Текст книги "Русская жизнь. Родина (август 2008)"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

***

Известная благотворительная организация объявила о приеме вещей для пострадавших в Южной Осетии.

– Только новые, хорошие вещи! – с угрозой сказала женщина из телевизора. – Обязательно с этикетками, вещи без этикеток не принимаем.

Душок от этого… Скоро другие тети и дяди – осетинские, московские и питерские – намекнут: «Только импортные стройматериалы! Квартиры без евроремонта не принимаем!» – и обыватель, потянувшийся было за кошельком, скажет себе: стоп. Впрочем, его не спросят – в иных регионах административные гении, как сообщают блоги, уже начали вычитать по 1/6 из зарплат. А министр образования объявил, что пять цхинвальских школ будут восстановлены за счет средств национального проекта «Образование», в бюджете которого так кстати сэкономлены средства на оборудование и выплаты классным руководителям. И против быть как-то кощунственно. Но душок…

***

Отпускники по-прежнему едут в Абхазию – с чадами, домочадцами и домашними животными. Вымечтанный отдых, благословенная земля, «родные люди». У них какая-то священная уверенность, что с ними ничего не произойдет, потому что война – это «где-то там» и «когда-то там», а от Кодорского ущелья до гагрских пляжей – дистанция огромного размера. Можно только позавидовать безмятежности миддловского внутреннего мира.

***

Казус в Улан-Удэ: шестиквартирный деревянный дом в центре города оказался под сенью свежевыстроенного здания республиканского Пенсионного фонда – здания современного, роскошного (Пенсионный фонд других не строит). Внезапно оказалось, что земля, на которой стоит дом, по документам стала собственностью Фонда (как – никто не знает, но как-то стала), – и жителям квартир (три приватизированные и три социального найма) предложили освободить помещение. Самое потрясающее в этой истории, что не только «социальщики» покорно ушли из дома (как говорится, в никуда), но и две приватизированные квартиры были освобождены по требованию надменного соседа. Осталась одна семья – судебные тяжбы, обжалования, оборона… Хороший почин: богоугодное заведение начинает и выигрывает. И какие еще патерналистские учреждения станут захватчиками частной собственности – собесы, ВТЭКи, отделы опеки и попечительства?

***

Пенсионерка из Кузбасса в 60 лет закончила вечернюю школу, а в 62 поступила в педагогическую академию. Для этого ей пришлось посещать подготовительные курсы и сдавать ЕГЭ; в 67 она станет дипломированным педагогом. Это пенсионное студенчество – норма на Западе и совершеннейшая экзотика у нас.

***

В среднерусском райцентре – привычная пыльная неподвижность, вздыбленный асфальт, бабушки с незрелыми яблоками и морковкой (продать хоть что-то) – и сплошное «Бенилюкс» со Средиземноморьем на вывесках. Идешь мимо «Венеции», «Версаля» (уцененная мужская обувь), «Монако» (секонд-хэнд), «Люксембурга» (все по сто рублей), причем пышность имени обратно пропорциональна классу товара. В самых бедных семьях, конечно, самые богатые имена. Вот на Урале и в Сибири лавкам дают добротные женские имена: «Мария», «Ольга», «Валентина» – и глаз радуется, а здесь – сплошное смущение.

Искала «Гаагу» или «Страсбург» – нет, пока что не в моде.

Евгения Долгинова

Анекдоты
Чья деревня лучше?

Заводоуковским межрайонным следственным отделом следственного управления Следственного комитета при прокуратуре РФ по Тюменской области привлечен к уголовной ответственности 35-летний Андрей Ермаков без определенного места жительства, фактически проживающий в селе Губино Упоровского района, обвиняемый по ч. 4 ст. 111 УК РФ.

Как установлено следствием, в ночь 17 августа 2008 года в доме по ул. Тобольная в с. Губино Упоровского района, неоднократно судимый 35-летний Ермаков, распивая самогон с 15-летним подростком, уроженцем деревни Старая Шадрина Упоровского района, затеял спор, чья деревня лучше. В ходе жаркого спора нервы у Ермакова не выдержали, и он схватился за нож, нанеся подростку множественные ножевые ранения. От полученных повреждений потерпевший скончался на месте.

Ермакову предъявлено обвинение. В настоящее время Заводоуковским межрайонным следственным отделом проводится комплекс мероприятий, направленных на установление всех обстоятельств совершенного преступления.

