Текст книги "Каменный Пояс, 1980"

Автор книги: авторов Коллектив

Николаев и Еремин молчали. Они понимали все, но молчали. Они знали: для бесчестных людей не бывает суда чести и не собирались устраивать этот суд – да и вправе ли были мы судить Феликса за предательство и трусость здесь, в снегах? А вправе ли были мы судить его потом? Пусть идет себе с богом! На том и порешили. Более того, сделали вид, что ничего не заметили! А зря. Феликс остался сам собой, а возвращение на свои круги для меня было куда как более тяжким. Но это было потом, а сначала было озеро под перевалом Абдукагор, прощальный костер и ужин, коктейль «Памир» – спирт, кофе и сахар! – разговоры, песни под гитару и долгий сон на теплой земле. Феликс долго крепился, потом, когда захмелел и когда парни разбрелись по палаткам и легли спать, подошел к костру, сел невдалеке от меня.

– Побей меня, Коновалов!

– Судьба с тобой рассчитается сама.

– И после этого ты займешь мое место в институте?

– У каждого на земле свое место.

– Ты слишком правильный, Коновалов! И это у мыслящих людей немедленно вызывает подозрение, переиграешь в своих добродетелях! Но я тебя вижу насквозь! Твоя женитьба на Прудниковой – деньги; твое изобретательство – деньги; твой спорт – деньги: пять тысяч ухлопали ради какой-то глупой горы! Неплохая игра для идейного человека!

– Я не играю – я живу.

– Но ты все равно проиграл, Коновалов! «Новый метод восстановления изношенных деталей» теперь мой!

– Так уж и твой – неужто обокрал?.. Ай да Феликс! Ай да молодец, сукин сын!.. Но это же статья 141 Уголовного кодекса РСФСР?

– А ты теперь попробуй доказать, Коновалов? Не получится!

– Чего же ты тогда мучаешься?

– Ты изломал меня: я не мучаюсь, я ненавижу тебя!

– «Кто волей слаб, страдает больше всех»?

– Ничего… Но ты меня еще вспомнишь, Коновалов!

Через два дня в Ванче мы посадили его в самолет, а сами поехали на машине в Душанбе: там нас ждали дыни, шашлыки, сухое вино и наши таджикские братья по горам. Потом был город Фрунзе и одна-единственная смена в альплагере – в отряде новичков, у Захарова. Не знаю почему, но я сам попросился к нему в отряд. Наверное, потому, что увидел на перевалке, на Панфилова, 145, девчонку, она подошла и спросила: «Где вы так сожгли свое лицо?» – «На Памире, милый друг!» – «Хотите, я вам помогу?..» Ее звали Наташка.

* * *

– Вы устали, Галина Григорьевна! Хватит разговоров на сегодня. Пойдемте, я вам покажу вашу комнату в доме КСП. Там живет радистка Зоя Кораблева. Вам с ней будет легко. Только она и Юрий сейчас наверху, другие у Аксайского ледника – спустятся к вечеру. Вы к этому времени успеете отоспаться или хотя бы просто отдохнуть. В доме есть ванна и душ.

– А где у вас кладбище? Я хочу сходить сначала туда.

– Кладбище высоко над лагерем, но вам и этого на первый день достаточно – 2100 метров над уровнем моря для равнинного жителя высота нешуточная. Идемте в КСП, и я познакомлю вас с хозяином дома Вячеславом Петровичем Ляшенко.

2 августа. 18 часов 20 минут Алаарчинское ущелье. Тропа. Ю. К. Еремин.

– Что мне сказал Степанов? Я и сама себе задаю этот вопрос! В сущности по делу Валентина он мне не сказал ничего. Но меня не покидает ощущение странности нашего разговора… Понимаешь, он как будто предугадал, с каким настроением я ехала сюда! Думаю, начнутся упреки или, хуже того, соболезнования – эти жалостливо-обязательные и пространно-сочувственные речи, неискренние и ненужные ни ему, ни мне, – а Степанов говорил со мной как мужчина с мужчиной. Он как-то незаметно успокоил меня и даже заставил говорить – этого я от себя никак не ожидала! Он явно неглупый мужик! Он что-нибудь закончил?

