, начальник цеха? А ведь не только Попов у нас есть. Соберите-ка вот нас, дайте задания подумать над улучшением производства!

Заседание бюро затягивалось. Выступали рабочие, инженеры. Стрелков хранил молчание.

Но вот не вытерпел и он. Стрелков заговорил тоном кровно обиженного человека.

– Все это, в конце концов, похоже на подсиживание. Ну, не нужен я, предположим, на заводе, так скажите прямо. А то ведь что делается? Редакция помещает против меня заметки, партгруппа принимает решение внедрить предложение Попова. Пока мы заседаем, там, наверно, еще что-нибудь придумают. В чем же повинен я, что на меня так ополчились? А в том, что я не допускаю нарушения технологической дисциплины. Ведь инструкция по составлению шихты утверждена не мною, а главком. Я только борюсь за точное выполнение ее. А люди типа Попова способны положить этот документ под пятку. Что им главк, что им инструкция? Они же сами с усами.

– Разрешите вопрос задать. А когда эта инструкция составлялась? – спросил Киселев.

– Ну, когда… Давненько, конечно. Я хочу, чтобы бюро поняло меня, защитило от нападок.

Стрелков грузно сел.

Шелехов объявил перерыв…

…А на третьей домне между тем шла горячая работа. Еще до выступления стенгазеты заместитель начальника цеха по шихте Демьянов заинтересовался предложением Попова. Он сделал несколько вычислений, но вдруг услышал, что Стрелков отверг предложение. Демьянов никак не мог понять это, по меньшей мере, странное решение. Когда же он спросил об этом Стрелкова, тот ответил:

– Да, вот что, поклонник анархистов: займись-ка ты этим делом сам.

Демьянова пригласили на собрание партийной группы доменной печи. Его попросили высказать свое мнение о возможности внедрения предложения. Демьянов сказал:

– Большинству товарищей мое мнение известно. Предложение заманчиво. Оно содержит здоровое зерно. Но оно не подкреплено техническими расчетами. Через сутки я составлю такие расчеты. Давайте испытаем его на нашей печи послезавтра. Кстати, разобраться с этим предложением начальник цеха поручил мне.

Сутки для Попова показались вечностью. Он очень беспокоился за исход дела. И вот он накануне события, которое решит исход этой борьбы. А тут распоряжение начальника цеха: если через полсуток не поступит руда нужной марки, третью печь остановить.

– Что же это такое, Яков Николаевич, – возмутился газовщик Скороходов. – Твое предложение рассматривают, а печь останавливают.

– Правильно, товарищи.

Все оглянулись. Рядом стоял главный инженер завода Прохоров.

– Нельзя останавливать печи. Нельзя и работать старым способом, – продолжал он. – Надо кончать с этим. Ваша бригада, товарищ Попов, стоит на правильном пути. Ко мне только что заходил Демьянов. Он закончил расчеты для нового рецепта шихты. Сейчас он внесет кое-какие изменения, и смену мы начнем по обновленной технологии.

Вошел Демьянов, все бросились к нему, склонились над расчетами.

Получив указание начальника смены, бригадир рудного двора категорически воспротивился:

– Как хотите, а с пятой эстакады я руду подавать не буду. Пусть главный инженер даст письменное указание. Это же законсервированное сырье, брак. Нет. Я на себя не могу взять такую ответственность.

– Да пойми ты, умная голова. Ведь новую шихту дают, – убеждали его рабочие.

– Новую? А кем она утверждена?

Спор разгорелся. Уже кто-то пошел самовольно менять маршрут электровоза, как вдруг шихтовый двор стали заполнять знакомые и незнакомые люди. Зашли Кедров, Ковригин. Зашли вместе с Шелеховым, Стрелковым, Киселевым, Вороновым.

Главный инженер, Стрелков, Демьянов, разложив листы бумаги на борту старого опрокинутого вагончика, стали проверять расчеты из блокнота Демьянова. Другая группа направилась на эстакады, третья – на рудный двор.

