Текст книги "Русская жизнь. Девяностые (июль 2008)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

Что касается вариантов свержения законных властей в Чечне, то здесь, в отличие от Грузии, обкатываются иные сценарии. Так, один из них, с привлечением сил «российского оплота», готовился 23 февраля. Между прочим, это день нашего национального траура – день депортации чеченского народа в годы сталинской диктатуры. И вместо того чтобы прислать соболезнования, Россия готовила новую акцию против нас с помощью наших соотечественников. Того же Хасбулатова, депутата ВС России Аслаханова, генерала Ибрагимова, которого сюда из Москвы пихали министром внутренних дел Чечни, но народ его не принял. Пихали министром также Даудова, Завгаева, который был здесь вожаком местного отряда КПСС. И все они сейчас пригреты российскими властными структурами, всех устроили на высокие посты, которые оказались «отработанными» на родном народе. Подобная ситуация – трагедия больше России, чем наша, чеченская.

Мы смогли разгадать механизм неудавшегося февральского переворота, немного опередив авторов сценария, режиссеров и действующих лиц: им должны были подыграть военные из местного гарнизона. Они сами уже сняли охрану городков, сговорившись с реакционными гэбистами, набрав за плату зэков, досрочно выпущенных и направленных сюда для изображения нападений на военных. И тут московская пропаганда затрубила бы вовсю. Причем она стала вещать досрочно. Мы разоблачили провокацию, опередив на 9 часов начало операции, затеянной в конвойном полку МВД. «…»

– Могли бы вы перечислить свои удачи и промахи за первые месяцы на посту президента Чечни?

– Недавно в Грозном побывала группа эстонских друзей, подготовивших экспертную оценку проделанной нами работы. Доктора экономических наук прямо заявили: поражены тем, что мы сделали за минувшее время. Мол, Эстония решала бы все эти проблемы года три с половиной. Но есть и серьезные упущения: увлекаясь внутренними проблемами, куда нас загоняют искусственно, я чуть не упустил несколько моментов во внешних проблемах, грозящих Чечне серьезной опасностью. Я самоуспокоился, и, признаюсь, эти несколько дней могли обойтись для ЧР чересчур дорого. «…»

– Какие проблемы сегодня чаще всего не дают заснуть?

– Их много. Самая главная – противостояние агрессии и провокации со стороны российского руководства. Надо быть бдительным ежедневно, ежечасно… Они пока никак не поймут сути демократии. «…»

– К вам совершенно невозможно дозвониться. Насколько мне известно, у вас даже телефон ВЧ отключен. Есть ли вместо него нечто вроде «горячей линии» на случай ЧП?

– Когда руководителям России выгодно, аппарат правительственной связи немедленно включается гэбэшниками. Но лично я как-то научился обходиться без ВЧ, поэтому вообще не поднимаю трубку этого злополучного аппарата.

– Вы верите в приметы?

– Я верю исключительно в силы, неподвластные разуму человека. Там, где кончаются его возможности, начинаются догадки, интуиция, домыслы – в подобную игру ума верю глубоко. Но всегда понимаю, что силы природы непреодолимы.

– Таким образом, если перед вашим служебным «Вольво» перебегает дорогу черная кошка…

– Я не обращаю никакого внимания. Психологически отвергаю мысль о том, что по этому поводу необходимо сильно отвлекаться.

1991, № 46-47. Александр Тимофеевский

ПУЗЫРИ ЗЕМЛИ. Заметки о газете «Коммерсант»

 
Земля, как и вода, содержит газы,
И это были пузыри земли.
 
 
Шекспир, «Макбет».
 

Влияние коммерсантских заголовков на «Московский комсомолец» или на «Независимую газету», трогательно зависимую от стилистических оборотов «Ъ», столь же неоспоримо, сколь неплодотворно. Потому, что воспроизводятся одни обороты, а не мышление, их породившее. Воспроизводится введенный «Коммерсантом» тип повествовательного ироничного заголовка, например, «Попов велел мясу дешеветь. Мясо не хочет». Освоив это поприще, можно достигнуть немалых успехов, и та же «Независимая», и тот же «Комсомолец» их, несомненно, достигли – одна по части повествовательности, другой по части иронии. Но и только.

