Текст книги "Русская жизнь. Земство (апрель 2008)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

Староста

Сельский староста – важная фигура в деле возрождения общественного самоуправления. Староста, конечно, не деревенский активист (другой тип), он – энтузиаст. Отец деревни. Гораздо ближе народному сердцу, чем глава сельского поселения, несравнимо понятнее, бесконечно важнее. Хороший староста – спасение деревни.

Жителям Борисовки, безусловно, повезло. Все востребованы в деревне – никто не заброшен. Ровно в семь часов вечера проводится ежедневная планерка, обязательная для всех обитателей Борисовки. Жители – все 18 человек – собираются на берегу Оки и рассказывают, как провели день. Иногда староста зажигает костер, и тепло дружественности тогда осеняет докладчиков. Бездельников староста Андрей Александров не любит – пожилые селяне вяжут веники на продажу и для представительских нужд (все в общую копилку!), остальные патрулируют кладбище.

Патрулирование (в наряд заступают сельчанки со свистком и мобильным телефоном) проводится по выходным дням и праздникам. Во всем чувствуется внимание старосты к месту упокоения – только лишь подъезжаешь к деревне с мемориальной стороны, и тотчас вырастает перед тобой рукописный (но большой и красивый) плакат: «Кладбище – это священное место, где покоятся тела умерших до будущего воскресения, и поэтому необходимо соблюдать его в чистоте и порядке. Все захоронения производить с разрешения старосты села».

Так как Борисовка – деревня подмосковная, скромным отрядом в восемнадцать человек Андрей Андреевич довольствуется лишь зимой – летом население деревни возрастает многажды.

Александров был выбран старостой пять лет назад – на деревенском сходе было решено, что жить без некоторого руководства больше невозможно: нет магазина, сгорела церковь, посреди деревни – свалка. Жители деревни болеют. Многие – одиноки. Все – пенсионеры. Пусть энергичный человек управится с деревней.

Прошли пять лет – и что же?

Все деревенские дома свежеокрашены. Приветливо выглядывает футбольное поле. Новый супермаркет дороговат, но изобилен. Никаких свалок на территории поселения и в помине нет.

И вся эта благодать устроена старостой на бедные деньги. Все дружбой, связями, на идеологических технологиях. Борисовка объявлена территорией добра!

Андрей Андреевич уверен, что низовое самоуправление будет быстрее развиваться, если постоянно привлекать к деревне доброжелательное внимание. Он приглашает в деревню гостей! У него есть баня и биллиардная комната. В гостях у Александрова побывали: районные мусорщики (в качестве ответной услуги налажен регулярный вывоз мусора); офицеры из соседнего летного гарнизона (пожертвованы аэродромные плиты для фундамента строящейся церквушки); сотрудники ближайшей ГРЭС (деревне пожалованы футбольные ворота), сотрудники же местного ДРСУ (мусорные контейнеры). И каждому гостю мудрый хозяин говорит: «Помочь маленькой русской деревне – святое дело. Согласен?» Что на это может ответить пьяный русский офицер? Согласен, конечно.

Собственно денежная, доходная часть бюджета деревенского старосты такова – ежегодная дань, взимаемая с дачников. Но – на добровольной основе, и всего по сто рублей за лето. Тридцать вагончиков, установленных старостой на берегу реки (аренда – шестьсот рублей в год), для гостей деревни, желающих заниматься подледным ловом и летней рыбалкой. Также налогом облагается всякая скважина, просверленная на своем участке дачником-москвичом: за пользование деревенскими недрами нужно платить. Негусто. Не то в планах. Андрей Андреевич намеревается на спонсорские деньги («Поставить православный храм в маленькой русской деревне – святое дело») построить особенной красоты маленькую церковь с подвесными галереями – для привлечения чужеземных туристов. «Тогда, – говорит староста Александров, – будет приток иностранного капитала!»

В чем бесконечная уместность, естественность старосты Александрова? Он ветхий человек, наследник почтенной традиции.

Он, подобно татарину, взимает со своих гостей дань. Подобно барину, берет оброк. Как рэкетир, требует отступного. Но что за долги он выбивает? Долги перед маленькой русской деревней! Какая высота, сколько гражданской добродетели в его мздоимстве. В конце концов, главная традиция отечественного самоуправления – в несколько насильственной взаимопомощи. В постоянной жертвенной позиции сельского мира. И эта традиция не прервалась.

Александр Можаев
Пересчитанные кирпичи

В Москве проходит сбор подписей против строительства компанией «Донстрой» бизнес-центра на Хитровской площади. Об итогах мероприятия говорить еще рано, но уже сейчас понятно, что это крупнейшая за последние годы народная акция протеста против градостроительной политики московских властей.

Коротко обозначу суть вопроса: 20 марта компания «Донстрой» пригласила жителей Хитровки ознакомиться с планами строительства нового бизнес-центра площадью 25 000 кв. м по адресу Подколокольный переулок, 11а. Такова обязательная процедура: не испросить мнения людей, которым придется коротать свой век в соседстве с этим бизнес-центром, а просто проинформировать их об уже принятом решении. Однако житель теперь пошел ушлый и приходит на подобные встречи хорошо подготовленным. Фотография проекта давно висела в интернете, наводя ужас на мнительных краеведов: внушительный офисный комплекс (восемь надземных и три подземных этажа), полностью занимающий территорию бывшей Хитровской площади – это делается под видом реконструкции довольно скромного здания советского техникума. Контраст героического объекта с окружающей двух-трехэтажной застройкой настолько велик, что не оставляет сомнений: в случае реализации проекта с историческим обликом этого тихого, и даже изрядно застенчивого, района будет покончено. Не сразу, но наверняка: риэлторская пресса называет подобные фокусы «созданием однородной социальной среды».

Надо сказать, что представитель «Донстроя», которому публика разве что в лицо не плевала, держался молодецки: стоял красный, внутренне негодующий, но очень сдержанный. На вопросы отвечал со всей возможной откровенностью: «Скажите, сколько они вам за это заплатили?» – «Достаточно». «Вы, поди, еще и откаты берете?» – «Да, беру». «Неужели вам самому вот это дерьмо нарисованное нравится?» – «Это моя работа».

В общем, встреча прошла в традиционной для подобных мероприятий рабочей обстановке: пошумели и разошлись. Представитель заверил собравшихся, что все будет нормально, тем более что «Донстроем» уже получен Акт разрешенного использования, а значит, стройку можно считать состоявшейся. Но уже на следующий день ленты Живого журнала запестрели сообщениями типа: «Спасем Хитровку!»Ибо на встрече, помимо местных жителей, присутствовали два десятка участников интернет-сообщества «Москва, которой нет» и корреспонденты двух центральных телеканалов. В процессе развития темы выяснилось, что проект нарушает целый ряд постановлений об ограничении строительства деловых центров в пределах ЦАО, видимо, не распространяющихся на таких титанов, как «Донстрой» или «Интеко».

С тех пор движение защитников Хитровки плавно набирает обороты (все новости аккумулируются в ЖЖ-комьюнити ivanovska_gorka, там же идет сбор подписей протестующих). На данный момент подписались больше восьми тысяч человек, также ведется интернет-голосование. За минувшие недели Хитровка стала темой значительного числа публикаций и телерепортажей. Очевидный общественный интерес объясняется тем, что само слово «Хитровка» – один из важных московских символов. Но есть и другой момент – многие прохожие подписываются под петицией, едва заслышав слово «Донстрой», ставшее одним из символов оголтелого столичного капитализма. Ну и третий, самый важный мотив – развивающийся урбанистический кризис становится очевиден не только специалистам.

Новой волне общественного интереса к проблемам архитектурного устройства города предшествовало долгое, крайне пагубное для столицы затишье. Занятно проследить взлеты и падения народного самосознания, сопровождавшие становление столичного стройкомплекса с середины 1980-х.

В 1986 году с трибуны XXVII съезда КПСС было объявлено о том, что «искажение облика Москвы приняло политически недопустимый характер». Предшествующие времена тут же стали называть «эпохой развала исторической ткани города». Каждый акт вандализма имел бурный общественный резонанс, специалисты дискутировали на страницах журналов, граждане честно бросались под бульдозеры. Тогда это был именно что протест, гневный, пламенный и часто небесполезный: достаточно вспомнить такую серьезную победу, как остановку строительства Третьего транспортного кольца, трасса которого должна была пройти по Лефортовскому парку и палатам Щербакова (закончилось все много лет спустя тем, что эта часть ТТК прошла под землей). Писатель Нагибин в те дни свидетельствовал: «Едва повеяло свежим ветром, забрезжила надежда на перемены, отверзлись все уста, люди разом очнулись в любовь к Москве, никогда не умиравшую в нас. А руки потянулись к лопатам, киркам, тачкам, чтобы приложить силу к тому, что можно еще спасти».

Но вскоре пафос пошел на убыль, и уже в начале 1990-х эта тема была прочно забыта. Первые случаи «узаконенного» нарушения законодательства об охране памятников (снос домов на Кадашевской набережной и реконструкция Старого Гостиного двора) еще вызывали хотя бы удивление. Вскоре проблема архитектурного наследия вообще выпала из сферы общественного интереса: пресса и телевидение категорически отказывались писать даже о таких вопиющих происшествиях, как снос Теплых рядов в паре сотен метров от Красной площади. Хорошо помню невозмутимое выражение лица корреспондентки одного из центральных телеканалов, смотревшей на то, как бульдозер средь бела дня опрокидывал стены дворца Екатерининского фаворита Римского-Корсакова на Тверском бульваре: «Я не вижу в этом темы для своего репортажа». На протяжении почти десяти лет лишь несколько человек пытались донести до социума весть о катастрофе. Имена журналистов и общественных деятелей, которые в 1990-е громко говорили о разрушении старой Москвы и грядущем градостроительном кризисе, можно пересчитать по пальцам. Остальная пресса тем временем ликовала по поводу того, что в городе, наконец, стало чисто, что правительство возрождает разрушенные большевиками святыни. Что забота московского правительства о сохранении неповторимого облика ЦАО проявляется в ликвидации ветхого фонда, что «замена реставрационного материала» является общепринятой мировой практикой, а демонтаж и снос – принципиально разные вещи.

Таким образом, за последние 15 лет в центре Москвы снесено и изуродовано более трех сотен домов 17 – 19 столетий, – собранные воедино, они могли бы образовать уездный город, вполне достойный включения в какое-нибудь Золотое кольцо. Среди снесенных (в том числе и с официального разрешения) – дома, связанные с именами Пушкина, Герцена, Островского, Аксакова, Гоголя, Майкова, Сухово-Кобылина, Чайковского, Алябьева, Соловьева, Брюсова, Тарковского и так далее. Многие из них состояли на госохране, другие просто не успели получить статуса памятников. Охранное законодательство вообще оказалось не готово к новым временам: ответственность за порчу памятников в большинстве случаев до сих пор сводится к смехотворным штрафам. Закон можно было просто не замечать. Ведь как могло получиться, что остоженские переулки, обладая официальным статусом заповедной зоны, оказались сплошь заставлены габаритными новостройками? А так: ни в одной бумажке не было внятно прописано, что такое заповедная зона и какие ограничения она накладывает на строителей.

Конечно, специалисты пытались противостоять волне разрушений, связанных не столько с напором больших денег, сколько с тем, что понятия обладателей этих денег часто находились на уровне провинциальной братвы. Я вот однажды наблюдал, как весьма уважаемая женщина-реставратор вела переговоры с широкошеим авторитетом, устраивавшим спорт-бар в древних палатах. «Мать, палаты все в Кремле, туда и любуйтесь, а я здесь поставлю поперек стоечку и буду подавать пиво!» – «Вы знаете, поперек ее каждый дурак поставит, а мы с вами сделаем вот что: восстановим вот этот портальчик, там у нас будет розлив…» – и так далее. Безусловно, такая каждодневная, малозаметная работа совестливых и добросовестных архитекторов и чиновников (такие бывают!) была бы наиболее действенной формой противостояния разрушительной стихии. Но мы-то говорим не о профессионалах, а о так называемом социуме, о затянувшемся равнодушии горожан к судьбе собственного города. И вообще, о превратностях общественного мнения.

Единственный заметный случай общественного резонанса 90-х – достопамятная кампания «Вас здесь не стояло», организованная журналом «Столица» по поводу сооружения памятника Петру. Да и то, активная роль общественности здесь свелась к заполнению подписных купонов. Напомним, что памятник был без предупреждения «подарен» городу, и протестующие были вынуждены требовать демонтажа уже готового монумента. Спор был очень серьезным и закончился городским референдумом, на котором не менее половины опрошенных явило полное смирение с дальнейшей участью города: да, памятник им не нравится, но раз уж так произошло, то чего уж теперь… Пускай будет.

В середине 2000-х ситуация начала меняться. До этого момента действительно немногие представляли себе истинный масштаб разрушений. Но три запредельных истории, произошедших почти одновременно на глазах у всего города: снос «Военторга», гостиницы «Москва» и пожар в Манеже – сделали проблему предметом громких дискуссий. Протесты именитых представителей архитектурной общественности, бурные диспуты в прессе, появление сайта «Москва, которой нет» и международного общества MAPS (Moscow Architecture Preservation Society), напомнившего о том, что историческое наследие старой Москвы не является частным владением столичного правительства.

Впрочем, прежде всего волна протеста выразилась в движении горожан против переселения жителей центра на окраины, против бездумного уплотнения жилых районов. Прежде всего, здесь сыграли роль частно-собственнические инстинкты, потому как люди, вбухавшие деньги в устройство собственного жизненного пространства, прекрасно понимают, как влияет на стоимость квартиры красивый вид из окна или же наличие крупного бизнес-центра под боком. Проявления подобных шкурных интересов крайне отрадны, потому как следующий шаг – неравнодушное отношение ко двору, в котором будут гулять дети, к городу, в котором они будут жить.

В 2004 году даже мэр Лужков посчитал необходимым вмешаться в диспут, опубликовав в «Известиях» статью, в которой сообщал, что «если бы высота новых зданий всегда соответствовала высоте окружающей „исторической“ застройки, великие готические соборы никогда бы не появились на свет», а также то, что «в московской культуре понятие копии иногда имеет не меньший смысл, чем оригинала». Аналогия с великими соборами была подтверждена строительством убогой 36-этажной гостиницы на Красных Холмах, активно вторгшейся в панораму самой Красной площади. А о цветущей практике «копирования» памятников, обогащающей старый город все новыми и новыми смыслами, уже и говорить больше не хочется. Предоставлю слово Льву Колодному, долгие годы воспевающему созидательную деятельность Лужкова и Церетели на страницах «Московского комсомольца»: «Многим особнякам город вернул лицо, заменив сгнившее дерево камнем и оштукатурив стены. На восприятие образа здания эта замена никак не влияет». Речь идет о собственных домах Герцена и Аксакова, не так давно замененных бетонными новоделами.

