Текст книги "Земля родная"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

Так думал Сережка, так думала Надя, но она не могла долго думать об одном. Она вдруг рассмеялась. Сережка спросил:

– Смешинку проглотила?

– Про тебя вспомнила.

– А что вспоминать? Я же тут.

– Вспомнила, как ты сочинял ребятам разные истории. Смех один.

– Откуда ты знаешь? Подслушала?

– Может быть…

Они засмеялись и сразу испуганно смолкли: а вдруг кто-нибудь подслушивает их? Стали говорить вполголоса. Говорили обо всем, перескакивали с одного на другое. Говорили, может быть, только для того, чтобы услышать голос друг друга. Сережка спросил:

– А где эта Вера работает?

– Кичигина? Да у нас, в токарно-механическом. Она у нас и токарь и профсоюзный деятель.

– Девчонки на заводе всю власть захватили. У вас Кичигина, у нас – Бояршинова.

Надя повернула разговор в другую сторону:

– Вредная эта ваша Бояршинова. Голосовала, чтобы меня из комсомола вышибли…

– За что?

– Да так. За одно дело…

– Знаешь, Надя, – горячо заговорил Сережка. – Давай договоримся: ничего не скрывать друг от друга.

– Согласна! – подхватила Надя. – Это лучше – не скрывать…

И задумчиво:

– А может, и зря я сержусь на Вальку… Понимаешь, я станок поломала, четыре смены простояла. – Она вдруг усмехнулась. – Ну и задал же мне тогда папка жару! Ужас! Даже ремнем грозил, будто я маленькая. У тебя, говорит, только один ветер в голове! От таких, говорит, работничков только убыток заводу, надо гнать в три шеи! Почему в три, а не в одну? Смешно!

Она засмеялась, а потом огорошила:

– Только правду говори – Вера Кичигина нравится тебе?

– Не очень.

– А почему? Она хорошая. Боевая. В нашем токарно-механическом все такие.

– Ну, все-то не могут нравиться.

– Значит, Валя Бояршинова, да? Я видела, как ты глядел на нее… Я понимаю…

– И не она…

– А кто? Только ты не выкручивайся. Мы же договорились: ничего не скрывать…

– Я и не скрываю. У нее нос крючком. Понимаешь? И сто восемнадцать веснушек.

– Ну и неправда. Столько не бывает!

Сережка продолжал свое:

– Волосы у нее белые, а кудряшки пушистые-пушистые. Наверно, калеными спицами закручивает… Ростом она… – и поглядел на Надю. – Мне до плеча…

Они остановились. И как-то само собой получилось так, что маленькие горячие ладошки Нади очутились в широких Сережкиных ладонях. Она не торопилась освободить свои чуть вздрагивающие руки.

– Ой, Сережа!.. Тебе не кажется, кто-то подсматривает? – спросила она вдруг испуганно.

– Кажется…

– Кто? – встревожилась она.

Сережка почувствовал себя сильным, смелым, настоящим мужчиной, который обязан оберегать эту родную, эту удивительно хорошую девчушку.

– Не беспокойся, Наденька. Кроме звезд и луны, никто нас с тобой не видит.

– Вот видишь, какая я трусиха… Знаешь, Сережа, пошли скорее домой. Уже поздно.

– Детское время. Куда торопиться?

Но она упрямо твердила свое.

…Как будто ничего особенно не произошло… Минуты две-три постоял Сережка у калитки Надиного дома. Прощаясь, задержал ее руки. Надя шаловливо откидывалась назад, и Сережке было приятно удерживать ее. Вдруг она вырвалась, стремительно побежала, помахала с крыльца рукой и скрылась. Тихонько звякнула щеколда. Сережа постоял немного.

Вот мягко стукнула дверь…

…Сережка пошел, что есть силы размахивая руками. Шел и пел про себя. А что пел – и сам не понимал. Песня состояла из вариаций одного слова:

 
Наденька, Надя,
Надя, Надежда…
 

Эх, до чего же хорошо жить на свете!

Оглянулся. В одном окошке мелькнул свет, чуть приподнялся уголок белой шторки. Сережка остановился, помахал рукой – и уголок шторки опустился.