Чья деревня лучше… Попробовал представить себе эту дискуссию и не смог – получается какая-то нелепая фантасмагория.

– Наша деревня занимает более выгодное географическое положение, она стоит на пересечении торговых путей.

– А наша деревня обладает более развитой экономикой.

– А у нашей деревни более высокий научный потенциал.

– А в нашей деревне лучше развиты ремесла, народное творчество.

– А в нашей деревне – поголовная грамотность.

– А у нашей деревни самые мудрые руководители.

– А наша деревня издревле славится своей святостью и благочестием.

– А в нашей деревне более низкий уровень преступности.

– А в нашей зато более высокая раскрываемость преступлений.

– А в нашей деревне более высокий ВВП на душу населения.

– А в нашей деревне выше урожайность зерновых и зернобобовых.

– Вклад нашей деревни в сокровищницу мировой культуры гораздо значительнее, чем вклад вашей деревни.

– А в нашей деревне гораздо выше уровень юридической грамотности населения.

– А наша деревня раскинулась среди гораздо более красивых полей и лесов, чем ваша.

– Зато наша деревня стоит на берегу гораздо более стремительной реки.

– А жители нашей деревни употребляют в среднем гораздо больше мясомолочных продуктов, чем жители вашей деревни.

– А жители нашей деревни повсюду известны как храбрые, отважные воины, в отличие от жителей вашей деревни.

– А мы… А у нас… У нас бабы красивше, во!

– Ха! Бабы! Да все ваши бабы – б… ди!

– Что?! Да я за наших баб!…

И неоднократно судимый 35-летний Андрей Ермаков из села Губино нанес 15-летнему подростку из деревни Старая Шадрина множественные ножевые ранения.

Труп на балконе

Ночью 17 августа в дежурную часть УВД города Братска Иркутской области поступила информация о том, что на балконе одного из домов по улице Обручева находится труп мужчины. Милиционеры группы быстрого реагирования, выехавшие по указанному адресу, действительно обнаружили в указанном месте труп хозяина квартиры. Он был аккуратно упакован в коробку из-под телевизора.

По подозрению в совершении убийства были задержаны две местные жительницы, одной из которых исполнилось лишь 17 лет. Милиционеры выяснили, что накануне они втроем распивали спиртное. Когда 57-летний потерпевший стал приставать к 17-летней братчанке, она взяла кухонный нож и зарезала собутыльника. Чтобы скрыть улики, девушка расчленила тело и сложила останки в коробку.

По словам милиционеров, на допросе девушка вела себя на редкость хладнокровно. Подробно рассказав, каким образом убивала обидчика, она продемонстрировала фотографии с места преступления, сделанные на сотовый телефон. В настоящий момент возбуждено уголовное дело по статье 105 Уголовного кодекса РФ – «Убийство». Подозреваемой грозит до 15 лет лишения свободы.

Очередной пример, так сказать, многослойного ужаса. Когда ужасно не только само по себе преступление, но и сопровождающие его подробности.

Уже не первый раз обращаю внимание на эту страшноватую специфику многоквартирного дома: люди живут себе спокойно и не знают, что творится у них за стенкой, под полом или над потолком. Жили себе люди, выходили на балкон покурить или просто свежим воздухом подышать, а на соседнем балконе лежал труп. В коробке от телевизора. Может быть, курящие и дышащие воздухом люди обращали внимание на то, что воздух кажется не особенно свежим, запах какой-то чувствуется, неприятный, ну да мало ли что, подумаешь, запах. Мало ли какие запахи бывают в жилых кварталах Братска. И продолжали жить, курить и дышать воздухом по соседству с разлагающимся трупом.

Ну и, конечно, когда семнадцатилетняя девушка аккуратно и хладнокровно расчленяет труп здорового взрослого дядьки, это как-то… в общем, изумляет.

Спал на проезжей части

В Мордовии на нетрезвого мужчину, спавшего на проезжей части, наехал грузовик. 14 августа, в 4.20 утра 45-летний житель Ардатовского района с рваной раной теменной области и переломом ребер поступил в приемное отделение центральной районной больницы. Находясь в изрядном подпитии, «пешеход» не смог вспомнить обстоятельства случившегося с ним инцидента.

При проведении розыскных мероприятий было установлено, что на пьяного мужчину, уснувшего на правой стороне проезжей части на неосвещенном участке дороги, наехал грузовой автомобиль ГАЗ-САЗ-3507 под управлением 22-летнего водителя.

