Текст книги "Русская жизнь. Родина (август 2008)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Захар Прилепин
То, что у меня внутри

Песни о любви

Вот я, к примеру, в США, где-нибудь на юге живу. Отчего бы мне там не жить, вполне себе возможно.

Там огромные негритянские женщины на огромных джипах.

Там все тебе улыбаются, там по улицам можно ходить босиком. Идешь босиком – и полицейский приветствует тебя нежнейшей улыбкой, разве может быть такое в России?

Еще там бывают такие деревни – как из старого американского кино, где разморенные янки неспешно пьют пиво в ожидании драки, и уставший бармен за ржавой кассой считает сдачу, и тут подъезжает длинное старое авто.

Это я приехал. Сейчас меня побьют, наверное.

Впрочем, я могу жить в Нью-Йорке, там вообще меня никто не заметит, там очень много людей: помню, как я завороженно передвигался из китайского квартала в итальянский и затем в, так сказать, русский квартал заходил, и дальше, и еще дальше…

Я вступлю там в сотню разных сообществ, кружков и групп, против рака там, за голубых, против голубых, за рак, у меня будет много разных друзей. Я все время буду с ними совершать марши по улицам – бежать через весь Нью-Йорк, с номерком на спине; я видел в Нью-Йорке такое, там семь тысяч человек бежали через весь город в качестве протеста против слабоумия их друзей. У всех были номерки на спинах. За право пробежать через весь Нью-Йорк они сдали по 50 долларов.

Мне бы очень понравилось в Нью-Йорке. Но я крутанул глобус и выпал в Дели, я однажды жил там, и в первое же утро, едва из самолета, пересек небольшую часть Индии по дороге в Тадж-Махал.

Тадж– Махал оказался вовсе не чудом света, а огромной фаянсовой раковиной, только с покойником внутри.

Зато как восхитительна была поездка по Индии! По дороге я увидел несколько миллионов людей. Плотность населения на индийских улицах – как в московском или парижском метро в час пик.

Люди сначала спали вдоль дорог, потому что мы выехали в пять утра. Затем они встали и все одновременно пошли в разные стороны, а также поехали на велосипедах, мопедах и каких-то немыслимых тарантайках. Все они бибикали друг другу, пересекали шоссе в вольной последовательности, подрезали джипы и скоростные автобусы; кроме того, иногда на дороге встречались верблюды, только слонов не было, но говорят, что и слоны там есть. Я также видел много коров, но на них никто не ездил. Мне сказали, что если я выйду из автобуса и убью индийца, то за тысячу долларов я откуплюсь прямо в полиции, но если я убью корову, меня самого разорвут на части в течение минуты возле мертвой говядины, и никто не вступится. Я не поверил, но пробовать не стал. Мой дед, однако, убил несколько десятков коров за свою жизнь (и ни одного индийца, кстати, только европейцев), и я очень надеюсь, что он не попадет к индийским богам.

Вдоль индийской дороги стояли постройки столь чудовищные и страшные, что никакой Радищев по дороге из Петербурга в Москву с заездом в Сибирь подобного не увидел бы и в страшном сне. Я понял, откуда янки взяли свои города будущего: с крысами, кострами, джипами и верблюдами одновременно. В Азии увидели, футуристы фиговы.

В индийских домах и у домов, когда мы возвращались ночью домой, чадили костры, в кострах жарилось несусветное мясо, издававшее такой редкий запах, что от него хотелось немедля спрятать голову в целлофановый пакет.

Но зато все несколько сотен тысяч индийцев, лица которых я успел разглядеть в течение поездки, были настроены благодушно и нежно. И дети их, вывалянные в пыли, улыбались белым туристам. И на дороге, черт возьми, не было ни одной аварии, что казалось совсем фантастическим.

И я вдруг представил, как я живу тут, в двухстах, к примеру, километрах от Дели, снимаю себе целый этаж в одной из немыслимых полуразвалившихся построек, потому что стоит все это роскошество долларов семь в месяц, – и вот я уже привык к этому мясу, и проник в душу этого народа (вернее, множества народов), и обжился там, а чего бы и нет. Да и женщины у них красивые, если их увидишь случайно и они умыты. Гораздо красивее, к примеру, американок, которые действительно редко весят меньше 120 кг, простите за это общее место, но я, правда, искал – в смысле искал глазами тонких американок.