И вот, спустя еще несколько лет, мы можем наблюдать новый этап общественной активности, связанный с ростом интернетизации горожан, а также с действительными, хотя и небольшими переменами в организации охранного дела. Плохие и хорошие новости становятся достоянием все большего числа интересующихся граждан, а реорганизованное Москомнаследие заявляет о готовности к диалогу и сотрудничеству (при прежнем руководстве таких понятий вообще не существовало). Хотя на деле все упирается в привычные бюрократические рогатки и в юридически ограниченные возможности самого комитета. Характерным примером может служить недавняя история с незаконной реконструкцией дома 6 в Хохловском переулке. Разрушение памятника началось, как водится, в выходные дни, к понедельнику от дома могли бы остаться рожки да ножки. Некий прохожий наблюдатель сфотографировал процесс и уже через 15 минут обнародовал картинку в ЖЖ. Через три часа Москомнаследие и ближайшее отделение милиции были завалены десятками телефонных звонков, через четыре – на стройку прибыл участковый, чуть позже – инспекторская проверка (в выходной-то день!). Работы остановлены, но теперь дом стоит без кровли, и лепные потолки, составляющие главную ценность здания, открыты всем дождям. Выясняется, что заставить хозяев вернуть крышу на место – отдельная, еще более сложная проблема.

Нынешние застройщики, в известной степени воспитанные идеологами вроде Колодного, смотрят на охранителей памятников, как на шайку полоумных хемулей, путающихся под ногами и зарубающихся на бессмысленном пересчитывании кирпичей. Чего их считать, когда все они одинаковые – старые и дряхлые. Поэтому огромную, хотя бы даже психологическую роль играет поддержка зала. Деревянный особняк Поливанова в Денежном переулке почти наверняка был бы разрушен, если б не хорошо организованный сбор подписей в его защиту. Арендаторы здания согласились с тем, что доставшаяся им руина – не просто трухлявый сарай, и провели образцовую реставрацию. Еще более отрадна инициатива граждан, выливающаяся не только в акции протеста, но и в конкретные действия. Скажем, жители дома 17 по Тверскому бульвару скинулись, заказали обследования, выявили неизвестную науке постройку семнадцатого века, заявили дом на госохрану и (будем надеяться) спасли его от намечавшегося сноса. Жители Хитровки сейчас так же готовят материалы для придания площади статуса достопримечательного места, собирают необходимые для этой работы пожертвования. Следующим шагом, вероятно, может стать создание некой общественной организации, никак не зависящей от государства и действующей по всем направлениям – от общественной экспертизы проектов до помощи в организации выкупа и показательной реставрации бедствующих памятников.

Похоже, наступает момент, когда последствия уплотнительного градостроительства трех последних пятилеток становятся очевидны уже и самым благодушным, на все согласным избирателям. Охрана памятников – лишь небольшая часть тяжкой глобальной проблемы. Есть и гораздо более ощутимые для города сферы, в первую очередь, конечно же, транспорт. Те, кто не имеет возможности стоять в перманентных дорожных пробках, давятся в метро, а пешеходы с большим трудом пробираются по глухо запаркованным тротуарам. Все большее число горожан сознает, что дальше будет только хуже. Посмотрите, к примеру, на целый ряд строящихся 40-этажных корпусов, вытянувшихся вдоль без того проблемной Беговой улицы. Что станет с Третьим кольцом, когда все они будут сданы в эксплуатацию? Инженеры-градостроители чешут репу: «Будем развивать метро. Что вы хотите, такова плата за проживание в мегаполисе…» Кстати, новый генплан предполагает строительство 30 станций метро только в ближайшие четыре года. Существующие линии будут тянуться дальше горизонта – в Новокосино, Новопеределкино, Жулебино. При этом строительство второй кольцевой линии запланировано лишь к 2025 году… Раньше или позже городским властям придется либо признаться в том, что Москва утратила контроль над глобальными градостроительными процессами, либо в том, что городу есть с кого спросить за непоправимые ошибки совсем недалекого прошлого.

Недавно я, кажется, понял, в чем состоит принципиальная разница между так называемыми «охранителями» и так называемыми «обновителями» города. Дело не только в том, что это продолжение старого противостояния физиков и лириков, экологов и урбанистов, пассеистов и певцов прогресса. Дело именно в отношении к тому, что принято называть «дальнейшим развитием города» – правда ли это развитие? Или стремительная деградация, которая, без сомнения, также является одной из форм прогресса? Итоги Хитровского противостояния – какими бы они ни были – позволят продолжить обсуждение основного вопроса сегодняшней московской философии на принципиально новом уровне.