Текст книги "Поэтический форум. Антология современной петербургской поэзии. Том 2"

Автор книги: авторов Коллектив

* * *

 
Я сотни строчек променял
На сотни многоточий.
Так много я не досказал,
И потому средь ночи
Я снова высеку строку
Из белизны листа,
В которой я дышать смогу,
Строку, одну из ста.
 

* * *

 
Сердце гонит простые слова,
Превращая чернила в стихи.
Пишем мы, засучив рукава,
Кто домой, кто куда.
За грехи
Мы свои отплатили сполна,
Словно исповедь в каждом письме:
«Тем спасибо, кто ждёт у окна,
Тем, кто помнит ещё обо мне».
 

* * *

 
Непонятные сборища фраз,
Многоточия в каждой строке.
Эй, свобода, да где ты сейчас?
В чьей-то грубой и сильной руке?
Нет, скорее, навечно в руках
Той, что нежно прощалась со мной,
Говорила, что прах – это прах,
Так что, радуйся, если живой.
 

* * *

 
Мальчишка. Подвиг. Смерть. Звезда.
Герой. Три залпа. Мама. Слёзы.
Венок – пластмассовые розы.
Молчат минуту города.
Простая жизненная проза.
 

* * *

 
Вокруг оси вращает мир
Пять миллиардов разных мнений.
Увы, не вечен даже гений,
Не то что временный кумир
Столь мимолётных поколений.
 

Владимир Симаков

* * *

 
Спасибо за ласковый вечер,
За то, что живу на земле,
За то, что горят в доме свечи
И есть ещё хлеб на столе.
Спасибо любимым и близким,
Что душу согрели в пути.
Бывало, что падал я низко,
Вы мне говорили: «Взлети!»
В беде помогали и в горе,
Обиды былые простив,
И плыл я в открытое море,
Услышав призывный мотив.
Мы утро встречали с улыбкой
И день проводили спеша,
И всё, что случилось, ошибкой
Признать не желает душа.
А мир бесконечен и вечен.
Он в звёздной теряется мгле.
Подкрался задумчивый вечер,
Но я не один на земле…
 

* * *

 
Почему-то всё меньше хорошей погоды,
Почему-то всё больше погоды плохой.
Растворяются радости, всходят невзгоды,
Тишина исчезает, растёт непокой.

Ветерок, что ласкал, бьёт слепым ураганом,
Добрый дождик прольётся потопом сплошным.
Майский день омрачён снегопадом нежданным,
Солнце прячется летом в удушливый дым.
Что мы сделали? В чём мы опять виноваты?
Ведь не зря нам природа настойчиво мстит!
Тень Чернобыля новой отмечена датой,
И планета Земля в неизвестность летит…
 

Падающий дом

 
На Большой Пушкарской, возле храма,
Дом стоит, в опору упершись…
У него особенная драма
И своя, особенная жизнь.

Стены кривы и полы покаты:
Завалился набок, но стоит!
Зори дом встречает и закаты,
Но, увы, – ничем не знаменит.

То ли дело – знают башню в Пизе,
Приезжай в Италию – глазей!
А у нас без всяческих коллизий
Целый дом жилой, а не музей!

Интересно, как же в нём живётся?
Люди там особенные, что ль?
Там вода из чашки не прольётся
И диван не сдвинется нисколь?

Может, у жильцов своя планида:
Им из искривлённого окна
Кажется, что нет прямее вида —
Вся Россия, грешная, видна.
 

Черновики

 
В черновиках рассыпаны слова.
Все о тебе – куда от них мне деться?
Ещё вчера кружилась голова,
А ныне редко замирает сердце.

В природе получился перекос:
Тепла зимы минувшей не забыли,
А в мае стало холодно до слёз,
И мы весной замёрзли и застыли.

И нет сиянья незабвенных глаз,
И дверь твоя закрыта на защёлку.
Черновики, набросанные враз,
Давным-давно заброшены на полку.