В очередной раз восторжествовал один из базовых принципов русской жизни – пьяным везет.

А я однажды видел человека, который делал нечто подобное вполне сознательно. Это было в Брянске. На проезжей части одной из оживленных улиц, около тротуара, лежала человеческая фигура, закутанная в какое-то смрадное тряпье. Рядом стояло несколько пластиковых пакетов неизвестно с чем. Местные жители сказали, что это бездомная бабушка. Днем она бродила в поисках пропитания (пропитание, судя по всему, наполняло те самые пластиковые пакеты), а ближе к вечеру приходила на это место, ложилась на проезжую часть и спокойно засыпала. И так каждый день, всегда на одном и том же месте. Ну вот нравилось ей спать на проезжей части, что поделать.

Машины осторожно ее объезжали.

Диваном по голове

В Челябинске вступил в законную силу приговор, вынесенный по уголовному делу по обвинению Рафката Ибатулина, 1982 годарождения и Рината Саетова, 1975 года рождения в совершении преступления, предусмотренного частью 1 статьи 118 УК РФ (причинение тяжкого вреда здоровью по неосторожности).

Следствием установлено, что Ибатулин и Саетов 3 июня 2007 года в вечернее время, находясь в квартире жилого дома, выкинули через оконный проем на пустырь части дивана. Сброшенный каркас от дивана упал на находящуюся под окнами дома малолетнюю девочку. Ребенку по неосторожности был причинен компрессионный перелом первого и четвертого поясничных позвонков.

В судебном заседании подсудимые вину свою признали в полном объеме, раскаялись в содеянном. Суд назначил Ибатулину и Саетову наказание в виде 200 часов обязательных работ, а также взыскал с осужденных в счет компенсации морального вреда в пользу потерпевшей по 300 000 рублей с каждого.

Построили жилой дом. С одной стороны, там, где подъезды, подвели к дому асфальтовую дорогу. А с другой ничего не сделали, оставили просто поверхность земли, пустое место, пустырь. Ни деревьев, ни газона, ничего, только пустая коричневая земля. На эту пустую землю не жалко и не стыдно плюнуть, выкинуть окурок, бумажку, бутылку. Люди вселились в жилой дом, стали жить в нем и плевать, кидать окурки, бумажки, бутылки. Пустая коричневая земля покрылась толстым слоем всякой мерзости. Ну а чего. А что еще делать, если земля коричневая и голая, пейзаж сер и мрачен. Пустырь, вдали виднеется еще один жилой дом, такой же, еще дальше дымят трубы одного из многочисленных челябинских заводов… А потом у хороших, наверное, ребят Ибатулина и Саетова возникает необходимость избавиться от старого дивана, новый, может, купили, и надо старый выкинуть, и вот они решают выбросить его прямо в окно, а что такого, все жильцы годами бросали на этот опостылевший пустырь всякую гадость, можно и диван выкинуть, пустырь – он все стерпит.

По загаженному пустырю потерянно бродит малолетняя девочка. Зачем она забрела сюда, на этот унылый, покрытый мусорным «культурным слоем» пустырь? Наверное, просто так, подобные роковые действия часто совершаются просто так, от нечего делать, от тягучей бессмысленной маеты.

Девочка потерянно бродит по пустырю, ковыряет носком сандалеты засохший мусор. И на нее сверху падает диван. Жаль, что в этом месте нельзя написать: «Затемнение, титры, конец фильма».

Дмитрий Данилов

* БЫЛОЕ *
Козлова Н.В.
Ну вот и все

Воспоминания сестры милосердия о Русско-японской войне. Часть вторая

I.

В Мукден мы прибыли к вечеру, взяли арбы и направились в сестринское общежитие, помещавшееся в кумирнях буддистского монастыря у ворот китайского города.

Двенадцатого числа с раннего утра стала слышна канонада. Начался бой у Сандепу. Выстрелы раздавались глухо и равномерно, но не как раскаты грома, а скорее как удары или равномерные вздохи.

Бой шел второй день, а нас еще никуда не вызывали. Мы ходили лишь по очереди на станцию и работали там на перевязочном пункте, устроенном в палатке походной церкви, где от клироса до клироса протянули брезент, а в остальном помещении поставили столы и ящики с перевязочным материалом.

