Текст книги "Русская жизнь. Будущее (август 2007)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Другие медицинские новации
Вирусология

Нобелевскую премию 2006 года за открытия в области физиологии и медицины получили американцы Эндрю Файр и Крэйг Меллоу, предложившие универсальную технологию защиты клеток от проникновения в них вирусов. Фактически открыт общий для всех клеток защитный механизм. Если клинические исследования подтвердят его эффективность, все вирусные инфекции вплоть до СПИДа будут побеждены: заражение клетки вирусом станет принципиально невозможно. Кроме того, открытие американцев поможет предотвратить заболевания животных, исключит многие эпизоотии. «Жаль только, жить в эту пору прекрасную…»

Наномедицина

Она вызывает наибольший восторг – и наибольший скепсис. Обывательские надежды концентрируются в области секретов вечной молодости, продления жизни и прочих эйджистских утопий, в то время как современные исследования ориентированы на решение гораздо более прозаических (и гораздо более реальных) задач. Основные направления наномедицины ближайшего десятилетия – совершенствование и дальнейшая миниатюризация диагностических устройств, работающих на молекулярном уровне, и технологии транспортировки лекарств в различные органы тела с помощью наночастиц (например, доставка в мозг фактора роста нервов – вещества, стимулирующего метаболизм нейронов и помогающего справиться с болезнями Альцгеймера и Паркинсона). Период пышных ожиданий, похоже, заканчивается: даже самые горячие поклонники нанотехнологий понимают, что между ослепительными планами и их внедрением лежит значительный временной промежуток.

Произведут ли наночастицы революцию в онкологии? Возможно. Среди наиболее перспективных новаций – разработка группы исследователей из Мичиганского университета. Наночастицы золота, на поверхности которых располагаются разветвленные полимеры (дендримеры), обнаруживают и уничтожают раковую опухоль. На каждом отростке дендримера находятся молекулы фолиевой кислоты и флуоресцирующие молекулы; уничтожение опухолевых клеток происходит при нагреве частицы золота лазером или инфракрасным излучением. Другое открытие, тоже обещающее стать революционным, – «техасская золотая пуля»: в Хьюстоне (университет Райса) изобретены наногильзы – частицы в 20 раз меньше эритроцитов, способные свободно перемещаться по кровеносной системе. К поверхности гильз прикрепляются антитела, поражающие раковые клетки. Наногильзы, запущенные в организм, подвергаются инфракрасному излучению, тепловая энергия разрушает раковые клетки, а здоровые при этом не страдают. Проверено пока, увы, только на мышах.

Вероятно, будет нанесен удар по аллергии: наночастицы из атомов углерода смогут в значительной степени подавить активность клеток, запускающих аллергическую реакцию (разработка группы ученых из университета Вирджинии в Ричмонде). Результаты этих исследований можно будет использовать также в борьбе с воспалительными процессами и целым рядом аутоиммунных заболеваний.

Генная терапия

Американская компания Orphagenix заявила о своей готовности восстанавливать поврежденные ДНК. Лечению подлежат около пяти тысяч генетических заболеваний. Методика предполагает доставку непосредственно в пораженный орган копии нужного гена с помощью безвредного вируса. Технология запатентована и прошла серию клинических испытаний, но амбициозность исследователей настораживает.

Муковисцидоз – самое распространенное из генетических заболеваний – может быть побежден. Болезнь определяют еще в перинатальном периоде, на самых ранних стадиях развития плода; ученые Британии разрабатывают сейчас метод генной терапии, который позволил бы корректировать мутации еще до появления больного ребенка на свет. Терапия даст возможность заменить дефектный ген на нормальный. Суть метода: доставка правильного гена с помощью носителя – модифицированного вируса ВИЧ, не представляющего угрозы для матери и ребенка.

Ученые из Лондонского университетского колледжа и врачи офтальмологической больницы Мурфилдса (Moorfields Eye Hospital) начали клинические испытания метода генной терапии больных, страдающих врожденными заболеваниями глаз. Новый метод опробован на 12 британских пациентах с диагнозом «врожденная дегенерация сетчатки» (генетическое заболевание, проявляющееся в виде прогрессирующей слепоты). В глаз с помощью безвредного вируса-носителя вводятся работающие копии генов. Испытания на собаках оказались успешны: почти у всех животных восстановилось зрение.

