355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » авторов Коллектив » Русская жизнь. Будущее (август 2007) » Текст книги (страница 4)
Русская жизнь. Будущее (август 2007)
  • Текст добавлен: 6 октября 2016, 18:27

Текст книги "Русская жизнь. Будущее (август 2007)"


Автор книги: авторов Коллектив


Жанр:

   

Публицистика


сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

Таковы общие черты «дворца труда» как синтез ряда решений этого задания. Но совершенно иным представляется жилище человека на той ступени развития социально-экономических форм жизни, когда труд будет отнимать минимум времени человека, когда не будет классов и отдельных государств, когда достижения техники уничтожат представление о дальности расстояния, а новые социальные формы сметут понятие о городе. Это жилище человека, которому подчинены межпланетные пространства, жилище человека, который постиг мировую энергетику. Жилища отдельных людей и коллективов раскинуты по всему шару Земли и приютились в лучших по природе местностях, одни – среди скал, в теплых морях, другие – среди зелени здоровых лесов на снежных высотах материковых гор. Жилища эти органически срослись с природой, завершая ее красоту. Легкая авиетка или же почти невесомый аэроаппарат в несколько минут может перекинуть человека на любое расстояние и доставить его в колоссальный дворец всемирной конференции, где решаются вопросы всей ассоциации Земли и обсуждаются вопросы о междупланетном положении.

Небольшое напряжение воли, несколько секунд времени – и человек снова «дома», где главное его удовольствие, самый радостный элемент жизни – наука, новые и новые открытия, сделавшие его жилище в значительной его части научным кабинетом и объединившие весь мир в одну большую лабораторию коллективного мышления. Мысль и созерцание красоты – основные ощущения человека, которыми воспитываются и его чувства, и воля. Поэтому и жилище человека отражает эти два главных состояния человека и состоит всего из двух основных элементов. Кабинеты научных удовольствий – именно удовольствий, а не труда, так как этого понятия и связанных с ним ощущений уже не существует – и комнаты отдыха от удовольствий, где человек в спокойном созерцании красоты готовится к новым удовольствиям. Понятий о спальне, столовой и т. д. не существует, так как удовольствия не настолько утомляют, чтобы появилась необходимость сна, и организм человека будущего настолько видоизменился и усовершенствовался, что поддерживается несколькими питательными пилюлями и экстрактами. Понятие о низменном ощущении сытости сохраняется лишь в исторических фонограммах, которые заменяют книги. Предметов домашнего обихода и утвари как таковых в жилище не существует, механизмы же, исполняющие отдельные функции, необходимые для поддержания тела человека в том или ином положении, органически связаны со всем сооружением – домом человека. Так, стул отделяется от стены или пола там, где это будет указано желанием человека, и механизм стула принимает ту или иную форму в зависимости от положения, в котором человек захочет поставить на нем свое тело.

Вот картина будущего жилища человека, какой она рисуется в ряде утопий и фантастических очерков и относится авторами их к тому времени, когда гений человека создаст новое общество и когда знание человека вырастет до подчинения себе межпланетных пространств.

Александр Можаев
Небесный посад

Зарядье грез и действительности


I.

«Все места на земле – лучшие места», – справедливо заметил как-то артист Валерий Золотухин. Но что ни говори, а поселок Мосрентген все-таки гораздо менее привлекателен, чем, например, Венеция. В Мосрентгене я бывал, и мне туда больше не хочется, а в Венеции не был и не знаю, буду ли когда-нибудь, но по крайней мере смею на это надеяться. А вот что мне не светит наверняка и чего при этом больше всего хотелось бы – посетить город, который не существует и, наверное, никогда не существовал на самом деле. Называется он, извините, Москва.

Ведь известно, что есть Иерусалим небесный и Иерусалим географический, и это две большие разницы. То же и с Москвой. В сущности, она довольно неуютный и неудобный мегаполис, пригодный лишь для проживания инвесторов, рестораторов и некоторых особо заслуженных галеристов. В этом городе неуклонно повышается этажность жилищного фонда, растут и хорошеют бескрайние транспортные развязки, регулярно осваивается подземное пространство, и даже ВВП здесь критически близок к своему неизбежному удвоению. Но время от времени мелькнет то там, то тут тень другого, тихого, неблагоустроенного и уже как будто призрачного, однако безусловно подлинного города.