За горизонтом наших кратких встреч
Останутся, другим тревожа душу,
И вдруг изранят, словно острый меч,
Привычное спокойствие порушив…

В черновиках рассыпаны слова…
 

Майский снег

 
А май сегодня невпопад,
Как будто пьяница с похмелья,
Взял да обрушил снегопад
Среди весеннего веселья.

Куда вчерашнее тепло
Под ветром северным слетело?
Дрожь пробирает, как назло,
Изнеженное солнцем тело.
Склонились, словно от невзгод,
Под снегом согнутые ветки,
И мрачен тучный небосвод
В невзрачной серенькой жилетке.

Ужель коварная весна
Отнимет будущее лето?
А мне напомнила она
Жизнь, заблудившуюся где-то…
 

* * *

 
Пусть этот мир совсем не весел —
Он всех и каждого продаст —
Не напишу печальных песен —
Довольно грусти и без нас.

Потерь минувших не измерить,
Грехов былых не искупить,
Но к поискам заветной двери
Ведёт серебряная нить.

Пока она не оборвётся,
Во имя жизни и труда
Звезда небесного колодца
В дороге светит нам всегда.

И там, в неведомом просторе,
Где ждут любовь и правый суд,
За все шторма в житейском море
Нам приговор произнесут.
 

Крестик

 
Крестили во Львове мальчишку.
Был яркий и солнечный день.
Священник читал тихо книжку
И крестик вручил мне: «Надень!»

Серебряным, но самодельным —
Такие кустарь штамповал —
Я крестиком этим нательным
Друзей убивал наповал.

Дивились диковинке редкой,
Опасной по тем временам:
Недобрая стала соседка
Всё чаще заглядывать к нам.

И мама, тревожась немало,
Сказала мне строго: «Сними!»
Обидно и горько вдруг стало:
Да что же такое с людьми?!

И в школе, уже в Ленинграде,
Не дали мне крестик носить —
Лишь только спокойствия ради…
Но можно ль за то укорить?

Полвека минуло, полвека —
И мамы не стало, увы…
А в шкафчике старом аптека,
И там, средь лечебной травы

Он всё же нашёлся, мой крестик,
Утраченный мой талисман!..
Ещё поживём мы с ним вместе
И жизни допишем роман.
 

Сергей Ситкевич

* * *

 
Вы ещё уедете в деревню,
Отравившись духом городским.
Вы ещё оцените деревья,
Запах сена, тишину и дым,

Что струится по утрам над кровлей:
Пусть томится в печке молоко.
Вы ещё откажетесь от роли
Баловней судьбы. И высоко

Безгранично распахнётся небо —
Что там шпили, башни, купола!..
Вы ещё поймёте, как нелепа
Ваша жизнь столичная была

В едкой спеси, важности в полоску
И в весёлой скуке набекрень…
Вас научит томный кот Матроскин
Бутерброды есть и пить ревень

Вместо пепси, деньги экономить —
Самосадный жаловать табак.
Если и придется сквернословить,
Поделом, поди, не просто так.

И померкнут подвиги и славы,
И беседы с лириками тьмы.
Вас излечат родники и травы
От депрессии, богатства и сумы.
 

* * *

 
О многом помечтал, о многом передумал.
И был звездой и принцем на коне,
Пока, в конце концов, весь блеск с себя не сдунул
И понял точно,
Что
От жизни нужно мне:
Оставить на земле ни дерево, ни сына,
Ни особняк с бассейном и трубой —
Духовный талый след, хотя бы в пол-алтына,
В котором с грустью мир любуется собой.
 

* * *

 
В плену бездарных дел, обманчивых открытий
Покажется с утра: иллюзией дышу.
И склеиваю жизнь в мозаику событий,
Прокладывая мысль и чувственность по шву.

И думаю: проснусь непризнанным героем,
Когда уткнётся в ил поэзии ладья.
И будет речь людей гудеть пчелиным роем,
И в каждом слове тлеть измученность моя.