Спокойной ночи, Наденька!.. Доброй ночи, славная!

Глава 5
ВО СНЕ И НАЯВУ

Сережка осторожно приоткрыл глаза. Над ним склонилась встревоженная Степановна и легонько трясла за плечо:

– Господи! Страсти-то какие! Ты плакал, скрипел зубами, воевал с кем-то, чуть с кровати не упал. Не надо спать вверх лицом, а то замучают худые сны, – участливо говорила Степановна.

Сережка бился во сне со страшными крылатыми чудовищами, похитившими Наденьку. И как раз тогда, когда он освободил девушку из плена, его разбудила Степановна. Доглядеть бы до конца этот сон!

– Я еще часок вздремну.

– Что ты, что ты! – воскликнула Степановна. – Семь прогудело. Подымайся, сынок, – усмехнулась лукаво, – А что это за Наденька?

Сережка сделал большие глаза:

– Какая Наденька?

– Да уж тебе об этом-то лучше знать, какая… Горе с вами, ребятишки, да и только. Выросли. Вот уж и девчонки начали сниться… И моему эта Фроська не дает покоя.

И ушла, мягко шурша складками необъятной юбки. Вот еще новая забота появилась у Степановны!.. Мирон Васильевич уже завтракал.

– А-а, гуляка пришел! – улыбнулся Сережке старший Панков. – Что-то чересчур долго стали держать тебя, братец, на репетициях.

– Новые песни разучивали…

– Новые песни… Не выспался, небось?

– А мы по-солдатски: нам и трех часов хватает…

– Был, голубок, и я таким солдатом… – усмехнулся Мирон Васильевич. – И по часу на сон не выходило, когда за своей Степановной увивался…

– Ладно тебе городить-то всякое… – проворчала Степановна. – Ешь, знай. Пригласил бы парня к столу.

– Человек свой. Чего его приглашать?.. А мы с Андрюхой уже позавтракали. Спасибо, мать, за хлеб-соль.

Мирон Васильевич стал одевать брезентовую спецовку.

– А к тебе, Сергей, у меня такой разговор. Передай-ко своим шихтарям: мы сегодня будем варить особую сталь. Чуешь? Так чтобы ваши не мешкали, чтоб пошевеливались.

– Не беспокойтесь, не подведем, – солидно сказал Сережка.

Эту новость он сообщил Саньке Брагину.

– Добрая новость! – обрадовался тот. – Далеконько наша сталь пойдет. Надо ребятам перед сменой сказать об этом. Да, вот еще что. Хотел я тебе вчера сказать, да ты рано ускакал в свой хоркружок. В новом доме нам с тобой дают…

Сережка подпрыгнул:

– Комнату?

– Угадал. Одну на двоих. Хочешь посмотреть?

– Еще спрашиваешь!

– Сходим после работы. Там еще отделка идет. Так-то вот, товарищ Трубников… – Санька хитро прищурился: – Есть у меня к тебе один вопросик… Только вот не знаю – ответишь ли?..

– Если знаю, так чего ж не ответить?

– В том-то и дело, что знаешь.

– Ты, Санька, стал ужасным дипломатом. Чего тянешь?

– Понимаешь… Вчера я задержался по некоторым комсомольским делам. Поздненько было. Иду и вижу одного приятеля с девушкой. Девушку ту зовут Надя Красилова. А вот приятеля как зовут – не знаю. Ты не скажешь?

Сережка покраснел. Санька торжествовал. Теперь Сережка в его руках, значит, можно надеяться, что он не будет портить Санькиного настроения постоянными насмешками на счет Вали Бояршиновой.

– Что же ты молчишь?

– А ну тебя к богу!

– Бог тут ни при чем. Перестань краснеть.

– А я и не краснею.

– Я вижу. Пока не ослеп. Мой дружеский совет – будь осторожнее. Если только узнает Зот Филиппович, перепадет тебе!

Запираться не было смысла, и Сережа попросил:

– Ты не очень-то того… Не распространяйся.

– Молчу. Кроме меня, никто не знает.