Я долго приглядывался к Москве, как наличествующей, так и давно ушедшей, и мне кажется, что один из наиболее выразительных ее уголков – старое Зарядье, безжалостно растоптанное советскими градостроителями более полувека назад. Сейчас ему готовят новое, Бог знает какое по счету перерождение, и чтобы понять, чего нам хотелось бы ждать от еще не вполне определенного будущего Зарядья, стоит внимательнее вглядеться в его неординарное прошлое.

Зарядье – место непростое и неочевидное. С точки зрения краеведческой науки, это один из древнейших посадов города, возникший на низком берегу реки по крайней мере в XIV столетии. В XVI-XVII веках он стал одним из самых престижных районов Москвы и был довольно плотно застроен богатыми каменными зданиями, к концу XIX века обнищал и живописно отрущобился. Собственно, этот контраст между славным прошлым, упрямо пробивающимся из-под неряшливой советской штукатурки, и неказистым, но крайне самобытным настоящим и был самой характерной чертой Зарядья накануне его окончательной ликвидации. Древний посад почти полностью снесли в несколько заходов с конца 1930-х до начала 1960-х годов. Напоминают о его былом величии только помилованные церкви да теремки вдоль Варварки.

II.

Хотя Зарядье исчезло относительно недавно, о его прежнем облике известно на удивление мало. До недавних пор широкая публика довольствовалась лишь несколькими опубликованными фотографиями, а также планами, по которым можно разве что догадываться, насколько притягателен был лабиринт здешних улиц, переулков и подворотен. Чтобы сложить в голове хотя бы приблизительную картину прежнего, живого Зарядья, этого мало.

Впрочем, можно попробовать прогуляться по нему виртуально. В московских архивах достаточно материалов, позволяющих представить себе былое очарование этих мест. Допустим на минуту, что советские зодчие почему-либо не успели осуществить эту страницу генплана 1935 года, и Зарядье дожило до наших дней неприкосновенным, как многие старые районы, считавшиеся обреченными. Тогда, свернув с Варварки у церкви Георгия, мы бы увидели не пустырь на месте снесенной гостиницы, а сбегающий вниз, к реке, Кривой переулок. Там, где еще недавно торчали из земли венткамеры гостиничных подземелий, он поворачивал вправо и упирался в невысокую колокольню церкви Зачатия Анны. Позади церкви находился широкий двор, примыкавший к Китайгородской стене. Стена здесь была интересная, с двумя башнями: круглой угловой и проездной Космодемьянской.

На запад от Зачатьевской церкви уходил длинный Мокринский переулок, бывшая Великая улица, 700 лет назад соединявшая Кремль с речной пристанью. Пройдя по нему метров сто, мы бы вышли на перекресток с Псковским переулком. Этот крестец был одним из самых фотогеничных мест Зарядья: позади церковь Анны (стоит изящно – не прямо по оси, а чуть в сторонке), а впереди, по правую руку, – церковь Николы Мокрого, сиречь Водопойцы. Замыкали переулок сверкавшие высоко в небе золотые купола Ивана Великого. Справа от перекрестка поднимался Псковский переулок, а слева располагалась приземистая арка Проломных ворот Китайской стены. Дома подступали к ней вплотную, из окон второго этажа можно было выбраться прямо на боевой ход древней крепости (незадолго до сноса архитектор Н. Д. Виноградов писал: «Слой земли прикрывает стену настолько, что на ней растут деревья, а жители смежных дворов сажают на ней цветы»).

Двухэтажный дом по правую сторону перекрестка совсем облезлый, скособоченный, определенно гораздо старше своего невзрачного фасада. Здесь много таких толстостенных долгожителей, скрытых поздними переделками, помнящих лучшие дни Великого посада, когда вдоль переулков тянулась череда богатых боярских усадеб. Только трем древним домам посчастливилось пережить ХХ век, два из них стоят на территории Знаменского монастыря, третий – Английский двор, скрывавшийся в недрах скучного доходного дома. Еще полдюжины перестроенных палат успели найти и сфотографировать исследователи, работавшие в Зарядье в 1940-е-1950-е. Сколько памятников древности погибли под ковшом советских бульдозеров, мы никогда не узнаем.

