Текст книги "Венгрия за границами Венгрии"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

Когда камни закончились, Гизике Шладт уже не улыбалась. Стекло так растрескалось, что небольшую овальную фотографию за ним было уже не разглядеть.

Перевод: Оксана Якименко

Давняя трогательная история о молчаливом Вари и его жене

В самом конце погреба зияла темная дыра, оттуда в лицо пахнуло плесенью и холодом. Они стояли рядом в растерянности – Вари держал в руке фонарь «летучая мышь» и пытался осветить помещение, но оба ничего не видели, только ощущали волны воздуха, пропитанного плесенью. Сбоку у стены стояли бочки, супруги уже простучали все до единой – везде пусто. Перед темным провалом валялись затянутые паутиной бутылки. Вари раздраженно отбросил их ногой.

– Это что еще за пещера? – спросила женщина, спрятав руки на груди от холода.

Вари пожал плечами, поднял фонарь и сделал шаг в темноту – поскользнулся на грязном склизком полу, но останавливаться не стал, осторожно, наощупь продолжал двигаться вперед с одиноким фонарем. Женщина какое-то время еще видела, как покачивается огонек фонаря, потом кругом снова стало темно. Полчаса, не меньше, ждала в погребе, пока Вари не показался снова. Ноги у него были по колено в грязи, волосы прилипли к потному лбу, он тяжело дышал.

– Там в длину больше двухсот метров, – сообщил он. – Правда, на пещеру похоже.

– Я так испугалась. Боялась, как бы с тобой чего ни случилось.

– Точно пещера, – сказал Вари. – Скорее даже туннель. Когда-то, наверное, была еще длиннее, но в одном месте произошел обвал, дальше я пройти не смог.

– Не ходи туда больше! – попросила жена. – Я очень испугалась.

– Неуютное место, это точно, – согласился Вари, поставил фонарь на пол и устало присел на одну из бочек. – Но все равно, интересно, что здесь могло быть. Такое… такое все таинственное.

Лицо жены просветлело.

– Вот именно! Пещера тайн. Оно самое! Так чарду^[7] и назовем. Пещера тайн – такие вещи всегда людям нравятся. Вот увидишь, посетителей будет – не продохнуть.

– Глупости, – проворчал Вари.

– А вот и не глупости, – возразила жена. – Я в этих делах лучше понимаю, поверь. Нарисуем большую вывеску: «Пещера тайн». Увидишь, отбоя не будет. Заработаем кучу денег.

Вари недовольно посмотрел на свои грязные ноги. Название «Пещера тайн» казалось ему идиотским, да и сама идея открыть чарду никогда особого энтузиазма не вызывала.

– Ладно, – рассеянно произнес он, – попробуем.

Жена присела рядом на бочку и прижалась к мужу.

– Денег будет… вот увидишь. Земли тоже обратно выкупим. И заживем счастливо. Ты ведь веришь, что мы будем счастливы?

– Да, – ответил Вари. – Мы и сейчас счастливы.

– И всегда будем, вот увидишь. Заработаем много-много денег и сможем отсюда уехать. Куда захочешь – туда и поедем.

– Да… да, – отозвался Вари и попытался соскрести грязь с подошвы.

– В такое место уедем, где будем совсем одни, – продолжала женщина. – Никого там не будет, только мы с тобой, вот увидишь. А чтобы было побольше посетителей я уж позабочусь.

Шли дни, но посетителей не было. Муж с женой купили чарду на краю дороги у мрачного больного старика. Купили в никудышном состоянии, немножко привели в порядок, покрасили, притащили новые столы и стулья и на вывеске написали большими буквами «Пещера тайн». Люди проезжали по дороге на телегах, запряженных лошадьми, проносились на велосипедах, проходили пешком, но в чарду никто не заглядывал.

– Этот дурак старый распугал всех посетителей, – жаловался Вари. – Надо что-то делать.

Жена тогда вышла на дорогу и принялась здороваться с каждым встречным-поперечным. Улыбалась всем, кто проходил мимо, и всем приветливо говорила: «Добрый день». Люди удивлялись, но отвечали на приветствие и разглядывали женщину. Позже несколько прохожих зашли-таки в чарду, постояли у стойки и что-то быстро выпили. Со временем, стали заходить и другие, они уже подсаживались к столикам и так не торопились. Супруги Вари с утра до позднего вечера были на ногах, не закрывали чарду, пока не уходил последний посетитель, потом принимались за уборку, а после – подсчитывали дневную выручку. К этому моменту они уже ощущали смертельную усталость, но радовались, что чарда стала такой популярной, а денег делается все больше и больше.

