355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » авторов Коллектив » Агония и смерть Адольфа Гитлера » Текст книги (страница 12)
Агония и смерть Адольфа Гитлера
  • Текст добавлен: 6 сентября 2016, 23:27

Текст книги "Агония и смерть Адольфа Гитлера"


Автор книги: авторов Коллектив



сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 25 страниц)

70. Прощание

Приготовления были сделаны быстро, и Райч строго точно описывает прощание. Бывший связист Геринга с фюрером, а теперь офицер связи Грайма сказал: «Вы должны уйти. От вас зависит сказать правду нашему народу, спасти несть воздушных сил, спасти престиж Германии для мира».Каждый давал что-нибудь им вынести с собой в оставленный мир. Каждый быстро писал последние короткие письма. Райч говорит, что она и Грайм уничтожили их все, кроме двух писем от Геббельса и его жены их старшему сыну от первого брака фрау Геббельс, находившемуся в лагере для военнопленных у союзников. Эти письма еще были у Райч. Фрау Геббельс дала ей еще бриллиантовое кольцо со своего пальца, чтобы носить на память о ней.

71. Вылет из Берлина

Весь город горел, и уже на близком расстоянии был слышен винтовочный огонь. Части СС, выполнявшие охрану Гитлера до конца, передвигались по кругу. Эти солдаты подали маленький бронированный автомобиль, который должен был отвезти Грайма и Райч к Бранденбургским воротам, около которых был спрятан один «Прадо-96». Воздух был полон шумом снарядов, некоторые снаряды падали так близко, что их автомашина вышла из строя за несколько сот ярдов от укрытия, в котором стоял «Прадо».

72. Райч говорит, что уверена в том, что это был последний самолет, какой еще имелся. Она отрицает как в высшей степени невероятную версию, что другой самолет мог прилететь и, может быть, вылететь с Гитлером на борту, так как Грайм, несомненно, знал бы об этом. Она знает, что такого сообщения сделано не было. Она знает также, что Грайм посылал другие самолеты, но каждый самолет был сбит при попытке пролететь. И так как город уже был прочно окружен русскими, то она уверена, что Гитлер остался в Берлине.

73. Широкая улица, идущая от Бранденбургских ворот, должна была послужить взлетной площадкой. Для разгона имелось около 400 метров мостовой без воронок. Старт был сделан под градом огня, и когда самолет поднялся до уровня крыш, его поймало множество прожекторов, и сразу посыпались снаряды. Разрывами самолет бросало как перо, но попало в него всего несколько осколков. Райч поднялась кругами на высоту 20 тысяч футов, с которой Берлин казался морем огня под ними. С этой высоты объем разрушения Берлина казался громадным и фантастическим. Направляясь на север, они через 50 минут прилетели в Рехлин, где посадка прошла опять сквозь бортовой огонь русских истребителей.

74. Последние усилия немцев

Грайм сразу же дал приказ направить все имеющиеся самолеты для помощи Берлину. Выполнив первый приказ Гитлера, он тут же решил лететь в Плоен возле Киля, чтобы узнать, какие сведения имеет Дениц о Гиммлере. Для полета был взят «Бункер-181», и когда они поднимались в воздух, немецкие самолеты уже прибывали, выполняя приказ Грайма. Все небо скоро покрылось немецкими и русскими самолетами. Райч летела на высоте 1—2 метра, и даже при такой защите против обнаружения на нее было сделано два неудачных нападения. После посадки в Любене нужно еще было ехать автомашиной в Плоен, и в этот раз они опять ехали под непрерывными налетами русских. По прибытии они узнали, что Дениц ничего не знал о действиях Гиммлера. Следующая поездка была к Кейтелю, на случай если потребуется изменение воздушной тактики для помощи Венку в его входе в Берлин.

75. Известие, что армии Венка не существует

Кейтель был найден ими ранним утром 1-го мая, и

он сообщил, что армия Венка давно разбита или захвачена в плен, и что он (Кейтель) послал извещение об этом Гитлеру накануне (30-го апреля).

76. Теперь Грайм и Райч знали, что Гитлер, наверное, оставил всякую надежду, и оба были уверены, что хорошо разработанный план самоубийства уже выполняется.

77. «Новое» правительство

Вследствие продвижения английских войск, под вечер 1-го мая пришлось отступать в Шлезвиг. Здесь Райч и Грайм узнали в тот же вечер, что сделано сообщение о смерти Гитлера и что его преемник – Дениц. 2-го мая новое правительство созывалось в Плоен. Грайм и Райч должны были получить приказы от Деница как непосредственные представители воздушных сил, и имели, кроме того, цель встретить Гиммлера и уличить в истории с изменой.

78. Как Гиммлер объяснил капитуляцию

Гиммлер прибыл поздно, все другие были в зале совещания, и Райч была одна, когда он вошел.

«Момент, господин рейхсфюрер, тут вопрос величайшей важности. Есть у вас время?» – спросила Райч.