– Честное слово – никто?

– Оторви мне голову, если не так!

Разговор опять пошел о комнате. Санька признался:

– Надоело мне жить у этого кулака Черепанова.

– А мне очень хорошо у Панковых. Только, знаешь, надоело в иждивенцах ходить. У них без меня ребятни полная изба. Комната – это здорово. Главное, самостоятельность, и никто не будет задавать лишних вопросов, когда придешь поздно…

Дают комнату!.. Это значит, что Сережку Трубникова признали за настоящего рабочего, нужного заводу.

Санька перед началом работы сказал бригаде насчет особой стали, которую сегодня будет варить Панков. Ребята зашумели:

– Не подведем сталеваров!

– Даешь сталь Ленинграду!

Красилов появился в самый разгар этого шума. Постоял и удовлетворенно констатировал:

– Мне тут говорить нечего.

К мартеновскому цеху было приковано внимание всего завода. Он выполнял важный государственный заказ: варил сталь для тракторостроителей далекого ленинградского завода. На поля молодых колхозов выйдут отечественные тракторы. Ответственные детали машин будут сделаны из златоустовской стали.

С утра в тесной конторке мартеновского цеха дежурили или директор, или главный инженер.

Даже такой маленький подсобный цех, каким был шихтарник, имел теперь государственное значение. Красилов придирчиво осматривал каждую мульду, покручивал пикообразные усы и каждый раз говорил своим тоненьким голосом одно и то же:

– Та-ак! Порядок.

Несколько раз заглядывала Валя Бояршинова. Она не могла усидеть в конторке. Шутка сказать: Москва следит за этой сталью.

Ребята хотели отказаться от обеденного перерыва, но Красилов сказал строго:

– Это не полагается. Закон запрещает. Наверстаете.

Когда он ушел, Валя позвала к себе Сережку.

– Хотела тебе одно важное дело поручить…

– Что за дело?

– А дело в том, товарищ Трубников, что мы к Октябрьским праздникам решили подготовить очень важное мероприятие – концерт самодеятельности мартеновского цеха. Завком купил для нашего красного уголка баян. Баянист есть – Андрей Панков. Надо сколотить хоровой кружок. Вот мы и поручаем это тебе.

– Видишь ли, Валя, у меня огромный недостаток – нет организаторских способностей.

– А мы раз-другой хорошенько подкрутим на заседаниях – и они сразу найдутся.

– Я не уважаю, когда подкручивают.

– Будешь уважать. Пойми: весь цех смотрит на тебя. Помощника найдем.

– А кого имеете в виду?

– Ну, Надю Красилову, например.

Больших трудов стоило Сережке сохранить спокойствие.

– Она из другого цеха. Не согласится.

– А мы очень-очень попросим. Через отца начнем действовать, а лучше всего – через тебя. Пойдешь как-нибудь провожать ее, вот между делом и уговоришь.

– Я? Провожать? – изумился Сережка. – Не умею. Не специалист.

– Ну ты мне не вкручивай! Я сама вчера видела.

Сережкины глаза округлились. Придя в себя, он помахал пальцем.

– Ясно! Все ясно, голубчики! Санька твой мне такую песню пел: дескать, ходил по комсомольским делам, задержался малость и видел меня с одной гражданкой. Теперь понятно, какие это комсомольские дела. У-у, черти скрытные!

Валя смутилась.

– Что ты кричишь на весь цех? – зашептала она. – Я не глухая. Ну, допустим, провожал меня… Ну и что из этого?

– Ладно. Молчу. Но только при одном условии: чтобы и вы с Санькой крепко молчали. А то такой звон подыму!..

Валя приложила палец к губам и опять-таки шепотом сказала:

– Будем молчать!

– А насчет самодеятельности – согласен. Берусь. Мы такое дело раздуем – всем цехам завидно станет!

– А Надю пригласишь?

– Да не удобно как-то…

– Пригласи. Постарайся. Ведь для всего цеха. У нее голос хороший.

– Слыхали, – усмехнулся Сережка. – Попробую. Тогда у меня к тебе тоже есть маленькая просьба. Коллективная. Мы с Санькой Брагиным приглашаем осмотреть нашу комнатенку в новом доме.