Проблемы начались с того момента, когда к ним впервые заглянул рыжий бочар. Он приехал на велосипеде совсем рано, до обеда, прислонил велосипед к стене, а сам зашел и уселся за один из угловых столиков, вальяжно откинулся на спинку стула и взгромоздил ноги на соседний стул.

– Я тут слыхал, что эта «Пещера тайн» – классное место, – сообщил он хозяйке. – Не первый месяц уже только и слышу, какое классное место эта «Пещера».

– Вам тоже понравится, – отозвалась Варине. – Она стояла в белом переднике у стола бочара и мило ему улыбалась.

– Думал, покрасивее будет, – произнес бочар и улыбнулся женщине. – Чарда, в смысле. Вы-то красавица, красивее, чем я думал. Вам сколько лет?

– Девятнадцать.

– Какая молодая, – удивился бочар. – Кто бы мог подумать, такая молодая, а уже столько всего пережила.

Варине уже в эту минуту поняла, что беды не миновать, но продолжала приветливо улыбаться и поднесла бочару вина. Много вина выпил бочар, и все время, пока пил, сидел положив ноги на стул в углу.

– Признайтесь, – произнес он спустя некоторое время, с трудом ворочая языком, – признайтесь, когда вы за этого старого сурка выходили, темнота была, хоть глаз выколи! Темным-темно, и вы не видели, что он как лунь седой.

Варине уже не улыбалась, только стояла у стола, но не улыбалась больше.

– Не желаете снова заняться прежним ремеслом? – поинтересовался бочар. – При седом-то муже, отчего бы не приняться за старое.

Женщина отошла от стола. Вари заметил, что что-то случилось, вышел из-за стойки и спросил бочара:

– Все в порядке?

Бочар начал качаться на стуле и блестящими глазами смотрел на Вари.

– По-моему… – начал он, – по-моему, есть два типа людей. Одни – как свиньи. Любят поесть как следует, выпить как следует, вообще, стремятся получать от жизни удовольствие. Я такой. И отрицать не стану. Я – свинья. Другие же люди… другие люди, они как… как люди. Любят, когда много денег, когда дом красивый и все такое. Такие люди рано седеют. У вас вот тоже потому так много седых волос, что вы ко второму типу относитесь.

– Может, вы и правы, – согласился Вари.

– Конечно, я прав, – заявил бочар. – А еще я знаю, что жену свою вы из борделя вытащили.

– Это неправда, – лицо у Вари потемнело.

– А еще я знаю, что вы заплатили, чтобы вытащить ее из борделя.

– Неправда.

– А еще я знаю, что вы продали свои земли, чтобы вытащить жену и купить эту жалкую чарду.

– Неправда.

– Нет, правда, – сказал бочар. – Меня не обманешь. Я таких людей, как вы, знаю, они всегда врут.

– Идите-ка домой! – рассердился Вари.

Народу в чарде было много. Вари говорил тихо, а голос бочара звучал все громче, люди начали прислушиваться.

– Вы деньги любите. Поверьте, с этой женщиной можно больше денег заработать, чем с жалкой чардой. Сами пораскиньте мозгами.

– Уходите! И больше никогда сюда не приходите! – произнес Вари.

– Таких, как я, – полно, – не унимался бочар. – Тех, кто наслаждается жизнью. Вы со своей женушкой кучу денег можете заработать.

– Убирайтесь немедленно! И больше не приходите сюда! – повторил Вари.

Бочар, спотыкаясь, вышел, супруги же весь остаток вечера обслуживали посетителей. После закрытия, когда посчитали выручку, женщина расплакалась.

– Я эту рыжую свинью убью, если еще раз сюда посмеет зайти! – сказал, наконец, Вари.

Спустя два дня рыжий бочар заявился снова. Вари видел, как он заворачивает к чарде на своем велосипеде, и вышел ему навстречу.

– Не сердись, старик! – с ухмылкой произнес бочар. – Такие, как вы, никогда по-настоящему не сердятся. Да в вашем возрасте и не рекомендуется.