В один из дней мы работали на перевязочном пункте. Подошел вечер; слышны были далекие выстрелы. Только что отпустили одну партию раненых, перевязав их, и собирались принимать другую, человек в восемьдесят, но тут в палатку вошли члены управления Красного креста и распорядились прекратить перевязки, так как сейчас в церкви будет происходить венчание одной сестры милосердия со студентом, заведующим красно-крестным складом. Мы не верили своим ушам. На одном из столов еще лежал раненный в голову в полубессознательном состоянии, на полу склады перевязок, на столбах эсмарховские кружки, мы все в белых халатах, и вдруг обряд венчания! Однако новую партию раненых отправили куда-то в другое место, и несколько человек певчих отдернули брезент, отделяющий иконостас, вынесли аналой, пришел жених, члены управления, и, наконец, появилась невеста в белом платье с вуалем и fleurs d? orange, и венчание началось. Но что это было за ужасное впечатление! Точно от какого-то кощунства. Многие, и между прочим, Александровский, смотрели на это как на потеху и помирали со смеху. Других прямо коробило. Анреп подошел ко мне со словами, что он в жизни редко испытывал более скверное впечатление. Наконец венчание кончилось, и виновники торжества (или безобразия) отправились вместе со свитою своею в палатку-столовую, выпить шампанского и принять поздравления. А священник прошел в алтарь взять запасные дары, чтобы причастить раненого, пролежавшего на столе все время венчания…

На следующий день нам пришло назначение собраться на санитарный поезд. Отправились мы ночью с теплушечным поездом, к которому был прицеплен один вагон третьего класса для персонала. К месту назначения, то есть к конечной станции добавочной ветки, мы прибыли лишь вечером и остановились в версте от станции, так как впереди нас стоял поезд военного ведомства, принимавший раненых. Наши санитары, ходившие туда, пришли назад, говоря, что там творится настоящий ад: стон и крики стояли в воздухе, ибо несчастных доставляли к поезду в двуколках без дороги, по замерзшему гаоляновому полю. Для посадки же в вагоны, в темноте, их хватали часто за раненые места и причиняли страшную боль.

Военный поезд набрал тысячу человек и двинулся в обратный путь на рассвете. Пропустив его, мы подошли к станции, и началась наша работа, но, Бог милостив, без тех впечатлений, что были накануне. Наша работа шла днем, без спешки, раненых снимали и вносили осторожно, и ничего подобного тому, о чем рассказывал санитар, видеть не пришлось. Тут же на станции был питательный пункт, и как только заполняли вагон, солдатам приносили туда еду. Нагрузка раненых протянулась у нас до самого вечера и, наконец, мы тронулись в путь. За эту поездку испытали мы то, что, вероятно, переживали многие сестры в теплушечных поездах, то есть чувство полного бессилия и стыда от своей бесполезности. Переходов из вагона в вагон не было и, забравшись в какую-нибудь теплушку, надо было ждать там до следующей остановки. На остановке спрыгиваешь из вагона при помощи санитара и бежишь вдоль поезда со страхом, что он может тронуться (поезда в Манчжурии ходили без звонков), а ты останешься на разъезде, ибо не у всех вагонов есть тормоз, на который можно вскарабкаться, да еще удалось бы это на ходу поезда. Стучишь в какую-нибудь дверь. Санитар приотворяет ее, спускает лесенку, если таковая имеется, а не то так тянет на руках в вагон, и вот опять в теплушке, где, может быть, и не требуется помощь, а рядом в вагоне она нужна, но туда не добраться до следующего перегона. Помимо всего этого, материала и лекарств давалось минимальное количество. Обстановка такая, что ни о какой хирургической помощи и речи быть не могло. В теплушках было два яруса, и людей клали очень тесно, что было плохо, когда попадали раненные в голову или бредовые, которые бессознательно махали руками. Наверх поднимались те, кто был ранен легко. В середине вагона помещалась железная печурка, маленький запас углей или дров, и тут же сидел санитар.

Вагон, куда я попала, когда поезд тронулся, был почти весь заполнен легко ранеными. Я принесла коньяку и водки, чтобы согреть их. Почти первыми словами солдат, обратившихся ко мне, были: «А как же, сестрица, приказ? Ведь сказано было не отступать, чтобы его самого, генерала, убить, если прикажет отступать?» Что было ответить на это? Я только всей душой поняла Гриппенберга, который пожертвовал своей репутацией, нарушил дисциплину, но уехал лично передать Царю о тех порядках в армии, которые его заставили пережить такой позор, и на просьбу о подкреплении ответили приказом вернуться назад, зная, однако, какими словами он воодушевлял войска перед боем. Слова о том, чтобы его убили, если он прикажет отступить, не были вымыслом солдата, они действительно стояли в приказе.