…Появлению всех этих людей в доменном цехе предшествовали бурные страсти, разгоревшиеся на партийном бюро. Обстановка накалялась, а сдвигов в обсуждении вопроса не было. Произносились слова «абсурд», «клевета», «беспринципность», «шельмование».

– Так мы вопроса не решим, – сказал Кедров, – партбюро не подготовило ни выводов, ни предложений. К сожалению, и здесь их никто не сформулирует.

Киселев рванулся с места:

– Товарищ Кедров, разрешите. Я вношу предложение – создать квалифицированную комиссию для проверки всего этого дела. Пусть в ней участвуют и работники горкома. Вот тогда появятся и выводы и предложения.

– Но ведь на это потребуется время, а домна под угрозой остановки уже сегодня, сейчас, – повернулся к нему Кедров. – Я не против такого предложения и хочу только добавить следующее: более квалифицированных людей, чем собрались здесь, ведь нет. Зачем же дело откладывать? Давайте пойдем в доменный цех, на месте разберемся и примем необходимые меры.

Тут тревожно затрещал телефон. Из цеха сообщили, что на шихтовом дворе спор, хотят насильно изменить состав шихты для третьей домны.

Решено было немедленно отправиться в цех.

* * *

Первая неделя дала положительные результаты. Третья печь работала успешно, выдавала чугун по заданным нормативам. Группа работников горкома, опираясь на инженеров завода, обобщила опыт работы по новому способу. На бюро горкома партии о нем рассказал Попов, а главный инженер завода Прохоров подкрепил теоретическими и инженерными выводами.

По новому способу работать стали все домны.

…Однажды утром, когда Кедров собрался в очередную поездку, раздался телефонный звонок. Говорил начальник рудоуправления. Он сообщил, что после конференции методу Богатырева обучили около двадцати бурильщиков. Это дает возможность усилить отгрузку кусковых малосернистых руд доменщикам.

– Но я должен пожаловаться вам. Что это случилось вдруг с нашими доменщиками? Раньше жизни не давали, если мало грузим кусковых руд, а теперь? Приехал к нам начальник снабжения, отправился на отвал пылеватых бросовых руд и требует их погрузки. Эти отвалы уже списаны, а у нас кусковых полны склады…

Кедрову вдруг стало радостно. Он улыбнулся и весело произнес:

– Ничего, продолжайте грузить пыль Горнозаводеку. А кусковую руду отправьте на большегрузные печи в Челябинск. Там она сейчас нужнее!..

И, кладя телефонную трубку, подумал:

«Вот он, главный-то вопрос, – людей поднять!..»

П. Петунин
О ДРУЗЬЯХ-ТОВАРИЩАХ
Повесть

Глава 1
ПОЖИВЕШЬ – УЗНАЕШЬ

Утро… Свежее, чистое, ясное. Тишина.

Но вот над котельной металлургического завода взметнулся белый плотный клубок пара – и через секунду весь город огласился торжественным призывом к труду. Эту песню подхватили голоса других заводов.

И ожил, пришел в движение Златоуст. Извилистые, петляющие по склонам гор улицы города заполнились народом. Человеческие потоки устремлялись к заводским проходным.

Песчинками затерялись в этих потоках два молоденьких паренька – Сережка Трубников и Санька Брагин. Они тоже шли на работу.

А неделю назад было вот что.

Рядом с Мироном Васильевичем Панковым вступил Сережка Трубников на порог завода. Пожилой усатый вахтер почтительно козырнул Панкову, бегло взглянул на его пропуск и перевел взгляд на Сережку. А тот неожиданно оробел, затаил дыхание: вдруг этот усатый не пустит его на завод? Вахтер внимательно прочитал протянутое Мироном Васильевичем направление из отдела кадров, еще раз поглядел на Сережку, вернул бумажку Панкову.

– Та-ак, стало быть, пополнение рабочему классу?

– Выходит – так… – глухим, совсем не своим голосом ответил Сережка.

– Ишь ты! – Прокуренные и выцветшие усы вахтера вытянулись в доброй улыбке. Он легонько подтолкнул Сережку в спину. – Ну-ну! Шагай, брат. Да ты не робей! Народишко у нас вострый, робких-то не любит. Ничего, брат. Выше голову, тверже шаг!

