Текст книги "Консерватизм и развитие. Основы общественного согласия"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)

Впрочем, это не гарантирует консерваторам отсутствия поражений. В ноябре 2011 г. под влиянием нарастающих признаков глубокого кризиса в стране, в первую очередь финансово-экономического, Берлускони вместе со своим правительством ушел в отставку, утратив тем самым ведущие позиции в итальянской политической системе.

Если оценивать идеологическую базу ХДП и ее политики, привлекавшей поддержку большинства электората, то это были традиционные, освященные веками прежней жизни, ценности католицизма, католической веры и церкви. За спиной этой политики стоял Ватикан, который оказывал непосредственное влияние на ХДП и ее линию. Так, он способствовал атлантическому, проамериканскому западному выбору, сделанному в 1947 г. лидером ХДП Де Гаспери, вступлению Италии, хотя и при больших возражениях партнеров, в НАТО в 1949 г. Итальянские христианские демократы были среди тех, кто создавал ЕС.

Что касается внутренней политики, то она была направлена на закрепление приоритета консервативных идей в обществе, борьбу с левым крылом итальянской политики, недопущение его усиления и прихода к власти. В этом итальянские христианские демократы получали прямую поддержку американских союзников. Страна, оказавшись в годы «холодной войны» на приграничном фронте, все же оставалась союзником США, которые разместили в Италии свои военные базы и стремились закрепить свое экономическое и политическое влияние в стране, не позволить коммунистам, считавшимся симпатизирующими СССР, прийти к власти. С несогласными, как это произошло с известным лидером А. Моро весной 1978 г., могли расправиться особо изощренными способами.

ХДП удалось удерживать стабильность этой системы вплоть до мирового политического кризиса и смены приоритетов в конце 1980-х – начале 1990-х гг. С переходом ко Второй республике итальянскому консерватизму как политическому направлению приходилось начинать с чистого листа, и критически важным периодом стала середина 1990-х гг. Но названные критерии, являвшиеся коренными чертами прежних консервативных политических течений и объединений, были унаследованы новыми силами, провозгласившими свою преемственность с теми идеями, которые отстаивали консервативные силы внутри ХДП, а сами традиционные консервативные идеи стали основополагающими в их повседневной политической практике.

После крушения в 1992 г. так называемой системы ХДП претендентом на представление в стране консервативных идей стала созданная самым богатым итальянским предпринимателем С. Берлускони партия-движение «Вперед, Италия!» (Любин, 2004, с. 96–111). Она долго сохраняла крепкие позиции в партийно-политической системе страны, хотя сейчас они уже значительно ослабли. При этом ее лидер, имеющий уже весьма солидный, по-прежнему стремится играть ведущую роль в итальянской политике. Правда, теперь ему уже не всегда удается то, что удавалось на протяжении более 15 лет с 1994 по 2011 г., когда без него и его партии в итальянской политике ничего не решалось.

Одна из важных причин этого – скандальные судебные процессы, в которые оказался вовлечен лидер правоцентристов и которые не способствовали укреплению в итальянском обществе ни его личного авторитета, ни доверия к партии. Кроме прочего, Берлускони, находясь у власти, старался, чтобы были приняты такие законы, которые помогали ему избежать судебного преследования, опираясь на иммунитет. Это вызывало насмешки не только в Италии, но и за рубежом, среди ближайших партнеров по Европейскому союзу. Лидеры Франции и ФРГ Н. Саркози и А. Меркель, кажется, вздохнули с облегчением, когда скомпрометированный Берлускони, не сумевший провести страну сквозь экономический кризис и своими действиями, на их взгляд, лишь еще более его усугублявший, ушел, наконец, в ноябре 2011 г. в отставку.

Партия «Вперед, Италия!» была воссоздана в 2013 г. в результате раскола партии «Народ свободы» и как ответ на голосование в Сенате за лишение Берлускони права на мандат. Возрожденная «Вперед, Италия!», не приняв участия в каких-либо выборах, унаследовала часть депутатских мест «Народа свободы».