Мышление какое было, такое и осталось. Согласно этому мышлению, «…» заголовок есть нечто непременно обобщающее, место, где сводится воедино все, в статье сказанное и даже не сказанное, оставшееся за скобками. Факт, или сумма обстоятельств, или даже соображение не существуют для нас, взятые в отдельности. Они обязательно имеют следствия, и обязательно – глобальные. Отсюда вечный апокалиптический тон нашей печати, как бы все время плачущей, причитающей даже в иронии, даже в простом изложении. «…»

Отношение к факту в «Коммерсанте» заведомо двойственное. С одной стороны, он освобождается от всякой случайной эмоциональной окраски, становясь самодостаточным и самодовлеющим. С другой – самодостаточность эта довлеет весьма умеренно, зная отведенное себе место, очень, в сущности, скромное. Словно ничто не в состоянии изменить мира, благословенного в своем спокойствии. Словно мы живем не в мутном 1991-м, а в безмятежном 1911 году. Так что, случись и впрямь конец света, «Ъ» по привычке будет столь же сдержан в своих суждениях, все взвесит, все разделит и вынесет в заголовок: «Конец света. Воду и газ, кажется, тоже выключат». «…»

«Коммерсантъ» начал выходить с января 1990 года, когда московских интеллектуалов «левые» уже раздражали почти так же, как и «правые». «Мне нравятся очень обои», – говорил всеми своими комментариями Максим Соколов, и это было и внове, и кстати. В прогрессивных наших изданиях тогда не принято было писать без вытаращенных глаз и высунутого языка, без всей той велеречивой патетики, которая неизбежно сопутствует Говорению Правды. Максим Соколов стал первым политическим обозревателем, манкировавшим этой обязанностью. Из номера в номер он безучастно излагал и комментировал события. «…»

Набор используемых им цитат – А. К. Толстой, опера Глинки, латинские, французские, немецкие афоризмы, Пушкин, расхожие места из Шекспира – все один к одному из старорежимной интеллигентской детской. А. К. Толстой, совсем не случайно чаще других поминаемый, тут фигура во всех отношениях ключевая, так что и Глинка, и Пушкин, и даже Шекспир звучат совершенно на манер А. К.

Для понимающего читателя А. К. сегодня фигура почти назывная и нарицательная. За мифологемой А. К. стоит здравый смысл, он же хороший вкус, если угодно, заговор интеллигентской детской против безумного и безвкусного настоящего. Заговор тем более убежденный, что в России, где гражданское общество традиционно отсутствовало, здравый смысл всегда искал опору в хорошем вкусе и, соединяясь с ним, сказывался преимущественно в стихах, а не в политических программах. Шуточная «История государства Российского» А. К. совсем не такая шуточная и к тому же не очень история. Это дневник современника, стилизованный под летопись, вылазка, набег, атака здравого смысла на отечественную традицию.

Беря черновик А. К., Максим Соколов, в сущности, делает то же самое – и в виде колонки, и в виде обзора – дневник, стилизованный под летопись. И, как у А. К., здесь нет ни выверенной идеологии, ни тем более политической программы. В отличие от других парламентских обозревателей Соколов, кажется, менее всего озабочен тем, чтобы влиять на парламент и общественное умонастроение, решать какие бы то ни было политические задачи и делать верные прогнозы. Его прогнозы, как правило, и не сбываются, к вящему злорадству завистливых коллег. Праздному, я бы сказал, злорадству. Потому, что они и не рассчитаны на то, чтобы сбыться, – их «спереди и сзади, читая во все дни, исправи правды ради, писанья ж не кляни».

Как у того же А. К., это атака здравого смысла на современную политику, и не вина Максима Соколова, что она никакой атаки не выдерживает, сплошь и рядом оказываясь еще глупее и непредсказуемее. Смысл соколовских прогнозов не в том, чтобы угадать, а в том, чтобы совершить атаку. Это не одна из политических позиций сегодняшнего дня, а стилистическая оппозиция времени как таковому – то, что в конечном счете определяет весь облик «Ъ».