В Нью– Йорке проходят клинические испытания метода генной терапии болезни Паркинсона (его разрабатывают исследователи из Пресвитерианского госпиталя и Корнелльского медицинского колледжа). В организм вводятся копии гена, ответственного за синтез гамма-аминомасляной кислоты. Это позволяет снижать интенсивность симптомов в среднем на четверть, а в отдельных случаях на 60%.

Ученые из Стэнфордского университета обнаружили ген, блокирование которого прекращает развитие злокачественной опухоли и, более того, запускает процесс ее саморазрушения. Речь о гене MYC, ответственном за выработку белка, стимулирующего деление клеток. Мутация именно этого гена и приводит к бесконтрольному делению клеток и росту опухоли. Для обезвреживания MYC были использованы антибиотики. Правда, это касается только некоторых видов рака.

Генная терапия готова справиться и с импотенцией. Специалисты, впрочем, сомневаются в том, что она станет популярной, – необходимость инъекции в половой член может отпугнуть пациентов.

Стволовая терапия

Из стволовой клетки, взятой с края роговицы, японские исследователи за четыре недели сумели вырастить целую роговицу диаметром 2 см. Это первый случай, когда удалось получить полноценную ткань человеческого организма из одной-единственной клетки. А британские ученые из стволовых клеток костного мозга вырастили ткани для замены поврежденных сердечных клапанов. Сейчас проходят клинические испытания этих тканей на животных. Возможно, трансплантация искусственно выращенных клапанов станет реальностью уже в ближайшие три года, но исследователи в своих планах идут дальше и надеются вырастить из стволовых клеток целое сердце. Они считают, что эта цель вполне достижима в ближайшие 10 лет.

А вот сенсационные заявления СМИ о создании искусственной печени из стволовых клеток оказались значительным преувеличением. Ученые из Ньюкасла действительно вырастили кусочек печени, но размером с монетку пенни. Зато был предъявлен новый биоэтический стандарт: стволовые клетки для эксперимента были взяты не из фетальных тканей (абортивного материала), а из клеток крови в пуповине младенца через несколько минут после его рождения. По самым оптимистичным прогнозам британцев, создавать более-менее крупные фрагменты печени начнут не ранее чем через пятнадцать лет, а перспективы создания целой печени находятся в еще более далеком будущем.

Забрезжил свет отцовства для мужчин, страдающих бесплодием, – сделан шаг к созданию искусственной спермы. Группе ученых из Геттингенского университета удалось вырастить из стволовых клеток сперматогонии (предшественниц зрелых сперматозоидов). Клетки были добыты из костного мозга мужчин-добровольцев. Для получения искусственных сперматозоидов, по словам ученых, понадобятся примерно пять лет исследовательской работы. Геттингенские ученые уже получали готовые искусственные сперматозоиды – правда, из эмбриональных стволовых клеток мышей. Оплодотворенные самки принесли в прошлом году живое потомство – увы, сплошь дефективное. Все мышата родились с уродствами и довольно быстро пали. Как скоро захотят повторить этот опыт человеческие особи – отдельный вопрос.

Сферы телесного низа вообще благорасположены к стволовым технологиям. В Италии с помощью стволовых клеток кожи начали конструировать влагалища. Есть такой синдром Майер-Рокатинского: вся система – матка, яичники и наружные половые органы – в порядке, а вот влагалище – полностью или частично – отсутствует. Обычно влагалище восстанавливают из части прямой кишки – это долго, болезненно, сопряжено с многими стеснениями и переживаниями. Итальянская технология позволяет формировать слизистую оболочку из стволовых клеток кожи – из них получают эпителиальные клетки, способные вырабатывать слизь. Одна из пациенток уже вышла замуж и, говорят, счастливо функционирует.

Стволовые технологии позволяют решить насущнейшую женскую проблему: перегнать жир с живота и ляжек в единственно годное для него место – молочные железы.

