Текст книги "Русская жизнь. Земство (апрель 2008)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

Земство в рваном пальтишке

В основном новая система создавалась для того, чтобы строить дороги, школы, больницы, платить учителям и врачам, содержать собственных работников, а заодно и места заключения, крестьянские присутствия, мировых посредников. Государство никаких средств на все это не давало: земство было системой внебюджетной, но обладало правом самообложения.

Земские собрания обсуждали в первую очередь два вопроса: что конкретно строить и где на это взять деньги. Второй вопрос был крайне деликатный.

Помещики никаких денег давать не хотели: мы у ваших врачей не лечимся, детей в ваши школы не посылаем – за что платить? Крестьяне, особенно в самых черноземных областях и особенно после освободительной реформы, пропадали в нищете, еле сводили концы с концами. Мы сейчас просто не представляем себе, как они тогда жили: изба в 4-5 квадратных метров, земляной пол, тут же оправляются, тут же еду готовят. И полчища паразитов: один из командированных в деревню земских деятелей описывает, как ночью вся изба шуршит. Но во многих домах никакого шуршания не было – тараканы вымирали от голода; клопы-аристократы водились не более чем в 4 % крестьянских изб побогаче – зато вши заедали всех…

Отмена крепостного права была проведена воистину безобразно. Землю – от половины до полутора десятин на душу в черноземных губерниях – выкупали у государства, которое прежде само выкупило ее у помещиков. Крестьяне платили и платили, вместе с процентами, вплоть до 1905 года, хотя государство вернуло все свои затраты на эту операцию еще в 80-е годы.

Все земские деятели понимали, что с крестьян надо брать по минимуму. Поначалу быстро нашли выход. Поднимались «новые русские», предприниматели; их никто не любил – ни чиновники, ни помещики, ни крестьяне, ни прогрессивно настроенные образованные люди. Земство имело право обложить налогом любое состояние и любое предприятие на своей территории – вот их и обложили. До 10-15 % прибыли забирали. Те, естественно, возопили – и были услышаны: уже через два года земский налог на предпринимателя был ограничен 0,5 %.

Можете себе представить, как отнеслись крестьяне к новым поборам. Потом, много позже, в конце века земский деятель города Моршанска, будущий кадет Вернадский голосовал против сокращения расходов за счет закрытия земских школ, и его на собрании земской управы поддержали три крестьянина – все представительство сословия, какое было; остальные Вернадского не поддержали. Потом обнаружится, что грамотных в населении страны стало не 4 %, как в 1861 году, не 16,6 % мужчин, как в 1897 году, а 30 % уже в начале ХХ века. Три губернии поставили в 1904 году сплошь грамотных рекрутов, что привело военачальников в крайнее изумление, и о чем тогда много писали. Все это – много позже. А пока сами крестьяне думают не об образовании для детей, а о том, как свести концы с концами…

Что значит – брать с крестьян по минимуму? Это и значит – дырявый сюртук школьного учителя, рваное пальто, стоптанные башмаки.

– Гимназические учителя жили по-другому?

– Никакого сравнения! Граф Уваров, оставшийся в памяти формулой «Православие, самодержавие, народность», был на самом деле прекрасным министром: поднял гимназическое образование на достойную высоту, сделал учителей гимназии людьми обеспеченными, респектабельными, уважаемыми – не зря революционно настроенные персонажи кассилевского «Кондуита и Швамбрании» видели в них классовых врагов. Да и городской врач, особенно если имел подход к дамам, мог как сыр в масле кататься…

Движущая сила прогресса, или русское счастье

– Вот как писатель Глеб Успенский прокомментировал заметку о бедном земском учителе в «Русских ведомостях» того же года: эка невидаль – 13 рублей! По всей стране земским учителям мало платят, что уж тут убиваться. Не из-за зарплаты они страдают, иногда пускают себе пулю в лоб. Просто прежде земский учитель чувствовал за своей спиной общество людей мыслящих, передовых: для него писала литература, о нем писала журналистика – а теперь все его бросили одного с чернильницами и в крайней бедности. Почему так получилось?