15 ноября 2013 г. группа сторонников бывшего соратника Берлускони по партии «Народ свободы» Анджелино Альфано, состоящая преимущественно из христианских демократов, объявила об основании альтернативной партии «Новый правый центр». Другая группа вышедших из возглавлявшейся Берлускони партии «Народ свободы» во главе с бывшим мэром Рима Джованни Алеманно, представлявшем в «Народе свободы» крыло тех, кто ранее был связан с партией бывших неофашистов «Национальный альянс», создала собственную партию «Италия прежде всего» (недавно Алеманно и его сотрудники времен его правления в римской мэрии были обвинены в коррупции, часть из них арестована). Новая партия Алеманно вела переговоры об объединении с партией «Братья Италии – национальный правый центр».

Символика партии «Вперед, Италия!» появилась на региональных выборах 2013 г. в Трентино-Альто Адидже (Южный Тироль) в местных вариациях «Вперёд, Трентино!» и «Вперед, Альто– Адидже!» (в списке совместно с региональным подразделением партии Лига Севера).

В парламенте Итальянской Республики 17 созыва фракция «Вперед, Италия!» в Палате депутатов получила название «Народ свободы – Берлускони президент». Другие части бывшей партии «Народ свободы» имеют собственные фракции. Так, 18 ноября 2013 г. 30 депутатов во главе с А. Альфано образовали фракцию партии «Новый правый центр». В Сенате партия Берлускони имеет 60 мест. По итальянским масштабам это средняя партия, с которой, однако, ввиду сохраняющегося личного влияния на итальянскую политику ее лидера, призваны считаться ведущие партии страны.

27 ноября 2013 г. Сенат одобрил исключение Берлускони, а днем раньше «Вперед, Италия!» перешла в оппозицию к тогдашнему правительству Энрико Летты, в то время как лидер «Нового правого центра» А. Альфано согласился занять пост министра в правительстве. По завершении консультаций с Маттео Ренци 20 февраля 2014 г. об участии в формируемом им правительстве Берлускони вновь подтвердил, что «Вперед, Италия!» остается в оппозиции.

Партия «Вперед, Италия!» имеет разветвленную организационную структуру на всех уровнях. Кроме того, Имеется молодежная организация «Молодежь ”Вперед, Италия!“» также с широкой сетью провинциальных союзов.

Если характеризовать в целом нынешний состав итальянских политических сил, разделяющих консервативные (а также и либеральные) идеи, то к правоцентристским силам относят центристов либерального направления: «Гражданский выбор» и «С Монти за Италию», с последним объединились либерал-центристы, христианские демократы и консерваторы; правоцентристов: «Народ свободы» (партия распущена в 2013 г.); «Новый правый центр» с лидером А. Альфано, когда-то он был ближайшим сподвижником и считался «наследником» Берлускони, но затем Альфано создал собственную партию; «Союз центра». Что касается правых, то к ним причисляют обновленную партию С. Берлускони «Вперед, Италия!» и Лигу Севера, возглавляемую Маттео Салвини.

В основе идеологии партии «Вперед, Италия!» (ВИ), воссозданной в 2013 г. после раскола в коалиционной партии «Народ свободы» и выхода из нее «Нового правого центра» во главе с Альфано, по-прежнему лежат консерватизм, консервативный либерализм, идеи христианской демократии. Партия Берлускони считается главной правоцентристской партией Италии. В Европейском парламенте она входит в объединение консервативных сил Европейская народная партия и имеет 13 депутатов, избранных на выборах 2014 г. Сейчас в итальянском парламенте у партии Берлускони 67 мест в Палате депутатов и 60 мест в Сенате, и она не имеет большинства ни на одном из этих уровней законодательной власти.

Партия остается в оппозиции, несмотря на неоднократные предложения Ренци, не сумевшего найти подходы к Берлускони. Со своей стороны, критикуя нынешнее левоцентристское правительство и линию Ренци, пришедшего к власти в феврале 2014 г., лидер «Вперед, Италия!» недавно заявил, что «Ренци сделал очень мало, вернее, вообще ничего не сделал».

Глава 3
Российский консерватизм глазами экспертов

Российский консерватизм на современном этапе

Предыстория: прерванная традиция политического консерватизма

Историческая судьба консерватизма в России уникальна и трагична. Разрыв исторической традиции – сильнейшее потрясение для любого течения общественной мысли, для консерватизма же, опирающегося на сохранение прошлого, это подлинная трагедия. Российский консерватизм сегодня возрождается и сталкивается со многими политическими и интеллектуальными вызовами.

Отечественный консерватизм XIX – начала XX в. оставил богатое интеллектуальное и духовное наследие, составляющее неотъемлемую часть европейской культурной традиции. Как и во всем западном мире, в России консерваторы осмысляли власть и личность, государственное устройство и нравственные ценности, религиозное и светское начала в жизни человека, искали баланс между сохранением традиции и ответом на вызовы времени. Как и везде, мыслители и общественные деятели консервативного и либерального толка являлись оппонентами, но не непримиримыми антагонистами: в творчестве многих из них можно найти элементы обеих идеологий. Не уникально и то, что вплоть до последних лет империи политическая борьба и конкуренция идей в России разворачивались в придворных кругах, консерваторы конкурировали за влияние на монарха. Однако следствием такой неконкурентности была ригидность власти. Как справедливо отмечает Л. Поляков (Поляков Л., 2004), одним из парадоксов отечественного консерватизма была его «властецентричность»: государство выстраивалось… как некий универсальный институт», выполняющий «в разные времена по-разному – и функцию охранения, и реформирования… [при Николае Первом] каралось не инакомыслие, каралось само помышление о действии, независимом от государя».

При переходе к индустриальной эпохе такая ригидность не позволила правящему классу найти способ сосуществования «старой» (помещичьей) и поднимавшейся (буржуазной) элиты, что, в свою очередь, не дало возможности им вместе справиться с острейшими социальными конфликтами; в итоге старый строй был сокрушен революцией и заменен тоталитарным режимом. Схожие сценарии ожидали и другие страны с развитой консервативной «властецентричной» традицией: Германию, Италию, Испанию (Moore, 1966, p. 430), разница состояла лишь в том, что там тоталитарные режимы получились «правыми», заимствовавшими элементы прежнего консерватизма, а в России к власти пришли коммунисты, отвергавшие многие ключевые консервативные ценности. Как отмечает независимый эксперт, у нас наследие русских – что либералов, что консерваторов – оказалось перерубленным. 70 лет мы существовали в вакууме, читали Маркса и Ленина. Сейчас пытаемся найти консервативные и либеральные корни для сегодняшней России.

Философы и мыслители консервативного (равно как и любого другого, кроме коммунистического) толка оказались в эмиграции. Их творческое наследие богато и многообразно; главное в нем – попытка осмыслить революцию и ее последствия, предугадать траекторию дальнейшего развития. Однако, как и наследие дореволюционных философов, оно может служить сегодняшним консерваторам пищей для размышления и источником творческого вдохновения, но не дает прямых ответов на злободневные вопросы: эти философы творили в отрыве от Родины и не могли знать сегодняшней России. Нарушенную преемственность консервативной традиции еще только предстоит восстановить.

Советский строй во многих отношениях был антагонистичен консерватизму; в первую очередь, речь идет об отсутствии в нем таких понятий, как частная собственность (и рыночная экономика), верховенство права, религиозные основы государственности и общественной жизни. Однако в нем были существенные элементы, роднившие его с консерватизмом, что обусловило феномен «левого», или «красного» консерватизма в современной России.

В советской идеологии сохранилась та же «властецентричность», стремление к монополии на власть, которая была присуща России имперской. «Антизападничество» не являлось непременной чертой традиционного российского консерватизма, однако поскольку перемены, происходившие в России в последние десятилетия, воспринимались как «западнические», а то и навязанные стране Западом, эта черта коммунистической идеологии оказалась востребованной современным консервативным дискурсом.

При том что советский режим был атеистическим, его телеологичность исполняла некоторые функции, сопоставимые с ролью христианской религии для консерватизма: она придавала «высший», выходящий за рамки рационального смысл и государственной власти, и отношениям в обществе (включая сферы морали, семьи, культуры).

Наконец, главная черта, роднящая советский строй с консерватизмом – это традиционализм, или «охранительство»: сопротивление переменам, диктуемое «эгоизмом элиты», желанием сохранить свое привилегированное положение (Капустин, 2000).

В результате 70-летнего коммунистического правления Россия и, в частности, российский консерватизм оказались в уникальной ситуации. Многие исторические этапы своего развития, в том числе модернизацию в классическом ее понимании – переходе от аграрного общества к индустриальному, – Россия проходила без участия консерваторов в выработке, принятии и исполнении решений. Страна вошла в XXI в. как индустриальная, высокообразованная и урбанизированная, но без опыта конкуренции как в экономике, так и в политике. Россия сохранила религиозные (или совместимые с религиозными) моральные ценности при атеистической власти, имперское сознание после империи, недоверие к рынку при индустриальной экономике.

С падением коммунизма восстановились предпосылки для развития консерватизма подлинного: собственность, рынок, общественная функция церкви, основные гражданские свободы и – пусть в неразвитом виде – политическая конкуренция.

Авторов рыночных реформ чаще всего именуют либералами, порой – «необольшевиками» за радикализм реформ. На самом деле эти реформы по своим рецептам были скорее либертарианскими, т. е. соответствовавшими логике консерватизма, обретшего черты «либерализма XIX века». Правда, западные либертарианцы по вопросам политики, общественной морали и т. п. чаще занимают правые позиции, а наши экономические реформаторы – скорее умеренные либералы, но тому есть свое объяснение: необходимость ухода от тоталитарного наследия.

Сегодняшний российский консерватизм возрождается в обществе переходном, переживающем процессы быстрой и анклавной модернизации. В такой ситуации консерватизм, с одной стороны, особенно востребован, поскольку только он может предложить модель развития, учитывающего национальную специфику, предостеречь от ошибок и смягчить издержки перехода. С другой стороны, он находится в наиболее сложном положении: призванный сохранять, консерватизм вынужден иметь дело с переменами во всех сферах политической, социально-экономической и общественной жизни. Для российского консерватизма эта миссия еще более сложна: перемены восстанавливают многие институты и ценности, отринутые советской властью, ломая тем самым традицию, сложившуюся при этом режиме, и это, подобно принудительному перелому неправильно сросшейся кости, процедура тяжелая и болезненная.

Запрос на консерватизм

Предпосылки и причины возрождения консерватизма, а так– же характер этого процесса оцениваются экспертами с вы– сокой долей консенсуса. Разница в этих мнениях – в акцентировании объективных или субъективных факторов, положительных или критических оценках этого явления. С определенной долей условности можно сказать, что объективные факторы рождают запрос на консерватизм политический, а субъективные – моральный, или культурный.

Модернизационные перемены, происходящие в России последнюю четверть века во всех сферах – от экономики и социальной организации общества до культурной, семейной и бытовой сфер – порождают потребность в адаптации к новым условиям. Подчеркнем, речь идет не только об издержках этих реформ или ошибках или перегибах при их осуществлении (хотя консерваторы часто акцентируют внимание именно на них), а на их совокупном эффекте, породившем сдвиги в ценностях и моделях социальной мобилизации – главном смысле любого модернизационного процесса (Deutsch, 1961, p. 493–514). С одной стороны, только в результате этих сдвигов стали возможными возвращение к подлинным консервативным ценностям (собственность, религия, плюрализм) и даже сам факт свободного консервативного дискурса. С другой стороны, резкий и быстрый характер этих процессов не может не породить противодействия самых разных интересов как прежней, так и переходной эпохи. Это, кстати, объясняет живучесть так называемого красного консерватизма, который консерватизмом в большинстве привычных смыслов этого слова не является.

Вторая причина запроса на консерватизм кажется обратной предыдущей: стабилизация новой элиты. Она утвердилась у власти и, как это многократно бывало в других странах и исторических контекстах, почувствовала интерес к «фиксации стабильности», сохранению своего доминирующего положения, для чего необходимо снизить риски и вызовы со стороны иных элитных групп, а также создать и институционализировать свою базу поддержки.

Оба этих процесса носят объективный характер: становление рыночной экономики и плюралистического общества представляет собой либерализацию прежнего режима, его «открытие миру», что подразумевает более интенсивное познание ценностей, характерных для других, в первую очередь – западных цивилизаций. Но если на Западе институты рынка и политического плюрализма давно восприняты консерватизмом, то в российских условиях они на субъективном уровне воспринимались как «разгул либерализма» и угроза разрушения стабильности. Запрос на консерватизм, тем самым, представляет собой попытку осмыслить новые реалии, переопределить российскую нацию и как политического субъекта, и как культурную общность.

В характеристиках этой ситуации эксперты были практически единодушны. Различия между ними – лишь в оценке этого явления. Независимые эксперты констатируют объективный характер описанных процессов, эксперты-консерваторы настроены к ним негативно: Современный либерализм переформатирует наш мир в сторону крайне неудобного и крайне неуютного для людей общежития. И вектор этой переделки направлен на то, чтобы изменить саму человеческую натуру.