Этот первый день на заводе был у Сережки днем удивительных открытий.

Когда отошли немного, Мирон Васильевич обернулся и кивнул головой в сторону проходной.

– Прокатчик знаменитый был этот Кузьма Федотыч. Слышь? В гражданскую беляки ногу ему оттяпали… Уважаемый человек, в большие праздники всегда в президиумах сидит. Чуешь? Почитай, вся наша прокатка из его учеников состоит. К тому же – у самого Василь Иваныча Чапаева в разведчиках ходил. Боевой орден имеет. Смекаешь? То-то!..

И что говорить: конечно, у Сережки глаза округлились от удивления. Сам чапаевский разведчик первый открыл ему двери на завод! Разведчик, а совсем мирный дед! Сережке хотелось вернуться, поближе разглядеть этого необыкновенного человека. Но Мирон Васильевич шагал дальше своим спорым мелким шагом, то и дело приговаривая:

– Шагай шибче, не отставай!

Легко говорить Панкову: «Шагай шибче!». Легко советовать знаменитому усачу-вахтеру: «Не робей, паря!..» А вот Сережке-то каково?

С пронзительным свистом деловито шмыгали взад-вперед крикливые заводские паровозишки. Шипели они так свирепо, как будто у всех у них только одна задача: до смерти запугать Сережку, а потом раздавить его.

Из окошек сердитых машин выглядывали веселые, перемазанные физиономии машинистов. Некоторые приветливо махали Мирону Васильевичу черными руками, а он в ответ – фуражкой.

Почему так много людей знало Панкова? Чем был знаменит Мирон Васильевич?

Но вдруг произошло чудо: не Панкову, а ему, Трубникову, помахал один белозубый паренек. Он помнил этого парня. Это он, когда Сережка впервые пел возле панковского дома, похвалил его голос и посоветовал бросить курить. Ну, разве можно поверить, что это тот самый парень? Там он, как и все, лущил каленые семечки и крутился возле девчат, а тут – смотри ты! – машинист, хозяин паровоза! Улыбается, не зазнается… Удивительно!

Паровоз… Это было так заманчиво, так интересно, что Сережка подумал: «А, может быть, попросить Мирона Васильевича, чтобы он устроил его в депо? И будет тогда Сережка вот так же кататься на юрком паровозике, весь перемазанный и белозубый! Он будет здороваться со знакомыми оглушительными свистками. Ну разве не интересно?

А Панков шагал дальше, к темным корпусам, наполненным сдержанным грохотом. У самой большой громады, увенчанной восемью высоченными трубами, из которых две не дымились, Мирон Васильевич остановился и, чуть склонив голову набок, поднял глаза к прокопченным верхушкам труб, улыбнулся им, как хорошим друзьям.

– Это называется мартен!

Постоял так минуту-другую и сказал совершенно непонятное:

– На моей печке доводка идет… Праздничек-то будет в нашу смену! Хорошо!

И откуда он знал, что в эту минуту идет там какая-то доводка? Мирон Васильевич увидел в Сережкиных глазах недоумение, пояснил:

– Про это мне вторая труба рассказала.

Сережка опять ничего не понял. Но расспрашивать не стал, потому что знал – в таких случаях люди отвечают совершенно одинаково:

– Поживешь – узнаешь!

На заводском дворе Сережка чувствовал себя малюсенькой песчинкой, которую мог подхватить, унести любой ветерок. Ну, что он по сравнению с этим скопищем грохочущих, свистящих, гудящих, скрежещущих машин? А в мартеновском цехе, подавленный и зачарованный оглушительно кипучей жизнью, ослепительным сиянием, печей, Сережка даже и песчинкой перестал себя чувствовать.

Машины, везде машины. Им стало тесно на земле, и они забрались на головокружительную высоту, под самую стеклянную крышу. Ходили там и носили на длинных стальных канатах огромную чашу. Внизу расторопно суетились «кукушки», пронзительно и требовательно покрикивая тоненькими голосками.

