Текст книги "Агония и смерть Адольфа Гитлера"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц)

В 20-х числах апреля командный пункт Гиммлера находился в Лихене, под Фюрстенбергом в Мекленбурге. Где он был после этого, я не знаю. Говорили, что Гиммлер якобы вылетел на самолете, но за это никто не мог поручиться. Я хорошо помню, что во время всех этих разговоров доктор Геббельс и Борман особенно резко выступали против Гиммлера.

Лично у меня при виде фюрера создалось впечатление, что после известия о случае с Гиммлером и полученной радиограммы от Кейтеля, из которой было видно, что на помощь Берлину рассчитывать нечего, он понял, что его дни сочтены, и твердо решил в скором времени покончить с собой.

В этом я еще более убедился, когда он 28 апреля после совещания сказал: «Я не могу больше, жизнь опротивела мне». Как раз к этому времени русские из предмостного укрепления в Штеттине значительно расширили к западу уже начавшийся прорыв.

Положение в Берлине 29 и 30 апреля было очень серьезным. 30 апреля в северной части русские танки находились у здания рейхстага, в южной части велись бои за вокзал Анхальшер и на прилегающих улицах. Ожесточенные бои разгорелись также в районе Шпиттельмарка. Еще днем 29 апреля фюрер в присутствии генерала Кребса, доктора Геббельса и Бормана спросил меня, сколько времени я смогу еще продержаться.

На это я ответил, что если я не получу тяжелого, и прежде всего противотанкового, оружия и достаточного количества боеприпасов, то максимум продержусь еще 2 – 3 дня. Фюрер лишь кивнул головой и ушел в свою квартиру. Доктор Геббельс и Борман умоляли меня сделать все возможное, чтобы удержать противника.

Настроение всех руководящих лиц было мрачным, к тому же огонь русской артиллерии почти не переставая велся по небольшому правительственному кварталу, а мы ничего не могли противопоставить ему.

Никто из руководящих лиц особых высказываний по поводу сложившейся обстановки не делал. Все смотрели на Адольфа Гитлера и чувствовали себя обреченными.

В ночь с 29 на 30 апреля и в течение 30 апреля в ходе тяжелых боев мне удалось отразить все атаки русских частей, хотя и с большими потерями.

В 15.00 я находился на своем командном пункте, когда меня по телефону вызвали на совещание. Я взял свою карту и пошел в блиндаж фюрера. По дороге я встретил взволнованного майора Гюнше, который сообщил мне, что фюрер только что покончил жизнь самоубийством. После этого мы оба поспешили в убежище фюрера, и здесь генерал Кребс лично сообщил мне, что фюрер застрелился. Здесь, кроме него, были генерал Бургдорф, доктор Геббельс и Борман. Никто не сказал ни слова.

На глазах у доктора Геббельса и генерала Бургдорфа были слезы. Я сам как бы остолбенел. Хотя я до некоторой степени и предчувствовал такой исход, но не ожидал, что это случится так быстро. Никто из руководящих лиц долгое время не мог принять никакого решения. У всех на лице был написан вопрос: «Что же делать?»

Трупа фюрера я лично не видел и не знаю, что с ним было сделано.

Во время этого смятения я узнал от госсекретаря доктора Наумана, что незадолго перед своей смертью фюрер послал письмо генералу Вейдлингу с приказом, что он со своим гарнизоном не должен больше удерживать Берлин, а должен вырваться из окружения и пробиться к ближайшим немецким частям. Подобный приказ от имени фюрера был позднее передан мне рейхсляйтером Борманом. Прорыв был намечен и подготовлен на 23.00 30 апреля, но затем ввиду начала переговоров с русской армией осуществлен не был.

Приблизительно в 17.00 генерал Кребс предложил принять наконец какое-либо решение. После этого в комнате для совещаний собрались: генерал Кребс, генерал Бургдорф, доктор Геббельс, Борман и госсекретарь доктор Науман. Так как я находился рядом, то пригласили также и меня.