– Я уверен, что Успенский прав: не зарплата была самым важным для земского деятеля, земского врача и учителя. Земцы первого призыва были лучшими русскими людьми, идеалистами и энтузиастами, мечтающими о реальном деле, о том, чтобы помочь несчастным. Именно идеалисты и энтузиасты оказались психологически более подвижными, более готовыми откликнуться на реформы, чем консервативное большинство: этих реформы просто повергли в ступор.

Знаете, что такое земский врач? Читали «Записки юного врача» Михаила Булгакова? До ста приемов в день, в крестьянской телеге по всему уезду – все так и было. Да еще такой врач человека выслушает, войдет в его «обстоятельства» (может, они-то и спровоцировали болезнь), постарается утешить.

– Успенский описывает прием земского врача в деревне несколько иначе: «Поставленный в необходимость исполнять неисполнимое (возможно ли что-нибудь сделать одному человеку, с аптечкой в полторы квадратных четверти, для нескольких сот детей, разбросанных на громадном пространстве целого уезда), этот человек, как и всякий русский чиновник, не имеющий силы оторваться от жалованья, создал из своего дела нечто поистине национальное, то есть дела он не делал, потому что не мог, но беспрерывно мучился (или показывал вид, что мучается) и мучил окружающих, подвластных ему людей». Этот врач собрал деревенских баб, орал на них часа два, потом накапал каждой по нескольку капель ревеня и уехал.

– Конечно, и такое было – особенно в глухие 80-е, когда беспрерывные «наезды» на земство повыбивали оттуда много хороших, самоотверженных людей. Но все же и тогда, и позже, до самого конца земское дело стояло на энтузиазме идеалистов и просветителей. И врачи в основном вели себя, как юный врач Булгаков, а не как ошалевший чиновник – хотя было от чего ошалеть.

Сохранилось письмо одного такого врача – нотариально заверенный документ. Молодой человек окончил медицинский факультет Московского университета, получил в городе богатую практику, мог, как цивилизованный немецкий врач, принимать до шести, потом идти домой, в театр, в гости – и какое-то время вел примерно такой образ жизни. Потом все бросил и ушел в земские врачи – смотри выше. Главное не в подробном описании новой своей жизни, это мы себе представляем. Для меня главное в двух фразах: «Ну, старина, наконец-то я счастлив. Наконец-то я чувствую, что моя жизнь наполнена».

У Чехова есть замечательный рассказ «Жена». Главный герой, инженер-путеец, богатый помещик, человек очень рациональный. Он пытается помочь земству, но постоянно недоволен бестолковщиной, которая вокруг него происходит, он следит за каждой копейкой, чтобы она была потрачена по назначению. У него со склада умирающие от голода крестьяне утащили несколько мешков – он заводит уголовное дело. Одна беда – его никто не любит. Жену свою он считает дурочкой, чрезмерно восторженной, слишком не-расчетливой в стремлении помочь всем и каждому; ее легко обмануть – и обманывают; но почему-то при этом выбирают в комитет помощи голодающим. Человек страдает, они с женой расстаются; потом в нем происходит переворот; он возвращается и говорит жене: вот тебе все наше состояние, делай с ним что хочешь. Начинается вакханалия благотворительности. А главное знаете что? – Он теперь счастлив.

История российского земства – очень трогательная история. Как многие реальные трогательные истории, она плохо кончилась. Но все равно, мне кажется, мы с тех пор много потеряли…

Самоуправление в контексте самовластья

– Почему же они, такие прекрасные, остались в одиночестве, как пишет об этом Успенский? Ну хорошо, чиновники – известные враги хороших людей, а куда делась прогрессивная общественность, постоянные читатели «Отечественных записок»? Почему ими перестали интересоваться литература и журналистика?

– Фокус общественного внимания сместился резко влево. То есть сначала власти сыграли резко вправо – и получили ответную реакцию общества.

Когда консервативное большинство очнулось от первоначальной растерянности, выяснилось, что земство идеалистов и энтузиастов никому особенно не нужно. Чиновники постарались спихнуть на него некоторые неприятные свои обязанности: содержание мест заключения, присутствий по крестьянским делам, мировых и уездных посредников и так далее – прежде было обязанностью местного начальства. Но это вовсе не означало, что за все прочее стоило браться с таким рвением и действовать по-своему, хотя бы в рамках своих полномочий принимая самостоятельные решения. Бюрократ априори не любил альтернативную ему структуру управления (самоуправления).