– Институт физкультуры. Тренер по альпинизму и горным лыжам. Написал интересную книгу «Вертикаль»: под новым углом зрения рассмотрел проблему спорта и личности. Подготовил диссертацию по методике подготовки команд к сложным высотно-техническим восхождениям… Только Валентин больше тяготел к Вячеславу Ляшенко: оба инженеры и оба специалисты по колесным машинам. Но Слава закончил еще и Высшие тренерские курсы – и теперь тоже специалист по спорту.

– Все здесь, Юрий, странно для меня и непривычно.

– Нет, Галя, здесь все так же, как везде, только скверных людей меньше.

– А где та вершина? Покажи мне ее.

– Она отсюда далеко… Давай лучше помолчим или поговорим о чем-нибудь другом.

– Что вас связывало, Юрий: ты педагог, он инженер – что общего между твоей школой и его авторемонтным заводом?

– Люди!.. Я начинаю, он продолжает: у меня – мои ученики, у него – рабочие. Проблемы по сути одни и те же. И по сути своей Валентин – психолог и педагог. Я знаю его парней, был не раз в цехах. Понимаешь, есть одна любопытная вещь: человека можно заставить работать хорошо, для этого есть немало стимулов и система этих стимулов в целом уже отработана, но заставить человека мыслить, и уже тем более мыслить творчески – это проблема. Вот об этом мы и говорили с Валентином больше всего! В проблеме творчества есть несколько аспектов: сам процесс творчества, формула творческой личности, творческие способности и пути их формирования, творческий климат. Валентин постоянно задавал мне вопросы, на которые даже специалисту ответить не так-то просто: условия воспитания и реализации творческих способностей, взаимосвязь этапов творчества с чертами творческой личности, взаимосвязь и различия индивидуального творчества и коллективного, почему одни люди стремятся к творчеству, а другие нет? Под влиянием этих разговоров я пришел к мысли о создании в школе научного общества учащихся и выполнении школьниками посильных исследовательских работ. И тут передо мной открылась бездна интересного! Глядя на своих мальчишек и девчонок, я думаю, что каких-нибудь год-два-три – и они придут на завод, встанут к станкам. Но будет ли у них потребность думать, искать? Попадется ли им на пути такой человек, как Валентин Сергеевич Коновалов? Познают ли они радость вдохновенного труда? Я, конечно, идеалист! Но жив пример инженера и человека Валентина Коновалова! Теперь я знаю – такие люди, как он, на производстве есть, и за ними будущее!

– Все гораздо проще, Юрий! В прошлом году молодежная группа новаторов, группа Коновалова, подала 23 рацпредложения с общим экономическим эффектом 20,5 тысячи рублей. Это немного! Нынче их просили сократить простой ванн в гальваническом отделении завода – парни смастерили установку для фильтрации электролита, и дело пошло. Был дефицит штоков КПП ГАЗ-51 и ГАЗ-53 – тоже нашли выход. Нынче же придумали гидрофицированный стенд для качественной расклепки хомутов, выпрессовки и запрессовки втулок, бесшумный метод расклепки рам – вот и все. И надо здесь совсем немного: знать производство, иметь группу опытных, мыслящих парней и желание сделать. А о творчестве, как о высшей форме человеческой активности, он пока еще только мечтал. Да и мечтал ли?.. И вообще, почему мы об этом говорим здесь, Юрий? Тоска…

– Не знаю. Когда я рассказываю своим ребятам о Валентине, мне почему-то всегда становится весело, хочется жить и работать.

– А кто расскажет обо мне, Юрий? О Прудниковой Галине Григорьевне, кандидате технических наук, женщине и его жене?

– Только он сам, Галя.

* * *

Не стоит этим заниматься, дружище! Наш последний разговор с Галкой был очень коротким. Она приехала в аэропорт проводить меня в горы. До начала посадки оставалось каких-нибудь пятнадцать минут.

– Скажи что-нибудь, Валентин.

– Что я могу сказать, Галя? Все уже сказано.

– Но поверь, я не виновата. Это он сам тебя обокрал.

– Я знаю, Галя! Но от этого легче не становится.

– Неужели ты будешь бегать по судебным инстанциям, доказывать свой приоритет?