Исследователи медицинской школы Токийского университета научились выращивать из жировых запасов отменные бюсты. Добытая из угнетающих каждую женщину складок и валиков, жировая ткань обогащается стволовыми клетками, формирующими, в свою очередь, новые жировые клетки и кровеносные сосуды, и в виде суспензии вводится в молочную железу. Лепить грудь из родного жира пытались и раньше, однако большая часть пересаженных тканей погибала, превращаясь в уплотнения и опухоли, – при новой же технологии в ткани быстро формируются кровеносные сосуды, а грудь выглядит естественно. Осложнений пока нет. Производители имплантантов, говорят, не на шутку встревожены.

Трансфузиология

Американская компания ZymeQuest спроектировала специальный аппарат для обработки крови, и теперь из крови любой группы можно получить столь ценную нулевую. Нулевая группа считается универсальной, ее можно переливать практически всем. Сейчас метод проходит клинические испытания. А японские исследователи разработали новую формулу синтетической крови, которая устранит опасность заражения вирусами и тоже будет совместима с любой группой. Новый вид искусственной крови можно производить в массовом масштабе и долго хранить.

Израильские же врачи занимаются разработкой гранулированной крови, которая, возможно, произведет переворот в военно-полевой медицине. Предполагается, что каждый солдат будет носить пакетик с гранулами собственной крови; в случае ранения фельдшеру достаточно будет смешать их с физраствором и сделать инъекцию. Это поможет избежать смерти от кровопотери и решит проблему нехватки крови редких групп.

Евгения Пищикова
Исход из брака

Семья будущего

I.

На трассе Пермь-Березники есть Дерево дальнобойщиков. Это высокий старый кедр, сплошь обмотанный и обвязанный лентами, тряпочками, платками и полотенцами; алтарь, оберег, колодец желаний. Проехать мимо кедра, не поклонившись ему жертвенным бантиком, не позволит себе ни один дальнобойщик. Ходят к чудесному дереву и жительницы ближайшего села Никулино – как-то само собою получилось, что округа приспособила придорожного друида и к своим нуждам. Если водителю тряпица на ветке сулит удачный рейс, то женщине, хозяйке она, по новейшим местным поверьям, обещает мир и достаток в доме.

Шляясь экскурсанткой вокруг кедра, я подслушала разговор двух никулинских домохозяек – они пришли прибрать деревце и снимали с веток самые истлевшие и, верно, уж давным-давно повязанные ленточки.

– А вот эту не трогай, – сказала одна другой, – эту Славик с Наташей повесили.

– Что, те самые? Хоть одним бы глазком на них поглядеть! А правду говорят, что машина у них красная и вся светится?

Так я впервые услышала о Наташе и Славике – легендарной чете, единственной в России семье дальнобойщиков, живущей (за неимением другого пристанища) в кабине собственного многотонника «вольво», и как живущей! Всегда в дороге, всегда в просветительских трудах.

– Они очень странная семья, ненормальная, – сказала мне никулинская дама, и глаза ее загорелись желтеньким огнем.

Это древний огонь, полезный огонь, священный пламень жгучего интереса к чужой жизни, без которого благородный институт соседства не смог бы сформулировать и само понятие нормы.

– Чем же странная? – спросила я.

– Да ведь они сделали себе операции, чтоб не рожать; квартиры свои продали, купили фуру – и теперь колесят по всей стране, подбирают девчонок с трассы и лекции им читают: как нужно жить. «Мы, – говорят, – семья будущего! Вы смотрите на нас и поступайте, как мы».

II.

Их много среди нас – странных семей. Необыкновенных. Чудаковатых. Диковинных. Непохожих. Ненормальных. В городах, поселках, деревнях они живут тихо и негласно, редко когда стараются обратить на себя внимание, но самим своим существованием газируют общественное мнение. Соседи-то не спят, конечно, охраняют границы нормы. Вот две подруги из заводского поселка решили жить вместе, сдавать освободившуюся квартиру. Теперь воспитывают детей вдвоем; две зарплаты и деньги, получаемые ими за квартиру, позволяют им делать покупки, о которых каждая в отдельности не могла и мечтать. И дети были бы счастливы и довольны, если бы учительницы в школе не расспрашивали их с тонкими улыбками: «Кого вы дома зовете мамой, а кого папой?»