Из печей вырывалось хищное пламя. В печах что-то гудело на одной ровной басовитой ноте.

Рядом с машинами люди казались муравьями, вставшими на задние лапки. И не верилось Сережке, чтобы могучие стальные гиганты подчинялись воле этих маленьких чумазых людей.

Мирон Васильевич крикнул в самое ухо Сережке:

– Пошли начальству показываться!

В цеховой конторке было потише. За канцелярским столом сидела хрупкая, миловидная девушка. Из-под красного платочка, которые любили носить в те годы не только комсомолки, но и женщины в годах, выбивались темно-русые кудряшки волос. Девушка пристальным, оценивающим взглядом окинула Сережку. Мирон Васильевич шепотом сообщил:

– Видишь, присматривается? Можно сказать, наш начальник кадров, да к тому же еще – комсомольский бог. Валя Бояршинова. С перцем девчушка.

Последние слова не очень-то вязались с нежным личиком девушки, с милым, даже, пожалуй, кокетливым поворотом головы. Только серые глаза с прямым и строгим взглядом выдавали ее характер.

– Здрасте, дядя Мирон. С добрым утром вас! Чего это вы шушукаетесь?

– И ты здравствуй, Валюша!.. Да вот про тебя наговариваю нашему новому работничку. Вот тебе бумажка, оформляй парня в шихтарник. А я побегу печку принимать. Не обижай тут парня, он стеснительный и боязливый.

– А может, расплачется еще? Вы соску не припасли, дядя Мирон? – рассмеялась Валя.

Мирон Васильевич махнул рукой и скрылся. Сережка принял независимый вид и сообщил совершенно серьезно:

– Нет, плакать я не буду и соски мне не надо. Скорее – наоборот.

Валя хмыкнула:

– Как это – наоборот?

– Да так вот…

– Как-то не по-русски говорите…

Сережка пожал плечами. Миловидное начальство нравилось ему, и он был не прочь затянуть разговор.

– И откуда я могу по-русски хорошо говорить, товарищ начальник кадров? Мой папаша – француз, мамаша – гречанка, прабабушка – мордовка.

У Вали в глазах забегали веселые искорки.

– Сплошной интернационал получается. – И тут же нахмурила брови. – Давайте ваше направление.

– Это – пожалуйста, это мы с величайшим удовольствием! – Сережка широким жестом положил бумажку на стол.

Валя покачала головой:

– Ох, и морока мне будет с вами!

– Это – в смысле воспитания? – полюбопытствовав Сережка.

– Ну-у, какое там воспитание! – протяжно проговорила Валя. – С тебя еще вот такую стружку снимать надо. – И маленькими пальчиками, измазанными чернилами, она показала толщину этой стружки.

– Это очень даже любопытно… Стружку снимать! Но, к вашему сведению, я не комсомолец.

– Там увидим. Хватит разговаривать. Бери направление, иди в шихтарник, разыщешь там бригаду Брагина.

– Саньки Брагина? Знаем такого деятеля. Значит, он уже бригадир?

– Ага! Знакомый, выходит? Ну вот и хорошо. Два сапога – пара: один молчун, другой болтун.

Сережка шутливо раскланялся и, уходя, подумал: «Хорошая девчонка. Со временем надо бы ее в кино пригласить».

А Валя еще раз подумала то, что произнесла вслух: «Много еще стружки надо снимать, чтобы из этого развинченного получился дисциплинированный человек…»

…Так было неделю назад, когда Сережка переступил порог завода. Он вел себя тогда чуточку развязно, потому что хотелось ему скрыть от всех свое удивление, даже испуг перед новым и неизведанным заводским миром.

…Теперь Сережка Трубников вместе с молчаливым другом и начальством своим Санькой Брагиным по утрам спешил на завод. И если кто-нибудь спрашивал:

– Ты в какую смену работаешь?

Он с достоинством отвечал:

– В первую.

Его брезентовая роба перемазалась уже так, что, глядя на нее, никто не мог бы сказать, что это идет новичок.