Текст книги "Консерватизм и развитие. Основы общественного согласия"
Автор книги: авторов Коллектив
Жанр:
Психология
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)
Наиболее ярко современный американский консерватизм проявился в виде периодических подъемов (волн), которые провоцировались предшествующей им чрезмерной либеральной активностью, связанной, как правило, с деятельностью демократических администраций. Каждый новый либеральный подъем неизбежно вызывал последующий подъем консервативный, являвшийся как свидетельством неприятия перемен и ответом на них, так и попыткой неизбежного реванша.
Такие волны так или иначе аккумулировали в себе все разрозненные консервативные потоки, существовавшие в американском обществе. Они неизбежно оказывались и питательной средой, и движущей силой Республиканской партии, знаменем которой консервативные идеи и ценности являются уже многие десятилетия[36]36
В 2004 г. около 80 % избирателей, считающих себя консерваторами, голосовали за республиканцев.
[Закрыть].
В современной истории США зафиксировано шесть мощных консервативных подъемов. Конечно, уровень консерватизма в каждом из них и сам размах оказывался разным. Неодинаковым являлся и состав консервативных сил, поднимавших очередную волну, созданную конкретной ситуацией, которая и придавала ей индивидуальную неповторимость и своеобразие.
Первая консервативная волна (1950–1957 гг.) была вызвана послевоенным сдвигом влево в Европе, укреплением позиций СССР, формированием биполярной структуры мира, ставшей основой «холодной войны». Все это в массовом сознании, прежде всего консервативных американцев, рождало опасения, и даже страхи, формируя питательную среду для маккартизма – явления, связанного с активностью сенатора Дж. Маккарти, проявлявшейся в поиске «внутреннего врага», преследовании инакомыслящих и масштабной «охоте на ведьм». Изрядно встряхнув Америку «маккартизм», оказавшийся слишком «грубым» для нее, с течением времени сошел на нет.
Тем не менее именно тогда консерватизм стал важным фактором политической жизни США, влиявшим уже на сам ход и характер политического процесса в стране. Отныне он прочно ассоциировался с Республиканской партией США, хотя значительная часть консерваторов связывали свою судьбу с демократами Юга. Сложившаяся двухпартийная республиканско-демократическая консервативная коалиция контролировала власть в Конгрессе до 1963 г.
Вторая консервативная волна (1964–1968 гг.) была ответом правых на курс президентов-демократов Дж. Ф. Кеннеди и Л. Джонсона (особенно). Их политика «Новых рубежей» и «Великого общества» вызывала раздражение, открытый, стихийный, плохо организованный протест консервативной Америки, вылившийся в движение Б. Голдуотера – образец необузданного, «тупого», маргинального ультраконсерватизма, так и не добившегося своих целей. Победа на первичных выборах Республиканской партии и последовавший за этим провал Голдуотера на выборах президента в 1964 г. свидетельствовали о том, что одного лишь неприятия либерального реформизма для прихода к власти консервативных сил в Америке явно недостаточно. Для этого необходимы были собственная «повестка дня», сплочение, организация, предвыборная стратегия, нацеленная на объединение различных консервативных потоков в одно мощное русло. Необходима была стягивающая «консервативная сеть», которая, в сущности, отсутствовала. Но вскоре час консерваторов настал.
Третья консервативная волна (вторая половина 1970-х – 80-е гг.) связана с «собиранием» американских правых, активизацией консервативной пропаганды через СМИ, формированием «консервативной сети», институциализацией разрозненных консервативных сил, приданием им большей респектабельности и долгожданной наградой – громкой победой на президентских выборах 1980 г. лидера правых республиканцев Рональда Рейгана, ставшего тогда «знаменем» многочисленных отрядов американских консерваторов. Новый «консервативный рассвет» сделал возможной вторую (после Голдуотера) попытку их прихода к власти. Она оказалась хорошо подготовленной, закономерной и потому успешной.