II.

Я узнала, что одна из знакомых мне сестер поступила в *** госпиталь близ станции Суятунь. Я списалась с нею, прося сказать, есть ли у них свободная вакансия сестры и примет ли меня старший врач. Очень скоро был получен утвердительный ответ, и я пошла в главное управление поговорить о моем переводе с Анрепом, который заведовал этими делами.

В управлении была вечная толчея сестер, которые приходили просить назначения или перевода их из одного госпиталя в другой, причем одна требовала, чтобы ее назначили непременно на левый фланг, другая – на правый, третья просилась в центр. Такое пристрастие сестер к флангам или центру имело свою тайную причину в нахождении там или тут близких им людей и симпатий. Лишь бедные сестры, увлекавшиеся кавалеристами, не могли предъявлять таких категорических требований, ибо за представителями этого рода оружия не так-то легко угнаться. Порой появлялись сестры в большом возбуждении и требовали, чтобы Анреп нашел им место в каком угодно госпитале, так как они не могут более жить друг с другом и выносить ужасный характер товарки.

И на эти нелепые или нервические требования Анреп отвечал всегда спокойно, не возвышая голоса, стараясь всех умиротворить и, по возможности, всем угодить.

III.

До Ваншантуня, где стоял *** госпиталь, считалось верст десять. Ваньшантунь был маленькой деревушкой, брошенной китайцами и разрушенной нашими солдатами. Лишь немногие фанзы уцелели и служили помещением для госпиталей. Мы остановились у *** отряда и вошли в юрту-столовую. В. представил меня моим новым сослуживцам. Их было: три доктора, студент-медик и семь человек сестер – коренных казачек четыре и три волонтерки. Одна из волонтерок была тоже казачка, но только Кауфманской общины, сестра Н., которую я встретила на Рождестве в харбинском общежитии. Я была очень рада встретить знакомое и милое лицо среди всех этих чужих людей и за месяц работы в *** отряде очень сошлась с ней.

Сестры– казачки были превосходные работницы, одушевленные своеобразным патриотизмом, своим местным войсковым, но в высшей степени почтенным и симпатичным. Держали они себя безукоризненно, настроение у них было серьезное, строгое; они были проникнуты мыслью, что их послало «их войско» и надо оправдать эту честь. В pendant к этим сестрам была и некоторая часть санитарского персонала -несколько монахов-послушников из Ново-Афонского монастыря. Что это были за прекрасные санитары, вполне проникнутые сознанием и понятием о подвиге! Уж на что доктора, как представители интеллигенции, враждебно настроены против монастырей и монастырской братии, которую зовут тунеядцами, а и те не могли нахвалиться на этих послушников. Привыкшие к ночным бдениям, они безукоризненно несли ночные дежурства, и в их обращении с больными так ясно чувствовалось, что хоть и простые они люди, а действуют под внушением великой идеи, которая и придавала их службе особую окраску.

Докторский персонал состоял из старшего врача М., типичного еврея, очень умного, очень знающего человека. При всей моей антипатии к этому племени я не могла не отнестись к нему с уважением за его прекрасную работу и умение вести госпиталь. Нельзя не упомянуть попутно об одной характерной в нем черточке. В разговорах это был человек самых широких взглядов, порицатель всякой обрядности, что не мешало ему самому аккуратно зажигать у себя шабашевые свечки. Так-то обряды мешают иудейскому племени только у нас, от своих же они отказываться не собираются.

Второй врач был терапевт, хороший и добросовестный доктор, но довольно бесцветная личность, близорукий, в очках, страдающий хроническим насморком.

Третий был ему прямой контраст. Молодой и талантливый хирург, довольно красивый, рослый, с той особенной грубоватостью, которая отличает многих москвичей и не всегда бывает симпатична.

Студент был пресмешной и славный малый, с добрым мягким сердцем.