– Он отлично знает, что я этого делать не буду! Но он не знает другого: всех, кто мне в этой жизни делал зло, судьба наказывает сама. Мне остается только ждать.

– Что за мистика, Валентин?

– Это не мистика – это закон жизни!

– Это сказка, Валентин! Там всегда добро побеждает зло… Что же, будем ждать! Будем ждать и надеяться, что подлецы станут честными, а мужественная доброта помудреет. Только «сказки пишут для храбрых». Зачем равнодушному сказка? Что чудес не бывает – он знает со школьной скамьи!

– Откуда это?

– Не помню… Ты меня любишь, Валентин?

– Раньше любил, сейчас – не знаю. Я должен побыть один, Галя! Мне надо разобраться. Поговорим об этом в августе после Памира! Извини, самолет уходит.

– Береги себя, Валентин!

21 час. 2 августа. Радиорубка КСП. Радистка З. И. Кораблева

– Не знаю, Галя, как тебе об этом рассказать… В лагерь пришли новые «Виталки» – портативные радиостанции. Вячеслав Петрович послал меня наверх, велел проверить на маршрутах. В это время на стоянке «Электра» было четыре отряда – я и решила идти туда. Сложила рюкзак, взяла почту, которую в тот день привезли из Фрунзе, транзистор, ледорубчик и попилила себе тихонько вверх по тропе… Иду я себе, думаю, что вот Юрия увижу, с тетками-инструкторицами посплетничаю, Валентина попрошу на гитаре поиграть, покормлю мужиков: фарш приготовила и заморозила в холодильнике, тесто – пельмени решила им постряпать наверху. В общем, все как надо! Парни обрадовались, начали меня на руках по лагерю носить. Похохотали мы немного, а потом уж, к вечеру, собрались кружком. Захаров пришел… А завтра у них выход… Около четырех утра слышу за палаткой голос: «Юрий Константинович, Валентин Сергеевич велел разбудить вас – через полчаса выходим!» Я думаю: «Мать честная, проспали!» – высовываюсь из палатки, смотрю – Женька Горелов из отделения Валентина. И тут я вспомнила, что Валентину было четыре или пять писем, а вчера с этими пельменями замоталась и забыла ему отдать. Вытаскиваю их и говорю: «Женя, передай Валентину Сергеевичу почту!» – сама думаю, пока он будет читать, минут десять еще уйдет и мы как раз успеем собрать народ. Как-то это так подумала, на всякий случай. Но мужики собрались очень быстро, две кастрюли чая в отделении Валентина были уже готовы, участнички поели-попили – и в четыре они уже ушли… И тут меня какая-то тоска взяла, хожу по стоянке и места себе не нахожу: проспать подъем это очень нехорошо, не к добру… Где-то через час прошел отряд новичков Захарова. Старик хмуро поздоровался, но ничего не сказал. Я думаю: «С чего бы это?..» На пельмени его вчера пригласили, усадили на почетное место, водкой я его угостила – только для него и несла! Валентин сочинил про него хорошую песню, пел вчера… Может быть, он не одобряет, что я забралась в палатку к Юрию? Но Филиппыч же всю мою жизнь знает хорошо и про наши отношения с Юрием тоже! В общем, ничего путного я так и не придумала… Походила по стоянке – рассвело уж! Прибралась, посуду помыла. Где-то около девяти включаю радиостанцию, хочу спросить, когда еду готовить, чтоб горяченькое было к самому приходу, слышу Юркин голос. Чужой такой голос! Мурашки по спине побежали… Потом слышу: разбился Валентин… Я сначала не поверила. А потом, где-то часа через полтора, его уж и несут. Наташка Лихачева бледная, как покойница, идет – ничего не видит. Я подхожу к ней, она спрашивает: «Машину вызвали?» Я говорю: «Слава Ляшенко уже внизу, ждет!» Она села на камень, обхватила голову руками, молчит. Потом вдруг говорит: «Они убили его, Зоя!» – и заплакала… Я подумала, что она свихнулась, испугалась за нее. Потом вижу, встала, пошла. «Ну, – думаю, и слава богу! Разойдется – внизу все пройдет». Вот и все, Галя.