Во второй половине 1970-х гг. в американском обществе сформировался целый комплекс экономических, социально– политических и идеологических предпосылок, приведших к консервативному повороту и победе Рейгана. Ухудшение основных показателей экономического развития страны, структурный кризис американского хозяйства и региональные сдвиги в его развитии сопровождались развивавшимся на протяжении полутора десятка лет «кризисом доверия» между населением и властью. Последняя оказалась не в состоянии разрешить сложные проблемы, возникшие в этот период во внутренней и внешней политике государства. Неудовлетворительная ситуация в американской экономике свидетельствовала о том, что прежние кейнсианские методы регулирования, являвшиеся надежной основой либерального варианта государственного вмешательства в экономику, взятого на вооружение в 1933 г. еще президентом Ф. Д. Рузвельтом и успешно применявшегося почти полвека, впервые стали давать серьезные сбои.
Реакцией на развивавшиеся в течение длительного времени экономические и политические процессы стало заметное усиление консервативных настроений и постепенный сдвиг значительной части американского общества и правящей элиты страны вправо. Развитию и укреплению этих тенденций способствовало формирование очень широкой и аморфной, организационно раздробленной, но тем не менее достаточно влиятельной, консервативной коалиции, состоящей из движения «новых правых», новых богачей «солнечного пояса», консервативных демократов южных штатов, неоконсерваторов-интеллектуалов, «мозговых трестов» и, конечно же, Республиканской партии. Все это придавало некогда маргинальному движению отсутствовавшие прежде необходимые респектабельность и силу.
Идейным воплощением взаимодействия всех элементов этой консервативной коалиции стала философия рейганизма, представлявшая собой как один из вариантов консервативной идеологии и политики, сформировавшийся с середины 1960-х гг., так и своеобразный синтез всех основных разновидностей идеологии современного американского консерватизма.
Идейно-теоретическими основами и компонентами рейганизма являлись: в экономике – экономическая теория предложения, согласно которой достижение благоприятного баланса между спросом и предложением возможно не привычным путем воздействия на спрос за счет бесконтрольного роста федеральных расходов, а с помощью их сокращения и стимулирования частных инвестиций путем целенаправленного значительного снижения налогов; в социальной сфере – концепции антиэгалитаризма, доказывавшие необходимость ограничения государственного вмешательства в социальные отношения; в политической сфере – идеи о деструктивном воздействии государства на свободную личность.
Победа лидера консервативной коалиции Рональда Рейгана на президентских выборах 1980 г. положила начало консервативным преобразованиям (снижению налогов, сокращению регулирующих функций государства и, как следствие, – социальных программ, монетаристской денежной политики) – так называемой «рейгановской революции», которая привела к модернизации сложившегося после «великой депрессии» самого механизма государственного регулирования социально-экономической сферы США и его адаптации к реалиям последней трети XX в. (Гарбузов, 2008).
Именно этот рейгановский (респектабельный) консерватизм и явился апогеем эволюции всего современного американского консерватизма, вершиной, на которую после Р. Рейгана (ставшего еще при жизни «иконой» правых) так никому и не удалось взобраться.
Четвертая консервативная волна (1994–1998 гг.) была вызвана неприятием республиканцами победившего на президентских выборах 1992 г. лидера «новых демократов» Б. Клинтона, сумевшего с помощью концепции «третьего пути» расширить электоральную поддержку своей партии. Основой этого консервативного реванша стал «Контракт с Америкой» спикера Палаты представителей Конгресса США республиканца Ньюта Гингрича, добивавшегося (путем жесткого противодействия всем инициативам демократов и отстранения от должности президента Б. Клинтона) смещения общественных предпочтений в пользу консерватизма. Однако ни изощренная травля Клинтона, ни импичмент как орудие политического реваншизма не привели к успеху, а дали обратный эффект: очередной «консервативный рассвет» откладывался, а объект нападок демонстрировал завидное хладнокровие, жизненную силу и популярность.
Пятая консервативная волна (2000–2008 гг.) стала новой, более утонченной, реакцией консервативной Америки на президентство Б. Клинтона, ответом «беспринципному» клинтоновскому псевдолиберализму. Первоначально она была оформлена в виде концепции «сострадательного консерватизма», которую в период избирательной кампании 2000 г. (в качестве противовеса и политике Клинтона и «бесчеловечному» рейганизму) взял на вооружение Дж. Буш-мл. Стремление расширить электоральную базу, попытки привлечь на свою сторону колеблющихся избирателей за счет придания Республиканской партии более привлекательного образа, казалось бы, делали из Буша-мл. «республиканского Клинтона», который представал в облике долгожданного партийного и общественного реформатора. Однако теракты 11 сентября 2001 г. и последовавшая за ними «война с террором» отодвинули «консервативное сострадание» республиканцев на второй план, так и не позволив в полной мере раскрыть заложенный в нем потенциал.