Практически все эксперты указывают на многочисленные сложности и внутренние противоречия запроса на консерватизм, его обращения к разным слоям интеллектуального и исторического наследия. Эксперты-консерваторы видят в этих интеллектуальных поисках скорее проблему роста, хотя скепсис присутствует и у них; не отрицают они и наличия в этих консервативных искания элемента «охранительства».

Эксперты-консерваторы пытаются сформулировать целеполагание такого консервативного запроса, формулируя его в конструктивном ключе – как пересборку новых социальных групп, выход на авансцену широких народных масс, переопределение идентичности (восстановить утерянное), основанное на обращении к традициям и отталкивающееся от сложившихся за последние десятилетия реалий. При этом они не отрицают, что важнейшую роль в формировании консервативного целеполагания играет консервативное самоопределение Президента России: это в большей степени идет от власти и от того сюжета, который связан с расстановкой сил во власти. Некоторые подчеркивают необходимость идеологической вооруженности власти для противодействия якобы господствующей либеральной идеологии.

Определение сохраняемой традиции у них колеблется от творческого прочтения нашего советского прошлого до более реалистичного, восходящего к Н. Бердяеву определения традиции как образов и ощущений, мышления и поведения, которые ввиду их принадлежности к общественному наследию этой группы, оцениваются ее членами положительно.

У независимых экспертов констатация этой проблемы также встречается, однако они настроены гораздо скептичнее относительно перспектив и эффективности консервативной политической доктрины в условиях России: Нельзя сказать, что она удовлетворяет интересы большинства населения российского общества. Они гораздо чаще подчеркивают ее скорее «охранительный», чем «терапевтический» характер, указывают на то, что консерватизм становится политическим инструментом в руках государства, намеренного любым образом удержать власть в условиях появления оппозиции, роста социального недовольства. Они подчеркивают, что консерватизм… обрел формат «охранительства». Идея была в возвратном движении, т. е. воссоздать картинку Российской империи. Но это же невозможно в принципе. Это не просто антинаучно и нереалистично: это и методологически неверно.

Особенность России, отличие от стран Запада – «властецентричность», отсутствие в ее традиции политической конкуренции. Вследствие этого в возрождающемся консервативном тренде широкое распространение (но акцентируемое только экспертами– консерваторами) получает обоснование охранительного тренда высшими интересами. Конкуренция за власть внутри страны, а также конкуренция России на международной арене трактуются ими как угроза целостности и самому существованию страны: Консерватизм – это ответ на вызов той самой глобализации, которая пытается снивелировать все национальные различия. И, самое главное, консерватор усматривает в этой глобализации все-таки дирижерскую руку. Политическая конкуренция внутри страны в такой трактовке фактически объявляется недопустимым риском, так как за оппозицией могут стоять олигархические и/или зарубежные интересанты. Воздействие Запада трактуется либо как стихийное (влияние чуждых ценностей и интересов), либо как намеренное с враждебными России целями.

Оговоримся, что большинство консерваторов считают нужным подчеркнуть конструктивный, неконфронтационный характер такого антизападничества: оно отнюдь не предлагает изоляционизм, а призвано лишь создавать преграды… тому, что может разрушать нашу собственную цивилизационную и национальную идентичность.

Среди обоснований запроса на консерватизм некоторые эксперты (чаще – консерваторы, но не только они) упоминали опасность для России нынешних норм западной морали и секуляризации, этой гендерной свистопляски, которая устроена на Западе сейчас, и ювенальной юстиции. Эти страхи носят порой максималистский характер: Не завершится все это однополыми браками… Ясно совершенно, что лет через пять будет поставлен вопрос о полигамии… Другой пример: Сегодня новые цветы [моральные ценности] отрицают право за традиционной семьей на существование… это фундаментальное нарушение принципов плюрализма и демократии… эти новые формы… осуществляют агрессию по отношению к традиционной семье.

Такая опасность, как правило, подавалась как гипотетическая: попыток оценить или охарактеризовать реальное состояние в этих сферах в России практически не наблюдалось. Акцентирование тематики «культурного консерватизма» для продвижения повестки дня консерватизма политического обычно и для политической практики западных консерваторов (как «традиционных», так и «новых» – в определениях, данных в Главе 1), однако западные консерваторы имеют вполне прагматичную политическую программу, тогда как отечественный консерватизм, как показано ниже, развернутой политической и социально-экономической доктриной не обладает.