У тротуаров торчат каменные колесоотбойные столбики. Через Проломные ворота можно выйти на набережную, повторяющую очертания длинной и невысокой Китайгородской стены. До революции стена была обстроена лавками и лабазами. Их сплошную аркаду разрывала неуклюжая, оплывшая Глухая башня, со всех сторон обросшая тяжелыми кирпичными контрфорсами. В 1920-х, незадолго до сноса, стену отреставрировали и одновременно разобрали лабазы. Прежде оживленная набережная превратилась в немноголюдный проезд, а вдоль стены зазеленела липовая аллея.

В XIX веке эта набережная была свидетелем многолюдных праздничных гуляний московских евреев. В ту пору Зарядье играло роль еврейского гетто, какие существовали в большинстве крупных городов Европы. Указ от 1826 года разрешил евреям селиться в этом районе, и через 50 лет они составили около половины зарядского населения. Здесь действовали две синагоги, огромное количество разнообразных мастерских и торговых заведений. Но в 1891 году генерал-губернатором стал князь Сергей Александрович, брат императора, и при нем из Москвы были принудительно выселены около 30 тысяч еврейских семейств. Так что к революции Зарядье окончательно заросло плесенью – по крайней мере, так о нем писали советские прозаики.

Вот цитата из повести Леонида Леонова «Барсуки» (глава «Зарядье»).

«Жизнь здесь течет крутая и суровая. В безвыходных каменных щелях дома в обрез набилось разного народу, всех видов и ремесел: копеечное бессловесное племя, мелкая муравьиная родня. Окна в дому крохотные, цепко держат тепло. Голуби живут в навесах, прыгают оравами воробьи. Городские шумы и трески не заходят сюда, зарядцы уважают чистоту тишины. Глухо и торжественно, как под водами большой реки. Только голубей семейственная воркотня, только повизгивающий плач шарманки, только вечерний благовест. Тихо и снежно. Жизнь здесь похожа на медленное колесо, но все спицы порознь».

III.

Нищета и антисанитария – давнишние приметы этих мест: именно отсюда пошел по городу страшный мор 1771 года. В Зарядинском переулке находился общий на весь район бассейн с водопроводной водой, которую черпали ведрами. Колоритные подробности можно рассмотреть и на фотографиях 1920-х: дворы-колодцы по всем этажам обнесены галереями на кирпичных столбах, на стене написано «Юрка дурак», на галереях толпится позирующая фотографу шпана в кепках, как у Маяковского, у подъезда табличка с несколькими десятками фамилий квартирантов. В центре двора возвышается эдакий донжон с окошками-бойницами, с этажей к нему перекинуты деревянные мостики. Без подсказки трудно догадаться, что эта башня – всего-навсего место общего пользования, по одному специализированному помещению на каждый этаж. Но, с другой стороны, чего уж там, почти все так жили.

Мокринский переулок выводит нас к нынешнему Васильевскому спуску, тогда тесно уставленному разношерстными жилыми, торговыми и церковными строениями и состоявшему из Москворецкой улицы и прилегавшей к Кремлю Васильевской площади. Над темными крышами домов поднимались купола Блаженного, образуя классический средневековый контраст: огромный собор, вырастающий из обступившей его беспорядочной застройки. Примерно там, где теперь проходит ограда стройки, располагался четырехугольник Мытного двора. Меньший брат соседнего Гостиного, также снабженный изнутри каменными аркадами, также таящий в своих стенах неизученное строение по крайней мере XVII столетия. Чуть выше стояли Нижние торговые ряды, сильно перестроенные, но избежавшие участи снесенных в конце XIX века Верхних и Средних. Скорее всего, они скрывали в себе постройку годуновского времени.

Вверх от Мокринского раскинулась по склону горы паутина старинных переулков: Зарядинский, Знаменский, Ершов, Псковский. Глядя на старые планы, сличая их с немногочисленными фотографиями, догадываешься: вот кривая подворотня, за ней другая, между ними узкий двор успевает трижды изогнуться под прямым углом, ориентация в таких местах теряется моментально.

А здесь, в Псковском переулке, знаменитый дом-корабль с наклонными галереями-пандусами и перекинутыми поперек двора чугунными мостиками. Тут целых три подворотни, дальше забор, и если предположить, что в нем есть калитка или хотя бы доска оторвана, мы сможем подняться вверх до самой Варварки. Старые москвичи по сей день вспоминают загадочные лесенки, сбегавшие под гору, уводившие в темные сырые лабиринты зарядских дворов, увешанных бесконечными гирляндами бельевых веревок.