Так что мораль в современной России как штык стоит, а вот брачная норма, извиняюсь, как бл*дь дрожит.

Представьте себе консервативное семейство (крестьянское, мещанское ли – безразлично) всего-навсего девяностолетней давности. Какой оскорбительно ненормальной показалась бы им самая типичная, самая традиционная сегодняшняя семья – он, она, малютка Ванечка. Он разведен, в прошлом браке остались дети. Теперь они приходят по воскресеньям в гости. Она добралась до чертогов Гименея далеко не девицей, к тому же и ребенок зачат вне брака. Чета зарегистрировала свои отношения после рождения малютки: «Чтобы свадьба была настоящей, с белым платьем». Церковный брак возможен, но наши молодожены раздумывают – стоит ли? Аргументы таковы: это очень серьезно, нужно сначала проверить, как будет складываться супружеская жизнь.

Камнями бы побили такую дикую пару. И обидели бы, между прочим, кого? Реальную семью будущего.

Институт семьи мутирует так стремительно, что стоит, ох как стоит с самым живейшим любопытством приглядываться к каждому странному семейству: не оно ли несет на себе отблеск грядущего.

В семидесятые годы странных как бы и не было, были экспериментальные. Экспериментировать разрешалось только на детях – впрочем, не всем желающим. Повезло заласканной семье Никитиных, но жизнь у всех семи детей сложилась без всякого блеска. А инженеру Филиппову, теоретику движения с таинственным названием «Жить в детей», не повезло: слишком много в его идеях было фантастического, слишком он был увлечен главной литературной утопией шестидесятых – романом Стругацких «Полдень, ХХII век».

Минуем конец восьмидесятых и первую половину девяностых, времена настолько футуристические, что на личные фантазии населению едва хватало сил.

Я и тогда собирала какие-то вырезки: меня неизменно пленяли все виды общественного чудачества. Да только использовать этот мощный выброс растерянной голой правдушки невозможно, бессмысленно – это будущее так и не наступило. Среди рассказов о семейных борделях, брачных обычаях молодых брокеров, гендерных стратегиях студенток МГИМО, женщине, убившей вампира коромыслом, маленьким оазисом настоящего глядится история рязанских сестер Амельцевых, с младенчества говорящих стихами. Семейная чудинка: родители, местные литераторы, вели между собой только рифмованные диалоги («потому что рифма ускоряет мышление»), так и детей научили разговаривать. Из 1992 года, из гулкого пятнадцатилетнего далека слышен захлебывающийся гогот журналиста, обильно цитирующего амельцевские диалоги: «О Верочка, иди скорей домой; и дочерей своих возьми с собой»; «Ко сну готовы ваши колыбели, тем более что вы давно поели».

Глухо доносятся отзвуки маленьких битв, которые странные семьи и странные люди время от времени затевали с обществом за право пестовать свои личные утопии. Вспоминается недолго просуществовавшее, но феерическое общественное движение «социальных девственников», эльфийская деревня Галадриэль, которую основали молодые толкиенисты – пять супружеских пар. Институт традиционной семьи в те годы сотрясала громкая война жен с секретаршами. «Такого массового исхода сорокалетнего мужчины из семьи история цивилизации еще не знала, – писала социолог Т. Самсонова. – Теперь считается странным, если муж „засиживается“ в первом браке. Значит ли это, что моральное право мужчины на второй брак признано бытовой нормой? Можем ли мы считать, что на наших глазах создаются законы семьи будущего?» Она же: «Семья будущего – это одинокая женщина?»

У самого края нового века социологов позабавила тяжба московской пары с районным отделом загса за право назвать своего ребенка БОЧ рВФ 260902 («Биологический объект „человек“; род Ворониных-Фроловых») – диковинка, замятинский минимализм.