Вари выбросил вперед правую руку и схватил бочара за горло. Он одной рукой сжал его за шею, и у бочара глаза вылезли из орбит. Он попытался расцепить пальцы Вари, расцарапал ему руку в кровь, но хозяин чарды отпустил его лишь тогда, когда лицо обидчика посинело. Бочар сполз по стене и лишь не скоро сумел подняться, сел на велосипед и без единого слова укатил.

Перед самым рассветом чарда загорелась, и, когда уже рассвело, сгорела дотла. Здание было такое старое и сухое, что даже стены обвалились. Женщина громко рыдала. Вари обнял ее за плечи и произнес:

– Уедем отсюда и снова будем счастливы.

– Не сердись на меня! – сказала жена.

– Я и не сержусь, – ответил Вари. – Уедем и снова будем счастливы. Вот увидишь.

– Ты на меня точно не сердишься?

– Не сержусь. Уедем и будем счастливы. Даже хорошо, что эта жалкая чарда сгорела, она мне никогда не нравилась. Только вот пещера эта… мне и сейчас интересно, для чего она была.

Они еще раз хотели спуститься в погреб – посмотреть длинную темную пещеру, но обрушившиеся стены загородили вход. Супруги решили, что потом еще вернутся, разберут завалы и спустятся в погреб. Но вскоре разразилась война, и больше они не вернулись.

Перевод: Оксана Якименко

Давняя трогательная история о старике Маджгае, который терпеть не мог собак

Домой он вернулся в изношенной форме и стоптанных сапогах, но с капитанскими лычками, и сразу увидел, что его боятся. Люди пробовали держаться с ним доброжелательно, но он моментально понял, что им не нравится такое быстрое его возвращение. Ему тоже многое из увиденного не понравилось – не покидало отчетливое ощущение, будто Б., который прибыл позже и расхаживал с двумя пистолетами на боку, показывает ему все и отвечает на вопросы как-то снисходительно; сам Маджгай только спрашивал. Много спрашивал, потому как многое ему не нравилось.

Первое, что ему не понравилось, был пес. Огромный откормленный волчак носился по двору городской управы. Маджгай спросил у Б.:

– Почему держите эту вонючую псину?

– Из-за пленных, – отвечал Б. – Отличный пес, пока он тут во дворе околачивается, никто не сбежит. Пленные его как черта боятся.

– Что за пленные?

Б. показал на другой конец двора.

– Мы их в гараже заперли, там, где раньше пожарные машины стояли.

– И много их там?

– Достаточно. Все, кого нам удалось захватить из тех, кто был в списке.

Слово «список» ему тоже не понравилось.

– Что еще за список? – поинтересовался он.

– Мы еще во время оккупации составили список. Длинный такой.

– И кто же составил этот длинный список?

Расспросы уже начали раздражать Б., но он продолжал на них отвечать с явным чувством собственного превосходства.

– Сами и составили. Я и еще несколько человек.

– А сами-то вы – ты и эти несколько – чем занимались во время оккупации, кроме того, чтобы списки составлять?

Покрасневший до ушей Б. растерянно стоял посреди двора и говорил:

– Не могли же мы все уйти в горы. Ты не думай, будто тут было намного легче.

– Не было легко?

– Нет, – ответил Б. И лицо у него стало еще краснее.

Двое как раз ввели во двор крестьянина в засаленной шляпе и направились с ним к старому гаражу. Крестьянин шагал с поникшей головой, пот лил с него ручьями. Пес обнюхал ноги пленного и зарычал.

– Этого тоже в список записали? – спросил он у Б.

– А то ж, – отозвался Б. – Раз ведут, значит, его имя точно в том списке.

Крестьянина затолкали в бывший гараж, а Б. со спутником отправились в здание городской управы. Б. и тут все ему показал: кабинеты, склад оружия, комнаты для допросов и еще одно помещение побольше, где были свалены ковры, картины, разные памятные предметы и радиоприемники. Последних было на удивление много, Маджгай тут же спросил:

– Откуда здесь так много приемников?

– Мы их конфисковали. У неблагонадежных и подозрительных элементов. В первые же дни собрали все радиоприемники и правильно сделали, думаю.

– И много ли в городе неблагонадежных и подозрительных элементов?