– Страшно мне, Зоя! Страшно…

– Галя, перестань! Слезами горю не поможешь… не ты первая, не ты последняя… Знаешь, как тяжело было, когда погиб мой Сашка? А вот живу, работаю, хожу наверх, смеюсь – жизнь прекрасна, Галя!

– Но это же все до случая?

– Случай? От него, конечно, никто не застрахован… Страховой полис – эти две тысячи посмертно! – если бы он спасал? Надежные друзья – вот мое спасение, вера в жизнь! Только об этом здесь говорить не принято – это все и так понимают, без слов. К каждому празднику я получаю больше сотни поздравительных открыток и писем, а иногда и больше. Потом читаю целый месяц – это как книга! А летом, когда начинается сезон, у меня праздник почти каждый день. Меня здесь любят. И дочку мою тоже.

– Она где?

– Сейчас пока у мамы. А вообще живет здесь. Тут много детей и ей не бывает скучно.

– А как же Еремин?

– Но что делать, Галя: он не может бросить школу, а я – лагерь. Как кончила радиотехникум, так и работаю здесь… А это даже хорошо, что мы с Юрием не все время вместе! Ждешь, ждешь – соскучишься по нему, приедет – такая у нас радость! Однажды мы с ним спускались вниз и пока шли по тропе, всю дорогу болтали. У лагеря он остановился, взял мою руку в свою теплую ладонь, накрыл сверху другой, улыбнулся и сказал как-то необычно: «Ах, как мы с тобой хорошо поговорили, Зоя! Великое это благо – хороший разговор!» – и пошел себе… Тут я и раскололась: одна половина хлещет меня по щекам и кричит: «Проснись, Зойка! Опомнись!», а другая уже к нему побежала – на шею броситься… Мы встречаемся уже третий год. В гости к нему не раз ездила. У него хорошая квартира, полуторка. Все книги, книги, книги – и даже печатная машинка. И моя фотография в полстены: японцы меня на пике Ленина сфотографировали – я им тогда очень понравилась. Потом прислали… А дочери моей семь лет. Танечкой зовут. Нынче в школу.

– У Валентина были здесь женщины?

– Женщины, Галя, есть везде.

– Зоя, не говори загадками! Может, она и была причиной всему? Лучше – правда!

– Галочка, нам, бабам, когда мы знаем всю правду, лучше от этого не становится.

– Значит, она была… Поздравляю! И кто же это такая: опытная мастерица, вроде тебя, или романтичная девчушка, скалолазка с бантиками? Погоди! Я догадалась!.. Наташа Лихачева! Она здесь?

– Галочка, я тебя умоляю! Будет очень и очень плохо вам обоим, если ты пойдешь к ней!.. Нельзя этого делать, Галя!

– Но почему?

– Тогда все – конец фильма!

– Понимаю… Боже мой, какая я была дура! И как все просто… Он меня обманывал… Он сам искал причины для ссор! Вот почему он поднял «бурю в стакане воды» из-за Захарова, вот почему он приревновал меня к Феликсу и даже как будто обрадовался, что тот обокрал его, и вот почему таким тяжелым был наш последний разговор в аэропорту! Дура… Степанов – философские проблемы альпинизма, Юрий – проблемы творческой личности, ты – проблемы женщины в горах. Все вы говорили о чем угодно, только не об этом. Вы что, сговорились? Или жалеете меня? Или хотите убедить меня, каким все-таки хорошим был Валентин?.. А я вам поверила!

– Она врач, Галя. Очень хороший врач и настоящая девчонка. Редкая… А Валентина здесь любят все. Такой он человек. Его нельзя не любить – он доброжелательный ко всем. Даже к совсем чужим людям! У нас немало инструкторов найдется, которые отчисляют из своих отделений слабаков. Валентин этого никогда не делал. Он считал, что если горы не для человека, то человек сам уйдет из альпинизма, когда придет время. Он вообще старался сделать так, чтобы участники поверили в горы и в самих себя. Но всегда получалось так, что они сначала начинали верить в него, а уж потом приходило и все остальное… Не надо торопиться с выводами, Галя! Степанов Виктор любит говорить: «Здесь все не так элементарно!» – вот хорошие слова, Галя. Они сейчас очень к месту… Давай с тобой тряхнем по рюмке или в баню сходим, попаримся – все как рукой снимет.