Наконец, в последние годы странные семьи пошли густо, толпой. Тут и деревенские многоженцы, так полюбившиеся «Программе Максимум», и кроткие предводительницы маленьких мужских сералей, живущие с двумя мужьями сразу (чаще всего с бывшим и нынешним) – в основном для того, чтобы уберечь обоих от пьянства и совместными усилиями «поднять детей». И «женские» семьи, и сложносочиненные семейства, объединяющие одиноких (в большинстве – пожилых) людей, которым бесконечно выгоднее жить группами, нежели в одиночку.

И какое количество попыток объединиться в коммуну, сквот – как можно больше расширить круг людей, ответственных за изобретение новой жизни!

Православные деревни, казачьи станицы, возрождаемые в Мордовии и Подмосковье (причем станицы ультраконсервативные, такое «будущее прошлое», – в Мордовии, например, поселенцы занимаются крестьянским трудом в мундирах, детям дается домашнее образование); знаменитый Стегалов, возглавляющий маленькое сообщество мужественных, закаленных, тренированных невротиков, репетирующих в тверских лесах «жизнь после атомной войны».

Используются все возможные виды, формы и уклады коллективного сожительства. Среди вполне предсказуемых проектов иной раз блеснет малоосуществимое, но замечательное своей литературной прелестью начинание: плавучий монастырь для инвалидов или детский университет для беспризорников, куда предполагалось приглашать на работу молодых ученых – если только они сочтут возможным совмещать научные труды с деятельностью Учителя. Уж рассылались пригласительные письма – в институты геологии, физической химии и проблем информатики РАН. Идея взята организаторами известно откуда – конечно, опять из Стругацких, из «Полдня»: «– Мой учитель – Николай Кузьмич Белка, океанолог, – сказал мальчик и ощетинился».

III.

Будущее у Стругацких и вправду чудесное – легкое, понятное, обаятельное. Обаяние это было всеобъемлющим. Ричард Барбрук, известный английский социолог, писал, что именно прелесть русской коммунистической утопии заставила американцев заняться выработкой концепции постиндустриального общества. «Американцы остро нуждались в будущем – у них было неплохое настоящее, но будущее у русских было лучше, вот в чем дело!» Кстати, в упомянутой концепции чрезвычайно продуманно будущее семьи – а как с этим делом было в коммунистической утопии? Да и вообще, утопическая и антиутопическая литература – это весь XX век, где же и искать очертания семьи будущего, как не там?

Поспешу заранее оправдаться: я знаю, что длятся еще споры о том, считать ли классическую советскую фантастику («Туманность Андромеды» и «Час Быка» Ефремова, тот же «Полдень, ХХII век») собственно утопиями; я знаю разницу между романами-гипотезами, романами-катастрофами, литературой «воображаемых войн» и антиутопиями. Более того, я уже даже знаю, чем различаются энтопии, дистопии, контратопии и практопии. Но позвольте обойтись попросту, без чинов. Жанровые тонкости дело великое, но я, например, уверена, что один из самых блестящих утопических романов прошлого века – это «Кавалер Золотой Звезды» лауреата Сталинской премии Семена Бабаевского. То, что роман этот – утопия, очевидно: речь в чудесной книге идет о чрезвычайно быстром построении райской жизни. Где именно? Ну, в послевоенном кубанском колхозе, хотя место, разумеется, имеет второстепенное значение. Это остров, островок будущего. Все в колхозе (вплоть, конечно, до электростанции) строится с той игрушечной легкостью и стремительностью, с какой в утопиях всегда происходят хозяйственные метаморфозы. Нерв строительства, его гений – Сергей Тутаринов, председатель райсовета, фронтовик, герой Советского Союза.

Сны у него совершенно утопические. «Белый сказочный город залит светом, и лежит он на высоком плато. Все на его улицах живет и движется, непрерывной лентой катятся автомобили, и видит Сергей, как одна машина подкатила к нему и остановилась. Из нее выходит пожилой генерал. Да ведь это же командир танковой дивизии!

– Гвардии младший лейтенант, – сказал генерал, – ты впервые приехал в Москву. Скажи, чего ты желаешь?

– Хочу побывать на Красной площади, – сказал Сергей.

– Хорошо! Посмотри на свою Золотую Звезду, и мы очутимся на Красной площади.