– Достаточно, – ответил Б. – В такое время живем – чуть ли не каждый подозрителен. Бдительность не помешает.

После управы перешли в другое помещение. Там впритык стояли рядами железные двойные кровати. На кроватях лежали мужчины, у каждого под боком – ружье, они с недоверием и подозрением смотрели на вошедших.

– Они забирают тех, чье имя фигурирует в списке, – показал Б. в сторону вооруженных мужчин. – Работают отлично, даже на ночь домой не ходят. Потому мы тут и устроили нечто вроде спальни.

– И это во время оккупации?

– Нет. Это уже после, – мрачно произнес Б. и обиженно наморщил лоб, а потом спросил: – Ты скажи, лично у тебя какие к нам претензии?

Они вошли в спальню, прошли вдоль всех кроватей, Маджгай внимательно осмотрел каждого из лежащих. Все они были без формы, большинство разлеглись в рубашках, шапки повесили на вбитые в стену гвозди.

– Много работают?

– Очень, – ответил Б. – Постоянно находятся в боевой готовности, часто и по ночам работают.

– Так работают, что не нашли времени нашить на шапки хоть малюсенькие звездочки?

Б. проверил висевшие на гвоздях шапки и извиняющимся тоном пояснил:

– Не это важно. Важно, что работают хорошо. Мы стараемся все делать как следует.

Маджгай еще раз обвел взглядом комнату и спросил:

– А кроме этого чем вы тут еще занимаетесь после оккупации?

– Не понял, – озадачился Б.

– Ну, кроме этой спальни и поимки тех, кто в списках, что-нибудь еще делаете?

– Что тебе не так? – поинтересовался Б. – Вон и радио конфисковали.

– Что еще сделали?

– Не пойму, что тебе не нравится, – оправдывался Б. – Что мы, по-твоему, еще должны были сделать?

– Как обстоит дело с раздачей земли?

– И до нее дело дойдет, не волнуйся, – успокоил его Б. – Такие дела с кондачка не делаются.

– У тебя самого сколько земли? – спросил Маджгай.

– Тебе-то что? – не выдержал Б. – Это вообще к делу не относится. А кроме того, ты и сам прекрасно знаешь, сколько у меня земли.

– А у этих вот, – Маджгай кивнул в сторону вооруженных мужчин на кроватях, – у них сколько земли?

Он произнес эти слова медленно, негромко, спокойным голосом и увидел, что Б. все больше начинает его бояться.

– Послушай, ты, не это важно… – заныл Б., но Маджгай уже отвернулся от него и вышел из комнаты.

Б. поспешил следом, пистолеты бились о сапог. Когда же он настиг товарища на втором этаже, то доверительно толкнул его в бок и сказал:

– Пойдем, покажу кое-что интересное.

– Что еще?

– Задержали мы тут кой-кого, – начал он с ухмылкой. – Симпатичная мордашка. Тебе, наверняка, тоже понравится.

– Что за симпатичная мордашка?

– Дочь одного коллаборациониста, – ответил Б., – молоденькая и уж очень симпатичная.

– Тоже коллаборационистка?

– Отец у нее с оккупантами сотрудничал, – сообщил Б. – Но сам, старая сволочь сбежал, так и не сумели схватить.

– И давно ее тут держите?

– Недели две, а то и больше. Мы ее сразу сюда привели, на второй этаж, отсюда уж точно не сможет сбежать, да и грех было бы ее с остальными запереть.

Они остановились у одной из дверей, запертой на висячий замок. Б. вытащил из кармана связку ключей, отомкнул замок и открыл дверь. Комната оказалась пустой. Б., разинув рот, остановился на пороге, отказываясь верить собственным глазам.

– Не понимаю… – забормотал он, – не понимаю…

Б. ворвался в помещение, забегал кругами, как безумный, между голых стен и, наконец, остановился у окна. Оно было открыто. Б. распахнул ставни и высунулся во двор.

– Сбежала?

– Не могла она сбежать, – возразил Б. – Окно слишком высоко, не думаю, что она решилась бы прыгнуть отсюда вниз. Ноги бы себе переломала, а то и шею. Если бы только… если бы только ей не повезло.

Оба выглянули во двор, выстланный бетонными плитами, – по ним с чувством собственного достоинства вышагивал огромный пес.