Закономерна смерть. Досаден факт рожденья —
Я этот горький день затёр в календарях.
Напрасны и пусты великие свершенья.
Не лучше ли стоять в распахнутых дверях

И просто лицезреть природы вдохновенье,
Сдержав хмельной порыв и жажду жить, как все;
Не в женщине искать возможность продолженья,
А в звёздных небесах и утренней росе?
 

Мой усатый врач

 
Энергетический комок,
Окутанный урчаньем.
Ключ, отпирающий замок
Истоков мирозданья.

Свернувшись
На груди́
В луну,
Вливает сладко, ленно
В меня за волнами волну —
Всю благодать Вселенной.

Из клеток изгоняя хворь,
Чтоб луг души – без рытвин,
Пыхтит один за целый хор...
А я-то думал – дрыхнет.
 

* * *

 
Смотрю на ребёнка. Щемящее чувство.
Здоров и накормлен. Ему хорошо:
Игрушки, да мамка, и кажется чудом
Движенье вокруг.…
Встал.… Споткнулся.… Пошёл!..

Пошёл. И вот тут-то… не знаю, не знаю…
Завидовать, нет ли, что всё впереди?
Но он – драгоценность. Его пеленают.
И ротик невинный подносят к груди.

А я то.… А я-то изведал. И плёнка
Восторгов истлела. Но вот, изумлён.
И, в поисках чуда, гляжу на ребёнка.
И мне, словно бог, улыбается он.
 

Сергей Скаченков

* * *

 
Скорбный образ, образ милый,
Холмик горестной земли.
И над маминой могилой
Пролетают журавли.
Лето мамино уносят
Безвозвратно. Навсегда.
День печали. Дождик. Осень.
Безысходная беда.
 

Обелиски

 
Вот оно – геройское братание!
Память эту чтим мы не впервые.
Холмики могил – напоминание:
Здесь прошли сраженья боевые.
Спят сыны России без пробудки
На просторах близких и неблизких.
И цветы простые – незабудки —
Грустно украшают обелиски.
 

* * *

 
Что со мною? В душе – соловьи!
Хоть и осень в окошко стучится.
Это руки и губы твои —
Надо ж было такому случиться!
Через уйму промчавшихся лет
Мы с тобою увиделись снова,
И приходит весеннее слово
В этот поздний осенний привет.
 

Марина Скородумова

* * *

 
Любовь, что пропела мне песнь свою,
Теперь стала просто дружбой.
Я новые песни теперь пою,
Живу, для тебя ненужной.

Ах, было! Смущенье влюблённых глаз
И трепетных рук взаимность.
Слагались стихи, радость пела в нас,
И счастье в глазах светилось...

Не лучше ль то время не вспоминать?
Ведь стало уже привычно:
Весёлой улыбкой тебе сказать,
Что всё у меня – отлично...
 

Юбилейное

 
Оглядываю прожитые годы
И памятью высвечиваю дни:
Плывут куда-то мимо пароходы —
Не манят их весёлые огни.

Свою читаю повесть беспристрастно
С разлуками щемящими в груди…
Я знаю, всё в ней было не напрасно:
Итоги и финалы – впереди...

Своим путём иду среди дорожек,
Средь хитрых лабиринтов-тупиков,
И взгляд мой всё придирчивей и строже
Преумножает счёт черновиков.

Всё шире вдох моих благодарений
За солнца луч, за друга тёплый взгляд,
За рифмы для своих стихотворений,
За это счастье, полное преград...

Живу, как будто завтра день мой Судный, —
Тряпицей красной среди душ – душа,
И день в тиши, разнообразьем скудный,
Я праздную негромко, не спеша...

Открыты взору небеса и дали,
И к ним стремится жизни колея.
Мои тревоги, радости, печали
Так далеко от суетного дня...
 