Впрочем, там настолько огромные порции, в этой Америке, что я вскоре тоже стал бы огромным, и американки казались бы мне стройными, гораздо стройнее меня.

… Нет, они все равно там подозрительно много жрут.

Хотя что это я, я же в Индии, и индийские дети неустанно попрошайничают у меня, и я даже научусь их прогонять – потому что до сих пор, пока я жил в Дели, у меня так и не выработалась необходимая для этого свирепость лица.

Или все– таки вернуться в Европу? А то еще заражусь нелепой заразой и погибну в несколько дней в далекой Азии, кромешной и галдящей.

В Европе я тоже как-то был, заходил туда, разглядывал, трогал руками, прислонялся. Финляндию покидаем сразу, там хорошо, но медленно и холодно. Мне крайне понравилось, что на островке возле Хельсинки стоит мемориальная доска в честь финского военачальника, который сдал крепость и гарнизон русским войскам. Я бы часто приходил к этой доске с бутылкой водки, чокался бы с ней.

А потом все-таки переехал бы в Польшу.

О моя ночная Варшава, я гулял по тебе. Варшава в мой приезд была пустынна и темна. Все юные поляки уехали в Германию на заработки, страна в кризисе.

Помнится, я заходил в ночные кафе и рестораны, и нигде не было посетителей. Представляете, заходите в московское кафе, где-нибудь в самом что ни на есть центре, в 12 часов ночи – а там никого. В другое – там опять никого. В третье – там тапер играет, не всегда попадая в клавиши, херовый тапер. И тоже никого. Или кто-нибудь один, с печальным польским лицом, сидит и мечтает ударить тапера табуреткой по затылку.

Редкие поляки, не заходя в кафе, требовали чуть ли не с улицы меню и, едва заглянув в него, спешно убегали. А я посмотрел, и что – нормальное меню. Вполне обычное. Мы там перепробовали половину спиртных напитков, и всякие мяса, и супы, хорошая кухня… но в Индии лучше. Если в Индии пойдешь в ресторан – там можно умереть либо от счастья, либо от чего-то вроде изжоги, потому что там все жутко перченое. Но я острое люблю, я умер от счастья. Зря я все-таки уехал оттуда в Варшаву.

А потом еще в Берлин. А потом в Рим. А потом в Мадрид.

И везде было радостно, родственно, редкостно хорошо.

Но, как всякий русский безумец, влюбился я лишь в один город, да, поручик Ржевский, вы правы, это город Париж, лучшее место на земле. Я был там уже несколько раз, и во всякий свой приезд – снова, совершенно первозданно, очаровывался им, моим Парижем.

Все русские так говорят – «мой Париж».

Представляете себе Париж, который скажет: «О этот мой русский!»

Париж не любил ни одного русского, хотя иногда подставлял булыжную щеку для поцелуя. Мне хочется верить, что это была хотя бы щека, когда я его целовал.

Ну и что, равнодушный Париж, – говорил я, в пьяном виде пересекая город, – ужо тебе! Ужо!

Я видел во тьме собор Парижской Богоматери – и наконец-то он стал похож на себя. Днем – вовсе не то, я часто видел его днем: никакой это не собор. Зато ночью – все его чудовища воистину стали чудовищны, а его высота – вынырнула ввысь черной томительной глубиной, в которую можно и страшно обвалиться.

О, я сбежал от собора в ужасе, и, запыхавшись, взошел на мост, и там играли на скрипке, играли на гитаре, а лиц я уже не разбирал во тьме ночной.

– Дайте мне гитару, – сказал я. – Гив ми гитар.

Они подали мне инструмент, и я запел песню: «Она не вышла замуж за хромого араба!»

Потом я вернул инструмент и открыл глаза, я всегда закрываю их, когда пою, – ну как Гребенщиков, вот так. Открыл и увидел, наконец, что вокруг стоят одни арабы, много.

– О чем эта песня? – спросили они, в смысле, мол, зис сонг – эбаут что?

Я сказал, что это русская песня про любовь, и они согласились.

Потом я потерял дорогу домой и захотел пива, у меня эти два процесса связаны напрямую. Наконец, я нашел ночное кафе и взошел туда. Оно было без столиков – но со стойками, там стояли несколько десятков людей, все странно высокие, и негры.