– В толк не возьму, – опять забормотал Б. – Пойду народу скажу.

Он стремительно спустился вниз, в спальню. Маджгай остался на этаже, прошел по длинному коридору, заглянул во все комнаты, но нашел там только пыльные письменные столы: еще когда он служил в городской администрации регистратором – они и тогда уже были такими же потертыми. Он снова вошел в комнату, где еще недавно держали симпатичную пленницу: через раскрытое окно слышно было, как добровольцы с криками прочесывают двор. Маджгай закрыл ставни и вышел обратно в коридор, где его словил запыхавшийся Б.

– Нашли! – прокричал он. – Нашли. Представляешь, в конуру собачью забилась. Судя по всему, ночью выпрыгнула из окна и спряталась в конуре. Пес с нее почти все одежду содрал, разодрал лицо и руки, но она так там и сидит. Даже сейчас не хочет выходить.

– Не хочет?

– Нет, – сказал Б. – Я ее звал, выходи, мол, но она даже не пошевелилась. Вроде как умом тронулась. Я на нее и собаку натравил – думал, какая уж теперь разница, но она все одно не вылезает. Псина ее совсем изуродовала, она теперь окончательно свихнулась. Может пристрелить ее?

Маджгай, ничего не ответив, побежал вниз во двор, Б., задыхаясь, поспешил за ним. Огромный волчак, оскалившись, сидел перед конурой, девушка с окровавленным лицом забилась в угол и неподвижно смотрела перед собой безумными глазами. Одежды на ней почти не осталось – все разодрал пес.

– Одеяло принеси, – приказал Маджгай Б.

– Зачем одеяло? – не понял тот.

– Одеяло принеси!!! – проорал Маджгай таким голосом, что вооруженные добровольцы, наблюдавшие за происходящим во дворе, в страхе разбежались по сторонам. Б. сбегал за одеялом.

Маджгай засунул голову в конуру и сказал девушке:

– Выходите, не бойтесь. Никто вам ничего не сделает, можете спокойно выйти.

Девушка уставила на него обезумевшие глаза и не двигалась. Она действительно вела себя так, будто сошла с ума.

– Выходите спокойно, – повторил Маджгай.

Девушка скрестила на груди изодранные руки и начала плакать, словно вдруг вспомнила о чем-то грустном.

– Выходите. Не надо, выходите спокойно…

Наконец, девушка вылезла из конуры и завернулась в одеяло. Длинное полотнище полностью скрыло ее, торчала только голова. Волчак сердито зарычал у ее ноги. Маджгай выхватил пистолет и выстрелил псу в голову.

– Совсем рехнулся? – закричал Б.

Огромный волчак рухнул на бетонную плиту, из головы лилась кровь. Маджгай выпустил еще пулю, потом еще… Расстрелял весь магазин.

– Ты зачем это сделал? – спросил пораженный Б. – Зачем собачку пристрелил?

Маджгай посмотрел на Б., показал ему пустой магазин и произнес:

– Пока заряжаю, чтоб духа твоего здесь не было, а не то ляжешь рядом со своей собачкой. И прихвостней своих с собой забери.

– Ты смотри, Маджгай… – начал было побледневший Б., но слова застряли у него в горле.

Маджгай уже не обращал на него внимания – собрал пули и начал заново заряжать пистолет. Когда он поднял голову, Б. во дворе ратуши уже не было.

Девушка стояла у стены, завернувшись в одеяло. Лицо у нее было в крови, видны были следы собачьих зубов, но глаза казались более спокойными. Он подошел к ней и сказал:

– Уходите отсюда. Быстро. Куда угодно, только уходите.

И девушка, завернувшись в толстое одеяло, ушла со двора.