Шестая консервативная волна (2009 г. – по наст. время) представляла собой спонтанный консервативный ответ на победу Б. Обамы на президентских выборах 2008 г. и его «леворадикальную» повестку дня. Спустя всего лишь несколько дней после инаугурации первого чернокожего президента в январе-феврале 2009 г. по стране прокатилась серия неожиданно громких и многочисленных протестов, напоминавших массовый психоз американских консерваторов по утрате «настоящей Америки» (Гарбузов, 2014).
Организаторами этих шумных публичных акций выступило ультраконсервативное «Движение чаепития» (Tea-party movement), названное так в память о Бостонском чаепитии 1773 г. Оно представляло собой наспех сколоченное (при помощи Интернета) движение белых американских обывателей, жителей консервативной глубинки, пришедших в ужас от «коммунистической» политики Обамы: роста федеральных расходов, усиления государственного контроля, стремления «национализировать» шестую часть американской экономики путем реформирования системы медицинского обеспечения и пр. Спровоцировавшая этот консервативный всплеск, расходившаяся с видением отцов-основателей США политика Обамы, по их мнению, представляла серьезную угрозу привычному образу жизни американцев, наносила непоправимый урон самой сути американского видения мира.
Вслед за первыми акциями движения последовали широко освещавшиеся консервативной прессой, в особенности телевизионным каналом Fox News, согласованные протестные действия в масштабах всей страны. В марте 2010 г. «Движение чаепития» оформилось окончательно: отныне оно представляло собой рожденные консервативной Америкой, не связанные друг с другом жесткой структурой и единым руководящим центром, не имеющие одного яркого лидера многочисленные группы (свыше 3000), разбросанные по всем штатам. Его участники – религиозные, консервативные белые с англосаксонскими корнями жители провинциальных городов Среднего Запада, крепкие состоятельные консерваторы, представители среднего класса среднего возраста, главы больших семейств, постоянно голосующие за республиканцев.
Их протест (а это был именно протест) был направлен против всей политики Обамы: и против повышения налогов, и против монополизма политических партий, и против бездушия вашингтонского истеблишмента, которому безразличны нужды американских обывателей. Программа этого протестного движения вполне могла бы претендовать на кредо либертарианцев. В ее основе было пять главных идей:
1. Финансовая ответственность государства (необходимость уменьшения федерального долга, сокращение чрезмерных государственных расходов).
2. Сокращение налогов, которые расходуются на социальные программы для бедных, фиксируя тем самым их состояние и образ жизни, несовместимый с американскими ценностями.
3. «Ограниченное правительство» вместо «большого правительства», которое способно лишь увеличивать свои полномочия за счет ущемления прав свободных граждан, делая их зависимыми от подачек в виде социальных программ и субсидий.
4. Свободный саморегулируемый рынок.
5. Свободная и ответственная (прежде всего за свою судьбу) личность.
Идеи эти дополнялись отстаиванием традиционных консервативных ценностей: защита семьи, религиозное образование, запрет абортов и однополых браков, ограничение иммиграции и борьба с нелегальными иммигрантами, право на ношение оружия, соблюдение буквы и духа Конституции США и т. п. Весь этот привычный консервативный набор было сдобрен изрядной долей популизма и даже откровенного (но чаще все же скрытого) белого расизма. Черный президент в Белом доме был явно не по душе активистам нового общественного движения, которыми двигал испуг «потерять Америку».