– С ума сошел! Сразу все узнают.

– Беру приглашение обратно. А затем – до свиданья, товарищ Бояршинова.

Подойдя к Саньке, ткнул себя в грудь указательным пальцем и четко отрапортовал:

– Так что разрешите представиться, товарищ бригадир. Новоиспеченный руководитель хорового кружка мартеновского цеха, заслуженный укротитель всех зверей, Сергей Трубников! – и шепотом в самое Санькино ухо: – Между прочим, совершенно точно узнал, по каким таким комсомольским делам ты вчера шатался: провожал Валю Бояршинову. Сведения совершенно точные: Валя сказала. Приглашал Валю на наше новоселье. Она сказала: я с ума сошел.

– Правильно сказала! – улыбнулся Санька. – Десять минут осталось до конца перерыва. Может быть, за мульды возьмемся.

– Командуй.

– Тут командовать нельзя. Еще Красилов выругает.

Поглядывая в сторону конторки, они пошли нагружать мульды. Это послужило сигналом: всех как ветром сдуло с мест. Шихтарник наполнился звоном и грохотом. В дверях появился сердитый Зот Филиппович, глянул на часы и что-то закричал. А потом махнул рукой: ну что-поделаешь с этим народом!

Глава 6
САНЬКА БРАГИН И ЧЕРЕПАНОВЫ

Итак, сегодня Санька Брагин имел полное право надеть широкополую войлочную шляпу, прикрепить к ней синие очки. В Санькиной жизни это было огромнейшее событие. Теперь уже никто не будет спрашивать Саньку, кем он работает. Очки и шляпа ответят за него.

Когда Санька извлек из своего сундучка новую брезентовую спецовку, Матвей Черепанов, потевший над десятым стаканом чая, сказал угрюмо:

– Бережливости нет у нонешних…

– Это вы ко мне, дядя Матвей?

Черепанов сосредоточенно смотрел на дно блюдечка и, не подымая головы, ответил:

– А то к кому же!.. Не со стенкой разговариваю… Чего зря тратился на спецовку?.. Тебе казенную выдадут. Или лишние деньжонки завелись?

– Ничего, перенесу… Не разорился.

– Ну-ну!.. Таких дураков казна любит. Какой-нибудь кладовщик за твое здоровье пропьет твою спецовку. И спасибо не скажет.

Сегодня Саньке не хотелось спорить с дядей. Зачем портить отличное настроение?

Санька не стал ждать, когда Матвей закончил свое чаепитие. Он знал, что дядя выйдет из-за стола не раньше чем через полчаса, да потом еще минут десять-пятнадцать будет креститься и тяжело вздыхать перед темноликими иконами.

Из избы они вышли вместе с Фросей, которая тоже работала в утреннюю смену. Как только спустились с крыльца во двор, она обернулась, с размаху налетела на Саньку, обвила горячими руками, неловко чмокнула в щеку:

– С праздником тебя, Санька! – и побежала прочь, крикнув на ходу: – Ты только не того!.. Это я тебя, как брата.

Пока он опомнился, ее уже и след простыл.

Как всегда, у железнодорожного переезда Саньку поджидал Сережка. Приятели поздоровались, закурили. Сережка заметил:

– Сияешь, как новенький пятак!..

– Завидки берут?

– Ерунда! – отмахнулся Сережка. – Сияй, сверкай – разрешаю. А насчет завидок… Скоро и некоторые другие переберутся к печкам. Это ты имей в виду.

К заводским проходным рабочий люд двигался еще не так густо – до начала смены было не меньше сорока минут. И в этом пока еще реденьком потоке людей выделялась Санькина спецовка. На ней не было ни пятнышка.

– Эге! Еще один сталевар зарождается! – воскликнул вахтер, разглядывая Санькин пропуск. – Александр Антонович Брагин… К кому ж тебя определили?

– К Черепанову.