Перевод: Оксана Якименко

Это будет не несчастный случай

Когда неприветливой зимней ночью едешь в слишком сыром купе замызганного международного скорого поезда, не так уж просто беседовать о давних и прекрасных летних днях и зеленеющих листьях винограда, даже если перед тобой раскладывают чудесные цветные и солнечные фотографии. Шандор Бозоки, однако же, с настойчивым смирением вытаскивал из «дипломата» (который казался бездонным) фотографии из Барани; на них был виден только что созревший виноград, обещание богатого урожая, и, как он рассказал, в ту осень действительно собрали большой урожай, молодые девушки днем снимали с лозы гроздья, а вечерами красиво пели. Потом война дошла и туда. Шандор Бозоки сбежал из Дравакёза^[8], потому как за его голову назначили вознаграждение, видимо, потому что, будучи скромным библиотекарем, он выдавал читателям не самые подходящие книги, или из-за того, что у него был большой каменный дом и прохладный винный погреб, словом, ему пришлось срочно уехать, с тех пор Шандор читает лекции для библиотекарей на скучные профессиональные темы и, как следствие, много путешествует. Мы совершенно случайно столкнулись в Дебрецене на вокзале и сели на первый же «скорый» до Будапешта. Шандор Бозоки настоял на том, чтобы сесть в курящее купе рядом с буфетом, мы ведь с ним оба заядлые курильщики. Но в курящем купе не было пепельниц – вандалы все поотрывали. Судя по всему, это сделали те, кто ехал непосредственно до нас – они оставили кучу пивных бутылок и две из-под водки. Пустые бутылки катались туда-сюда у нас под ногами, подчиняясь движению поезда (в ритме стука колес), коврик на полу пропах пивом и водкой и был весь в подтеках, но Шандора Бозоки, бывалого пассажира, это нисколько не смущало. Он разглядывал увеличенную фотографию виноградной грозди и с улыбкой произнес:

– Лето в том году было долгое, ягоды напитались сладостью.

Я не такой тренированный пассажир и в последнее время не люблю ностальгических разговоров, поскольку они, как правило, заканчиваются грустно.

– Откуда взялся такой грязный поезд? – нервно спросил я. – Ни разу еще не видел, чтобы международный скорый был в таком раздолбанном состоянии.

– Откуда точно – не знаю, но явно издалека, – рассеянно ответил Шандор Бозоки и вытащил из портфеля очередные фотографии. – Вот ореховое дерево, прямо перед входом в погреб. Ты ведь тоже когда-то там сиживал, мы пили славное вино после твоей успешной встречи с читателями. Жалко, ты только один раз у нас побывал.

– Я и сейчас еду с успешной встречи с читателями, – заметил я. – Объяснял прелестным гимназисткам, какой я большой писатель.

– И они поверили?

– Сделали вид, будто поверили. Но на привокзальной площади познакомился с плохой девушкой, она у меня сигарету стрельнула, и когда я дал ей закурить, сказала, что верит, будто я большой писатель.

– Тогда она, наверное, не такая уж и плохая, – сказал Шандор Бозоки и показал следующую фотографию. На ней трое мужчин стояли среди виноградных лоз: сам Шандор, его брат и какой-то неизвестный мне человек, все трое улыбались – явно в надежде на богатый урожай. – Это я увеличил с групповой фотографии. Помнишь моего старшего брата Лайоша.

– Да.

– Остался следить за домом, за виноградником и погребом. Его застрелили.

– Кто?

Шандор показал на третьего мужчину на фотографии.

– Миодраг. У него домик был, ладный такой, на холме позади деревни, и аккуратный виноградник. Мы тогда в большой дружбе жили.

– Почему он убил Лайоша?

Шандор Бозоки пожал плечами:

– Дом, наверное, захотел побольше и виноградник тоже побольше. Теперь есть у него и то, и другое. Но я уже собрал деньги. Две тысячи долларов. Столько надо, чтобы его разок навестить.

– Домой хочешь съездить?

Шандор отрицательно покачал головой, закрыл окно, поглядел на заснеженные поля и закурил.

– Сам я туда уже не поеду. Одному человеку оплачу дорогу. Для того и собирал.

Значит, и эта ностальгическая беседа пришла к печальному финалу, как я с самого начала и предполагал.

– Убери ты эти фотографии и давай перейдем в купе почище, – предложил я.

Шандор аккуратно сложил фотографии обратно в «дипломат» и посмотрел на часы.

– Через полчаса мне надо встретиться в этом купе с одним человеком. Я его ни разу до этого не видел, знаю только, что зовут его Леонид, и он торгует галстуками. Я хочу купить у него ярко-рыжий галстук, но пока сходим в буфет – угостишь меня стаканчиком вина, небось гонорар получил за свое литературное бахвальство.