* * *

Милая Зоя! Сколько раз я слышал твой голос в эфире, искал его. Считается нарушением правил говорить по рации лишнее, но ты всегда умеешь найти такие слова, после которых парни идут, идут и верят в победу, какой бы трудной ни была она. Ты и сама умеешь работать на маршруте за двоих, на зубах, но идешь. Ты добрый дух ущелья, мудрая фея – и без тебя горы были бы одиноки. Только ты не все сказала, Зоя! Да и не могла высказать все…

После похорон Жоры Николаева и после поминок никто не захотел идти наверх, все спустились вниз, во Фрунзе: это разрешается, был пересменок. Каждому хотелось окунуться в беззаботную толчею и сумятицу восточного города, забыться… С перевалочной базы я пошел на междугородный телефон и заказал разговор с домом. Квартира не ответила. Позвонил в институт. Там сказали: «Прудникова уехала по путевке к морю. Писем пока не было». Я оставил адрес, попрощался на перевалке с парнями и через два часа на такси вернулся в лагерь.

Поднялся в коттедж, зашел в свою комнату, упал на кровать. Ощущая какое-то скрытое беспокойство, похожее на тоску, долго и бесцельно смотрел в потолок. Я не знаю, что было тому причиной: нелепая смерть Жоры Николаева, предчувствия Захарова или мои собственные предчувствия надвигающейся беды – не знаю! – но что-то было. Я знал, что в таких случаях надо просто хорошенько выспаться – и все пройдет. Хотел раздеться, лечь в постель, но в коридоре послышались шаги, в дверь тихо постучали.

– Открыто. Входите!

– Здравствуйте, Валентин Сергеевич! Наконец-то я вас нашла.

В джинсах, в легкой короткой блузке, тонкая золотая цепочка на шее, веселые, озорные глаза – на пороге стояла Наташка Лихачева, новичок моего отделения гор прошлого лета.

– Здравствуй, милый друг.

Она решительно шагнула мне навстречу, секунду-другую мы стояли молча, разглядывали друг друга, потом обнялись. Она откинулась, посмотрела мне в глаза.

– Значит, вы меня не забыли, наш милый инструктор. Спасибо! – освободилась от моих рук, присела на край кровати. – Что молчите, Валентин Сергеевич? Присаживайтесь рядом, не стесняйтесь… А вы успели обгореть! Это вам идет. Хорошее солнце было на леднике?.. А я вас таким и запомнила: чуточку обгоревшим, грустным и красивым. Помните, как мы прощались в аэропорту прошлым летом? Я тогда все четыре часа до Москвы проревела. Думала, не увижу вас больше. Почему же вы не ответили на мое письмо?.. Что же вы молчите, милый инструктор, скажите что-нибудь, наконец?

– Почему «инструктор», почему «вы»! Почему не просто – Ва-лен-тин?

– Я так привыкла, Валентин. Не обижайтесь, ладно? – она грустно вздохнула. – Вот объяснилась вам в любви, и на душе стало легче. Вы, правда, меня не забыли?

– Ты чудо, Наташка!

Она будто и не обратила внимания на мои слова. Огляделась. Увидела гитару, чуть коснулась рукой струн, сказала:

– Ах, как я давно не слышала этой, гитары, Валентин, – целую вечность! Да и вас тоже… Что нового в ваших песнях? Вы обещали написать одну из них для меня. Помните?

– Помню. Но какой из меня поэт?

– Не скромничайте: я знаю – вы не Евтушенко, но ведь и я не Белла Ахмадуллина. Помните, вы говорили: «Исполнить романс под гитару – это теперь могут все. А вот написать свою песню – это гораздо труднее. Это труднее, чем километровая стена по пятерке Б!» Или забыли?

– Я не думал, что ты найдешь меня, поэтому, когда было тоскливо, сидел на камушке и сочинял. И ты сиди тихо, не шевелись, смотри мне в глаза. Я все помню, Наташка!