Я вспомнил одну русскую кинокартину, где «снежок» входит в черный бар, и все замолкают и смотрят на белого полудурка.

Так все, между прочим, и было.

Я на секунду замешкался при входе, но, взбодрив себя произнесенно вслух фразой «Русские поэты не сдаются!», прошел к барной стойке и потребовал пива.

И ничего, знаете ли, не случилось. Потому что это Париж, а не Гарлем какой-нибудь. Впрочем, в Гарлеме я не был, может, там тоже Париж.

И весь мир, понял я давно, и азиатский, и европейский, и американский, и латиноамериканский, и африканский, где я еще не был, – везде он с легкостью раскрывается тебе навстречу, и в нем можно на время ужиться, и испытать все, что положено испытать – великие открытия в человеческих душах, пульсации чужих культур, муку изгнания.

Но, вы знаете, я не хочу.

Русские, пожалуй, удивительно нелюбопытны.

Я, правда, не знаю, насколь не любопытны все остальные, но я точно не любопытен в замечательно высокой степени.

Мне давно уже разонравилось путешествовать, потому что люди мне интереснее географии, и в основном эти люди – русские.

Я вообще не люблю посещать разные места, но, напротив, мне нравиться возвращаться все время в одно и то же место и сидеть там часами. Не скажу, в какое, а то вдруг вы тоже туда придете. Я там один люблю сидеть. Еще любимую туда привозил, сына и друга. Там хорошо, и больше никого не надо.

В этом месте своего текста я могу сказать, что Богу все равно, где находится человек, но я совру, потому что про Бога ничего не знаю, а мне как раз не все равно, где я расположился.

Да, я ничего не знаю о Родине, как не знаю ничего о том, как выглядит мое сердце, действительно ли оно бьется, где у меня печень, и неужели я состою из костей.

Но я предполагаю, что все именно так. И в чужой скелет я не врасту никогда.

На этом мои размышления о Родине завершаются. Меня вообще любые размышления о своем организме раздражают. Какое мне дело до того, что у меня внутри.

Дмитрий Данилов
На нижних этажах

Тихие радости маленького футбола

Вот есть, например, московский «Спартак», московский «Локомотив», московское же «Динамо», питерский «Зенит». Есть Дик Адвокат, Валерий Газзаев, Курбан Бердыев. Есть Егор Титов, Андрей Аршавин, Данни, Вагнер Лав. Их часто показывают по телевизору, им посвящена половина каждого номера «Спорт-Экспресса». Их знают все, кто хотя бы слегка интересуется российским футболом.

Есть и другие команды, тренеры, игроки. Тамбовский «Спартак», «Локомотив» из города Лиски Воронежской области, «Зенит» (Пенза), «Луховицы» (Луховицы), «Елец» (Елец). Есть Федор Анатольевич Щербаченко, главный тренер клуба «Губкин». Есть Владимир Александрович Бибиков, начальник команды «Мордовия». Есть Александр Крючков, 1985 года рождения, полузащитник команды «Спартак» (Щелково). Их никогда не показывают по телевизору (разве что по местному, да и то редко), а «Спорт-Экспресс» приводит только результаты их матчей, мелким шрифтом. Их знают только футбольные специалисты, местные болельщики, приятели и родственники.

Потому что все они играют во второй лиге футбольного чемпионата России. Или, официально, – во Втором дивизионе. Но это он только называется – Второй, а по статусу он третий. Сверху – Премьер-лига, элита. На ступень ниже – Первый дивизион, а за ним уже Второй. С точки зрения среднестатистического московского или питерского болельщика – глушь, тоска, болото. Но и здесь, в этом «болоте», идет борьба, кипят страсти, время от времени разгораются маленькие, тихие скандальчики. У каждой командочки есть фанатская группировка. На каждую игру приходят болельщики. Своя жизнь, своя кухня.

Привычно купил у метро «Спорт-Экспресс», полистал. Подготовка к Олимпиаде, переходы футболистов и хоккеистов из клуба в клуб, продажа Аршавина в «Тоттенхэм», то-се… Взгляд упал на заметочку с результатами зоны «Центр» Второй лиги. «Луховицы» – «Локомотив» (Лиски) 1:0, «Рязань» – ФЦШ-73 (Воронеж) 0:0, «Спартак» (Тамбов) – «Елец» 1:0. Вчитался. На такой-то минуте гол забил такой-то футболист. На матче «Ника» – «Губкин» присутствовало сто зрителей.