Сергей взглянул на свою Золотую Звезду, и перед ними уже лежала величественная Красная площадь, вся усыпанная цветами».

И в минуты бодрствования герой определенно футуристический человек. Его семья (по ходу повествования Тутаринов обретает подругу) – безусловно, семья будущего. Дело в том, что Сергей и его гражданская супруга Ирина решают «не записываться» (то есть не регистрировать свои отношения), пока молодица не станет достойна любимого и не получит специальность диспетчера электростанции. При этом пара, странствуя по району рука об руку, не позволяет себе ничего лишнего – а уж это одна из самых модных сейчас футуристических технологий. «Семья без секса» (правильнее было бы перевести «вне секса») -американская социологическая новинка, один из остроумнейших способов преодоления кризиса брачных отношений. Трудно найти сегодня такую же крепенькую, уютную утопию – разве вот роман-катастрофа «Астероид» Александра Кучаева порадует хозяйственным задором. И то: ужасное происшествие, случившееся в начале романа (астероид падает на Землю и уничтожает почти все человечество), явно идет на пользу главным героям – волжским рыбакам, отцу и сыну. История и география отменены, Волга прекратила свой бег, главные герои наугад бредут к Индийскому океану. Вот и конец пути – бухточка, прибой, песочек, пещерка. Началась прекрасная робинзонада. Отыскались и пчелы, и фруктовые деревья; появились невесть откуда парнокопытные; в рюкзаке странников нашлась горсть родного проса. Овечек удалось приручить – вот вам и сыр, и молочные продукты. А жаркое на пальмовых листьях, а самодельное вино, а финиковый самогон? Мыло земляничное сделали! Тут до поселенцев наконец добрались дамы с чудом уцелевшего швейцарского самолета, и началась настоящая утопия – построение величественной буколической цивилизации. Семья будущего в такой ситуации может быть какая? Радостно, осознанно полигамная. Мы оставляем наших героев, молодеющих с каждым годом (сказывается здоровая пища и свежий воздух), могучими патриархами, отцами библейского количества здоровых евразийских детей, воинами и добытчиками. Прекрасное чтение!

Но в целом дистопии последнего десятилетия обращают на семью преступно мало внимания. Какая там семья в модном романе Ильи Бояшова «Армада», если на кораблях флотилии, волею судеб единственной выжившей в целом свете, нет ни одной женщины? Брутальная цивилизация могучих урнингов и остров с обезьянами-самками. Дмитрий Глуховский в «Метро 2033» (после ядерной войны уцелели лишь те удачливые москвичи, которые успели воспользоваться метрополитеном; теперь на каждой станции свое маленькое государство) предлагает женщинам в качестве смысла жизни новую триаду. Взамен кухни, церкви и детской – тоннель, шампиньон и свинья. «Взращенные заботливыми женскими руками, буравили в тоннелях мокрый грунт белые шляпки шампиньонов, и сыто хрюкали в своих загонах свиньи».

Ольга Славникова, автор романа «2017», дает любопытные интервью: «Семья мутирует… Главный мутагенный фактор – рост продолжительности жизни. Сегодня нормальным считаются два брака за жизнь. Скоро нормой будут и пять, и шесть», – но блестящую литературную модель подвергшейся мутации семьи предложить читателям не спешит.

«Мечеть Парижской Богоматери» Елены Чудиновой, «На будущий год в Москве» Вячеслава Рыбакова, «Крепость Россия» Михаила Юрьева, «Демгородок» Юрия Полякова, не говоря уже о работах литераторов первого ряда (Сорокин, Пелевин, Толстая) – это, господа, политика. Не до семьи.

Меж тем весь прошлый век институт семьи утопическую литературу очень даже интересовал.

«В голове болезненно горели слова, обрывки фраз, только что слышанных на митинге Политехнического музея: „Разрушая семейный очаг, мы тем наносим последний удар буржуазному строю“, „Наш декрет, запрещающий домашнее питание, выбрасывает из нашего бытия радостный яд буржуазной семьи и до скончания веков укрепляет социалистическое начало“… Ноги машинально передвигались к полуразрушенному семейному очагу, обреченному в недельный срок к полному уничтожению, согласно только что опубликованному и поясненному декрету 27 октября 1921 года». Это Александр Чаянов, «Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии» (1920).