– Знаю такого. Что ж… В добрый час! Ты сегодня – третий. Уже двое хлопцев прошли в таких спецовках. А Трубников – твой приятель? – спросил вахтер, углубляясь в изучение Сережкиной фотографии на пропуске.

– Да. Но он пока еще в детский сад ходит.

– Пожалуй что… – согласился вахтер. – Даже в документе улыбается.

Сережка не нашелся что ответить. Презрительно фыркнул и задрал нос кверху.

Несмотря на то, что погода была неважная, у шихтарника на слитках, как и в солнечные дни, сидела группа ребят. Среди них выделялся парень, одетый в новенькую спецовку.

Шихтари громко приветствовали Саньку – своего бывшего бригадира. Ребята потеснились, чтобы дать ему место рядом с Костей Выголовым – парнем в новой спецовке.

Минут за двадцать до начала смены в свою конторку пришел Зот Филиппович и сразу же вызвал к себе всех новых подручных. Красилов внимательно оглядел каждого.

– Как настроение? Волнуетесь?

Ребята утвердительно кивнули.

– Это всегда так. За любое новое дело браться страшновато…

Он задумчиво побарабанил пальцами по столу, поглядел в окошко.

– Да-а… Вот паровоз бежит. У него стальные колеса, стальные механизмы. И рельсы, по которым он бежит, тоже стальные. А там вон новый двухэтажный дом отгрохали. И тут ведь тоже не обошлось без стали.

Зот Филиппович сделал короткую паузу и перевел свой взгляд на подручных:

– Везде сталь, ребята. На каждом шагу сталь. Это самый необходимый, а потому – самый драгоценный металл на свете. Сталь шьет, варит, бегает, стреляет, летает, кормит и охраняет нас. Это вы запомните.

Потом он крепко пожал каждому руку и сказал:

– Ну, ребята, ни пуха вам ни пера! Шагайте к своим сталеварам.

Новички-подручные вышли от начальника цеха серьезные и торжественные.

В закоулке перед кабинетом Саньку окликнула Валя.

– Товарищ Брагин, на минутку!

Вместе с Санькой остановились и его товарищи, но Валя сказала:

– Вы идите. Брагин догонит вас.

Когда все ушли, она отвела его в дальний угол и заговорила шепотом:

– Я все слышала, что говорил вам Зот Филиппович. У нас тонкие стены. Везет же вам, мальчишкам! А вот нас не берут в сталевары. Счастливый ты, Санька!

Санька решительно шагнул к девушке, оглянулся, крепко обнял ее и поцеловал. Впервые в своей жизни поцеловал. Валя чуть слышно прошептала:

– Ты с ума сошел!

Санька поцеловал второй раз.

Конторка – самое неподходящее место для сердечных дел. Как будто из-под земли вырос Сережка Трубников. Он протер глаза и с ехидцей сказал:

– Та-ак! Понятно! Целуются… Между прочим, там Черепанов икру мечет – потерял своего подручного.

Валины глаза загорелись:

– Ну и противный же ты, Трубников! – и столько злости звучало в этих словах, что Сережка растерялся и начал бессвязно лепетать:

– Виноват… Выполнял порученье.

Из кабинета вышел Красилов.

– В чем дело, ребята?

– Здравствуйте, Зот Филиппович!.. Да так, ничего серьезного… – за всех ответил Сережка. – Слегка поспорили. Ну, пошли, Санька. А то твой командующий с ума сойдет.

Но Черепанов с ума не сошел. Он сказал хмуро:

– Работать надо. Нечего таскаться по начальству!

Весь этот день Санька прожил, как во сне. Разговор с начальником цеха… Встреча с Валей… Загадочная, полыхающая нестерпимым жаром мартеновская печь… Сколько событий за один день!

Хмурый, неразговорчивый Черепанов казался Саньке чуть ли не богом. Он спокойно и деловито заглядывал в печь, потом подкручивал что-то. И печь была покорна ему. Санька лучше, чем кто-нибудь другой в цехе, знал, какой неприятный, невыносимый этот человек у себя дома. Но сейчас Санька прощал ему все. Важно, что он умел варить сталь. А то, что он груб, скуп и жесток, – это все пустяки… Санька внимательно следил за каждым движением, за каждым шагом сталевара…

Вот Черепанов чуть приоткрыл заслонку печи, и все предметы, которые были вблизи нее, вмиг перекрасились в жаркий оранжевый цвет. И уже не черно-землистым казалось лицо Черепанова. Оно огненно засветилось, как будто само стало источником тепла и света.