Гонорар я действительно получил и был рад хотя бы на полчаса выйти из грязного купе в относительно чистый буфет. В буфете скучал один-одинешенек официант, мы были первыми его клиентами после долгого перерыва, и он даже проявил изрядную услужливость. Я спросил два стакана вина, мы встали у окна, всматриваясь в ночную тьму, и принялись обсуждать качество, точнее, чрезмерную терпкость вина. Тем временем обстановка в буфете слегка оживилась, зашли двое парней, оба заросшие щетиной, в одинаковых лиловых штанах и одинаковых канареечного цвета кожаных куртках, им явно нравились вызывающе яркие цвета, и почему-то у меня возникло чувство, будто они следят за нами. Чувство меня не обмануло: забрав у стойки напитки, один из них подсел к нам и тихо сказал Шандору Бозоки:

– Мы выполним работу дешевле, чем Леонид.

Шандор ответил так же тихо:

– Мне нужен лучший иностранный специалист.

– Мы тоже иностранцы и в деле разбираемся не хуже его.

Шандор смерил юношу взглядом с ног до головы.

– Я не верю в тех, кто ходит в лиловых штанах.

Парень недобро сверкнул глазами, но потом-таки отодвинулся от нас, забился с товарищем в угол – они о чем-то шушукались у нас за спиной, непонятно, на каком языке. Мы вернулись к обсуждению качества вина, но не успели как следует погрузиться, как сзади упал на пол и разбился вдребезги стакан, послышались звуки, как будто кого-то рвало. Мы обернулись. Оба парня в лиловых штанах, согнувшись пополам и хватая ртом воздух пошатываясь отходили к выходу, когда дверь за ними захлопнулась, я будто услышал вскрик. Тут Шандор Бозоки и буфетчик принялись кашлять и чихать. У меня глаза заслезились и перехватило горло от невозможной вони.

Пытаясь продышаться мы поспешили в грязное купе и минут пять не могли и слова вымолвить, только хватали ртом воздух. Потом закурили, но так и не могли понять, что произошло. В этот момент в купе вошел элегантно одетый мужчина лет тридцати. В руке у него был «дипломат», он вежливо поздоровался, сел, вскинул на нас невинные голубые глаза, раскрыл «дипломат» и разложил рядом с собой на сидении галстуки. Извиняясь, он пояснил:

– Сожалею, что пришлось и вас заставить чихать. Мне пришлось прыснуть на этих вшей спреем от вредителей. Чтоб не наезжали на моих клиентов.

Шандор Бозоки выбрал себе ярко-рыжий галстук и передал продавцу толстый белый конверт с той фотографией, на которой трое стояли в винограднике. Элегантный незнакомец положил конверт в портфель и долго смотрел на фотографию.

– Вот этот, – показал Шандор на фото. – Имя и адрес на обратной стороне.

Леонид перевернул фото, сокрушенно покачал головой:

– Миодраг… Хорошее имя. Несчастный случай?

– Нет, – резко ответил Шандор Бозоки.

– Нож или пистолет?

– Без разницы. Фотографию положите рядом.

– Я вам потом сообщу, где и когда буду ждать второй конверт после того, как выполню работу, – промолвил элегантно одетый мужчина, затем встал, вежливо попрощался и вышел из купе. Разложенные галстуки он с собой не забрал.

Шандор Бозоки откинулся назад – он был слегка грустен, но доволен.

– Галстуки поделим, – предложил он мне. – Кто знает, когда пригодятся. А теперь поищем купе почище. Столько еще прекрасных летних фотографий хочу тебе показать.

Перевод: Оксана Якименко

Отто Толнаи

Отто Толнаи родился 5 июля 1940 г. в городе Мадьярканижа, недалеко от сербско-венгерской границы. Фамилию Толнаи семья Крачунок, в которой и появился на свет будущий поэт, драматург и прозаик, судя по всему, позаимствовала у создателя популярной в 1940-е годы Всемирной энциклопедии Толнаи (а может, у знаменитой актрисы тех лет Клари Толнаи). По крайней мере, самому писателю идея с энциклопедией очень понравилась, и впоследствии он часто использовал (и продолжает использовать) энциклопедию как топос в своих произведениях, наряду с другими повторяющимися мотивами и образами (кружево, пыль, лазурь и т. д.).