Гиммлер имел почти игривый вид, когда ответил: «Да, конечно».

«Правда ли, что вы, господин рейхсфюрер, связались с союзниками, предлагая мир без приказа Гитлера на это?»

«Ну, конечно».

«Вы изменили вашему фюреру и народу в самый тяжелый момент. Это государственная измена, господин рейхсфюрер. Вы это сделали, когда ваше место было в бункере с Гитлером».

«Государственная измена? Нет! Вы увидите, что история оценит это иначе. Гитлер хотел продолжать борьбу. Он был сумасшедшим со своей гордостью и своей честью. Он все еще хотел проливать немецкую кровь, когда уже и крови не оставалось. Гитлер был сумасшедшим. Это нужно было прекратить уже давно».

«Сумасшедший? Я ушла от него меньше 36 часов назад. Он умер за дело, в которое верил. Он умер храбро и преисполненный чести, о которой вы говорите, а вы и Геринг и другие должны жить теперь заклейменными предателями и трусами».

«Я сделал то, что я сделал, для спасения немецкой крови, чтобы спасти то, что еще осталось от нашей страны».

«Вы говорите о немецкой крови, господин рейхсфюрер? Вы теперь о ней говорите? Вы должны были думать о ней годы тому назад, раньше чем вы сами отожествились с бесполезным проливанием ее в таком количестве».

Внезапный воздушный налет прервал разговор.

79. Последние приказы – сдержать русских

Грайм сказал, что на первом военном совете у Дени-ца было решено немногое, но все были согласны в том, что в лучшем случае сопротивление возможно только еще несколько дней. Тем временем командованию на русском фронте была поставлена задача держаться до конца, чтобы дать возможность как можно большей части населения бежать. Райч говорит, что Грайм, несмотря на ухудшение в раненой ноге, настаивал немедленно лететь к фельдмаршалу Йорнеру, командовавшему войсками в

Силезии и Чехословакии, чтобы дать ему инструкцию продолжать сопротивление даже после приказа о капитуляции.

_

80. Во время полета к Иорнеру рана Грайма была в таком состоянии, что он моментами терял сознание. По прибытии Йорнер сообщил им, что он уже принял решение держаться сколько возможно и дал приказы на это еще до прибытия Грайма.

81. Тогда было решено лететь с той же целью к Кес-сельрингу, но нога Грайма была в таком состоянии, что двигаться дальше было невозможно. С 3-го по 7-е мая пришлось оставаться в штабе Йорнера в Кенигратце, где Райч ухаживала за Граймом, пока он не смог двигаться снова.

82. Ночью 7-го мая они отправились на «Дорнье-217» в Грац, где по сообщениям находился Кессельринг. Прямо над аэродромом немецкая зенитная артиллерия сильно повредила их самолет, который, сделав посадку, разбился на краю аэродрома. Райч и Грайм узнали, что капитуляция произойдет в ночь на 9-е мая, и когда им стало известно, что Кессельринг отправился из Граца в Целль-ам-Зее, они полетели опять, с намерением дать ему инструкции.

83. Конец в Целль-ам-Зее

Они прибыли в Целль-ам-Зее на «Фислер-Шторхе» и явились к генералу Коллеру, нач. генштаба возд. сил, который должен был сказать, где находится Кессельринг. Здесь они узнали, что капитуляция состоится 8-го, а не 9-го. Они все же хотели найти Кессельринга, но Коллер либо предпочитал не говорить, где Кессельринг, так как было уже поздно, либо не знал, что Кессельринг был в деревне Альмдорф за несколько миль к северу от Целль-ам-Зее. При этом сообщении Райч и Грайм решили, что всякие дальнейшие усилия с их стороны будут совершенно бесполезны. Перед самой капитуляцией они отправились из Целль-ам-Зее в Китцбуль к известному доктору, который только что открыл там свой госпиталь.

84. Райч говорит, что если бы не тяжелые страдания Грайма, то она не смогла бы убедить его спасти свою ногу. До конца он хотел поддерживать сопротивление против русских.

85. Почему не был использован «редут»

На вопрос, почему последнее гнездо сопротивления в Австрии и южной Германии не пришло в действие, Райч мало может добавить к тому, что уже известно. Она говорит, что еще 15-го апреля казалось, что все делается для того, чтобы перевести правительство и военный штаб в Берхтесгаден. Все бюро и штабы в Берлине находились в это время в состоянии постоянной 2-часовой тревоги. Из услышанного от полковника Белова и других можно было понять, что совещание, упомянутое в § 46, должно было подробно разработать это передвижение. Она говорит, что получаемые Гитлером рапорты были в то время такими потрясающими, что он был уверен, что подготовка для успешного сопротивления в «редуте» не могла быть закончена вовремя. Считали, что главной причиной такого упадка сил Гитлера было то, что реализацию этого «редута», от которого так много ожидали, пришлось вычеркнуть как бесполезную. Говорили также, что Геринг и Гитлер имели крупный разговор на эту тему. Геринг настаивал на ранней эвакуации в «редут», а Гитлер отказывался в надежде, что Одер выдержит. Геринг якобы утверждал, что «редут» уже готов для занятия, тогда как Гитлер предпочитал ждать, пока эта готовность будет подтверждена на вышеупомянутой конференции. Позднее, на военном совете у Деница, и вообще говорили, что отъезд Геринга объяснялся исключительно тем, что он помял, что Одер не выдержит, и неосновательно надеялся, что частично законченная территория «редута» будет держаться.