Санька надвинул шляпу на лоб и через синие очки взглянул в печь. Но что может понять человек, который первый раз в жизни заглядывает в ее солнечное жерло? Ничего он не сможет понять. Жаркое, белым-белое пламя, которое заполняет печь и вырывается наружу, ничего не скажет непосвященному человеку. Он поймет только, что здесь страшная жара и очень шумно. Откуда шум? Это ровным, негромким гулом гудят форсунки. Смотришь на пламя, вырывающееся из раскаленного жерла печи, и жутко становится и никак не можешь оторвать взгляда от этой величественной красоты.

Но не для того, чтобы полюбоваться горячим дыханием пламени, открывал Черепанов заслонку. Он чуть наклонил голову вперед: так удобнее смотреть на ослепительный огонь. Через стекла хорошо видно, как кипит сталь. Кажется, это пузырится вода в чугуне. Хотя и однообразно это кипение, но на него можно смотреть долго: это же сталь кипит, сталь!

Шел загадочный для Саньки процесс, который назывался доводка.

Лицо всемогущего Черепанова омрачилось. Подбежал суетливый мастер, закричал на ухо:

– В чем дело, Матвей Афанасьевич?

Тот ткнул брезентовой рукавицей в сторону печи:

– Сталь раскипелась.

Санька внимательно прислушивался к их разговору.

Мастер некоторое время разглядывал нутро печи через синее стекло, которое извлек из нагрудного кармана. Закричал Черепанову:

– Пусть покипит минут пять. А потом добавь известки, спусти шлак. Понял?

Матвей согласно кивнул головой.

Санька за всем следил, все запоминал.

Прошло пять минут. Известь добавлена. И произошло такое, что вполне можно назвать фокусом. Как будто кто-то взмахнул волшебной палочкой – кипение металла сразу же стало спокойнее. Трое подручных Черепанова, в том числе и Санька, кидали в печь таинственные примеси, заранее взвешенные в шихтарнике. Видимо, сейчас каждая минута была дорога, потому что Черепанов тоже взял лопату и встал рядом с подручными.

Быстро, строго чередуясь, подбегали подручные к огнедышащему жерлу печи. Размашистый и точный взмах лопаты – и человек стремительно отбегал в сторону. На его месте, как из-под земли, возникал другой, освещенный пламенем.

Вдруг Черепанов поднял вверх брезентовую рукавицу:

– Шабаш!

Это значило – можно отдохнуть. Опустилась тяжелая заслонка печи, и сразу стало прохладнее. Подручные, отдирая от тела приклеенные горячим потом рубашки, направились к бачкам с водой. Черепанов сердито крикнул им вслед:

– Меньше пейте воды! Потом изойдете, черти!

После короткого перекура колдовство над сталью продолжалось. Добавлялись последние примеси. Шлак забрал из расплавленного металла остаток серы, фосфора и ненужных газов. Это и называется «доводкой» плавки.

Прошло еще немного времени – и металл потемнел, успокоенный шлаком. Только чуть-чуть колыхался у стенок ванны.

Опять прибежал суетливый мастер:

– Пробу давай!

Кряхтя, Черепанов поднял ложку на длинном стальном шесте. Видать, тяжела эта ложка! Зачерпнул сталь. Ослепительно засветился жидкий металл в ложке, во все стороны полетели искры. Черепанов налил сталь в маленькую прямоугольную форму, потом прямо на плиту. Сталь на плите застыла круглой лепешкой с ровными краями. Санька уже знал, что это важная примета. Ровные, а не рваные края лепешки говорят о том, что сталь получилась качественная. Немного погодя, еще светящуюся сталь в формочке Черепанов окунул в ванну с водой, потом ударил формой о край плиты, поднял отскочивший слиток, стукнул по нему кувалдой. Прямоугольник разлетелся на несколько кусков.

Подручные столпились вокруг Черепанова. А тот с видимой небрежностью протянул обломок мастеру. Мастер оглядел обломок со всех сторон, легко подкинул его на ладони, как будто прикидывал вес.

– Ну, как? – равнодушно спросил Черепанов.

– Сам знаешь – как! Излом чудесный!

После всех оглядел осколок Санька. И сделал для себя, наверное, десятый за этот день практический вывод: когда сталь в изломе поблескивает мелкими крупинками – это хорошо.

Мастер сказал:

– Готовься, Черепанов, сталь выдавать!

В литейном зале все уже подготовлено. Неуклюжий мостовой кран подвел к желобу печи огромный ковш.

Первый подручный сталевара Прохор – под стать Черепанову, хмурый и неразговорчивый дядя, – суетился около желоба и выпускного отверстия. Санька, который не знал, куда деть свою силу, сунулся, было, помогать ему, но Прохор прогнал его:

– Без тебя справлюсь. Не путайся под ногами. Помоги лучше ребятам присадку таскать.

Санька уже знал, что такое присадка. Это – ферросплавы, которые будут введены в расплавленную сталь в самый последний момент. Комки ферросплавов будут бросать даже тогда, когда сталь польется в ковш. Ферросилиций, ферротитан, феррованадий, какой-то мудреный сплав под названием «грейнал», в котором содержится металл бор… Каждый из них имеет свое назначение, и все это должен знать сталевар.

Саньке в этот день так и не удалось увидеть, как выдается плавка. Рабочий день кончился. Пришла новая смена. Санька хотел остаться, но Матвей сказал:

– Это не цирк. Иди домой. Помоги там по хозяйству.

И был в этих словах скрытый смысл: «Ты теперь весь в моих руках. Хочешь быть хорошим сталеваром – делай все, что я тебе скажу».

У выхода из цеха Саньку уже подкарауливали Сережка Трубников и Гринька Вохминцев. Несколько дней назад Гринька тоже стал работать в шихтарнике.

Трубников нагнал на свое веснушчатое лицо столько равнодушия и скуки и так небрежно смотрели на белый свет его подвижные глаза, что Санька не выдержал и громко расхохотался:

– Умора! Ты чего индюком надулся?

Сережка прищурился:

– У одного моего знакомого, как только он перешел из шихтарника в мартен, почему-то начало двоиться в глазах… Ты не знаешь, Санька, почему это?

Санька улыбнулся:

– Знаю. Потому что один мой знакомый чуть не умирает от зависти.

Сережка гордо вскинул голову:

– Ер-рунда!

Санька не стал возражать. У него на душе было так светло и радостно, что он спорить не хотел. И он не скрывал своей радости. Ведь это же не каждому дано – работать у мартеновской печи, где священнодействуют удивительные люди – сталевары. Санька снисходительно посмотрел на своего приятеля, покровительственно похлопал его по плечу.

– Ничего, Серега… И до тебя скоро очередь дойдет.

– Ер-рунда!

А Гринька, восторженный и непосредственный Гринька Вохминцев, который не умел притворяться, выпалил:

– Ты, Сережка, не важничай и не порти народу настроение! Ведь это же здорово! Льется сталь!.. А, да что говорить! Ничего ты не понимаешь. Сань, знаешь что… А ты не слышал, когда там новых подручных набирать будут?

– Этот несовершеннолетний юноша мечтает быть сталеваром! – презрительно сморщил губы Сережка. – Этот человечек, который еще вчера хлебал щи лаптем, сегодня уже думает о мартеновской печке! И не думай, и не мечтай! Тебе еще годика два надо попыхтеть в шихтарнике… Между прочим, товарищ Брагин, у меня есть одна крохотная новость… – Лицо его изобразило предельное равнодушие: – Завтра мы с вами должны переезжать в новый дом.

Санька вдруг забыл про свое солидное положение.

– Это правда? Не сочиняешь? Вот здорово! – Он ударил Сережку по спине.

Тот поморщился.

– Да, это правда. Но зачем калечить человека?