* * *

 
Словно птиц, отпускаю стихи,
Пусть свободно летит моё слово,
Отголоски душевных стихий —
Стаей певчей из плена немого.

А постигну ли времени суть,
Духом над суетою взлетая?..
Вы летите, нелёгок ваш путь
К небу, птицы бумажного рая...
 

Наталья Снеткова

* * *

 
До весны совсем чуть-чуть остаётся.
Вот и снег уже летит, как придётся.
Я свои подставлю снегу ладоши:
«Приземляйся, отдохни, мой хороший!
Тяжело пришлось, к земле подлетая?»
«Да, – вздохнул он, – я устал», – и растаял.
 

* * *

 
Как любим мы свои обиды!
Мы бережём их, как детей.
За их стеною нам не видно
Чужих мучений и страстей.
Когда мы всё же понимаем —
Пора сомненья разрешить,
Обиду снова вынимаем
Из дальних уголков души.
И вот уже ей места мало,
Собою всё закрыла вновь!
Ну почему обида стала
Для нас важнее, чем любовь?
 

* * *

 
Прошу прощенья у себя
За нелюбовь к себе, любимой.
За то, что всё вокруг любя,
Саму себя прошла я мимо.
И кто-то, кто во мне сидит,
Уже устал от ожиданья.
Лишь укоризненно глядит
И мне не ищет оправданья.
А я кричу ему: «Прости!
Себя любить я обещаю!
Не обижайся, не грусти!»
А он мне: «Я тебя прощаю!»
 

Ольга Соколова

Горчит миндаль

 
Две бабочки – два шарика воздушных —
вот-вот вспорхнут.
Твои слова прощальные бездушны:
в них только суд.
Две бабочки – два шарика воздушных —
я отпущу,
Нескучный сад стал для двоих вдруг скучным —
но я прощу.
Две бабочки – два шарика воздушных —
умчались вдаль…
Бесстрастен мир осколочно-остужный,
горчит миндаль…
 

Мологино

 
Деревенька моя, глубинка —
Неба синего голубинка!
Незабудкой глядишь синеоко,
И глаза твои – с поволокой.

В бескорыстии величава,
Облаками светла и курчава,
Заблудился лён в твоих косах,
А в руках святых – скромный посох.
 

Александр Соколовский

Первая шеренга

 
Мой первый бой, пока дышу я, —
всегда во мне. Ещё бушует…
В багровых трассах степь донская,
необозрима и строга.
Шло наступленье, не стихая,
на укрепления врага.

Я был бойцом второго ряда.
Передо мной – спина бойца.
Прикрытье верное – что надо!
Спина – стена. Спина отца.

Иди за ним. Вперёд! На запад!
Иди и не гляди назад.
Но рухнула стена внезапно,
и перешёл я в первый ряд.

Оголены, как провод, нервы,
иду наедине с судьбой…
Поныне я в ответе первый
за всех, кого прикрыл собой.
 

Тепло Гольфстрима

 
Свой путь оценивая строго,
Предубеждения отсеяв,
Скажу: в судьбу мою и строки
Вошли навечно Флот и Север.

Они – и в радости, и в горе.
Они – внутри меня, незримы.
Так входит в Баренцево море
Тепло Гольфстрима.
 

Военные девчата

 
На фронте, бывало, зайдёшь
в землянку к военным девчатам:
«С комфортом живёшь, молодёжь!
Не то, что другие… Куда там!»

Ну как не обрадуют взгляд
уют и порядок в землянке?!
Портьерки при входе висят.
Ромашки покоятся в банке.

Скатёркою ящик накрыт…
И, Бог его знает, откуда
явилось в задымленный быт
вот это домашнее чудо?!

Пусть завтра в поход, пусть убьют,
пусть на день жилище-времянка, —
но всё-таки мирный уют
наводят девчата в землянке…

Наверно, и надо – вот так.
День каждый – особенно важный.
День – он не случайный бивак,
а жизнь, что даётся однажды.
 