Слово взял генерал Кребс и предложил вступить в переговоры с русскими, но сначала для ведения переговоров добиться прекращения военных действий. Он сказал примерно следующее (точных слов я не могу вспомнить):

1) Берлин больше удерживать невозможно, и на выручку его рассчитывать больше нечего.

2) Добиться военного успеха в Берлине стало невозможно, так же как ни в коем случае нельзя рассчитывать на победу в целом.

3) Недавно фюрер высказал ему примерно следующее: «Единственный человек, с которым Германия, возможно, в состоянии договориться, это Сталин, ибо он самостоятелен и независим; он с ясной последовательностью осуществляет свои политические и военные цели. Черчилль же и Рузвельт зависимы от своих парламентов и капитализма, политика их неуверенна и неправдива». Однако лично он, Адольф Гитлер, не может договариваться со Сталиным.

Таким образом, возможно, продолжал генерал Кребс, что фюрер своим самоубийством хотел дать шанс для налаживания отношений с Россией.

4) Поэтому он (Кребс) предлагает послать сначала к русским кого-либо из штабных офицеров, а затем уже самому вести переговоры по вопросу прекращения военных действий и об условиях.

В период перемирия, которое должно бы было продлиться в течение 24 часов, следовало связаться с гросс-адмиралом Деницем, чтобы договориться с ним по поводу капитуляции Берлина и затем всей немецкой армии.

К исходу дня подполковнику Зепфарту было приказано идти к русским и подготовить почву для переговоров. После его возвращения с ответом, что русское командование согласно на переговоры, в ночь с 30 апреля на 1 мая я проводил генерала Кребса до русских позиций к югу от Принц Альбрехштрассе. В течение ночи и утром 1 мая я был на своем командном пункте среди солдат моей боевой группы, чтобы самому представить положение на фронте. По возвращении я услышал, что генерал Кребс вернулся. Я тотчас же пошел туда и узнал, что перемирие русскими не принято и русское командование настаивает на безоговорочной капитуляции Берлина.

Особенно энергично возражали против капитуляции доктор Геббельс и Борман, обосновывая это тем, что прежде должна состояться беседа с гросс-адмиралом Деницем, которого фюрер назначил своим преемником. Из разговоров руководящих лиц я узнал затем, что предло-

Генерал Ганс Кребс (справа) у входа в штаб 8-й гвардейской армии.

Последний начальник генштаба вермахта пришел сообщить о самоубийстве Гитлера. 1 мая 1945 г.

жение о согласии на капитуляцию должно быть сделано только России.

Все были того мнения, что взаимоотношения России с обоими капиталистическими государствами – Англией и Америкой – не долго будут хорошими, ибо Россия, с одной стороны, и Англия и Америка – с другой имеют совершенно различные цели. Англия уже сейчас делает все, чтобы не дать России доступа к морям. Во-первых, занятием Шлезвиг – Гольштейна и Дании она пытается закрыть для России пролив и выход из него в Северное море; во-вторых, занятием Греции и поддержкой Турции перекрывает Дарданеллы, т.е. выход из Черного моря в Средиземное. Известны также притязания Англии на источники нефти в Персии.

Было указано на то, что Америка заинтересована не в Европе, а в Азии, Канаде и Австралии, а Англия сама считает себя не европейской державой и до сих пор, натравливая в Европе одно государство на другое, сеяла лишь беспокойство. Россия же, наоборот, является теперь наиболее сильным европейским государством, и поэтому по окончании всех войн в Европе никогда не будет справедливого и прочного союза.

Россия и Германия – два государства, которые и в хозяйственном отношении превосходно дополняют друг друга.

На основании моего личного опыта – командира полка и командира дивизии во время войны – я хотел бы добавить, что я тоже никогда не верил в надежный и искренний союз между Россией и Англией и Америкой, но я могу и ошибаться. Я думаю так, ибо все английские и американские офицеры, которые были взяты мной в плен, на вопрос, почему вы идете вместе с Россией, отвечали, что это лишь на время войны, чтобы победить Германию, что только и является целью союза.