Почему– то захотелось на все это посмотреть. На игру маленьких провинциальных команд, на их маленькие стадиончики, на их болельщиков. И я поехал смотреть вторую лигу.

Елец

Е-лец (небольшая пауза) мы-с-тобой

Хлоп-хлоп-хлоп-хлоп (небольшая пауза) хлоп-хлоп

Е-лец (небольшая пауза) мы-с-тобой

Хлоп-хлоп-хлоп-хлоп (небольшая пауза) хлоп-хлоп

И так еще много раз.

Потом так:

Елец-хлоп-хлоп-хлоп (небольшая пауза) хлоп-хлоп-хлоп-хлоп (небольшая пауза) хлоп-хлоп

Много, много раз.

Эти звуки издавала небольшая кучка молодежи – фанатская группировка клуба «Елец». Фанатская группировка поддерживала команду «Елец» в игре против московской команды «Ника». Все это происходило в городе Елец Липецкой области на стадионе «Труд».

Надо сказать, стадион у клуба «Елец» отличный – новый, красивый, ухоженный, с четырьмя трибунами, с цветными пластиковыми креслами, с ровным естественным газоном. Вмещает 9 тысяч зрителей (для стадиона такого уровня это очень много).

Клуб «Елец» знаменит тем, что в 2004 году в матче на Кубок России обыграл великий ЦСКА со счетом 1:0. Через несколько месяцев после этого ЦСКА выиграл Кубок УЕФА.

Сейчас «Елец» – крепенькая команда-середнячок, восьмое место в зоне «Центр» Второй лиги. «Ника» – беспросветный аутсайдер. В команде – почти сплошь неоперившаяся молодежь, выпускники одноименной футбольной школы.

Игра «Ельца» против «Ники» была похожа на движение подержанного, но исправного автомобиля отечественного производства. Скорее грузового, чем легкового. Никакого особенного комфорта, никаких излишеств, но едет. И доедет до места назначения. Так и «Елец». В игре команды не было творчества, изящества, финтов, красивых комбинаций. Но при этом было видно, что каждый футболист знает, что ему делать в каждой конкретной ситуации, и что командный механизм, пусть и не без скрипа, работает. Проход, навес, удар. Навес, борьба в воздухе, скидка, удар. Выбили вперед, поборолись, пробили по воротам. Еще удар. И еще удар. На двадцать первой минуте Карасев ударил – и забил. А на двадцать восьмой минуте Козлов ударил – и тоже забил. 2:0 в пользу «Ельца». Футболисты радуются голам сдержанно. Зрители тоже не особо шумят.

Елецкие фанаты отмечают голы своим «Елец-хлоп-хлоп-хлоп». На фанатском секторе висят два самодельных баннера. На одном написано: «Я и Елец навсегда», на другом: «Всегда с тобой, мы вместе победим». С тобой – это, наверное, имеется в виду – с футбольным клубом «Елец». С тобой, футбольный клуб «Елец», вместе победим футбольный клуб «Ника». Всегда.

Прямо в гуще болельщиков «Ельца» (не фанатов, а обычных болельщиков) сидели два загорелых, голых по пояс парня. Примерно на двадцатой минуте они ни с того ни с сего вскочили и «зарядили»:

Хлоп-хлоп (небольшая пауза) хлоп-хлоп-хлоп-хлоп (небольшая пауза) хлоп-хлоп-хлоп-хлоп (небольшая пауза) Москва!

Все засмеялись, а какой-то елецкий болельщик веско сказал: «Заткнитесь, пидорасы!». Парни сели и замолчали.

Потом в течение матча они еще несколько раз подобным образом «заряжали», но на них уже никто не обращал внимания.

Молодые, полные сил игроки «Ники» бегали, бегали. Очень много бегали. В основном, без мяча. Потому что этот самый мяч они моментально теряли, едва им завладев. Казалось, отними у них мяч навсегда – они это не особо заметят и продолжат бегать, резвиться.

За весь первый тайм «Ника» перешла центральную линию раза два или три. И, кажется, даже один раз ударила по воротам.

Во втором тайме все было более или менее по-прежнему. Только «Елец» как-то расслабился, пресытился своим подавляющим преимуществом, а «Ника», наоборот, немного оборзела и стала огрызаться. Однажды ее игрокам удалась осмысленная атака, закончившаяся ударом в штангу.