Марианна Соломко

* * *

 
Ищем орехи, в траве сиротливы,
Листьев дворянских горят вензеля,
Осень по-конски, с растрёпанной гривой
Зорко глядит в нежилые поля.
Ищем орехи, в траве сиротливы,
Скоро их надвое сломит зима,
Выпорхнут души – темны, черносливы,
С ядрышком смысла, с горчинкой ума.
Будут ютиться, найдут ли обитель? —
Только полёт их совсем не высок —
В зимнем клубке из серебряных нитей
Тонок удачи седой волосок.
Райские птицы возьмут эти души
В клювы, на спины, и пустятся ввысь,
В мир, что никем не разъят, не нарушен,
В мир, где орехи не падают вниз.
 

* * *

 
Закраплены окна геранью,
Разбита и склеена чаша,
Я вышла на росстань страданий —
На проводы листьев опавших,
Где солнца малиновый гелий
В осиновой кроется сакле,
Где осени винное тело
В садах иссякает по капле.
И нет ни огня, ни сиянья
В усопших глазницах палитры —
Лишь дерева ветхое знамя,
И листьев сухие молитвы.
 

* * *

 
Упало яблоко
В саду соседнем,
Летело облако
Листом осенним,
И, как бездомные,
Лежат, без панцирей,
Орехи тёмные
В холодном карцере.
 

* * *

 
Эта бабочка в парке летает
Кареглазой осенней вдовой,
То взметнётся, то вниз опадает,
Как дыханья чахоточный сбой.

В тёмной роще ободраны стены,
Заколочены окна осин,
А она – Афродитой из пены —
Восстаёт, выбиваясь из сил.

Есть пора забыт ых декораций,
Отыгравших паденья спектакль,
Вот – Овидий, Лукреций, Гораций,
Вот – озябший кленовый пентакль.

Оголённые ветви, как спицы,
Ворох листьев – разрушился дом,
Но дельфийской парит танцовщицей
Эта бабочка в парке пустом.
 

Григорий Соломыкин

* * *

 
Догорала свеча, обливаясь слезами.
За окном занимался тревожный рассвет.
Жизнь моя приближалась к обыденной драме
За порогом судьбою отпущенных лет.
В этих гиблых местах, где за дальние дали
Убегают разливы бескрайних болот,
В недостроенном домике мы коротали
Вместе несколько дней для души каждый год.
Улыбалась нам утром высокая ёлка,
И шумели берёзы, послушны ветрам,
И растерянный флюгер вертелся без толку,
То ли ветру служа, то ли преданный нам...
 

* * *

 
Прокралась в душу горечь, точно дым,
Что от костра сырого гонит ветер:
Я был совсем недавно молодым —
И вот уже рассыпал звёзды вечер.
И тот восторг, что порождал беспечность,
Броженье сил и верных ритмов звон
Так окрылял меня, что к слову вечность
Образовался отчужденья фон.
Я знал о нём, но гнал в иные дали,
В далёкие от жизни времена,
И получал приятностей медали
И даже наслаждений ордена.
Но вдруг невдалеке сплошной стеной
Остановилось прошлое за мной.
Куда, увы, ушла моя беспечность?
Я здесь ещё, но где-то рядом – вечность.
 

* * *

 
Журавли, журавли, как вы стали пугливы,
Устремляя всё выше полёт в небеса!
Вы летите туда, где кончаются нивы,
Где внизу тонет в дымке озёр бирюза.
Отыскать бы вам край, где непуганый ветер
Над болотистой речкой склонил камыши,
Где от шёлковых трав, самых пряных на свете,
Разливается вера, что в них – ни души.
Вы летите домой, разглашая секреты
То тревожным, то радостным криком своим.
Жаль, что любят вас, птицы, не только поэты,
Но и те, в чьих руках порох ружей и дым.
 