А вот Яков Окунев, «Грядущий мир» (1923).

«Она не доканчивает своей мысли; в ум ее врывается мысленный ответ Стерна: „Семьи у нас нет, мы свободно сходимся и расходимся“.

– А дети? Куда вы деваете детей? – горячо блестя глазами, спорит Евгения.

– Дети – достояние Мирового Города. Они воспитываются на Горных Террасах. Мы как раз летим туда. Вы увидите».

А вот Иван Ефремов, «Туманность Андромеды» (1957).

«Но мне невыносима мысль о разлуке с маленьким, моим родным существом, – продолжала поглощенная своими мыслями астронавигатор Низа Крит. – Отдать его на воспитание, едва выкормив!

– Понимаю, но не согласна. – Веда нахмурилась, как будто девушка задела болезненную струнку в ее душе. – Одна из величайших задач человечества – это победа над слепым материнским инстинктом. Понимание, что только коллективное воспитание детей специально отобранными и обученными людьми может создать человека нашего общества».

Наконец, вспоминается Аньюдинская школа-интернат, в которой растут юные герои «Полдня». Стругацкие вообще убеждены, что детям нужен не родитель, а Учитель. Помимо Чаянова, безусловного сторонника неопатриархальных династий, все процитированные создатели счастливых миров грядущего склоняются к мысли, что семьи в будущем не будет. Далее их, естественно, тревожит вопрос – а что же дети? И детей с большим или меньшим успехом отправляют на горные террасы.

Главную же интригу семьи будущего угадал один только российский литератор – Алексей Иванов.

Он придумал фамильон – группу, состоящую из неравного числа женщин и мужчин, сплоченных вокруг единого лидера (ну, обзовем его с вульгарной грубостью альфа-самцом; главное же, это руководитель, харизматик), связанных друг с другом сложными сексуальными отношениями – с историей, с нервом. И, естественно, с общей целью. Выжить, преуспеть, в идеале – воспитать детей.

Вот формула брачного кризиса от Иванова. «Попросту говоря, семья сделалась нежизнеспособной. Одного супруга слишком мало, а одного ребенка слишком много».

Нечто похожее изобретают хитроумные американцы. Например, совокупная семья. Эти семьи появятся в результате все большей популярности динамической полигамии, то есть, попросту говоря, увеличения числа разводов и вторичных браков. Дети от «бывших» браков воспитываются вместе то в одной, то в другой «новой» семье обоих родителей. Эмоциональные последствия развода (чувство вины, ощущение провала), скорее всего, будут изжиты в ближайшие пятьдесят лет, и вот семьи с многочисленными назваными родителями и многочисленными, в разной степени родными детьми объединяются в ближайшем соседстве или под одной крышей – для наиболее комфортного самочувствия маленьких ангелов. Эти гигантские, могучие династии станут основной формой семьи будущего.

Одновременно допускаются все разновидности облегченных браков – гостевой, пробный, сезонный, стокгольмский (называемый в России гражданским), экстерриториальный, договорный, серийный и проч. О господи! Проч., проч. отсюда, тут хоронят наше теплое, нежное двузарплатное домохозяйство.

Главная идея американских социологов в том, что уходящая в небытие индустриальная семья, или семья «второй волны» (он, она, дети; коттедж, газонокосилка; «не шумите, папа устал на работе»; «не кричи на меня, животное, я не виновата, что ради семьи пожертвовала карьерой») в качестве цементирующего материала использовала монополию на законный секс, а теперь этот цемент раскрошился. Не держит. Итак, фундамент – законный секс; а завитушка – любовь. Отсюда следующая модель краха: «Ты меня больше не хочешь; тянуть постылое сожительство ради детей не имеет смысла, дети нас поймут, когда вырастут».

А новая семья, говорят футурологи, напротив, будет сочетать сексуальную свободу с тщательнейшей заботой о детях. Собственно, семьи и будут создаваться только ради совместного воспитания детей.