Безукоризненный автоматизм письма Максима Соколова сродни дневниково-эпистолярному старорежимному автоматизму. То, что некогда было общим местом, сегодня выглядит товаром подчеркнуто штучным, «Коммерсантъ» снимает эту штучность и нивелирует ее, распространив невозмутимую манеру Соколова на всю газету в целом. Это, собственно, самая грандиозная идея «Ъ». Возникает иллюзия, что все в «Коммерсанте» Максимы Соколовы. Возникает иллюзия, что только тема – лизинги-клиринги – не позволяет им быть столь же литературными, столь же мило старорежимно образованными. Возникает иллюзия не просто общего тона, а чего-то бесконечно большего – другой жизни, которую двести лет поливали и стригли, жизни, где есть настоящие биржи и банки, солидные презентации и всамделишные ликвидации, где, углубившись в кресло, хочется углубиться в газету и отыскать привычное известие в привычном месте, где вообще есть место привычке и время ей потакать. «…»

Надо полагать, «Коммерсантъ» создавался для проснувшейся буржуазии, тщетно и страстно желающей «спокойствия и света». Отныне она могла этого желать столь же страстно, но уже совсем не тщетно. «Спокойствием и светом» были залиты все страницы «Коммерсанта», газеты, исполненной самого бодрящего оптимизма. От материала к материалу здесь разворачивалась «другая жизнь», пленительная и вожделенная. Исходя из этого, не имеет никакого значения распространенный упрек «Коммерсанту», что он, мол, много врет. Неважно, если и так – важно, что врет уверенно и красиво. Неважно, сколько неточностей сказано про лизинги-клиринги, важно, что все читается как стихи, как захватывающая и сладкая культурная мистификация.

Но «это были пузыри земли». «…»

1992, № 16. Александр Тимофеевский

Лукреция без Тарквиния. Сажи Умалатова как депутат и как женщина

«…»

ЛУКРЕЦИЯ В АФИНАХ

Бригадир комплексной бригады Грозненского машиностроительного завода «Красный молот» Умалатова Сажи Зайндиновна 15 марта 1989 года на выборах народных депутатов СССР от КПСС получила 641 голос «за» и ни одного «против». Как все помнят, свои «против» имели и Яковлев, и Лигачев, и Горбачев. Избранная с повальным единодушием Сажи – бригадир и красавица – по всем законам старой советской сцены была обречена на повальный успех. Но он не состоялся. Для объяснения этого провала надобно сделать небольшое отступление.

С недавних пор по телевизору идет чудная передачка «Любовь с первого взгляда». Участники, незнакомые между собой молодые люди, рассаживаются и отвечают на вопросы ведущих. По ответам они должны составить впечатление друг о друге и впоследствии найти себе пару. Если пара совпадает и девушка выбирает юношу, который выбрал ее, налицо любовь с первого взгляда, дарующая пропуск во второй тур, а там и шанс выиграть приз. Увлекательнейшие коллизии второго тура нас сейчас не интересуют, а интересует то, что происходит в середине первого. В какой-то момент молодые люди исчезают со сцены, и ведущие просят болельщиков составить из них идеальную пару. Поучительно, что составленная залом пара всегда находит друг друга, Кажется, всего лишь раз идеальный молодой человек «обдернулся» и выбрал чужую девушку. Такая же печальная история произошла с Сажи Умалатовой на съезде. Ее идеальные юноши «обдернулись», причем оба.

Сразу после того, как участники съезда расселись, картина стала более чем ясной. Если исключить Горбачева с Лукьяновым, которых и полагается исключить как ведущих, очевидно, что идеальными юношами на новом политическом театре были Ельцин и Собчак. Но ни тот ни другой не выбрал Сажи Умалатову. Впору было всерьез обидеться. Не вина Сажи, что старая советская сцена вдруг вздумала поменять наклон и перестроиться на манер афинской. И ее драгоценные качества, все, что она старательно растила и щедро хотела подарить, оказалось враз никому не нужным. Победило новое мышление. И внушительный партийно-хозяйственный афинянин Ельцин выбрал рассудительную Диотиму-Старовойтову, а задорный комсомольско-правовой афинянин Собчак пал под напором разговорчивой Аспазии-Курковой. Сажи осталась без пары. В сущности, это был не только сценический, но и политический просчет. Если б афиняне-демократы хоть раз взглянули в сторону Сажи, она бы всю свою страсть поставила им на службу. И те же самые гневные слова, брошенные в лицо Горбачеву, бросила бы Лигачеву. Или опять-таки Горбачеву, но по другому поводу и в другой момент, не «справа», а «слева». А так Афины своею волей толкнули Сажи к патриотам – в Спарту.

ЛУКРЕЦИЯ В СПАРТЕ

Между патриотическим и державным принято ставить знак равенства. Это справедливо лишь отчасти. Патриоты пользуются имперской демагогией, а империя пользуется услугами патриотов. Но только до поры до времени. В гипотетической империи будущего наши патриоты, если им – не дай Бог – удастся ее воссоздать, займут место штурмовиков в Третьем рейхе. Как и штурмовики, они протопчут дорогу тем, кто впоследствии их уничтожит. Ночь длинных ножей, во время которой были расстреляны штурмовики Рема, эти германские патриоты, – на самом деле закономерный венец всей их предшествущей деятельности. В случае победы наших патриотов ожидает такой же финал. И расстреляны они будут аккурат за то же самое. «…»

Я не утверждаю, что полковник Алкснис вожделеет полковника Петрушенко, а беллетрист Проханов – критика Бондаренко. Речь о том, как они строят свой имидж. Мир полковников – это мир настоящих брутальных мужчин, «мущщщин» через три «щ», мир Жана Жене в экранизации Фасбиндера, мир крепких чувств и крепких мускулов, мир почвы и крови, мир кожи, металла и бодибилдинга, мир Спарты, если говорить образно, мир гей-клуба, если называть вещи своими именами. И там между коричневыми Рема, чернорубашечниками Васильева и кожаным Невзоровым, никто бы не заметил никакой разницы.

В потной мужской Спарте, с ее культом армии, где в военных потехах соревнуются любящий с возлюбленным, женственной Сажи Умалатовой нет места. Прельщенная имперским декором патриотов, она готова посещать их мальчишники и блистать сахарной головой среди ядерных боеголовок. Но со своей органичной женской державностью она тут инородна. В основе державы не воинство, а дом, очаг, атриум. В основе державы быт, а не безбытность мужского братства. В основе державы – халат и домашние тапочки, а не кожанка и бодибилдинг. В основе державы – менее всего ценности Спарты. Неприкаянная Сажи не нашла и не могла найти здесь своей идеальной пары. Из насквозь педерастической Спарты она бесповоротно выпадает. Но самое парадоксальное, что из нее выпадает и Лимонов.

ЛУКРЕЦИЯ В РИМЕ

Лимонов похож на Сажи, как ложный белый на гриб-боровик. Это сказано не в обиду писателю, а, скорее, в усладу, потому что влечет за собой комплимент лимоновскому творчеству. Любой писатель и любое писание проигрывает своему прообразу по части цельности, но зато выигрывает по части осознанности. Лимонов – это не вполне Лукреция, но зато осознанная Сажи Умалатова. То, что у него не выходит в жизни, он достраивает в литературе. И, закрыв глаза на разницу между реальностью и мифотворчеством, попробуем определить черты сходства.

Оба они верили, что империя, великая и могучая, будет существовать вечно. Для обоих крушение коммунизма стало личной трагедией. В случае с Лимоновым это отчасти удивительно, потому что коммунистом он никогда не был, а, напротив, был эмигрантом. Удивляться, однако, долго не стоит. Идеология для Лимонова – момент глубоко второстепенный, как, впрочем, и для Сажи. И хотя одна в прошлой жизни была королевой, а другой – парией, конец ее они переживают одинаково. Для обоих рухнула совсем не идеология – рухнул мир, рухнул Рим, в котором был дом, быт и атриум.

Слова Умалатовой, брошенные на съезде Горбачеву: «Вы несете разруху, развал, голод, холод, кровь, слезы, гибель невинных людей» – подсказаны Спартой, но лишь наполовину. Наполовину они выстраданы. Ибо, только страдая, можно запутаться в трех словах, обвинив президента еще и в холоде, в котором он явно не повинен. В этой проговорке – подлинное ощущение утраты того вещного, осязаемого, живого и теплого мира, что был обустроен на века и вдруг весь вышел. «…»

Сажи Умалатова не случайно не нашла своей идеальной пары, и не случайно Афины ее отвергли. Она – маркирована. Она – мечена. Она – часть мира, канувшего навсегда, без всяких злых козней и даже без насилия со стороны отсутствующего Тарквиния. Мира, в котором бригадир и красавица, ясная, звонкая, статная, могла быть избрана на съезд от КПСС и – что не менее важно – сесть в поезд в родном городе и с шутками, с курицей, с солью, крутыми яйцами и крутым же запахом давно не стиранных носков случайных попутчиков по купе сладко-уютно добраться до Москвы. А там кормить привезенными из дома мандаринами и товарок по депутатскому корпусу, и подружек по заочному факультету, и соседку в Большом театре, где им спляшут «Лебединое озеро» всего за 3.50 с каждой.

И никогда больше не будет этой бросовой роскоши последней империи, ни этого поезда, ни этих мандаринов, ни чая в мельхиоровом подстаканнике, ни балета, что впереди планеты всей, ни груды золота на Олимпиадах, ни Аллы Пугачевой к Пасхальной заутрене, ни пирожка с мясом за девять копеек.

1992, № 25. Леонид Баткин

Гол в собственные ворота

Проходят дни, насыщенные куда более, казалось бы, существенными событиями, а у меня не идет из головы впечатление 2 мая. «…» Вечером нам показали по телевизору беспрецедентное шоу. Высшие руководители России и Москвы, облачившись в трусы и футболки, гоняли мяч на стадионе. В перерыве и после матча давали блиц-интервью. Президент Ельцин и столичный мэр Попов изображали «тренеров», государственный секретарь Бурбулис взял на себя, если я правильно запомнил, роль «капитана» российской государственной сборной, в которой творцы отечественного экономического чуда, прочие министры, также генерал Грачев. Вице-мэр Лужков, игрок таранного типа, на удивление прытко передвигал свой мощный корпус к воротам президентского правительства, и я не позавидовал бы тем, кто попадался ему на пути. Красивый шеф московского КГБ, известный демократ Е. Савостьянов, сообщил, что, будучи одновременно заместителем министра этого ведомства (разумеется, переименованного, как и все), колебался, в какой команде ему надлежит участвовать по чину, но выбрал все-таки «Москву». И правильно! – ведь должность он получил из рук Попова. Толстые и тонкие, старые и молодые высокопоставленные чиновники бегали и пыхтели, иногда сталкиваясь и сшибая друг друга. Особенную убедительность происходящему придали травмы: министра юстиции даже унесли с поля на носилках. (То ли еще впереди!) Политики обливались потом, показывая стране и миру, что вообще это весьма изнурительная профессия. Большая политика! Большой футбол. «…»

Конечно, на поле не хватало Хасбулатова, который наверняка сумел бы внести в игру особый колорит. Но мы, впрочем, и так недавно видели его в марафонском забеге мнимого «парламента» в соответствующем (спортивном) исподнем, когда он делал на глазах всего населения быстрые финты (которые люди, ни черта не смыслящие в политике и спорте, нехорошо называют ложью), прибегал к силовым приемам, но, впрочем, вынужден был кончить ничьей по договоренности. Ах, на сей раз было весело и без Руслана Имрановича, притом совершенно в его же вкусе.

… Интересно, кто тот умник, который подал эту роскошную футбольную идею, наглядевшись на кадры американской хроники, запечатлевшие Рейгана или Буша играющими в гольф и делающими утренние пробежки. Все дело, однако, в том, что тамошние политики (сплошь поджарые) занимаются этим, не только когда приглашают тележурналистов…

«…» Я испытываю разлитие желчи, но не злобу. Я прежде всего в очередной раз удручен и встревожен. Можно ли полагаться на то, что политики, которым настолько недостает социального такта, вытянут нас из ямы? Т. е. помогут нам самим (только так! только самим, «снизу»!) вылезти из непросыхающей постперестроечной трясины? Спустя скоро год после августа-1991 поверить в это все трудней и трудней.

ПОСЛЕСЛОВИЕ ОТДЕЛА ПОЛИТИКИ

Мы почувствовали необходимость дистанцироваться от нашего автора: играет себе власть в футбол – и Бот с ней! Мы не против. Мы вполне можем представить себе, что президент или какой другой умный человек в правительстве сообразил: «Хватит пессимизма, давайте покажем, что у нас все в порядке, что мы не боимся спадов и кризисов, что мы – живые, реально существующие люди, что мы… футболисты, черт возьми!» Это показуха? Да. Но и американская администрация грешит точно такой же показухой. «…»

Если власть вдруг начинает выступать в роли бодрячка – рекламного агента, это ее дело и, если хотите, обязанность, но нам прежде всего хотелось бы знать, что нам собираются в очередной раз всучить.

1992, № 41. Владимир Вигилянский

ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО ЧЛЕНАМ ТРУДОВОГО КОЛЛЕКТИВА ЖУРНАЛА «ОГОНЕК»

Год назад, когда вы оказали мне доверие, избрав председателем Совета трудового коллектива, я обещал отстаивать ваши интересы. Вы знаете о роли СТК в борьбе за независимость журнала, о всех перипетиях, связанных с учреждением его, о тех усилиях, которые были потрачены на выработку демократического устава. Однако все наши надежды на свободный, демократичный, независимый журнал оказались тщетными. С ответственностью утверждаю – трудовой коллектив в качестве учредителя оказался лишь прикрытием, ширмой для авторитарной администрации. Трудовой коллектив фактически отстранен от обсуждения вопросов, имеющих основополагающее значение для жизни и работы журнала. Как и прежде, все важные решения принимаются исключительно в кабинетах главного редактора и его заместителя. Всякие попытки председателя СТК назначить собрание и обсудить насущные проблемы журнала – результаты ревизии, контрактную форму взаимоотношения администрации и сотрудников и т. д. – натыкаются на преграду, на категорический запрет любых собраний до середины января. Отсутствие гласности в стенах редакции привело к дезориентации коллектива, поставило его на грань нравственного и организационного банкротства. Я имею в виду поведение тех сотрудников, которые были вовлечены в кампанию по дискредитации одного из членов ревизионной комиссии, человека в журнале нового, вместо того, чтобы привлечь к ответу истинных виновников.

Кстати о ревизии. Проверка финансово-экономической деятельности всех структурных подразделений журнала была поручена ревизионной комиссии главным редактором (согласно приказу от 23 августа и 6 ноября). Однако выполнить этот приказ комиссия в полной мере не смогла. Ответственность за срыв проверки комиссия возлагает на Л. Н. Гущина, систематически блокировавшего ее работу. И тем не менее та минимальная информация о деятельности рекламного отдела, советско-британской ассоциации, ТПП «Вариант», «Огонька-видео», о внешнеэкономической деятельности журнала и т. д. свидетельствует о том, что редакция и трудовой коллектив, мягко говоря, обобраны. По самым приблизительным и заниженным подсчетам, денег в рублях и в валюте на нашем счету в десять раз меньше, чем должно было быть. Речь идет о тех суммах, которые уже давно могли бы кардинально изменить материальное положение каждого из наших сотрудников, как это давно уже сделали многие редакции куда менее популярных и маломощных изданий. «…»

Странную позицию занял главный редактор В. А. Коротич, который, на словах осуждая это клеветническое письмо, на деле вывел из редколлегии Айрапетяна, добросовестно выполнившего его же собственный приказ о проведении финансовой проверки. Неужели жизнь не научила наших сотрудников тому, что неправедным путем никогда не достичь согласия, что все тайное когда-нибудь становится явным и что лицемерие и ложь рано или поздно, но обречены на общественное презрение?

Дальнейшее замалчивание наших язв и противоречий грозит крахом журналу, который и так вступает в новый год без четкой политической, социальной и культурной ориентации. Уже сейчас ясно, что все высокие идеалы, провозглашаемые на его страницах, попраны самой практикой редакционной жизни. Борьба за права человека обернулась ущемлением прав членов трудового коллектива. Борьба за гласность в обществе никаким образом не согласуется с закулисной возней в стенах редакции. Разоблачение коррупции и теневой экономики в стране идет параллельно с подпольными делишками. Требование деполитизации общественных и государственных институтов противоречит тому, что три четверти редколлегии, как и вся административная верхушка, состоят из членов компартии…

На мой взгляд, спасти журнал может немедленное обсуждение затронутых мною проблем. Нужно срочно провести комплексную ревизию. Все деньги должны быть возвращены в кассу трудового коллектива, а виновники наказаны. Никакие высшие интересы (судьба демократического движения, единство трудового коллектива, сохранение былой славы «Огонька» и т. д.) не могут уже послужить поводом для покрывательства финансово-хозяйственных злоупотреблений.

Иначе – это будет зачтено нам как соучастие в них.

28/ХII-90 Г.

1995, № 11. Денис Горелов

У нас нет больше человека, которого вся страна может звать по имени.

Листьев ненадолго пережил свое время. Он длил его изо всех сил, но золотая пора прошла. Прочие перестройкины дети давно сошли с круга, и на дежурный вопрос, кто же теперь займет место человека и парохода, остался единственный, уместный только на поминках ответ: «Некому».

Любимцы нации бывают лишь там, где есть нация. Влад успел. Звезда его взошла в тот момент, когда вся страна шла через буераки к свету, и была заодно, и держалась за руки. Всем до чертиков надоели красные, все пели частушки и включали телевизор в пятницу вечером. Не было на улицах народу в пятницу вечером, в принципе, политбюро – и то спросонок пялилось в экран. Стояла сплошная апрель-капель, и три веселых гуся, отряхивая перышки, врывались в студию и делали умное лицо, то и дело порываясь прыснуть. На сладкое патлатые пели куплеты про комендантский час, и люди смеялись, потому что еще не знали, что такое на самом деле комендантский час. За свободу еще не платили настоящую цену, цвела сирень-черемуха гражданского мира, ретроградов звали в круг, а не гнали поганою метлой. Потери еще не озлобили противные стороны, нация была едина и упоенно слепа, как все единые нации. «…»

Способность нации к поклонению была и будет первым условием зажигания звезд. Семь лет назад ей нужны были герои, даже Тальков попал в кумиры. Сегодня ей не нужен никто. Капитализм развел людей по разные стороны улицы, и каждая стая выбрала себе отдельного атамана. Рожденные перестройкой знаменитые капитаны разбрелись по своим фан-клубам, и стало до слез ясно, что короли хип-хоп-новостей никогда не угодят аудитории «Итогов», а массовка «Ъ-клуба» в жизни не наложится на электорат «Матадора». К середине девяностых Чапаевым, Чкаловым, Гагариным телеэкрана, златоустом и бестией остался единственный Владислав Листьев. Одному ему достало таланта и деликатности исполнить главное назначение голубого ящика – быть антидепрессантом, великим утешителем электронной эры, сглаживающим углы, противоречия и классовую борьбу.

В дни, когда любое утверждение – большевистское ли, буржуазное, национальное или метропольное – оказалось безнадежно скомпрометированным, он с потрохами купил народ вопросительной интонацией – не на козетке, как Молчанов, не за следовательским столом, как Караулов, не за ломберным, как Ганапольский. По прихоти судьбы, разносчицы даров, ему выпало умение разговаривать, а не вещать, слушать, а не ждать паузы. «…»

Схоронили его на высоком кургане меж могилами Высоцкого и братьев Квантришвили. Пройдут пионеры – и предстанет их взору вся современная Россия: поэт, великий утешитель, и рядом два разбойника.