Фанаты поскучнели и просто молча наблюдали за вяловатой игрой. Только те два голых по пояс парня периодически ритмично хлопали и кричали: «Москва!».

На семьдесят второй минуте Чернышов взял да и убежал от защитников «Ники», вышел один на один с вратарем и закатил третий гол. Разгром. Фаны «Ельца» отреагировали на гол вялыми хлопками. Как-то они совсем сдулись.

Минут за пять до конца один из елецких фанатов вдруг завыл на весь стадион утробным протяжным воем. Этот вой трудно передать посредством букв, трудно сказать, какую он букву вывывал, ну предположим, что это была буква «о», и обозначим вой так: «О-о-о-о-о-о-о-о-о-о!». Но на самом деле это было, конечно, никакое не «о» и не «у», а что-то другое, неописуемое, неподвластное буквам. Остальные фаны поддержали вой своего товарища. Они тоже стали подвывать, но более организованно и членораздельно, примерно вот так: «эо (небольшая пауза) эо (небольшая пауза) эо-эо-эо».

Больше ничего интересного в этой игре не было. Доиграли. Свисток. Разошлись.

Шел к вокзалу по совершенно пустым улицам, мимо притихших маленьких уютных домиков. Восемь вечера. За примерно два километра пути я встретил от силы пять человек.

Орехово-Зуево

Железнодорожная станция Крутое, улица Торфобрикетная, стадион «Знамя труда». Здесь играет одноименная команда второй лиги. «Знамя труда» – старейший российский футбольный клуб из ныне существующих, через год ему исполнится сто лет. Основана команда при ткацкой фабрике Морозовых, она так и называлась с самого начала – «Морозовцы». Потом команда сменила ряд характерных советских названий типа «Красный текстильщик», а в 1958 году получила свое нынешнее название. В 1962 году «Знамя труда» вышло в финал Кубка СССР, где проиграло донецкому «Шахтеру» 0:2. Это высшее достижение клуба за всю историю.

Старейший клуб России ныне влачит жалкое существование – предпоследнее место в зоне «Центр». Ниже – только команда футбольной школы из Воронежа. Старейшему клубу реально грозит вылет в любительскую лигу. И вот в гости к этой убогой команде приезжает безоговорочный лидер зоны «Центр» – липецкий «Металлург», который, напротив, уже одной ногой стоит в Первом дивизионе. Очень крепкая команда, с хорошим финансированием и практически непроходимой обороной. Полюса, антиподы.

Я устроился на трибуне стадиона «Знамя труда» и приготовился увидеть жестокую расправу лидера над аутсайдером. Правда, в итоге все вышло по-другому…

«Металлург» напоминал ленивого крокодила, абсолютно уверенного, что несчастная антилопа никуда от него не денется. Спокойно, без суеты фавориты разыгрывали свои комбинации. Проверяли на прочность вратаря. Одна атака, другая, все размеренно, ритмично. Не то чтобы «как часы», но близко к этому.

«Знамя труда» с отчаянием приговоренного пыталось судорожно атаковать. Атаки выглядели так: кто-нибудь из ореховских защитников дотаскивал мяч до центральной линии и что есть силы бил вперед и вверх. До мяча пытался дотянуться выдвинутый вперед одинокий форвард. Иногда ему удавалось оказаться метрах в двух от места падения мяча. После чего мяч благополучно доставался вальяжному «Металлургу».

На противоположной трибуне расположилась группа ореховских фанатов, оснащенная несколькими неряшливыми баннерами с названиями клуба и города. В самом начале матча фанаты исполнили свой, видимо, коронный номер – длинную песню про Орехово-Зуево и «Знамя труда». В ней, в частности, были слова:

Живут там такие ребята,

Бухают они все подряд.

Дальше там было что-то про море водки, про пиво… Из песни следовало, что молодые ореховские любители футбола проводят время в беспрерывных пьяных оргиях и драках.

Прямо передо мной расположилась троица – Серега, Света и Саня. Серега и Света представляли собой «пару», а Саня был Серегин друг. Все трое – молодые и пьяные. Они пришли уже сильно назюзюкавшиеся, и у них с собой еще была целая сумка, набитая бутылками пива. Они сели, достали свое пиво и начали истово болеть за «Металлург», думая, что болеют за «Знамя». Орехово обычно в красной форме играет, а тут они были в синем, и ребята перепутали.