Помещикам внесословное самоуправление вообще казалось нонсенсом – у них было свое, дворянское, и этого должно быть вполне достаточно. Наиболее консервативные из них пытались добиться уничтожения земства; когда не вышло, они стали постепенно выдавливать из земских управ энтузиастов и прогрессистов, занимая их места. Идеология консервативной партии (политических партий в прямом смысле слова еще не было) состояла в том, что крестьяне нуждаются скорее в присмотре, чем в грамотности; что грамота – это неплохо, однако надо очень внимательно следить за самим духом уроков (от этих разночинцев только и приходится ждать революционных призывов). Крестьяне тоже не слишком стремились к свету знаний, тем более, что вскоре убедились: часто как овладеет смышленый крестьянский мальчик азами арифметики – так и ударится в ростовщичество.

Реакция уездных и губернских чиновников становилась все неприязненней. Закон о земстве постоянно обрастал ограничительными уточнениями и прямыми запретами, ставящими новую структуру в зависимость от местной администрации. Чем радикальней становились общественные настроения, тем подозрительней относились чиновники к земцам; в ответ общественные настроения становились еще более радикальными. После убийства Александра Второго давление становится небывало жестким. Губернаторы в любой момент могли подать прошение о введении чрезвычайного положения на территории губернии, им практически никогда в такой просьбе не отказывали. На огромных территориях переставали действовать законы империи, хоть в чем-то охранявшие права человека. Губернаторы теперь могли без всякого суда и следствия закрывать учебные заведения, торговые предприятия, вообще без всяких объяснений административно высылать неугодных в Сибирь на срок до пяти лет. Неугодными чаще всего оказывались интеллигенты. Достаточно было доноса, вроде: «Фельдшер Петров ходил по деревне в красной рубахе и распевал песни революционного содержания»; «Учитель Иванов говорил детям на уроке, что Бога нет», – фельдшер и учитель отправлялись в Сибирь.

– Земство практически ликвидировали?

– Нет; но это было странное существование самоуправления в контексте самовластья.

– Почему общество не выступило в их защиту?

– Потому что все яснее становилось: необходимы серьезные политические изменения, без них усилия земцев казались обществу бессмысленными. «Дом с мезонином» Чехова: красивая, умная молодая женщина, земская учительница, без конца разучивает со своими учениками «Вороне где-то Бог послал кусочек сыра», что кажется герою полной ерундой. Вера Фигнер три года работала земской фельдшерицей, принимала роды, славилась на весь уезд легкой рукой и много позже как-то заметила: если хотя бы часть вознесенных за меня женщинами благодарственных молитв достигнет назначения, мне простятся все грехи.

– Уж она-то могла не жаловаться на бессмысленность своего существования…

– Да, но известно, что было потом… Самое горячее сочувствие – террористам и революционерам; и так шло по нарастающей. Савва Морозов дает огромные деньги на революционную печать. В поезде едет на суд отец одного из террористов, Сазонова, – в купе является делегация светских молодых людей и восторженных дам, чтобы пожать руку человеку, воспитавшему героя. Два крупных негоцианта горячо поздравляют друг друга: такое событие, Столыпина убили!

О земстве снова вспомнили в начале 90-х из-за голода 1891-1892 годов. Голод застал власти врасплох, они совершенно не были к этому готовы. Долго пытались – очень характерно! – вообще отрицать трагедию. Пресса шумела, губернаторы отписывались, царь предпочитал верить губернаторам. Когда уже деваться было некуда, пришлось признать, что население вымирает, растерялись и губернаторы. Они вполне резонно сомневались в эффективности усилий своих чиновников: воруют… Помнили, что крымский провал на львиную долю был связан с тотальным воровством.

Александр Третий терпеть не мог общественные организации – но на сей раз пришлось обратиться к ним за помощью. Комитеты помощи голодающим действовали вместе с земствами.

Но ставку на спасение страны с помощью именно так устроенной системы самоуправления уже никто не делал. Самые активные люди из земства шли в политику. Из них вышел костяк двух наиболее серьезных и осмысленных оппозиционных партий: кадеты и октябристы.

– И на этом земство кончилось?

– Нет, оно кончилось позже, когда земских деятелей, врачей и учителей стали уничтожать физически. В гражданскую войну происходило одно и то же по всей стране: приходили красные – расстреливали библиотекарей, учителей, врачей; приходили белые – расстреливали библиотекарей, врачей, учителей. Белые – за то, что они много лет развращали людей. Красные – за то, что на них нельзя положиться. Большевики окончательно уничтожили всю земскую систему самоуправления, заменив системой советов.

– Как вы думаете, если бы реформа была реализована в том виде, в каком сначала задумывалась, если бы ее не извратили и не подавили бюрократы, это смогло бы кардинально изменить русскую историю?

– Историки не любят рассуждать в сослагательном наклонении. Но я уверен, что в таком случае сегодня мы жили бы в совсем другой стране.

Евгения Долгинова
Несите, голуби, несите

Власть и страсть на элитной земле

I.

10 апреля от памятника Карлу Марксу на Охотном взлетели десять голубей. Их запустили участники митинга «В защиту местного самоуправления в Одинцовском районе». Голуби полетели в Европу – точнее, в сторону проходившей в это время в Москве международной конференции, посвященной десятилетию ратификации Россией Международной хартии о местном самоуправлении. Птицы должны были донести символическую весть о несправедливости и беззаконии, происходящих в Одинцовском районе, где уже год без малого изничтожают местное самоуправление, а сейчас и вовсе собираются ликвидировать, для чего и назначили на 25 мая референдум об объединении всех 16 муниципальных поселений в единый городской округ. Марина Квалдыкова, руководитель движения, сказала, что, может быть, хоть так Европа узнает, что нарушается Международная хартия, и придет на помощь!

Неизвестно, чем там взмахнули голуби, но пока они еще парили в небесах, главный злодей, душитель Александр Гладышев уже отзванивал главам всех 16 муниципальных образований района и сообщал об отмене референдума 25 мая. Чудны дела твои, Господи! – районный феодал раздумал рубить головы своему вассалитету стремительно и внезапно, по кроткому взмаху голубиного крыла.

Правда, не окончательно.

II.

Что такое Одинцовский район, москвичи и так знают (мы научились вам, блаженные слова: Барвиха, Жуковка, Рублевка), а немосквичи, когда рассказываешь им про двести тысяч долларов за сотку барвихинской земли, смеются: «Ну врать-то! А чего не миллион?» Типа – так не бывает. Мы же отвечаем, что и триста не предел. Самый мажорный район Мособласти – впрочем, мажорность эта очаговая, в пригарнизонных Кубинке и Голицыне жизнь радикально иная. Когда-нибудь – может быть, уже скоро – будут написаны экономические триллеры, типа латынинских, но на местном материале, где Митволь обвиняет губернатора Громова; Громов обвиняет Митволя; дачные участки даруются федеральным чиновникам по ценам «земель промышленности», в драгоценном никологорском лесу раздается не только топор дровосека, но и рык бульдозера – иски, иски, иски, подставы, претензии, неистовое, нескончаемое сутяжничество, мильонные страсти больших людей, которые умеют выглядеть меньше самых мелких чиновников.

Но это все – склоки, так сказать, фоновые, и касаются они в основном титулованных дачников. Были и будут: за золотые землевладения надо расплачиваться не только в евро и долларах, но и в нервах и адвокатах. А вот административно-территориальная коллизия, которая полгода без малого держала в напряжении, считай, все 250 тысяч населения в Одинцовском районе (9 сельских поселений, 7 городских, 240 деревень), – инициатива по преобразованию района в единый городской округ – действительно заслуживает внимания.

Значит, образуется престранный и довольно уродливый конгломерат на территории, где 80 процентов занимают леса и поля, а иные деревни отстоят от райцентра аж на 50 километров. Жителей сельских поселений ожидает удорожание всех коммунальных платежей, перемены в привычной инфраструктуре больниц, школ и собесов, новые транспортные маршруты и отмена многих буколических радостей вроде проживания среди малоэтажной застройки.