* * *

 
На берега речонки этой узкой
Я приходил ловить больших стрекоз,
И здесь, в конце земли великорусской,
В таёжных дебрях незаметно рос.

Покачивались нежные кувшинки,
Багульник цвёл, благоухал жасмин,
И махаоны крылышки и спинки
На солнце грели в поймах луговин.

Я жил в шатрах, питался виноградом,
Спал в шалаше на травах и цветах,
Орешников колючие парады
Я принимал на солнечных местах.

Со мной дружили кедры вековые,
Лимонник для меня в чащобах зрел...
Я, Маугли, открывший мир впервые,
Другой любви не знал и не хотел.
 

Шекспир

 
Он был Шекспир, но кто об этом знал,
Когда вокруг все короли да пэры?
Его пирожник сэром обозвал,
И целый день смеялись кавалеры.
Хохочет зал: – Двенадцатая ночь!
Весь двор ты уморить сумел, писака!
Король – и тот смеяться был не прочь,
А принц от смеха, право, чуть не плакал!
А он им в лица: быть или не быть?
Вот в чём вопрос в подходе к миру строгом.
Принц датский Гамлет им сумел открыть,
Что все равны судьбою перед Богом.
Бросая в ложи беспощадный слог,
Разящий души точно арбалетом,
Он показал им, чем играет рок
На грани между тем и этим светом.
Любить до смерти, ревновать сильней
Всего того, что в этой жизни ценишь,
Отдать корону и богатство с ней
Тому, кто недостоин даже тени.
Неслышным шагом ходит в мире зло,
Змеиным ядом отравляя души,
И никому ещё не повезло
Лихую асимметрию нарушить.
И пусть не раз менялся этот мир,
Дают законы те же результаты.
Он был пророк великий и глашатай,
Он среди нас. Его зовут Шекспир.
 

Геннадий Старков

* * *

 
Над Россией плачут журавли,
Улетая в утренние дали.
А я живу давно один вдали
Одиноким журавлём без стаи.

Я давно не слышал майских гроз
И соскучился по зимам вьюжным.
Променял я кружева берёз
На чужбину, пальмы, берег южный.

А во сне брожу я по лесам,
Где отсеялись дождями тучи,
И тоскую по родным местам,
По ольхе, по ивушке плакучей.

По росистым в васильках полям,
По размытым ливнями дорогам,
По разливам рек и по церквам,
И по русским деревням убогим.

Солнце обжигает плечи мне,
Словно негодуя на чужого.
Нет прохлады и в морской волне,
Мне б побыть у ручейка лесного.

И когда я слышу журавлей,
Высоко летящих в поднебесье,
Замирает всё в душе моей
От печальной журавлиной песни…

Над Россией плачут журавли.
 

Владислав Старикан

* * *

И.С.

 
Придёшь из утреннего завтра —
под током вздрогнут провода,
как выход в космос астронавта,
как в Пасху талая вода.

Струитесь, чувства, буйствуй, разум!
Не за горой девятый вал.
Едва тебя увидел, сразу
своей любимою назвал.

И разглядел в твоём обличье
весны безветренную синь.
И вдруг услышал пенье птичье
за дрожью мартовских осин.

Пусть ветру море по колено,
земле по пояс небосклон.
Я доверяю сокровенно
тебе и явь мою и сон.
 

* * *

 
Побежали белые пожары
по садам окрестных деревень.
Яблони – ленивые кошары,
и у вишни грива набекрень.

Косолапый гром рвёт в клочья тучи.
Нет конца и края небесам.
И ручьи, ручьи по скользким кручам —
дождь течёт у ветра по усам.
Не пройдут пожары стороною.
То молюсь, то плачу, то пою.
Опалённый ранней сединою,
провожаю молодость свою.
 

* * *

 
На пороге беззубого дома – трава.
Там за пазухой запертой двери – топор.
Золотая с небес не слетит голова.
Куст калины как пьяный упал под забор.