В полдень 1 мая было составлено письмо к командующему русскими силами под Берлином, в котором было отклонено требование о безоговорочной капитуляции до переговоров с гросс-адмиралом Деницем. Одновременно еще раз излагалась просьба о перемирии, и на это ожидался ответ. Но так как до 18.00 ответа не последовало, то на 21.00 1 мая был назначен прорыв из окружения.

Свою боевую группу я разделил на семь групп и приказал пробиваться каждой самостоятельно, так как ввиду сложившейся обстановки прорыв в составе всей группы я считал невозможным. Мои группы должны были прорываться на север через Панкорс и далее северо-западнее на Хавель. Затем, двигаясь в общем направлении на Фербел-лин, стремиться соединиться с немецкими частями.

В 20.00 я закончил все приготовления и направился к генералам Кребсу и Бургдорфу, чтобы попрощаться с ними. Генерал Бургдорф сказал мне, что он не хочет примкнуть к прорыву, потому что уже слишком стар и испытал подобное в 1918 году. Он хотел остаться в имперской канцелярии.

Генералу Кребсу еще не было ясно, что он должен делать. Он лично пожелал мне всего доброго и удачного прорыва. Я не могу сказать, покончили оба генерала с собой или куда-нибудь скрылись.

Вслед за этим я направился в убежище фюрера к доктору Геббельсу, также для того, чтобы попрощаться. Мне было известно, что Геббельс не хотел покидать Берлин. Он уже говорил об этом в предыдущие дни. Я встретил Геббельса с женой у входа в их комнаты. Я попрощался сначала с женой Геббельса, которая сказала мне, что шестеро их детей уже умерли и они с мужем также хотят покончить с собой.

Ее словами ко мне были: «Мои дети уже маленькие ангелы, и теперь мы с мужем пойдем вслед за ними». Я видел, что в руке у нее была маленькая бутылочка с ядом (цианистый калий). Затем я простился с Геббельсом, и он мне еще сказал, что как гауляйтер Берлина никогда не покинет этого города и так или иначе после гибели Германии ему все равно не жить. Затем он прошел с женой в свои комнаты, а я тотчас же направился к своей первой группе, которой командовал лично. Это было в 21.10.

К моей первой группе примкнули посол Хебель и адмирал Фосс. В 21.30 я покинул имперскую канцелярию и со своей группой благополучно дошел до вокзала Фрид-рихштрассе. Это место обстреливалось сильным артиллерийским и ружейным огнем, поэтому моя группа была несколько рассеяна. Перейдя через Шпрее с остатками группы, я благополучно дошел по трамвайной линии до Карл-штрассе и затем до Фридрихштрассе – Гауссенштрассе до полицейских казарм, рядом со станцией метро Веддинг.

Здесь мы встретились с крупными силами русских, и дальше нам пройти не удалось. Я был легко ранен, получив четыре царапины, одним из выстрелов был ранен и адмирал Фосс. Во время боя я потерял его. (Позднее я слышал, что он находится в плену.) После этого мы повернули обратно и попытались пройти мимо Штеттинского вокзала. Это нам удалось к утру 2 мая, а к полудню на Шенхаузер-алее я встретил генерала Рауха, генерал-лейтенанта Раттенхубера и полковника Германна. Мы решили организовать общий командный пункт в пивоварне Шультхейс-Путценхоф, привести в порядок все войска (к этому времени были объединены солдаты всех частей вооруженных сил, а также фольксштурма и полиции, как с оружием, так и без него) и затем с наступлением темноты вновь сделать попытку прорваться из окружения.

В течение второй половины дня с русской стороны мы неоднократно получали требования сдаться. Мы внимательно продумали свое положение и решили, что войска, находящиеся на территории пивоварни, имеют очень незначительную боеспособность. Часть солдат фольксш-турма и полиции просто-напросто разбежалась и исчезла, остальная часть была не полностью вооружена и не все были обеспечены боеприпасами. Кроме того, в пивоварне находилось несколько сот раненых. К этому времени пивоварня также уже была окружена. Когда вскоре последовало новое требование сдаться – в противном случае в

18.00 должен был открыться огонь, генерал Раух и я поехали в одну из русских дивизий и во избежание лишнего кровопролития, после заверения в хорошем обращении, сложили оружие. Так мы оказались в плену.

Об организации «Вервольф» я ничего не могу сказать, так как я об этом ничего не знаю, кроме того, что было сообщено в прессе и по радио. В кругу товарищей я однажды узнал, что якобы «Вервольф» был организован Геббельсом.

Что касается вопроса о том, считаю ли я возможной подпольную работу партии, то я на это хочу сказать следующее: дальнейшую подпольную работу партии я считаю невозможной по следующим причинам:

1) Ввиду смерти фюрера, Геббельса и, безусловно, еще многих других руководящих лиц, нет больше руководства партии, которое бы пользовалось доверием.

2) Гауляйтеры– политические руководители своих областей, за немногим исключением, из-за своей роскошной частной жизни и своего эгоизма даже во время войны не пользовались доверием и любовью как со стороны членов партии, так и остальных жителей области. Иногда против них вели активную борьбу сами члены партии. Только лишь личность фюрера и привитая им партийная дисциплина удерживали членов партии от самовольных действий.

3) Адольф Гитлер в 1941 году начал войну на два фронта и тем самым нарушил свой собственный принцип, которому он учил немецкий народ, ибо в своей книге «Моя борьба» он написал, что Германия никогда больше не должна вести войну на двух фронтах. Хотя благодаря первоначальным успехам это несогласие и не выступало наружу, все же оно продолжало чувствоваться.

4) В книге «Моя борьба» Гитлер далее говорит: «Каждое правительство обязано заботиться о сохранении своего народа. Если во время войны правительство видит, что война не приведет к победе, то оно поступает преступно, если еще хоть на один день продолжит эту войну».

Об этом было также известно партии, и я думаю, что фюрер сам осудил себя этими словами, ибо уже давно было видно, что войну не выиграть, а в чудеса я не верю.

5) Немецкий народ настолько устал от длительной войны и от воздушного налетов, что хочет наконец иметь покой. Никто из членов партии не решился бы какими-либо необдуманными действиями еще более ухудшить положение.

6) Возможно, что члены партии сначала отнесутся к новому правительству выжидающе, но они сразу же будут поддерживать любое правительство, когда убедятся, что это правительство поступает справедливо и честно, старается вновь дать каждому немцу жилье, работу и хлеб, насколько это позволяет современное положение.

Вильгельм Монке

Лрх. Н-21144, л. 19-28 (подлинник)

ПОКАЗАНИЯ НАЧАЛЬНИКА ЛИЧНОЙ ОХРАНЫ ГИТЛЕРА ГАНСА РАТТЕНХУБЕРА

20 мая 1945 года г. Москва

Я, Ганс Раттенхубер, бывший обергруппенфюрер СС и генерал-лейтенант германской полиции, являясь свидетелем смерти Гитлера, считаю своим долгом рассказать о его последних днях и обстоятельствах смерти.

Мое желание вызвано тем, что, будучи в советском плену и имея возможность знакомиться с прессой, я вижу, что еще до сих пор как в Германии, так и в других странах муссируются различные слухи о судьбе Гитлера, и даже о том, что он жив.

В течение 12-ти лет, начиная с 1933 года и вплоть до дня смерти Гитлера 30 апреля 1945 года, я бессменно являлся начальником его личной охраны.

Совершенно естественно, что такой продолжительный срок пребывания в непосредственной близости к Гитлеру позволил мне знать факты из его жизни и деятельности, которые могли быть известны лишь узкому кругу приближенных к нему лиц, пользовавшихся его большим доверием.

Считаю нужным заявить также, что после смерти Гитлера и краха германской империи я не связан больше присягой и намерен говорить здесь об известных мне фактах, невзирая на мою былую преданность Гитлеру и его ближайшим помощникам.

Прежде всего следует изложить вкратце ту обстановку, которая сложилась в Берлине в апреле 1945 года.

Как известно, русское весеннее наступление 1945 года на Одере началось 14 апреля.

Стремительный прорыв русскими наших укреплений на Одере явился полной неожиданностью для германского верховного командования, так как эти укрепления считались неприступными. Ставку Гитлера охватило смятение и растерянность. Под сокрушительным наступлением Красной Армии рушились последние надежды на спасение германской столицы.

Спустя несколько дней неприятельское кольцо замкнулось вокруг Берлина. В концентрированном наступлении русские танковые и стрелковые дивизии с ожесточенными боями неудержимо продвигались к центру города.

Фотография из следственного дела

28 августа 1951 года арестован органами МГБ СССР по обвинению в том, что «с первых дней установления фашистской диктатуры в Германии в 1933 году и до разгрома последней в 1945 году, являясь группенфюрером СС, генерал-лейтенантом полиции и начальником имперской службы безопасности, осуществлял личную охрану Гитлера и приближенных к нему других главарей рейха». Определением военного трибунала Московского военного округа от 15 февраля 1952 года приговорен к 25 годам лишения свободы. На основании Указа Президиума Верховного Совета СССР от 28 сентября 1955 года досрочно освобожден из мест заключения, и 10 октября того же года передан властям ГДР.

В эти черные для германской истории дни на маленьком клочке земли, ограниченном территорией имперской канцелярии, в бомбоубежище Гитлера, во главе с ним, была сосредоточена вся государственная, политическая и военная власть Германии.

21 апреля 1945 года, после того как первый русский снаряд разорвался у Бранденбургских ворот, фюрер переселился в новое бомбоубежище, в саду имперской канцелярии. Оставаться в старом убежище, расположенном под «залом торжеств» имперской канцелярии, было опасно, ибо эти здания привлекали к себе внимание вражеской авиации и артиллерии, так что фюрер в один прекрасный день не смог бы выбраться из-под нагромождения обломков.

Новое бомбоубежище Гитлера представляло из себя подземное двухэтажное железобетонное сооружение.

В нижнем этаже, в условиях искусственного освещения и довольно скверной вентиляции размещались личные комнаты Гитлера, его жены Евы Браун и приемная.

К этому времени с Гитлером остались только самые преданные ему люди и небольшое число офицеров генерального штаба, необходимых для руководства военными действиями: Геббельс, поселившийся в убежище со своей семьей, зам. начальника генерального штаба генерал Кребс, шеф-адъютант Гитлера генерал Бургдорф, заместитель Гитлера по партии Мартин Борман, личный представитель Риббентропа посланник Хевель, представитель военно-морских сил вице-адмирал Фосс, представитель военно-воздушных сил полковник фон Белов и начальник гестапо Мюллер.

Кроме того, в убежище находились Ева Браун, возглавляемая мною личная охрана Гитлера, его прислуга и технический персонал.

Убежище Гитлера в те дни напоминало собою командный пункт на передовой позиции. И днем и ночью к Гитлеру, наряду с министрами Герингом, Риббентропом, Гиммлером и другими, приходили генералы и офицеры, непосредственно участвовавшие в боях за Берлин.

Что же представлял собой в эти критические для германского народа дни верховный глава германского государства и его вооруженных сил – Адольф Гитлер?

Физическое и моральное состояние Гитлера в те дни было потрясающим. Он представлял собою в буквальном смысле развалину. На лице застывшая маска страха и растерянности. Блуждающие глаза маньяка. Еле слышный голос, трясущаяся голова, заплетающаяся походка и дрожащие руки. Человек, окончательно потерявший самообладание.

Но он пытался еще руководить и командовать. Однако его противоречивые, нервозные приказания окончательно дезориентировали и без того запутавшееся германское командование.

К такому физическому и моральному состоянию Гитлер пришел не сразу. Если раньше Гитлер любил, отдавая дань своему честолюбию, неожиданно появляться среди народа или солдат и офицеров действующей армии и наблюдать эффект, производимый своим появлением, то с 1942 года наступили большие изменения.

Беспрерывная цепь поражений и неудач на Восточном фронте, крушение его военно-политических планов, особо сильно сказавшихся в разгроме германских войск под Сталинградом, выбили Гитлера из колеи.

Я вспоминаю в связи с этим мой разговор с Гитлером во время пребывания в Виннице осенью 1942 года.

Гитлер, взбешенный неудачами наших войск по развитию прорыва на Сталинград, после одного из военных совещаний заявил в моем присутствии генералу Шмунд-ту, адъютанту от главного командования вооруженных сил, что германские войска в настоящий момент остановлены, потому что Красная Армия сражается с непревзойденным ожесточением и упорством.

Причину, как заявил Гитлер, следует искать в приказе маршала Сталина – не отступать ни на шаг.

Мы не учли, продолжал Гитлер, что народы Советской России и Красная Армия безгранично доверяют Сталину. После некоторой паузы он назвал маршала Сталина – гигантом.

Известное покушение на Гитлера, совершенное в его ставке, в Восточной Пруссии 20 июля 1944 года, также сыграло свою роль в разрушении его здоровья. Состояние с тех пор заметно ухудшилось, несмотря на то, что от взрыва у него был лишь нервный шок и он стал хуже слышать.

Страх и недоверие к людям охватили Гитлера после покушения, и присущая ему истеричность стала прогрессировать.

Он потребовал от меня принятия самых решительных мер по усилению его личной охраны.

Гитлер ненавидел «чернь», как он в узком кругу именовал своих «добрых немцев», и боялся своего народа едва ли меньше, чем внешних врагов.

Ставки Гитлера на территории Германии по своему устройству и оборонительным сооружениям не уступали укреплениям Западного вала, а во многом и превосходили их.

Многослойные проволочные заграждения с минами-сюрпризами и током высокого напряжения, огромные

Борман (на переднем плане), Гитлер и Риббентроп в ставке фюрера «Волчье логово»

минные поля, многоуровневые доты с тяжелым вооружением и огнеметами опоясывали район ставки тройным кольцом.

Помещения ставки, и в первую очередь убежище Гитлера, устраивались в железобетонных бункерах со стенами толщиной в 6—9 метров, связанных между собой слож-

ной сетью подземных ходов. Передвижение внутри территории ставки было возможно лишь по специально отведенным дорогам и лесным тропам, а все остальное пространство между ними минировалось.

На обочинах дорог устраивались ДЗОТы – секреты с пулеметными гнездами.

Для охраны в район ставки стягивались отборные моточасти С С с танками и артиллерией, внутреннюю охрану нес полк «Лейбштандарт Адольф Гитлер», служба ПВО была возложена на полк «Герман Геринг».

Характерны для Гитлера были и наименования ставок, утверждавшиеся лично им. Я имею в виду такие названия, как «Фельзеннест» (гнездо в скалах), «Вольфсш-люхт» (ущелье волка), «Вольфсшанце» (логово волка) и «Беренхеле» (берлога медведя).

После упомянутого покушения Гитлер почти не выходил из бомбоубежища и прекратил поездки на фронт.

Понятно, что его и без того слабое здоровье сильно страдало от недостатка свежего воздуха и солнца, ибо еще в 1935—1937 гг. Гитлер страдал тяжелым желудочным заболеванием, когда, несмотря на лечение сведущих профессоров, не было заметно никакого улучшения. Гитлер страдал тогда долгое время и неоднократно говорил о близкой смерти.

Гитлеру до последнего дня ежедневно делались впрыскивания для поддержания энергии, а также для предотвращения внезапного удара. Впрыскивания производились так часто, что профессор Морелль вообще не отходил от него.

Если после покушения у него дрожала правая рука, то вскоре это перенеслось также и на левую руку, а в последние месяцы он уже заметно волочил левую ногу. Тогда он совсем перестал выходить на воздух.

Все это привело к тому, что он сильно опух, поседел и постарел, а в последние дни ставки он все больше дрожал и при каждом взрыве снарядов, выскакивая из комнаты, спрашивал: «Что случилось?».

Мне, проведшему с Гитлером вместе немало лет, было тяжело видеть его в таком состоянии. Я невольно вспоминал те дни, когда Гитлер был энергичным и работоспособным человеком, когда он находил время у себя в резиденции в Берхтесгадене после ночных совещаний с министрами, уже под утро смотреть кинохронику, устраивать традиционный «ночной чай» в обществе дежурных секретарш, адъютантов и даже своей поварихи Марциали. Мы сидели и беззаботно болтали о всевозможной чепухе, слушали радио, женщины обращались к нему с различными просьбами и сообщали ему разные «новости»...

Однако вернемся к суровой действительности – концу апреля 1945 года.

Будучи по характеру чрезвычайно честолюбивым и упрямым до крайности человеком, Гитлер и здесь не изменил себе. Еще тогда, когда имелась возможность покинуть Берлин и руководить боями из какого-либо безопасного места, Гитлер категорически отклонял всевозможные предложения на этот счет.

21 апреля 1945 года у Гитлера состоялось совещание с участием начальника штаба Кейтеля, генерал-полковника Йодля, генералов Болле, Гудериана, Кребса, Коллера, Боденшаца и вице-адмирала Фосса.

В начале совещания Геринг доложил Гитлеру, что если он желает передислоцировать ставку в Берхтесгаден, то нужно сделать это немедленно.

Все участники совещания считали, что Гитлеру необходимо выехать из Берлина, так как думали, что Берлин может еще обороняться только в течение короткого времени. Во время совещания Гитлер вышел из комнаты вместе с Борманом и Кейтелем и еще раз обсудил с ними вопрос: выезжать ему или нет?

Возвратившись, Гитлер заявил, что выезжать он не хочет и будет оставаться в Берлине.

26 апреля в районе имперской канцелярии приземлился учебный самолет, на котором находились генерал фон Грайм и пилот Ганна Райч. Близкие Гитлера, в том числе Геббельс с женой и другие, уговаривали Гитлера вылететь на этом самолете из Берлина.

Однако 29 апреля Ганна Райч и генерал Грайм покинули ставку, и им будто бы удалось прорваться из Берлина, но Гитлер остался в бомбоубежище.

Вспоминаю сцену, когда жена Геббельса – Магда Геббельс со слезами на глазах умоляла Гитлера покинуть бомбоубежище.

Гитлер и тут не изменил своему честолюбию и, театральным жестом оттолкнув Магду Геббельс, заявил, что никуда он из Берлина не уйдет и останется здесь «на вечном посту».

На самом же деле Гитлер просто не видел выхода из положения.

Подтверждением этому может служить известный мне случай в апреле 1945 года, когда к Гитлеру приехал гау-ляйтер Тироля Гофер и предложил ему переехать в разрекламированную Геббельсом «Южнотирольскую крепость» – так именовался укрепленный район в горах Тироля.

Гитлер, безнадежно махнув рукой, сказал: «Я не вижу больше смысла в этой беготне с места на место».

Обстановка в Берлине в конце апреля не оставляла никаких сомнений в том, что наступили наши последние дни.

События развертывались быстрее, чем мы предполагали. Огонь со стороны советских войск настолько усилился, что связь с учреждениями, находившимися вне Берлина, а затем и в самом Берлине была полностью утеряна.