В 1956 г., еще будучи старшеклассником в гимназии г. Зента, Толнаи опубликовал свои первые рассказы, а в 1960 г. заявил о себе и как о поэте. Во время учебы в университете (сначала – в городе Нови-Сад, затем в Загребе) Отто Толнаи стал редактором приложения «Ифьюшаг» («Молодость») к новисадскому еженедельнику «Симпозион», из которого в 1964 г. вырос главный журнал молодой литературы венгерского ближнего зарубежья «Уй симпозион» («Новый симпозион»). Под давлением югославской цензуры, в 1974 г. Толнаи был вынужден покинуть пост главного редактора журнала (занимал его с 1969 г.) и перейти в венгерскую редакцию радио г. Нови-Сад, где он затем в течение 20 лет работал редактором и критиком. В период 1992–2004 гг. писатель вновь возглавлял возобновленный (теперь уже на территории Венгрии, в г. Веспрем) «Уй симпозион». С 1994 г. Отто Толнаи живет в местечке Палич, близ Суботицы.

Как поэт Толнаи начал с утонченной лирики в духе Рильке, затем обратился к сюрреализму и дадаизму и, наконец, как пишут его критики, окончательно «спрятался за маской иронии». Ритмически организованные верлибры Толнаи – чаще всего монологи или оды – своеобразная антипоэзия, развернутые философские рассуждения, находящиеся на границе сразу нескольких жанров. Герои его стихотворных текстов – бродяги, битники, бунтари или юродивые.

«Помпейские любовники» – короткая повесть или длинная новелла, давшая название сборнику 2007 г. Это фрагмент своеобразной биографии, рассказанной Толнаи в излюбленном жанре энциклопедии как смешение бытовых зарисовок, воспоминаний, анекдотов и текстов любимых авторов. Фрагментарность повествования отсылает читателя к сложной исторической мозаике Австро-Венгерской империи и, позднее, Югославии, сплетая воедино самые неожиданные мотивы и персонажей. Толнаи смело вставляет в венгерский текст обширные цитаты на сербскохорватском, заставляя венгерского читателя продираться сквозь непонятный славянский язык, с тем, чтобы потом привести-таки перевод. На протяжении всего повествования автор ссылается на некий сочиняемый им роман «Инфауст» о «недофаустах» – милых бездельниках, прожигающих жизнь «на водах», благодаря чему не связанные между собой, на первый взгляд, отрывки, постепенно соединяются в некое подобие романа.

Тексты Толнаи настолько перегружены именами и культурными аллюзиями, что даже читатель, сведущий в истории и литературе пограничных Венгрии и Югославии (позднее – Сербии и Хорватии), откровенно теряется. Именно поэтому мы решили не снабжать текст бесконечными сносками и комментариями и предоставить читателю самостоятельно сыграть в игру, предложенную Отто Толнаи.

Вступление: Оксана Якименко

Помпейские любовники

Кто такой Отто Блати? Чем этот Блати так тебя заинтересовал, ведь ты написал целую книгу об Отто Бичкеи из Канижи, о трагически погибшем сыне канижского друга по имени Отто, и кучу времени посвятил Отто Габсбургу (отыскивал интересные мелкие детали, чтобы были понятнее, успел стать монархистом и из всех форм укрупнения предпочитал Австро-Венгерскую монархию, Великую Югославию и Объединенную Европу)?! Наверное, потому, что улица его имени выходит на площадь Режэ. Чьего имени? Да Отто Блати! Но ведь тебе ничего неизвестно ни о Режэ, в честь которого названа площадь, ни о расположенной там базилике. Как сотруднику литературной газеты «Элет эш Иродалом» (где опубликовано несколько глав этого сборника: «Баба Полгар» о Говарде П. Паличи и весь «Помпейский филателист»), мне полагается кое-что о них знать, а то приедут в Будапешт Горотва или Элемер (я уже молчу о Мишу Регене, который и не подозревает, что я с ним творю в своих книгах, делая то главным героем, то отрицательным персонажем, а то и настоящим исчадием ада) и пойдут со мной в редакцию, ведь провинциалам всегда любопытно, где это о них напечатали, в какой типографии, где это я их, бедолаг, прославил на весь мир. Выставил напоказ. Выставить напоказ. Все их злосчастия. Что мне сказать, когда мы отправимся с Восточного вокзала в редакцию, то и дело забредая на маленькие улочки, и они спросят об Отто Блати и Режэ.