Вот начался бой, которого мы ждали с таким волнением и такой надеждой, что на этот раз победа будет за нами. Первые два-три дня с позиций шли прекрасные вести. Настроение было особенное, какое-то напряженное. Но на третий или четвертый день утром, выходя из юрты, я встретила одну из сестер, которая с совершенно растерянным лицом сказала мне, что нам приказано свертываться и отправить все наиболее ценное в Харбин, пока есть свободные вагоны. Это означало повторение старой истории: спасали имущество в полной уверенности, что мы проиграем сражение и опять будет общее отступление. Это означало, что сражение уже проиграно!

Трудно передать, что чувствовалось в те минуты. Хотелось лечь на землю и ничего не видеть, ничего не слышать. Но, конечно, пришлось ходить, помогать и смотреть, как разорялись палатки, от которых остались лишь деревянные остовы да печи, как запаковывалась в ящики масса нужных вещей, ибо в передовой отряд брали только необходимое и ничего лишнего. Вся работа, все заботливое и хорошее устройство для приема раненых пропадало даром, не послужив своей цели. Но, разорив старое и благоустроенное помещение, нельзя было все-таки остаться под открытым небом, и нам отвели какой-то сарай из гаоляна. Наскоро обили его досками и устроили нары в два этажа.

Постепенно канонада стала переходить на запад. Оптимисты говорили, что происходит лишь «перемена фронта», так как японцы хотят обойти нас с запада. Ходили слухи, что на правом фланге по дороге от Синминтина наша конница окружила чуть ли не семьдесят тысяч японцев, которые сложили оружие, потом приходила другая версия, что семьдесят тысяч японцев действительно обошли нас с северо-запада и наши войска были принуждены отступить. Точных сведений не было ни у кого.

К этому времени в японском лагере стал действовать по ночам очень сильный прожектор. Колоссальный сноп яркого света медленно двигался по горизонту, превосходно освещая ту местность, на которую был наведен. Моральное действие от этого двигающегося света было скверное. Что-то такое беспощадное чувствовалось в нем. Точно сказочное чудовище отыскивало свою жертву.

Бой подвинулся к нам ближе, и мы могли наблюдать, как рвались высоко в воздухе снаряды. Дул сильный ветер, поднимавший клубы желтой пыли, и от нее небо получило какой-то мглистый неприятный колорит. Тяжело и тревожно было на душе. В этот день, я помню очень хорошо, мы сидели вдвоем в нашей юрте с одной из сестер-волонтерок. Юрта была почти пуста. Все наши вещи были увезены на север, остались лишь соломенные тюфяки, лежавшие прямо на земле. Ветер трепал брезентовое окно. Мерно и безостановочно слышались выстрелы. Я сидела, поджав ноги, и читала какой-то роман без начала и конца из приложений к «Ниве», читала, чтобы только мысленно уйти от гнетущего чувства, лежащего на сердце. Сестра, сидевшая напротив меня, перебирала струны балалайки.

Ночью подвезли раненых. На следующий день вечером приехал уполномоченный В. и принес известие об указе Государя, дарующего России конституцию. Известие это было принято различно. Одни обрадовались ему, как светлому празднику, другие им глубоко опечалились, видя в нем крушение дорогих и святых заветов, которые как бы приносились в жертву богу наших неудач.

В эту ночь я была дежурная и, придя в землянку сменить нашего студента, сказала ему о только что слышанной новости. Радости этого юноши не было границ. Услышав эту весть, он бросился целовать мне руки, точно я была причастна этому делу. Я напомнила ему, что далеко не разделяю его радости, а наоборот, скорблю и горюю. Он побежал в столовую прочесть собственными глазами газету, а я осталась одна на ночное дежурство. Печальная обстановка была под стать печальным думам в эту ночь, а снаружи им вторили неумолкавшие выстрелы нашей батареи, стоявшей на этот раз так близко, что слышался не только грохот, но и зловещий вой вылетавшего снаряда.

Весь следующий день с утра мы принимали раненых и отправляли их на теплушечные поезда. Пришел приказ и нам уходить из Ваньшантуня, но прекратить работу не было возможности, так как раненые все шли и шли. Да и никаких средств передвижения у нас не было. Наконец, к вечеру нам пообещали две двуколки и китайскую арбу. Почему мы не могли уехать с одним из последних санитарных поездов, в точности не знаю.

Наши войска оставляли позиции и отходили к Мукдену. Часов около двенадцати влетел к нам генерал Чатыркин со словами:

– Да вы с ума сошли! Что вы сидите? Или хотите попасть в руки японцев?

Мы отвечали, что ждем двуколок. Через несколько минут их подали, и мы двинулись в путь.