Однако примерно до 25 – 28 апреля Гитлер оставался верным себе, продолжая еще упорно надеяться на помощь со стороны войск, находившихся вне Берлина, и особенно на 9-ю армию генерала Венка.

Совещания следовали за совещаниями.

Гитлер, Геринг, Геббельс, Борман вместе со своими высокопоставленными генералами еще планировали дальнейший ход войны в то время, когда сопротивление стало явно бессмысленным и на улицах Берлина во имя престижа Гитлера гибли обманутые и преданные своим руководством солдаты, а население столицы подвергалось ужасным бедствиям и страданиям.

В то же время лично Гитлер прекрасно понимал, что дни его и Германии сочтены.

Я всю жизнь буду помнить один из вечеров конца апреля 1945 года, когда Гитлер, придя с очередного совещания разбитый, сидел за своим столом, сосредоточенно разглядывая карту Берлина с нанесенной на ней оперативной обстановкой.

Я зашел к нему доложить о неотложных мерах по охране ставки.

Невольно вспомнил я в этот момент, как фюрер еще не так давно в своей ставке в Восточной Пруссии, вместе с окружавшими его маршалами и генералами стоял над огромной картой Европы, где германские войска добывали ему победы...

Встав из-за стола, Гитлер посмотрел на меня и сказал: «Красная Армия в Берлине... Сделать это мог только Сталин».

Задумавшись, Гитлер вернулся к столу. Я тихо вышел из комнаты.

Из политических событий того периода следует отметить то обстоятельство, что Гитлер, а также его ближайшие помощники Борман, Геббельс и крупные военные руководители возлагали немало надежд на то, что существующий союз между капиталистическими странами Англией и США, с одной стороны, и Советским Союзом – с другой, так или иначе должен будет лопнуть.

Об этом мне известно из того, что Гитлер неоднократно показывал мне переводы статей, помещавшихся в американской газете «Вашингтон пост» и других изданиях американского агентства Ассошиэйтед Пресс, где писалось, что между руководителями трех держав на конференциях в Тегеране и Ялте якобы имелись большие противоречия, не дававшие возможности прийти к общему решению. Гитлер эти сообщения, как правило, брал с собой на военные совещания, где с их помощью пытался убедить, что Германии удастся сговориться с англичанами и американцами за счет русских.

Когда 22—23 апреля русские прорвали фронт и передовые части подходили к центру Берлина, Гитлер приказал, чтобы все сотрудники ставки, присутствие которых в Берлине не обязательно, немедленно вылетели в Берх-тесгаден. Гиммлера уже несколько дней не было в Берлине. Он находился в местечке Хохенлихен, в 70 км севернее Берлина.

23 апреля Берлин покинул Геринг, выехавший сначала в Каринхал, а затем – в Берхтесгаден.

В этот же день фельдмаршал Кейтель и генерал-полковник Йодль также выехали из Берлина для того, чтобы принять командование армейскими группами, которые должны были быть направлены на помощь берлинскому гарнизону.

25 апреля от Геринга поступила радиограмма о том, что согласно речи Гитлера от 1 сентября 1939 года, в которой Гитлер назначил его своим преемником, он принимает на себя руководство государством, так как Гитлер, находясь в окруженном Берлине, не в состоянии что-либо предпринять.

Когда Гитлер прочитал радиограмму Геринга, все его лицо перекосилось. Он был смертельно удручен и только лишь, овладев собою, буквально выкрикнул: «Герман Геринг изменил мне и родине. Покинул в самый тяжелый момент меня и родину. Он трус. Вопреки моему приказанию, он сбежал в Берхтесгаден и установил связь с врагом, предъявив мне наглый ультиматум, что если я до 9 часов 30 минут не телеграфирую ему ответ, то он будет считать мое решение положительным».

Гитлер приказал Борману немедленно арестовать Геринга и держать его под стражей до тех пор, пока тот под предлогом болезни не согласится уйти в отставку. Гитлер лишил его всех званий и отстранил от всех постов.