Справедливости ради стоит отметить, что «Движение чаепития» никогда не претендовало на роль третьей политической силы (хотя в настоящее время его принято называть также Партией чаепития). Это массовое праворадикальное общественное движение в защиту традиционных консервативных ценностей, лежавших в основе самой Америки, не выдвигало своих кандидатов. На промежуточных выборах 2010 г. оно использовалось многими республиканцами как своеобразный трамплин для собственного продвижения. Тогда 130 конгрессменов и около десятка сенаторов поддержали идеи «чайного движения». В его поддержку высказался и бывший спикер Палаты представителей республиканец Ньют Гингрич.
Отсутствие единого руководящего центра, общенационального лидера, как и сама децентрализованная (сетевая) структура движения с минимальным штатом сотрудников повышали его мобильность и делали реальной силой именно на местах и в штатах. Это была умело организованная инициатива снизу, от «корней травы», моментально, при помощи Интернета, распространившаяся по всей стране.
Правда, наиболее заметными политиками, причастными к становлению движения были республиканцы – конгрессмен Рон Пол (будущий участник праймериз 2012 г.) и его сын-сенатор Рэнд Пол. Часто на митингах, организованных движением, присутствовала и Сара Пейлин, чьи выступления служили неплохой приманкой для рекрутирования новых сторонников. Все это, а также крупные пожертвования со стороны ряда сочувствующих миллиардеров и консервативных групп сделало новое движение довольно заметной силой в американском обществе. Трудно сказать, насколько велик был масштаб влияния «чаевников» на американцев. По разным оценкам, в 2011–2012 гг. взгляды активистов движения разделяли от 10 до 30 % населения США.
Активизировались и религиозные консерваторы. Летом 2009 г. возглавлявшим популярную «Христианскую коалицию» евангелистом Ральфом Ридом была сформирована новая консервативная коалиция «Вера и свобода». При этом Р. Рид заручился поддержкой ряда потенциальных претендентов-республиканцев – конгрессвуман от Миннесоты Мишель Бакман, бывшего губернатора Массачусетса Митта Ромни, бывшего губернатора Юты Джона Хантсмана. По мнению экспертов, среди современных правых религиозных объединений «Вера и свобода» едва ли не самая важная, так как знает, как «добывать голоса» избирателей[37]37
URL: www.voanews.com/russian/news/america/US-Faith-Politics-20011–06–05–123192598.html
[Закрыть].
Республиканцы, которые восприняли победу первого чернокожего кандидата в президенты в 2008 г. как политическую аномалию, с завидным упорством стремились исправить «ошибку», совершенную американским электоратом дважды (в 2008 и 2012 гг.). Они неоднократно торпедировали многие инициативы администрации, противились поискам разумного компромисса, намеренно обостряли отношения и с фракциями демократов в обеих палатах Конгресса, и с самим президентом, открыто демонстрируя нежелание налаживать пути сотрудничества и достижения политического консенсуса.
«Оказавшийся в Белом доме Обама – это левый радикал, разрушающий сами основы американского общества и государства» – именно такой стереотип на протяжении последних лет стремились сформировать в массовом сознании избирателей обиженные американские консерваторы, оказавшиеся в состоянии шока. Именно они сразу же после первой победы Обамы в 2008 г. организовали «Движение чаепития», быстро ставшее мощным инструментом ультраконсервативного реванша.
Серьезным средством давления на президента стала и Палата представителей, республиканское большинство в которой установилось еще раньше в результате промежуточных выборов 2010 г. Именно республиканцы палаты устраивали непрекращающиеся обструкции всем президентским инициативам, стремясь показать их никчемность и пустоту.
Эти усилия не прошли даром. Сенат, большинство в котором до недавнего времени сохраняли демократы, остававшийся последней надеждой и опорой Обамы на Капитолийском холме, после выборов 2014 г. все-таки перешел под контроль республиканцев. Укрепились позиции республиканцев и в Палате представителей: там их большинство в результате выборов было доведено до 244 мест (у демократов 186). Впервые с 1996 г. Республиканская партия обеспечила себе большинство в обеих палатах Конгресса. Америка в очередной раз сдвинулась вправо. О консервативном повороте в масштабах страны свидетельствовали и итоги выборов губернаторов, и результаты избирательных кампаний в законодательные собрания штатов. По мнению экспертов, подобных сдвигов в сторону консерватизма в США не наблюдалось более 60 лет.
