Текст книги "Венгрия за границами Венгрии"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 11 страниц)

Солдат обводит рыбака взглядом, но вниз глаза не опускает и потому не видит, что у подошедшего в руке, только кивает безразлично, мол опусти мне в карман. Рыбаку хочется, чтобы этот живоглот взял подношение, подержал и удивился, что же это он такое сжимает в ладони. Вот бы увидеть, как лицо у солдата, обычно бесстрастное, не лицо даже, а раздувшаяся тупая рожа, постепенно наливается злостью, он вздрагивает всем телом и швыряет камень в бурлящий под мостом водоворот. Но все напрасно, солдат метко выплевывает шелуху от семечка и не обращает внимания ни на камушек, который теперь покоится у него в кармане, ни на того, кто стоит перед ним. Ошарашенный и разочарованный, рыбак возвращается обратно и даже не использует купленную только что возможность пройти вне очереди. А ведь мог бы сейчас минут сорок сегодняшнего ожидания сэкономить, как минимум. Рыбак возмущен, хватит его дурачить, нет, нет, больше он в эти игры играть не будет, наигрался, знает же прекрасно, сколько в этом во всем правды, остальное, по крайней мере, можно понять, а иногда приятно поверить, что и так может случиться.

Пока стоящий перед ним джип добирается до въезда на мост, и говорливые англичане получают первые свои бумажки, проходит полчаса. На земле, втоптанная в гору выплюнутой шелухи, светится у ног солдата белая каменная рыбка.

Перевод: Оксана Якименко

Голубиное молоко, голубиная кровь

Голубин только успевал пристегнуть велосипед к ржавой перекладине у входа в больницу, как прибывала первая утренняя карета «скорой помощи». Колеса колымаги для перевозки больных жалобно скрипели, а хриплая сирена снова и снова била надоевшей мелодией по ушам пассажира «скорой». Потом, уже в больнице, уставшую от укачивания в темноте жертву ловким движением перекатывали с носилок на кровать, и она переставала отличаться от остальных закутанных в пижамы тел. Если это оказывался лежачий больной – в лучшем случае, можно было с завистью поглядывать на ходячих. Те же довольно раскачивались из стороны в сторону, поджав ноги на краешке кровати, словно птицы – когда те когтями цепляются за электропровода. Пациенты, хоть и сидели каждый на своей койке, все были связаны цепью невидимого напряжения. Через открытые окна они следили за происходящим снаружи и своевременно уведомляли о новостях тех, кто не был в состоянии испытывать естественные потрясения утренней суматохи.

Надвигающийся тайфун в виде старшей медсестры предваряли словно выпорхнувшие из ее халата уборщицы. Белизна неслась дальше уже без них, безжалостно уничтожая любого, кто попадался на пути, из ведер санитарок расплескивалась во все стороны вода с хлоркой. Стихийное бедствие в считанные минуты добиралось до середины коридора, где по линии разлома в бетонном полу на поверхности линолеума пролегала безобразная трещина. Там, где линолеум вздыбился, старшая медсестра всегда спотыкалась и поправляла съехавший с плеча халат, украдкой оглядываясь – не идет ли сзади кто поважнее. Не обнаружив за спиной ни единой души, она лишь сильнее чувствовала на шее дыхание порожденных безудержной фантазией непрошенных гостей. С их помощью сестра пыталась хоть как-то усовершенствовать пришедшее в упадок отделение. На самом деле, по доброй воле к ней и постучать-то боялись, вся хирургия страшилась ее как огня. За исключением мусорщика Голубина – тот всегда носил в кармане зеленую полиэтиленовую шапочку. С почтением натянув ее на голову, он смущенно просовывал свое круглое, как луна, лицо в дверь ее кабинета. Гигантский узел с грязным бельем Голубин оставлял за дверью ровно на пятнадцать минут. За это время старшая медсестра с комариной точностью забирала у Голубина порцию безупречной нулевой крови.

В коридоре кто-нибудь всегда аккуратно фиксировал время процедуры. Самые нетерпеливые даже прикладывали к двери ухо. Волнение нарастало, хотя ничего неожиданного не происходило, все точно знали, что творится в кабинете. И все равно, приятно было полюбопытствовать – таким образом они могли поучаствовать в процессе, наблюдая, как самый обычный человек меняет свою кровь на молоко. В ожидании строили догадки: получится ли сегодня. Иногда, непостижимым образом, нужный результат получить не удавалось. Причину разгадать не мог никто, из-за этой-то непредсказуемости и надо было все время быть начеку.

Если после пяти минут Голубин не выходил из кабинета, это наверняка означало, что он там останется, и можно было спокойно покопаться в грязном белье. Те из персонала, кто половчее, умудрялись раздобыть себе из этой груды халат или шапочку. Начиная с шестой минуты всё становилось общей добычей, даже вещи, перепачканные в крови, никого не смущали – рылись в них совершенно спокойно. Обретенную добычу забирали домой, отстирывали, кипятили, выводили пятна, пока предательские следы не исчезали.

Надевали халаты и шапочки только тогда, когда они становились чистыми до неузнаваемости. Настолько, что сама старшая медсестра не была в состоянии опознать халат, ношенный на предыдущей неделе, даже если теперь в нем щеголяла уборщица. Ради такого бесценного обмена не грех было и с головой зарыться в заветный тюк.

Парень в зеленой шапочке редко портил веселье – грех жаловаться. Чаще всего он не без удовольствия дожидался, когда все выберут себе по халату, и только потом покидал кабинет, едва заметно пошатываясь. Однако у него всегда оставались силы, чтобы взвалить на спину тюк с остатками белья и отправиться с ним на кухню, где ему выдавали положенный литр молока за двести грамм крови. С последним глотком лицо Голубина становилось совершенно белым, но ему это шло. Драгоценная теплая жидкость – целый литр – весь вечер потом циркулировала внутри, приятно пенилась, доходя аж до самых щек, заливала белизной круглое лицо. Всем казалось, что у мусорщика вообще плохих дней не бывает. А ведь иногда оставляли ему несвежее молоко. «Пей, голубок, не нюхай», – хлопала юношу по спине повариха, и тот послушно зажимал нос, прежде чем поднести ко рту полный стакан.

Голубин был донор исключительный: качество молока никак не сказывалось на составе его крови. Старшая медсестра удовлетворенно прятала в холодильник очередную двухсотграммовую бутылочку, а затем начинала свой ежедневный обход. Она охотилась за теми, чьи больные потеряли много крови. Не терпя никаких возражений, вызывала таких коллег к себе в кабинет и буравила взглядом безжалостного хищника, словно хотела высосать нужное количество крови прямо из них. Потом, безо всякого вступления, грозила: если хотите, чтобы ваши больные не умерли, сегодня же найдите пять доноров. Первые несколько минут подчиненные обычно смотрели на нее в полном замешательстве, они бы не удивились, если бы в следующее мгновение эта фурия по-вампирски вонзила бы свои зубы в яремную вену у них на шее. К счастью, прежде чем она смогла бы протянуть к ним свои пальцы с острыми ногтями, сотрудники приходили в себя, и в голову им, наконец, приходил спасительный вопрос: «сколько?» Достаточно было его произнести, чтобы смертельные вихри над головой старшей медсестры тут же улеглись. Она едва слышно, с тихой кротостью в голосе подсказывала сумму – в двух валютах, как минимум, по свежему курсу. Назвав сумму, медсестра окончательно успокаивалась, черты ее лица смягчались, кожа разглаживалась, в глазах появлялось нечто, похожее на сочувствие.

К тихому часу старшая медсестра уже была совершенно переполнена гармонией. Тот факт, что она была совсем на себя не похожа, ее вовсе не смущал. Куда приятнее было любоваться собственной кротостью. У нее оставалось лишь одно желание: чтобы и остальные увидели, какая она добрая, и поверили, что считается только время после полудня. Потому-то и бродила она по своим затихшим владениям, меряя шагами больничный коридор, но все ее попытки забыть про утро, отказаться от него были напрасны, ведь единственный, с кем она могла встретиться в эти часы, всегда служил напоминанием об утреннем ритуале. К этому часу на засаленном диванчике в приемной, куда обычно сажали посетителей, обычно успевал прикорнуть Голубин. Спасаясь от сильного сквозняка, он заворачивался в то же самое одеяло из бычьей шерсти, в которое по утрам завязывал грязные халаты. Грубая ткань источала такое зловоние, что в носу начинало щипать. Старшая медсестра зажимала ноздри и быстро поворачивала назад. Какой бы вонючей эта ветошь ни была, выбросить ее было нельзя – инвентарный номер, все дела, в конце года отчитываться. К тому же, она не могла стопроцентно определить, откуда этот смрад – только ли от одеяла, или весь коридор пропитался тошнотворным запахом. Задерживая дыхание, медсестра спешила уйти, ступая как можно тише, чтобы не нарушить сладкий сон Голубина.

Перевод: Оксана Якименко

notes

Примечания

1

В России роман был опубликован в 2004 г. в переводе Юрия Гусева.

2

Канал «Дунай – Чёрное море»: судоходный канал, проходит по территории Румынии, строился с 1948 по 1987 гг., в основном заключенными трудовых лагерей. Связывает Чёрное море с судоходной частью русла Дуная.

3

Енё Рейтэ (настоящее имя Енё Рейх, 1905–1943) – венгерский писатель-фантаст, драматург, журналист, автор культовых иронических детективов.

4

Кальман Миксат (1847–1910) – выдающийся венгерский прозаик, «программный» автор, едкий сатирик и отличный рассказчик.

5

Иренео Фунес – персонаж рассказа Хорхе Луиса Борхеса «Фунес памятливый», 1942 г. После падения с лошади Фунес обретает удивительную способность навсегда запоминать то, что ему доводится почувствовать.

6

Цинакан – персонаж рассказа Борхеса «Письмена бога», 1949 г. Пожизненно заточенный в темницу жрец пытается разгадать тайный шифр Великого Бога и познать загадку вечности.

7

Чарда – венгерский постоялый двор, трактир (от персидского чартак – «привал»).

8

Хорватское название – Бранска Лесна.

9

Жозеф Надж – французский танцовщик и хореограф югославско-венгерского происхождения (родился в г. Канижа, Воеводина), представитель новейшего течения «не-танец». По мотивам поэтического сборника Толнаи «Мелодии Вильхельма» Надж поставил балет.

10

Воислав Коштуница – президент Югославии в 2000–2003 гг. и премьер-министр Сербии в 2004–2008 гг. Основатель и лидер Демократической партии Сербии.

11

Зоран Джинджич – сербский политик, мэр Белграда в 1997 году, премьер-министр Сербии в 2001–2003 гг. Убит в результате спланированного покушения.

12

Русский перевод цитируется по: Иво Андрич. Мост на Дрине. Перевод с сербскохорватского Н. Н. Соколова. М., 1956.

13

Там же С. 53.

14

Там же. С.54.

15

Там же. С. 55.

16

Там же.

17

Философский роман Сёрена Киркегора. Впервые опубликован в 1843 г.

18

Цит. по: Бертран Рассел. История западной философии. Глава XI. XII столетие. Перевод с английского В. Целищева. Издание 1946 г. Онлайн-версия: www.e-readings.ws/bookreader.php/47707/Rassel_istoriya_zapadnoii_filosofii.html.

19

См. там же.

20

Перевод Ю. П. Гусева.

21

Янош Арань (1817–1882) – выдающийся венгерский поэт.

22

«От Вардара до Триглава» – первые строки популярной в СФРЮ в 1980-е гг. песни «Югославия» на стихи белградского поэта и композитора Милутина Поповича («Захара»)

23

Американская писательница и литературовед Сьюзен Зонтаг (1933–2004) в 1990-е гг. регулярно ездила в Югославию и призывала остановить гражданскую войну. В 1993 г. в осажденном Сараеве она поставила спектакль по пьесе Беккета «В ожидании Годо».

24

Эдён Лехнер (1845–1914) – архитектор, видный представитель венгерского модерна.

25

По слухам (лат.).

26

Лайош Грендел. Тесей и черная вдова. Перевод В. Середы. М.: МИК, 2011.

27

См.: Лайош Грендель. Гражданин Центральной Европы. Венгерские травмы – венгерские заблуждения. М.: Логос, 2011.

28

День святого Медарда (восьмое июня). По народной примете, в этот день, как правило выпадает дождь и идет сорок дней.