Над рубиновым зонтиком клёна в тени
лижет мох огрубевшую холку конька.
Остроклювый колодец все ночи и дни
смотрит в сторону сада, где возле пенька

две дорожки сливаются нежно в одну
и, не чувствуя больше земли под собой,
мимо дома – как будто в другую страну —
убегают, петляя, в туман голубой.
 

Дождь на реке

 
Тихо осыпалась роща.
Крикнет сова вдалеке.
Плачущей осени росчерк —
дождь на реке.

Ветер вздохнёт и остудит
пыл серебристых ракит.
Времени нет, и не будет.
Утка летит …
Берег – теченью основа,
Руслу…
Судьбе вопреки
жизнь начинается снова
с красной строки.
 

* * *

 
Меняют кожу миражи.
Судьба нетороплива.
Стихами правду расскажи
мне, ветреная ива.

Завесь туманом слов глаза.
Стели дорогу в ноги.
Пусть запятые – тормоза —
скрипят под ритм убогий.

С испугу жизни колея
окажется в кювете.
Мои стихи спасут меня
на том и этом свете.

Во тьме ночной, при свете дня,
я вспомню строки эти.
Мои стихи прочтут меня
на том и этом свете.

До дыр зачитан, мне – ужу —
плясать на сковородке.
Стихами правду расскажу
до красной пены в глотке.
 

Елена Суланга

Я рисую Дракона

 
Я рисую Дракона,
живого царя Поднебесной.
Из багровых и алых клубящихся огненных туч
Проявляется лик, чтобы сделаться в меру телесным:
Я светящейся краски добавила в солнечный луч.

Он глядит свысока,
но уздечка наброшена ловко.
И, послушным скотом обрекая ходить по земле,
Я рисую Дракона, но снова и снова верёвка
Перекрученным нервом теряется где-то во мгле.

Я его приручу!
Ипостасью природы нетленной,
Ничего не даря, ничего не имея взамен,
Я постигну Дракона – предвечную тайну Вселенной:
Он смеётся над формой и жаждет любых перемен!

Я рисую Дракона.
Но взмыл он с ликующим криком,
Вольный царь Поднебесной, ушёл... Никого не щадя,
Заметалась гроза, и на небе, от вечности диком,
Словно струны, запели косые полоски дождя.

В ярко красной короне,
с жемчужиной в огненной речке,
Он явил мне себя – и уплыл в первозданную мглу…
И остались в руке лишь обрывок волшебной уздечки
Да рисунок, где небо и облако в правом углу.
 

Сондуга
(посвящение заброшенной деревне)

 
Сон русских деревень… Здесь только звуки.
Как будто колокольчик? Или поступь
Незримого коня? Какой-то всадник,
Исполненный тоской и любопытством,
Проедет мимо изб без крыш и стекол,
Лениво помахав рукой «деревне»,
И, поклонившись, тихо скажет: «Ave!»
Плешивой кошке, дремлющей в тени.
Сон мёртвых деревень… Куда отрадней
Писать о ярких снах с музейной полки!
(Мычание коровы, лай собаки
Да детский лепет. Чья-то перебранка
Не в счёт… О том, как выглядела прялка,
Какой узор был вышит на салфетке,
И как сосед однажды спел соседке
Частушки с неприличнейшим концом!)
Сон русских деревень – в фантомной боли.
Мы слышим эти сны, когда проходим
По старым переулкам без названий
С пугающе высокою травою,
Когда глядим на выбитые стекла,
Боясь переступить черту порога
(Как будто есть у изб душа!), когда
Отводим взгляд от северной иконы
Со стёртым ликом…
… Хруст стеклянной крошки.
В углу сидит задумчивая кукла
Без головы. И ярко светит солнце
Сквозь дыры в потолке. Здесь только звуки.
Здесь начинает скручиваться Время
В обрывках сновидений. И часы
Внимательно отсчитывают Вечность…