Сегодня, когда «рейгановская консервативная коалиция» ушла в прошлое, а сами консервативные силы оказались размыты и слабы, со всей очевидностью возникает проблема их будущего, а значит, и перспектив самой Республиканской партии.
Но есть и другой момент, и связан он с долговременной тенденцией эволюции американского общества. Приведет ли изменение его этно-расовой структуры в пользу черных, цветных и испаноязычных к переменам в идейных и социальных предпочтениях электората в пользу либеральных ценностей, а вместе с ними – к неизбежной сдаче консерватизмом своих прежних позиций? Не сыграет ли сокращающийся электорат Республиканской партии с ней злую шутку? Вопросы эти волнуют многих, и не только самих консерваторов, демонстрирующих сегодня удивительную неспособность приспосабливаться к новым обстоятельствам и вызовам времени.
Конечно, сегодня, как и десятилетия назад, надежными «бастионами» консерватизма в США являются так называемые красные штаты американского Юга, Среднего Запада, Запада, штат Аляска.
Причем жители сельской местности, обыватели американской глубинки, как и прежде, предпочитают консервативные ценности и голосуют преимущественно за республиканцев. Обитатели же больших городов, особенно мегаполисов, неизменно либеральны и отдают свои голоса, как правило, демократам. При этом следует иметь в виду, что в США существует и колеблющийся электорат, для которого и самоидентификация, и избирательная активность всегда представляли серьезную проблему, которая в итоге (как правило, на федеральных выборах) становилась и проблемой всей Америки.
Что же касается консерватизма, то его следует воспринимать как постоянно действующий, неисчезающий фактор общественной и политической жизни этой страны. Пребывая порой в дремлющем состоянии, он непременно дает знать о себе (зачастую спонтанно, в виде социальных «психозов» и иных выплесков) тогда, когда происходит обострение внутриполитической ситуации, когда развивается «кризис доверия» между государством и обществом, когда расстановка мировых сил меняется не в пользу США. В таких случаях и американское общество, и американское государство сдвигаются вправо. В общем, консерватизм просыпается тогда, когда Америке плохо, активизируя при этом все свои материальные, политические, людские, идейные и пропагандистские ресурсы.
Имея свои организации и движения, собственные исследовательские институты («мозговые тресты»), свою информационную сеть: прессу, радиостанции, телевизионные каналы, консервативные силы и сегодня оказывают серьезное воздействие на миллионы американцев, значительная часть которых (от 40 до 50 %) отождествляют себя с консерватизмом.
Консерватизм в Испании
Исторический очеркОдной из основных особенностей испанского консерватизма является его «историчность». Современные консервативные политические теоретики, в первую очередь скончавшийся в 2012 г. Мануэль Фрага Ирибарне, бывший еще и крупнейшим практиком консерватизма, уделяли серьезнейшее внимание историческим «корням». «Войны памяти», свойственные Испании, сближают ее с Россией, впрочем, в отличие от России в Испании существует «европейский консенсус».
Если рассматривать консерватизм как реакцию на исторические вызовы, то в истории испанского консерватизма таковых можно обозначить четыре. Это Реформация XVI в. (протестантский вызов); французское Просвещение XVIII в. и последовавшая за ним французская революция (либеральный вызов), революция в России и свержение монархии в Испании в 1931 г. (революционный вызов) и франкизм (праворадикальный вызов). Ответ на протестантский вызов определял генезис и общую специфику испанского консерватизма; в результате ответа на либеральный вызов сформировались классические элементы испанского консерватизма; ответ на революционный вызов привел к созданию реакционной праворадикальной политической силы («Фаланги»); ответ на праворадикальный вызов заставил пересмотреть многие классические элементы консервативной доктрины и привел к появлению современной – синтетической – формы испанского консерватизма (Василенко, 2005). Идейно-теоретическим ядром испанского консерватизма Юрий Василенко считает католицизм, имперскую политику и «испанизм» (национальную идентичность) (Василенко, 2008), которые на разных этапах истории проявлялись в различных формах.
Испанский консерватизм как политическая идеология может включать в себя три направления: реакционеров (правых радикалов), традиционалистов и реновадорес (обновленцев, или либеральных консерваторов) (Василенко, 2005). При этом реальная разница между реакционерами и традиционалистами вплоть до XX в. была невелика. Ю. Василенко выделяет только два различия, носящие явно второстепенный характер: особенности ставки на насилие (у традиционалистов она носила скорее риторический характер, у реакционеров – исключительно практический). Кроме того, реакционеры – это прежде всего практикующие политики; традиционалисты – это, как правило, ученые и мыслители. Согласно Василенко, приоритетными в политической идеологии традиционалистов являются ее культурно-религиозные аспекты как самоцель; реакционеры же, будучи чистыми прагматиками, лишь при необходимости ставят культурно-религиозную риторику традиционалистов себе на службу и при случае могли от нее отказаться, если ее христианско-гуманистические начала им в чем-то препятствуют (это действительно актуально для событий XX в.). Он же находит предшественников либеральных консерваторов в среде более умеренных мыслителей и практиков XVI–XVII вв., но они либо должны были действовать крайне осторожно, чтобы не войти в конфликт с традиционалистским мейнстримом, либо мало отличались в своей практике от традиционалистов. Представляется все же, что в период до XX в. речь шла не о конкуренции между реакционерами и традиционалистами, а лишь о различных тенденциях в рамках традиционализма, которые носили более или менее жесткий характер. О либеральном консерватизме можно говорить только со второй половины XVIII в.
Тот факт, что традиционалисты появились в испанской истории существенно раньше либеральных консерваторов, связан с тем, что историческое развитие Испании располагало к изоляционизму и доминированию реакционных тенденций. Страна находилась в постоянном соприкосновении и столкновении с иными культурами – в первую очередь с исламской, но и с иудейской. Отсюда и опасения размывания христианской идентичности, что воспринималось значительной частью испанской позднесредневековой элиты как угроза безопасности и самому существованию страны. С этим были связаны и ставка испанской власти на консолидацию нации на основе следования католической ортодоксии, и, как следствие, объединение Кастилии и Арагона, положившее начало современной Испании, способствовало беспрецедентному влиянию инквизиции, изгнанию иудеев и арабов и дискриминации христиан с недостаточно «чистой» родословной.
Кроме того, наличие огромных колоний на американском континенте привело к притоку в Испанию золота и серебра, сделавшему страну самодостаточной в экономическом плане и резко повысившему самооценку испанцев. Им не надо было перенимать иностранный опыт, будь то в сфере науки, техники, культуры или военного дела. Главными носителями «консервативных идеалов» в эту и последующие эпохи оказываются два сословия – светская аристократия (землевладельцы и армия) и церковь, что делало в перспективе испанский консерватизм элитистским; утверждалась мораль закрытого общества. Все это вело к застою в экономике и общественной жизни и способствовало началу деградации Испании уже в первой половине XVII в. (экономической отсталости, военным поражениям, падению престижа на международной арене). В этих условиях Испания могла дать на протестантский вызов только жесткий традиционалистский ответ.
Истоки либерального консерватизма в Испании можно найти во временах правления короля-реформатора Карлоса III (1759–1788), а также в испанском Просвещении, которое было более умеренным, чем во Франции. Так, для испанских просветителей был полностью неприемлем атеизм, и они подчеркивали свою верность католической церкви, тогда как их французские коллеги придерживались по этому вопросу различных мнений.
Основоположником либерального консерватизма в Испании можно считать Гаспара Мельчора де Ховельяноса (1744–1811) – просветителя, мыслителя и государственного деятеля. М. Фрага Ирибарне называл Ховельяноса первым политическим деятелем, который, созвучно Э. Бёрку в Великобритании, утверждал: лучше приспосабливать, чем разрушать; восстанавливать, чем копировать; реформировать, чтобы сохранить. Фрага определял позицию Ховельяноса как «серединную» между «двумя идеями Испании»: с одной стороны, Испания традиционная, реакционная, изоляционистская, сопротивляющаяся культурным и экономическим изменениям; с другой – Испания прогрессистская, неукоренившаяся, инакомыслящая, европеистская, сторонница кардинальных изменений. В этом контексте, утверждал Фрага Ирибарне, опыт Ховельяноса как «подлинного реформиста», стремившегося к гармонии, представляется крайне актуальным, поскольку противостояние «двух Испаний» завершено не было (Василенко, 2008).
Ховельянос был сторонником экономической свободы, поддержки предпринимательской инициативы. Огромное внимание Ховельянос уделял развитию образования, видя в нем ресурс для модернизации Испании. Сложнее он относился к политическим свободам. По мнению Ховельяноса, действия человека «никогда не должны быть направляемы на ниспровержение, но – на совершенствование» утвердившегося в обществе порядка, «ибо дух человеческий предрасположен скорее улучшать старое, чем создавать новое». Серьезное влияние на взгляды Ховельяноса оказала Французская революция, к которой он отнесся резко отрицательно, отвергая право людей на восстание, порождающее «худшее из зол – гражданскую войну». Однако Ховельянос делал два примечательных исключения, считая, что народ может восставать против внешнего врага и против тиранического угнетения, ссылаясь для подтверждения этих тезисов на законодательство Альфонсо X (XIII в.). Выступая, в принципе, за свободу печати, Ховельянос считал, что в случае неумеренного применения на практике она может привести к серьезным осложнениям.
Будучи сторонником конституционализма, Ховельянос искал его основы в истории страны, находя истоки конституционной традиции в испанском законодательстве времен вестготов (VI–VII вв.) и в более поздних памятниках средневекового права. По его мнению, конституция является не искусственным образованием, привнесенным в общество деятельностью законодателей, а производным от реальной действительности документом, отражающим жизнь народа, включая его обычаи и религию. Политическим идеалом для него была конституционная монархия с сильной централизованной исполнительной властью и двухпалатным парламентом по британскому образцу (Суховерхов, 2012; Василенко, 2010).
Взгляды Ховельяноса оказали большое влияние не только на теорию, но и на политическую практику. Достаточно сказать, что представители различных оттенков либерального консерватизма находились у власти в Испании в течение значительной части XIX и первой трети XX столетия. Если режим генерала Рамона Мария Нарваэса в середине ХIX в. носил ярко выраженный авторитарный характер, то Антонио Кановас-де-Кастильо не только основал консервативную партию и возглавил процесс реставрации монархии Бурбонов в 1874 г. (после свергнувшей династию либеральной революции 1868 г.), но и заложил основы парламентарной двухпартийной системы, в которой консерваторы Кановаса «сотрудничали-соперничали» с либералами Пракседеса Матео Сагасты. А Антонио Маура, перешедший от либералов к консерваторам и возглавлявший несколько кабинетов в начале XX в., стал известен не только своей жесткой борьбой с революционным движением, но и попытками проведения административной реформы с целью ликвидации «касикизма» (политического клиентелизма, ведущего к профанации выборов), а также некоторых социальных реформ.
В то же время реакцией на испанское Просвещение, а затем и на Французскую революцию стали труды традиционалистов, которые выступали против любых уступок либерализму. Они продвигали учение о «принципе нетерпимости» к любому свободомыслию как основополагающем начале в духовной жизни, которому в политике должен соответствовать монархический абсолютизм. Наполеоновское нашествие способствовало росту как либеральных, так и реакционных тенденций, причем даже наличие общего врага не могло объединить непримиримых противников. Важной точкой бифуркации стал европейский революционный подъем второй половины 1840-х гг., вызвавший две значимые для последующей истории испанской политической мысли идеологические эволюции.
Одна из них связана с деятельностью Хайме Лусиано Бальмеса, богослова-традиционалиста, написавшего в 1847 г. трактат «Пий IX», посвященный реформаторским устремлением начального периода понтификата этого папы (Василенко, 2011). В ней традиционалист делает серьезные шаги навстречу либеральному консерватизму, считая его эффективным средством противостояния революции: «Пойти на уступки эпохе в справедливом и необходимом, отказав ей в несправедливом и вредном; улучшить условия народов, не сталкивая их в анархию; предупредить революцию посредством реформы, лишив ее безбожных мотивов, так как невозможно помешать тому, что имеет предлог для существования». Бальмес выступал за уступки с позиции силы, продиктованные осторожностью, но не страхом, силой, но не слабостью, мужеством, но не трусостью.