IV.

Зарядье – белое пятно на исторической карте города. Даже сохранившиеся, хрестоматийные памятники Варварки вызывают много вопросов. Строительная история таких известных, отреставрированных и общедоступных зданий, как Английский двор и палаты Романовых, довольно противоречива. То ли есть под церковью Георгия фрагменты храма XV века, то ли нет. Молодежь изумляется неожиданному открытию подклета алевизовской постройки в храме Варвары, а старшие исследователи ворчат: «Подумаешь, открытие! Достаточно было в подвал спуститься, и вот вам Алевиз, виден невооруженным глазом!» Но почему же вы раньше об этом не писали, не рассказывали? «Да никто не спрашивал…» Давайте наконец спросим хоть о чем-нибудь, благо есть еще горожане, ясно помнящие лицо и характер прежнего Зарядья.

Скромная старожилка Алина Михайловна попросила не называть ее фамилию. «Зачем? Все равно ничего интересного я не расскажу». Но для нас существенна всякая деталь. Например:

– Мы жили не в самом Зарядье, а по другую сторону Китайгородского проезда, во дворе нынешнего министерского здания. Там стояли бараки, и еще в пятидесятые люди поросят в сараях держали, вот это настоящая экзотика. А в Зарядье, в Кривом переулке, находилась моя первая школа. То есть надо было с Варварки идти вниз и, не доходя церкви Анны, свернуть во двор налево. Переулок был застроен довольно капитальными зданиями, и школа тоже была четырехэтажная, с потолками чуть не по четыре метра и лифтом. Первые два этажа были жилые, на третьем школа для мальчиков, на последнем – для девочек. Выходишь из лифта – слева от лестничной клетки школьные коридоры, справа дверь. И когда звенел звонок, учительница наша выходила с тетрадочками прямо из своей квартиры на урок… Дальше и ниже школы – ветхие, грязные домики, нам родители говорили, что туда ходить не надо. Зато по другую сторону Варварки, в самом ее начале, наоборот, сплошные кружки, клубы, мы туда в кино бегали. А вдоль Китайгородской стены вниз по проезду шла огромная аллея и сворачивала на набережную. Когда стену начали разбирать, она обрушилась прямо на набережную, где по аллее, как обычно, гуляли дети. Это я хорошо помню, потому что впервые тогда на похоронах оказалась.

Позабытые трагедии города, которого больше нет.

V.

Особенно ценны воспоминания тех, кто провожал Зарядье в последний путь, – архитекторов, обмерявших перед сносом его древние постройки. Подробную виртуальную экскурсию по несуществующему посаду может провести Инесса Ивановна Казакевич, старейший и авторитетнейший реставратор столицы. Она обследовала Зарядье в 1950-х, впоследствии участвовала в реставрации уцелевших памятников Варварки.

– Впервые я попала сюда, когда мне было шесть лет, родители привели меня в музей палат Романовых. Это на меня произвело очень сильное впечатление, знаете, как у Эйзенштейна в «Иване Грозном» – каменные лестницы, тени на сводах. Потом, через много лет, когда мы эти палаты реставрировали, я предложила нарочно приглушить цвета, сохранить загадочный полумрак интерьеров. Видите, все в жизни связано, как в хорошем романе: идет, идет и опять возвращается к началу.

Вскоре, перед войной, отец еще раз взял меня с собой в Зарядье, чтобы показать мне этот невероятно интересный район, умирающий, затихающий, совершенно своеобразный. Мы прошли переулками, и мне запомнились зарядские «гальдерейки», дома с наружными лестницами. Все это еще было, но уже такое темное, народу мало. А конкретно отец хотел показать мне церковь Анны, потому что в ней тогда делали одеяла такие, из лоскутов (Зарядье было средоточием мелкой промышленности – артели, мастерские). Отца поразило, что и церковь, и сараи, ее окружавшие, были сплошь обвешаны этими лоскутками. Зрелище и правда впечатляющее.