– А-а! Давай! Дави синих! Орехово, мочи синих!

Больше всех орал Серега, самый пьяный. Саня только иногда что-то выкрикивал.

– Прикинь, Сань, наши-то как давят! Эти, блин, лидеры, а наши их как возят! Давай, Орехово! Напихайте им! – орал Серега при размашистых атаках «Металлурга».

– Ну куда ты, сука, прешь, чего ты рыпаешься, синяя морда, блин, лидеры, мяч удержать не могут, м… чье липецкое! – злорадствовал Серега при жалких атакующих поползновениях «Знамени». – Да вы лоха (ударение на последнем слоге)! Полные лоха!

В самом конце первого тайма крокодил таки подкараулил свою антилопу. Мяч пометался по штрафной площади «Знамени» и влетел в ворота. На фоне гробового молчания стадиона Серега, Света и Саня радостно орали:

– А-а-а! Молодцы, Орехово! Ма-ла-цы!

Во втором тайме Серегу совсем развезло. Он беспрерывно матерно орал. Как только мяч оказывался у «Знамени» (то есть, по мнению Сереги, у Липецка), Серега начинал призывать к расправе над игроками соперника (то есть своими). В основном его вопли содержали призывы к сексуальному насилию и нанесению тяжких телесных повреждений.

– Мочи его! В табло! Дай ему в таблище с локтя! Суки! Давить!

На шестьдесят седьмой минуте произошло чудо. «Знамя труда» в ходе очередной маловразумительной атаки получило право на штрафной метрах в восемнадцати от ворот. Удар в обвод стенки, мяч по дуге влетает в ворота «Металлурга». 1:1.

«Металлург» в восемнадцати предыдущих матчах пропустил всего пять мячей. Фантастический показатель. И вот – обладатель железобетонной обороны пропустил от аутсайдера.

Серега негодовал.

– Суки! Козлы сраные! Кто так играет! М… звоны хреновы!

Стадион тем временем радостно орал.

– Чего они, козлы, орут?! Чего они радуются? Я не понял! Че за фигня?!

– Это, наверное, наши забили, – предположил Саня.

– Ты че, с дуба рухнул? Какие наши?! Наши вон, полосатые, а щас синие забили.

Света обернулась и спросила меня:

– Не подскажете, наши в какой форме?

– Орехово – в синей, Липецк – в красно-черной.

– Придурок! Мы за Липецк всю дорогу болели!

– Какой Липецк? Ты че, ваще?

– Наши в синем!

– В синем? Кто в синем? Синие – Липецк?

– Да наши, наши в синем! А Липецк – полосатые!

– Ну, полосатые. Я и говорю – полосатые. Нашим сейчас забили. Синие забили нашим, полосатым.

– Дубина, нажрался, не соображаешь ничего! Наши, наши в синем!

– Да?… Наши? Вот эти – наши? Это что, наши сейчас забили?

– Да наши, наши. Из-за тебя все.

– А тогда, что, значит, они нам забили?

Серега подавлен.

– Это что, мы за Липецк болели? Против наших? Е… Это что же… Мы! Мы предали Орехово! Санек, мы Орехово наше предали! А-а-а! Орехово! Наших парней! Дави! Дави их, гадов! Давай, Орехово! Орехово, вперед! Мы Орехово предали! Ура!

Крокодил вдруг осознал, что антилопа вырвалась и пытается убежать. В действиях «Металлурга» появилась нервозность, его атаки потеряли вальяжность и стали судорожными. Все, все в атаку. И все без толку. Более того, раза три «Знамя» и вовсе могло забить победный мяч – «Металлург» совсем забыл об обороне, и ореховцы проводили острые контратаки. Впрочем, забить больше никому не удалось. 1:1, неудачник отобрал очки у баловня судьбы, неожиданность, сенсация.

Серега осоловело смотрел на табло.

– Это что, ничья? Один-один? Че, наши не продули?

– Ничья, ничья. Давай, пошли, чего сидишь. Пиво свое забирай.

– Не продули, молодцы! Самому Липецку не продули! Только вот мы против наших болели. Предали Орехово! Предали команду!

– Все из-за тебя,… удила, – улыбнулась Света и отвесила Сереге легкий подзатыльник.