За что же уездные давят волостных? Дикая на первый взгляд инициатива А. В. Гладышева по собиранию земель одинцовских в единый городской кулак объясняется просто. 1 января 2009 года должен вступить в силу в полном объеме Федеральный закон от 6 октября 2003 года 131-ФЗ «Об общих принципах организации местного самоуправления в Российской Федерации», согласно которому поселения получат самостоятельные бюджеты и налоговые поступления, а администрация района лишится возможности единолично распоряжаться землей и определять градостроительную политику на территории района.

От этакого раскулачивания районной власти – уж, конечно, плывет земля из-под ног, золотая карета на глазах превращается в тыкву.

III.

«Я в спорте всю жизнь и проигрывать не люблю». – Марина Квалдыкова была тренером по фигурному катанию, дом в Одинцове получила по наследству. В 2003 году захотела строиться – и тут раз: точечная застройка вокруг ее участка, в 15 метрах от родного забора, идиллическая улочка Верхнее Отрадное становится стройкой, стоимость земли сразу падает. Марина пыталась оспорить в суде экологическую экспертизу – не вышло, однако ей удалось на целый год приостановить беззаконную стройку. За это время она, по ее словам, получила «экспертные знания» и организовала в родном микрорайоне ТОС (территориальное общественное самоуправление), зарегистрировала его как юридическое лицо, около двух десятков раз участвовала в судебных процессах, работала помощником депутата и категорически разочаровалась во всех политических партиях.

– Знаете, как говорят: местное самоуправление приживается там, где есть хотя бы один сумасшедший.

Ну, в данном случае – это точно кокетство. Марина без запинки цитирует законы и нарушенные пункты, держит в голове тысячи фамилий, с ходу вспоминает многие телефоны. Блистательная компетентность, отменная память – вот тебе и самостийная общественница! Такой квалификации позавидует любой корпоративный адвокат. Марина издает газету «Открытый доступ» («на что Бог пошлет») и судилась с районом за право посещать заседания районной думы на правах прессы. Но главное – это борьба против централизации района, точнее – против монополизации его Гладышевым. Референдум был назначен незаконно, объясняет Марина, в решениях местных управ обнаружено множество фальсификаций.

– Марина, – спрашивала я, – а почему вы боитесь референдума? Глас народа, реальная демократия…

– Так фальсифицируют же! – уверенно отвечала Марина.

– А почему сами главы поселений, кроме Лесного городка, не выступают против референдума?

– Девяносто процентов против. Но как они про это скажут? На них же немедленно заведут уголовные дела!

– За что же?

– Ну, вы знаете – если захотят, то найдут!

И вправду: депутатство пусть даже и самого мелкого уровня – не белые ризы. По наивному гражданскому рассуждению – зачем же биться за такое кресло, в котором вздохнуть нельзя; в чем тогда смысл собственно идеи местного самоуправления? Вопрос, ясное дело, глубоко риторичен. При чем здесь административная воля, когда золото уходит в песок законодательств? Если объективный конфликт грядущих интересов достиг такого накала, что автор монографий «Правовые основы местного самоуправления» и «Развитие местного самоуправления: теория, методология, практика» А. В. Гладышев вступает в борьбу с этим самым самоуправлением, – то это много говорит и о природе нового русского земства, и о его устройстве, и о качестве человеческого ресурса во власти. Но есть и другой момент: если подавляющее большинство депутатов и чиновников не осмеливаются защитить даже свое место, а уповают исключительно на общественную защиту, – много ли прока от такой системы?

…Уже после отмены референдума спрашиваю у Марины, почему же все-таки такой счастливый и внезапный исход? Она отвечает туманно, что за Одинцово вступились «большие силы». Позвонил один имярек, другой имярек оказал поддержку. Но успокаиваться рано! Во-первых, Гладышев не сдается и намекает на новые перемены в федеральном законодательстве. Во-вторых, они – общественное движение «В защиту местного самоуправления в Одинцовском районе» – продолжат борьбу, пусть и не на своей территории. За Балашиху, за Домодедово, за Химки – те районы Подмосковья, в которых – ну прямо-таки по свежему пожеланию члена Общественной палаты В. Глазычева – «вертикаль госвласти продлилась до муниципальных районов».

И здесь уже начинает казаться, что это не малые сражаются против больших, не выборщики против назначенцев, не народные против административных, – но две очень похожих друг на друга – несмотря на разный окрас – силы продолжают меж собой старинный конкурентный разговор.