Я вернулась сюда уже после Архитектурного института, в 1950 году. Меня как молодого архитектора включили в группу, которая занималась фиксацией Китайгородской стены перед ее сносом. Руководил группой профессор Рувим Петрович Подольский. Он приучал нас быть именно исследователями, а не просто ремесленниками. Я была назначена ответственной за участок стены вдоль набережной. Мы заложили шурфы, раскрыли замурованные ворота, нашли очень сложные выходы на стену. Были сделаны подробнейшие обмеры. К сожалению, они так и не опубликованы, многие листы разворованы, но многое и осталось. Сейчас подобная работа просто немыслима. Компьютер – великое изобретение, но с ним утрачена вот эта тонкость, когда вымеряется и прорисовывается каждый кирпич, когда ты руками все прощупываешь. Мы знали, что рано или поздно стену восстановят, хотя бы частично, потому делали все так тщательно.

Когда я включилась в работу, Зарядье было уже не то, что перед войной. Многое разобрано, огорожено заборами, за которые нас не пускали, построен стилобат высотного здания. Люди здесь еще жили, но только в верхней части Зарядья, в больших доходных домах у Знаменского монастыря.

Стену ломали долго, отдельными кусками. Мы тем временем делали эскизы, хотели сохранить угловую башню и ворота, вместе с церковью Анны получился бы архитектурный заповедник. Мешало то, что башня вылезала на расширяемую проезжую часть, но Рувим Петрович был еще и хороший инженер, он предложил вариант, который мы и сейчас поддерживаем: восстановить башню (ту ее часть, которая находится выше уровня земли) на новом месте, сохранив при этом ее подлинные нижние части.

Обратите внимание: та стена, которая стояла до 1950-х по набережной и проезду, – поздняя. Это перестройка XVIII-XIX веков. В 1714 году, когда на Москву надвигались шведы, вокруг Кремля и Китай-города были возведены громадные бастионы. Мало кто представляет, что это такое: земляное укрепление высотой одиннадцать саженей, то есть почти двадцать два метра! Это связано с расцветом артиллерии, каменные стены надо было защитить от пушечных ядер. Потом бастионы убрали, но уровень земли все равно поднялся, и стену пришлось надстраивать. А подлинную кладку 1530-х, с красивыми глубокими печурами, мы вскрыли шурфами. Она и теперь сохраняется ниже уровня земли, как и нижние этажи башен, прежде полуподвальные. Так что стена не исчезла, она есть, она просто ждет.

Значительная часть древних домов Зарядья снесена в 1940-х, я их не застала. Зато нам удалось спасти Английский двор, и про это можно написать целую книгу. История связана с Петром Дмитриевичем Барановским, который попросил, чтобы мы с Евгенией Петровной Жаворонковой занялись обмерами в общественном порядке. Помните, к «России» с Варварки вели такие усы, клещи, подъезды к гостинице? Мы выступали против них, но Чечулин на одном из советов сказал: «Стерпится – слюбится». Так вот один ус должен был пройти прямо по Английскому дому.

В самом доме в ту пору находилась Библиотека иностранной литературы, а палат-то там никаких и в помине не было – ни одного свода. Директор библиотеки Маргарита Александровна Рудомино, удивительная женщина, человек очень культурный, поддержала нашу идею делать зондажи прямо в библиотеке, представляете? Что-то невероятное. Мы с Евгенией Петровной работали вечерами, почти ночью, когда сотрудники библиотеки уходили, и первым делом нашли остаток свода под лестницей. Отбили штукатурку, и показалась белокаменная кладка. Потом нашли кусок свода в бойлерной: он был встроен в позднюю перегородку. Стало понятно, что Английский двор и палаты Романовых – близнецы-братья, их подвалы конца XV века устроены почти одинаково. Инспекция по охране нас тогда поддержала, но все равно это было почти подпольно: Петр Дмитриевич попросил своих друзей, каменщиков, и те быстро восстановили древний карниз и часть ширинок на главном фасаде, чтобы наглядно показать, чем на самом деле является этот неинтересный с виду дом. Кого-то мы этим, надо полагать, растрогали: Английский двор сохранили для реставрации. Там все сделано с ювелирной точностью, кладку выверяли на чертежах в натуральную величину, вы представляете, какие это рулоны! А сроки при этом были минимальные.

И еще такую деталь я вспомнила. В башне, которая стояла по Китайскому проезду, лиса жила, в самом подвале. Местные жители ей по утрам блюдечко молока выставляли. А откуда она там взялась, этого уж точно никто не знает.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю