Текст книги "Русская жизнь. Земство (апрель 2008)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Павел Пряников
Молиться – в сосняке

Подмосковные староверы

Время – песок

Как только растаял снег, Василий Полуэктович Лукин поставил на старообрядческом кладбище рядом с деревней Анциферово навес из полиэтиленовой скатерти: «Теперь можно не бояться дождя, а спокойно сидеть здесь хоть целый день». И вот уже вторую неделю он каждое утро, несмотря на свои 77 лет, приезжает сюда на велосипеде. В Гуслицах это главный вид транспорта. А прогулки на кладбище – единственный местный досуг. «Мой отец так жил, и я живу. Как местные большевикистарообрядцы Фока Левин и Василий Барышников сели на велосипеды в 1918 году, так мы и ездим – не загрязняем природу и душу бесовскими механизмами. А кладбище что? Тут ведь благодать! У нас в Гуслицах песок, а не глина. А в песке-то благостно лежать. Да и сосны вокруг, ни одной елки! А в сосняке, как известно, молиться, в березняке – веселиться, а в ельнике – удавиться».

Впрочем, Василий Полуэктович, если приглядеться, ретуширует действительность: поодаль от кладбища растут и березы, и дубы. Но елок, действительно, я нигде в Гуслицах не увидел.

Гуслицы, местность километрах в ста на юго-восток от Москвы, всегда отличались некоторой странностью, непохожестью на соседние, «никонианские» села (как гусличане называют их до сих пор). В здешние сосняки и болота триста лет назад бежали раскольники, спасаясь от расправы никонианцев, чуть позже они стали пристанищем дезертиров. К началу XIX века здесь сложилась прочная в экономическом отношении община. Опять же стилем жизни совершенно непохожая на «никонианские» села.

О нем рассказывает экспозиция школьного музея в селе Ильинский Погост. Директор этого музея и по совместительству учитель информатики Сергей Сергеевич Мишин подводит меня к одному из стендов и с гордостью показывает на оригинал рапорта Богородского уездного исправника Московскому губернатору о необходимости отзыва войск, присланных для борьбы с фальшивомонетчеством от апреля 1872 года. «Чего греха таить, – вздыхает он, – очень многие крупные купцы-старообрядцы так сколотили свой капитал в то время, даже Морозовы». Доходило до того, что на местных рынках фальшивыми ассигнациями торговали в открытую, по 20-30 копеек за рубль (основными рисовальщиками были иконописцы, набившие руку на тонкой работе). «А те, кто не был способен к купеческому, иконописному или фальшивомонетческому делам, держали монополию в Московской губернии на травлю тараканов. За работу тараканник брал от 20 до 50 копеек, травил раствором мышьяка. Из гуслицких тараканников два мастера этого промысла имели постоянную работу в Москве, один – в Большом театре, другой – в Кремле!» – с гордостью сообщает Сергей Сергеевич, сам, естественно, тоже из потомственных старообрядцев. Кстати, этот музей не получает никакого государственного финансирования со дня своего основания в 1984 году, все расходы на себя берут активисты местной общины белокриницкого согласия. Сергей Сергеевич Мишин лишь скромно добавляет: «Ведь и нынешний митрополит старообрядческой церкви Корнилий – наш, из Гуслиц».

Сегодня, конечно, размах «непохожести» гусличан не тот – сказались и гонения на них (как, впрочем, и на остальных верующих) в советское время, и общий упадок местной экономики, и забвение молодыми традиций предков. Да и молодых-то в Гуслицах почти не осталось, как и в остальной глубинке – тут все держится на стариках.

Например, в начальной школе в селе Степановка сейчас учится 4 человека – на 4 класса. И эта школа, скорее, не храм науки, а храм старообрядческой жизни: местная активистка Устинья Григорьевна Андреянова создала в ней еще один музей. 75-летний Борис Трофимович Трофимов, его смотритель и по совместительству рабочий школы (здание до сих пор отапливается дровами, удобства и колодец во дворе), показывает мне воссозданную в одном из классов старообрядческую избу. Как и остальная духовно-просветительская жизнь в Гуслицах, этот музей тоже финансируется самими старообрядцами. Например, на печи в этой избе висит табличка: «Дар Балашова Александра Владимировича, директора Куровского мехсемлесхоза». «И вообще, к нам в музей каждую неделю приезжают экскурсии старообрядцев со всей России и, случается, даже из-за границы. Даже японские старообрядцы жертвуют!» – Борис Трофимович при этих словах почему-то показывает мне топор производства 1819 года.

В селе Степановка вообще жизнь держится на вот таких активистах. Рядом со школой местная община поставила памятник погибшим в Великой Отечественной войне, причем это единственное место в России, где светский монумент соседствует с огромным восьмиконечным старообрядческим крестом. Да и местный деревенский парк из двух десятков голубых елей и с розарием тоже кажется экзотикой для любой деревенской местности России, а не только этой.

Друзья познаются в беде

Вообще, о старообрядческой солидарности тут говорят очень много. Каким-то позитивным экономическим моментам местной жизни даже придается статус мифа – как и в остальной России, в Гуслицах люди воспринимают позитив как конспирологические действия, обязательно с тайным подтекстом. Например, сейчас в Гуслицах вовсю идут работы по газификации деревень. И местные старообрядцы тут же выстраивают вокруг этого миф. «Вот смотрите – местные совхозы „Титовский“ и „Ильинский“ сейчас скупило „Мосэнерго“. А „Мосэнерго“ – это кто? Лужков плюс „Газпром“! А Лужков-то – наш, у него и фамилия произошла от беспоповского согласия „лужковцев“. Да я его двоюродного дядю лично знал, Царствие ему небесное!» – крестится двумя перстами Борис Трофимович Бирюков.

Потом в Гуслицах еще человек пять говорили мне о связи «лужковцев» и газификации района. «Лужковцы», кстати, в Гуслицах есть до сих пор, в основном в селе Хотеичи, хотя преобладают тут старообрядцы Белокриницкого и Поморского согласий.

А пока «Газпром» тянет к людям в дома газ, старообрядцы тоже не сидят без дела. Старики заполняют свою жизнь «мелким богоугодным трудом». Так, в селе Степановка до 2005 года висело 18 старых, еще дореволюционной отливки колоколов. Старообрядцы вешали их на ивах, на воротах домов, в специальных будках-молельнях, сваренных из железных швеллеров. На праздники или на поминки в Степановке собираются большие процессии, люди идут с иконами, крестами и останавливаются каждый раз у колоколов, звонят в них, читают молитву и отправляются дальше. «Пока все 18 колоколов обойдешь, полдня пройдет. Вот как веруют у нас! Но три года назад москвичи-дачники стащили все колокола», – сообщает Борис Трофимович. Тема москвичей-дачников тоже относится к конспирологическим, в их действиях усматривают какие-то тайные нехорошие помыслы, хотя доля истины в этом есть: их деструктивные проявления можно усмотреть в свалках на окраинах деревень, кострищах в лесу и глушении рыбы в реке Гуслица электрическим током.

Общины старообрядцев борются с этим как могут. «Вместо колоколов мы повесили отрезки рельса, все 18 на месте, в них теперь звоним. А что свалки? Собираем субботники, ликвидируем мусор. Вот с 2009 года обещают нам реальное самоуправление – тогда подумаем о том, чтобы от москвичей колючей проволокой отгородиться», – говорит Борис Трофимович, сидя на полатях в воссозданной старообрядческой избе.

В Гуслицах низовое самоуправление строится все же не столько на борьбе с москвичами-дачниками, сколько на религиозной жизни. Большинство верующих недовольны тем, что государство проводит реституцию в основном в отношении РПЦ. «Пора бы и нам земли возвратить. До революции гусличане ведь побогаче москвичей были! У кого тогда по 50 рублей на семью в месяц выходило, считался бедным. Вот мой дед был хмелеводом, по 1000 рублей в год выходило! А сейчас что? Дали бы нам землю, промыслы – мы бы тут зажили!» – переживает 72-летняя Фаина Ивановна Корзенкова, служка при старообрядческой церкви Святителя Николая в селе Устьяново. Церковь эта, что интересно, не закрывалась при Советской власти, поэтому и тогда, и сегодня она оставалась центром местной духовной, да и экономической жизни старообрядцев в Гуслицах. В советское время сюда съезжались паломники со всего СССР, оставляя кто рубль, кто сто, тут открыто продавалась старообрядческая литература, писались иконы дониконианских образов (существует в иконописи даже особый, гуслицкий стиль).

Сейчас старообрядцы со всего мира (а уже не только из бывшего СССР) собирают деньги на проведение в церковь газа – она до сих пор отапливается дровами, и, как надеется Фаина Ивановна, вместе с газом в местную жизнь войдет больше благодати. «Газ – ведь это прогресс! Он из-под земли людям дан не просто так – а с тайным умыслом: это ведь кто в землю лег, стал газом, – делится своей эсхатологией Фаина Ивановна. – Когда-то и у нас газ добывать будут. Вон, на кладбище людей-то год от года прибавляется». На Устьяновском кладбище тоже, как и на других, сидят старики. От церкви метров за сто видно, что сосновая роща с кладбищем украшена яркими лентами, венками, висят и несколько новогодних игрушек.

В Устьяново остались почти одни старики (как и в других гуслицких деревнях), но не потому, что молодежь вымерла или уехала в Москву. Как говорит Фаина Ивановна, очень многие сейчас переезжают отсюда в другие старообрядческие местности, например, Вятку или Кострому, устраиваются там священниками или простыми служками – ведь связь поколений, традиции в Устьяново не были утрачены, в отличие от других староверских деревень.

Фаина Ивановна в красках рассказывает об упрочении местных старообрядческих традиций: «Наконец-то мужчины стали бороды носить! С бородой-то как красиво! А то ведь наш отец Алексий до причастия не допускал безбородых. И вина теперь почти не пьют!» Она берет в руки можжевеловый веник, крутит его в руках, потом дает посмотреть мне. «Видишь, какая древесина? Обувные гвоздики из можжевельника – самые лучшие! Дали бы нам экономическое послабление, мы бы во весь мир поставляли эти гвоздики!» – а пока за неимением такой возможности Фаина Ивановна использует веник для подметания в церкви («Тараканы не выносят можжевелового духа»).

Фаина Ивановна выходит на крыльцо храма и показывает рукой в сторону двух полуразвалившихся домов. «Батюшка наш ходатайствует, чтобы на этом месте сделать музей старообрядцев и хранилище для древних рукописных книг. Дали бы только нам экономическое послабление», – в который раз просит она кого-то там, наверху.

А пока в Устьяново старики-старообрядцы собираются раз в неделю на поляне перед храмом и решают более мелкие, по сравнению с производством можжевеловых гвоздей, проблемы. Надежды на верховную власть особой нет, объясняет Фаина Ивановна, а ездить в город – автобус надо (устьяновцы ждут, что община американского штата Орегон перечислит им деньги), электрические столбы регулярно подправлять тоже необходимо (местный сельсовет вроде бы занимается этим, но устьяновцам не нравится, что основание столбов быстро сгнивает, и они на недавнем сходе решили заменить их железобетонными). В общем, старообрядцы в Устьяново снова, как и 100 лет назад, семимильными шагами идут к самоуправлению.

Крестом и огнем

В кабинете у заместителя главы Ильинского сельского поселения Любови Ефимовны Малаховой стоит газонокосилка, на одной стене висит вышивка – Георгий Победоносец, на другой – потемневшая от времени икона. Из окна кабинета вид на кладбище в сосновом бору. Еще видна большая никонианская церковь – как объясняет Любовь Ефимовна, у РПЦ нет денег на ее реставрацию, а местные старообрядцы принципиально не жертвуют на чуждый храм.

Любовь Ефимовна тоже из семьи старообрядцев. Только что она закончила неприятный для нее разговор по телефону: москвичи-дачники срезали на окраине села медные электрические провода и выкрутили несколько лампочек у местного Дворца культуры (потом она еще раз с нажимом произнесет, что это сделали не местные – не в обычаях старообрядцев совершать такие гадости). Она еще какое-то время хмурится, а потом переводит разговор на радостные новости. «Хорошо, что „Мосэнерго“ скупила наши совхозы – в 2009 году у нас, согласно закону, по-настоящему заработает местное самоуправление, и налоги потекут теперь в нашу казну. А то ведь в сельском поселении на двадцать восемь деревень и четыре тысячи человек всего две небольшие фабрики – деревообрабатывающая и прядильная, особо не разгуляешься. Ну, экономика экономикой, а есть ведь и другая жизнь! Вы наши новые молельные дома видели? Они теперь в каждой деревне есть!» Любовь Ефимовна перечисляет жертвователей на молельни, рассказывает, как протекала стройка, кто что сказал, когда над селом вознесся крест (то есть это уже не деревня, раз есть храм, а село, и, выходит, Любовь Ефимовна управляет уже не деревнями, а селами). Наиболее сложно, по ее словам, было с молельней в Абрамовке – там пришлось устраивать ее в здании бывшей библиотеки. Но местные жители сами настояли, чтобы библиотеку уплотнили, и теперь в одной половине избы молятся, а в другой читают книжки.

Еще Любовь Ефимовна надеется на возрождение местных монастырей – до революции они были центрами экономической активности, почему бы им не стать таковыми и сейчас? Все какие-то деньги в бюджет.

Замглавы сельского поселения подходит к окну, но теперь она всматривается не в опушку кладбища, где под красными лентами на сосне стоят велосипеды, а в далекий трактор на горизонте. «Самый разгар работ сейчас. Деревни опахиваем – от лесных и полевых пожаров (поля, пустовавшие в течение 15 лет, превратились в дикую степь с мелколесьем и сухим бурьяном по весне). А то опять москвичи-дачники станут по пьянке устраивать поджоги».

Еще у гусличан есть задумка: открыть в ближайшее время 7-10 музеев, например, музей фальшивых денег (старинного местного промысла) или рукописных церковных книг. Любовь Ефимовна всецело поддерживает эту идею, потому как после 2009 года, когда сельским поселениям должны дать больше прав, в том числе и в сфере хозяйствования, деньги от музейной деятельности должны полностью оставаться в местных бюджетах.

Есть идея поставить и большой, метров в 15-20, в электрических гирляндах, старообрядческий крест на въезде в Гуслицы с Егорьевского шоссе. По слухам, вроде бы за финансирование должно взяться «Мосэнерго» – своего рода пожертвование за право скупить здешние совхозы.

Лишь бы только москвичи-дачники не спилили этот крест на металлолом.

Евгения Долгинова
Замороженный конгресс

Лексикон против автомата

I.

В жизни каждого большого города, а в особенности столиц, должен быть одиозный, даже кощунственный, большой архитектурный проект – и долгая, страстная, упоительная борьба горожан против оного. Чаще всего она вполне бессмысленна, но сама по себе прекрасна. Культурно-экологическая тематика в протестном движении – в большой моде. В Москве будоражил умы церетелиевский Петр, в Петербурге – проект новой Мариинки и газпромовская «кукуруза», а в Ижевске, столице Удмуртской республики и родине автомата Калашникова, – проект 120-метрового конгресс-центра «Калашников».

Посреди Ижевского пруда – главного городского водоема – намеревались насыпать остров, перекинуть с набережной мост (буквально по Манилову: «чрез пруд выстроить каменный мост») и возвести на острове 120-метровой высоты хайтековскую хреновину – три здания в символике АК-47: гостиница, офисы, торговые центры. Приклад – въезд, шахта лифта – ствол, сам лифт – пуля. Остроумно, брутально, модерново, патриотично, респектабельно, брендово, наконец!

Мегапроект стоимостью в 6,5 миллиарда рублей (из них 6 миллиардов внебюджетных) возник, как считают горожане, с тяжелой руки высокого гостя – Германа Грефа, разочарованного бестолковостью и безликостью городской архитектуры (бывший призаводской поселок Ижевск действительно не обладает ансамблем даже в исторической части) – и посоветовавшего ижевским властям обратиться к молодому петербургскому архитектору Михайлову, в архитектурное бюро с футурологическим названием «32 декабря». Сказано – сделано: Михайлов разработал план реконструкции набережной и в одночасье стал ижевским церетелием. Заказчиком выступили администрация Ижевска и бизнес-сообщество. Макет провезли по Европе, представляли на бизнес-форумах. А осенью – как положено – вылезла городская общественность и заголосила: «Долой!»

Но если бы просто «долой», «не пущать», «встанем грудью». Но если бы просто пикеты и митинги – кого этим можно удивить: Ижевск – город с очень высоким индексом организованной протестной активности, здесь чуть ли не ежедневно «кто-то о новой свободе на площадях говорит», и смутьяны с микрофонами – органическая часть городского ландшафта, против точечной застройки сколько раз шумели, неужто сейчас промолчат. Но если бы просто дежурные («проплаченные конкурентами») зеленые или историки-ретрограды, – но движение «Общественная экспертиза» предложило власти совсем другой язык и совсем другую логику.

Такую логику, к которой просто нельзя было не прислушаться.

22 февраля президент Удмуртской республики А. Волков объявил о замораживании проекта на неопределенный срок. Потому что «народ еще не готов», сказал он.

Прямо так и сказал.

II.

Мне хотелось бы написать духоподъемную историю о редком торжестве гражданского общества над градостроительным волюнтаризмом, о том, как горожане уважать себя заставили и обрушили большие бизнесы, – а иначе зачем ликует заголовок на домодельном сайте «Общественной экспертизы»: «Интеллигенция отстояла честь и достоинство города оружейников!» (правда, с оговоркой «Расслабляться рано» – проект заморожен, но не закрыт). Но история получается о чем-то другом: ключевое слово в ней не «победа», а «интеллигенция». Это сюжет противостояния двух сословий – бюджетной (вузовской, музейной, научно-технической) интеллигенции и республиканской номенклатуры – противостояния прежде всего этического и стилистического и, казалось бы, изначально обреченного. Первые наивно и патетично апеллируют к переживаниям, которых просто нет, не должно быть в тезаурусе вторых, не вникают – и не собираются вникать в генеральную – экономическую – логику, устраивают вполне идиотские хеппенинги (например, запускают 120-метровую связку воздушных шаров, чтобы показать, что башни-автоматы будут выше главного в городе Михайловского собора, что, по их мнению, должно оскорбить чувства верующих), проводят общественные дебаты, пишут статьи и письма – собственно, что еще они могут? Ни административных рычагов, ни связей в сферах влияния у них – спецов с 8-10-тысячными зарплатами – нет, и против шестимиллиардного лома нет приема – только пространство говорения, только вербальные практики.

Вторые притворяются, что слушают, но уже не делают вид, что понимают.

«Родина – это понятие не территориально-географическое, но трансцендентное, оно требует особых чувств и переживаний, т. е. практически религиозного опыта. Трансцендентное суждение не может проверяться в опыте, напротив, любой опыт делается возможным при условии предварительно принятых трансценденций. Трансценденции не рациональны, они не доказываются и не опровергаются». Это не культурологический семинар, а материалы совещания архитекторов Ижевска и «Общественной экспертизы». Это, извините, из того пакета аргументации, который предъявлен руководству республики, не отягощенному, по всему судя, тонкими культурными рефлексиями.

Оппозиционные газетчики с удовольствием цитируют президента Волкова – он щедр на афоризмы то черномырдинского, то лукашенковского розлива. Например, недавно выдал на совещании в Минобразе: «Наука развивается не благодаря работам и монографиям. Надо заниматься наукой, как мы. Если что-то выпустили, надо внедрить и получить привесы и надои». Или: «Среди вас наверняка есть пенсионеры, которые могут поддаться старому и проголосовать не за того кандидата, – надо серьезно поработать с этими слабонервными». На встрече с учителями получил записку: «Почему я должна заниматься выборами?» – и гневно заявил, что таких учителей у нас «не должно быть и не будет!» Ну вот какой тут гражданский диалог – мыслимо ли? Мегаломания свойственна ему еще и как профессиональному строителю: в Ижевске построен крупнейший в Европе цирк, сейчас на месте любимого горожанами парка Кирова строится зоопарк – уникальные деревья вырубили, а одна только кирпичная ограда, как говорят, уже обошлась в двести миллионов рублей! А почему ширина набережной 20 метров? – потому что президент Волков измерил шагами набережную в Ницце – по его подсчетам вышло 15 метров, для Ижевска прибавил еще пять (догнать и переплюнуть Ниццу – святое дело). Собственно, строительный раж – это и есть главная специфика Волкова

И вот интеллигенты выходят против всех этих привесов с надоями – с трансценденциями наперевес.

Смешно? Щемяще? Трогательно?

Оказалось – не смешно.

А где– то даже и эффективно.