 
Подари мне летний вечер, горы, снег и тишину.
В скал сверкающий подсвечник вставь веселую луну.
И меня заставь поверить в приближенье перемен,
В одарение доверьем, красоту и лунный плен,
В вечный зов стены отвесной, в клич отчаянных ребят,
В нежность рук, гитару, песни, в сотворение тебя.
Ты явись – невесть откуда! – через звездное жнивье
Как немыслимое чудо, как спасение мое…
 

С минуту она молчала. Казалось, рассматривала свои руки, сложенные на коленях. Глаз я ее не видел. Потом сказала:

– Получила диплом врача. Анестезиолог и реаниматор. Шесть лет муки позади. А впереди еще три года. В декабре поступаю в аспирантуру… Не теряю надежды быть врачом какой-нибудь из ваших памирских экспедиций. Хочется увидеть эту загадочную страну, мужественных парней – тигров снегов – и, может быть, понять, наконец, почему меня тянет в горы… Кроме этого, вопросы гипоксии, адаптации к ней, акклиматизации еще до конца не разработаны. Если поможете, возьму аппаратуру, начнем работать вместе. Хочется помочь всем вам облегчить муки высоты… Только я сама ходить еще совсем не умею. Приехала выполнить третий разряд по альпинизму. Возьмете меня в свое отделение? Вы в этой смене с новичками или со значкистами?

– Со значкистами… Поставить чай?

– Спасибо! Я приду к вам, милый инструктор, когда устроюсь и приму душ. Ладно?.. Мы будем с вами пить чай – и говорить, говорить, говорить.

Она исчезла за дверью. Мелькнул кантик загорелой спины, остался в комнате не знакомый мне легкий запах духов. Щемительное чувство освобождения от тягостного состояния души вдруг овладело мною, и я облегченно вздохнул. Еще четверть часа назад все было похоже на кусок маршрута, когда не идется ни влево ни вправо: посмотришь вниз, толкнешь ногою камушек, – а он летит прямо на ледник беззвучно и долго, посмотришь наверх – нависание, гладкая стенка и ни одной трещины, куда бы можно было замолотить крюк. А вот когда выберешься из этого заколдованного угла и увидишь – дальше идется! – жизнь снова кажется прекрасной, даже если до твоего последнего мгновения остается каких-нибудь… Так было и со мной в те минуты, а что будет потом – я не знал, не мог знать.

Через распахнутое окно я видел, как она полубежала-полушла к столику дежурного по лагерю, как что-то сказала ему весело, как подхватила с земли рюкзак и как какой-то парень, высокий, статный, черноволосый, остановил ее, принял рюкзак, взял ее под руку и повел к коттеджам, где по традиции каждую смену селят участников – разрядников и значкистов «Альпинист СССР». Я не знал ни имени, ни фамилии этого парня, но обратил на него внимание полчаса назад – он нетерпеливо ждал автобус из Фрунзе, он кого-то встречал. И теперь я понимаю – кого…

2 августа. 22 часа 40 минут. Контрольно-спасательный пункт Ала-Тау. Начальник КСП В. П. Ляшенко

– Вячеслав Петрович, протоколы происшествия я читать не буду: это слишком мучительно для меня и ничего нового мне уже на даст. Я не хотела копаться в причинах, но после разговора с Виктором Ивановичем у меня почему-то возникло такое желание. Если считать, что смыслом жизни для человека является работа, то там у Валентина все было, как нельзя лучше. Дома у него, в семье, все было, что называется, полной чашей, – искать причины и там нет нужды. Обстановка в лагере, несмотря на гибель Жоры Николаева в первой смене, куда как более жизнерадостная – Валентина здесь любили. Что же тогда, Вячеслав Петрович?.. Может быть, он был нездоров перед восхождением, но из чувства долга перед своими участниками решил все-таки пойти на маршрут. А участница из его отделения и врач, Наталья Лихачева, помогла ему скрыть это?

– Я вас понимаю, Галина Григорьевна. Строго говоря, все люди, находящиеся на высоте, могут считаться больными: у них повышенная температура, изменяется состав крови, изменяются многие функции, – но организм запоминает высоту. Валентин в свое время поднялся на пик Коммунизма – это 7495 метров над уровнем мирового океана и для него 4200 – это уже не высота. Кроме всего прочего, он уже успел отработать в горах почти месяц – акклиматизация была высокой. Все участники из его отделения безоговорочно подтвердили: он был здоров. Что касается врача Натальи Лихачевой, то я верю в ее безукоризненную профессиональную честность и уже имел случай убедиться в этом.

– А вы за все это несете ответственность?

– Согласно правилам горовосхождений, выпускающий не несет ответственности за последствия, происшедшие на маршруте по вине участников или их тренеров. Все, что от нас зависело, мы сделали без промедления. Тем не менее мне и Степанову уполномоченный Федерации альпинизма СССР вписал по строгому выговору. Основание: недостаточный контроль за работой учебно-спортивных отделений. И это лишает нас всех преимуществ при подведении итогов соцсоревнования альпинистских лагерей Союза… Но выговор не снимает фактов ЧП в горах – подобные случаи, к сожалению, происходят. Горы не считаются с нами, но жить без гор – это уже доказано! – человек не может.

– Но когда-то этим ЧП должен быть конец?

– В идеале – да! Но когда это будет, я не знаю, Галина Григорьевна. В горы человек приходит разными путями. У Валентина, как мне кажется, был свой путь. После первой сессии в институте он записался в студенческое научное общество, потом перешел в СКБ. Доктор технических наук Александр Григорьевич Чупахин предложил ему работу, которая, как рассказывал Валентин, показалась поначалу не стоящей внимания: «Повышение мощности и надежности мотоциклетного двухтактного двигателя». Но когда его движок начал крутить по восемь-десять тысяч оборотов за счет изменения системы впуска, продувки, степени сжатия и расчета формы глушителя-резонатора и когда его приятель Серега Скворцов (он потом поднимался на мотоцикле на Эльбрус!) на этом двигателе выиграл первенство области по мотокроссу, – Валентин был счастлив. Чупахин помог ему написать первую статью и напечатать в большом журнале, добился участия работы Валентина в выставке научно-технического творчества молодежи на ВДНХ, после которой Валентин получил диплом, бронзовую медаль, очень лестный отзыв Минского мотовелозавода и предложение передать результаты работы в заводские КБ, – Валентин был счастлив во второй раз. Он говорил, что ему стало интересно жить. Пришел к Чупахину, показал медаль, диплом, отзыв, сказал: «Поздравьте меня, Александр Григорьевич!» А тот говорит ему: «И ты меня поздравь, Валентин, – получил жетон мастера спорта». Валентин спрашивает: «По шахматам?» А тот отвечает: «Не угадал – по альпинизму!» Вот такая была история!

– Выходит, по-вашему, что между его инженерными делами и альпинизмом связь была не случайной?

– Несомненно! У меня находится целая серия нового страховочного снаряжения, которое сделали Валентин и его заводские товарищи: они испытывали его на самых трудных маршрутах на себе. Еще не одно поколение покорителей гор и у нас, и за рубежом будет пользоваться этим снаряжением и ходить с меньшей степенью риска по казавшимся ранее недоступным маршрутам. Я вас не утомил?

– Нет… Но я не знала об этом. Валентин мне об этом никогда не рассказывал.

– Значит, вы не знаете и про нашу мастерскую. Мне удалось раздобыть для нее почти все станки, какие только надо. Это наша творческая лаборатория: в лучшие времена мы с Валентином не вылезали оттуда целыми днями. Там у нас и чертежный прибор, и кофеварка, и чайник, и все, что надо. А все модели снаряжения делает Николай Филиппович Захаров. Он в прошлом слесарь-лекальщик. Золотые руки!

– Захаров? Мне надо с ним поговорить, Вячеслав Петрович.

– Идемте, Галина Григорьевна! Я вас провожу.

* * *

Да, Слава, мастерская у тебя, что надо! А ведь есть еще и хижина на Аксайском леднике – о ней можно писать поэму, хорошую поэму о преданности парней горам, о бескорыстии людских сердец.

После гибели Жоры Николаева ты долго не хотел никого выпускать на Корону, несмотря на то что в маршрутных листах уже стояла подпись Степанова. И лишь команде Киргизского альпклуба ты сказал свое «Да!» Сказал потому, что повел этих парней наверх сам Анатолий Кинжибекович Минджилкиев, или просто – Тоха. Сказал «да», но вслед за парнями поднялся наверх, в хижину, – они, конечно, не знали об этом, они уже стояли на «коронских» ночевках.

У нас в тот день по учебному плану были ледовые занятия: приемы передвижения по ледовому рельефу в ботинках и кошках, рубка ступеней, забивка ледовых крючьев, приемы страховки и самостраховки, передвижение в связках, подъемы – спуски по ледовым стенкам, вытаскивание из ледовой трещины условно пострадавшего – программа большая и сложная. Чаша ледника была как жаровня, но мы старались! Старались еще и потому, что видели над хижиной треногу со зрительной трубой и тебя возле нее. Потом ты оставил трубу и стал быстрыми шагами спускаться на ледник – ты шел ко мне.

– Что случилось, Слава?

– У Толика воспаление легких.

– Идет?

– Уже несут. Ты же знаешь, что такое втроем нести одного. С Изыскателя я снял группу разрядников, но этого мало – нужен врач.

– Наталья?

– Да, Валентин! Вертолет будет не раньше, чем через три часа, а эти часы на высоте могут решить все. Минджилкиев умирает!

– Я бегу – разрешаешь?

– Погоди!.. Я не имею права выпускать значкиста наверх, но выхода нет – она врач, она обязана быть там. Мне кажется, что она тебя любит (прости, не мое это дело!), но если ты пойдешь с ней, она дойдет, понимаешь?

– Зачем так много слов, Слава?

– Отделение сдай Еремину. Вот тебе рюкзак из фонда КСП – там есть все! Она разберется! И поспешай, Валентин, – сейчас почти все зависит только от тебя и от нее.

После занятий на леднике, голодная и уставшая, Наташка бежала наверх, бежала из последних сил. И ты, Слава, видел ее в деле: ставила уколы, отдавала распоряжения по эвакуации, сопровождала Минджилкиева – все было четко. Парни-фрунзенцы из команды Тохи внимали каждому ее слову, каждому движению, повороту головы, и казалось: она – наша, она – здесь давно, она – в горах навсегда!

А вечером в хижине был маленький праздник: Зоя принесла добрую весть – здоровье Минджилкиева вне опасности. Он даже отказался от клиники, лежит дома и через неделю собирается подняться в лагерь. Хмурым был только Захаров. Он сказал: «Не к добру это, парни! Если горы вам отдали одного, то заберут другого», – но тогда на слова Захарова никто не обратил внимания. Посмеялись только!

Потом мы пели вполголоса наши альпинистские песни, говорили. Гитара переходила из рук в руки. Наташка сидела рядом со мной и смотрела на огонек свечи. Зоя поглядывала на Наташку черными глазищами то восхищенно, как девчонка, то тепло и ласково, как мать. В Зое – простота, открытость, опытная уверенность, в Наталье – утонченность, скромное достоинство, деликатность; Зоя – женщина гор, Наталья – города; но я в эту минуту не сомневался, что этот вечер в хижине ими не забудется, что придет время – они поймут друг друга.

Мне передали гитару, голоса смолкли, и ты, Слава, посмотрел на меня долгим взглядом. Я понял – нужна была «Баллада о спасателях»!

 
В ущелье седом, где снег на вершинах, где скалы,
Где ветры крепки, как мужское пожатье руки.
Есть маленький дом – в нем живут, презирая усталость.
Надежные парни, веселые мужики.
Они знамениты своей ненавязчивой дружбой:
Инструктор и врач, начальник, радист и шофер —
Нелегкая жизнь у контрольно-спасательной службы,
Но жизни иной не надо служителям гор…
 

Ты улыбнулся, Слава, тепло и как-то по-детски. Потом, когда песня была допета до конца, сказал:

– А ведь хорошая баллада получилась, други! Я все удивляюсь: голоса у Валентина нет, стихи он пишет посредственные, гитарой владеет не блестяще, – а когда начинает петь, проникает в самую душу, просто и точно… Откуда у тебя это, Валентин? Что это за тайну ты в себе носишь?

– Никакой тайны нет, мужики! Просто я не могу без гор, как и Филиппыч, как и все вы, как и Жора Николаев. А песня приходит сама… Я знаю: врача в КСП вот уже месяц как нет, а радист – женщина, но вы поймите меня правильно – это художественный образ.