Если бы задуманное Герингом кончилось успешно, то, как считают, «редут» защищали бы более сильно. Причины, почему этого не было сделано: первая – неудача Геринга. Вторая – вера Гитлера в то, что сопротивление в Берлине может быть успешнее, чем в незаконченном «редуте», в котором он видел верный провал.

86. Явка к американцам

Они прибыли в Китцбуль утром 9-го и вскоре после этого явились к американским военным властям. Грайм был под следствием до 23 мая, после чего доставлен в Зальцбург, прежде чем отправлять его в Германию как военнопленного. В ночь на 24-е мая он покончил жизнь самоубийством в Зальцбурге, с помощью полученной от Гитлера капсулы с ядом. Хотя он был гораздо менее известен, чем его толстый предшественник, и в Германии и в остальном мире, по мнению Ганны, он должен был бы уже годы тому назад занимать место Геринга. Тот факт, что он не соглашался с Герингом почти ни в чем, она считает достаточным доказательством его способностей.

87. Оценка показаний

Допрашивающий считает, что приведенные выше сведения даны с искренним и добросовестным желанием говорить правдиво и точно. Самоубийство ее семьи, смерть ближайшего друга фон Грайма, физические страдания Германии и все пережитое ею самой в последние дни войны привели ее тоже к серьезному намерению покончить жизнь самоубийством. Она говорит, что осталась жить только ради истины, чтобы сказать правду о Геринге «мелкой показной натуре», сказать правду о Гитлере «преступно неспособном», и сказать немецкому народу правду о тех опасностях формы правления, какую дала третья империя. Она считает, что, отвечая допрашивающему, выполняет значительную часть своей миссии.

Поэтому мы считаем, что ее слова можно расценивать глубочайшим усилием быть искренней и честной. Сейчас она испытывает тяжелую душевную борьбу, стараясь примирить свои понятия о «чести» со своими показаниями о Геринге, Гиммлере и самом Гитлере. Эти затруднения, по-видимому, не так велики, когда она говорит с допрашивающим, чем когда она говорит с частными лицами. Но по сообщениям, которые имеет допрашивающий через частных лиц, с которыми она говорила и с которыми не была знакома, можно видеть, что она стремится оказывать прогрессивно более демократическое влияние на своих соотечественников.

Перевела М. Гольц

2.XI. 1945 г.

Ф. К-1 ос, оп. 4, д. 16, л. 2-25 (машинописная копия, перевод с английского)

СОБСТВЕННОРУЧНЫЕ ПОКАЗАНИЯ ГЕНЕРАЛА АРТИЛЛЕРИИ ГЕЛЬМУТА ВЕЙДЛИНГА

4 января 1946 года

Встретиться впервые с фюрером Германии и главнокомандующим германскими вооруженными силами мне представился случай 13 апреля 1944 года. В числе 12 офицеров и генералов я был вызван к Гитлеру в Бергхоф близ Берхтесгадена для получения военной награды – рыцарского креста с дубовыми листьями.

Главный адъютант Гитлера, генерал от инфантерии Шмундт, построил нас всех 12 офицеров в большом кабинете Гитлера и тщательно проинструктировал о том, что при представлении Гитлеру мы должны назвать только свою фамилию, звание и должность, добавив, что если Гитлер захочет узнать о нас больше, то он сам задаст вопросы.

Вошел Гитлер. Болезненная бледность покрывала его лицо, и весь он был опухший и сгорбленный. Каждый из нас назвал себя согласно полученному инструктажу. Вручая награды, Гитлер ограничивался одним пожатием руки, не произнося при этом ни одного слова. Только к одному генерал-лейтенанту Хаузеру, который пришел на костылях, Гитлер обратился с вопросом о самочувствии.

После этого мы все уселись за большим круглым столом в его кабинете, и Гитлер выступил перед нами с получасовой речью, которая была произнесена тихим, монотонным голосом.

В первой части выступления Гитлер коснулся совершенствования нашего и неприятельского оружия и вытекающей отсюда тактики. При этом Гитлер пересыпал свою речь различными числовыми данными о калибре, дальнобойности, толщине брони и т.д. Бросалось в глаза то, что Гитлер обладает исключительной памятью. Однако затронутые им вопросы, как мне казалось, имели второстепенное значение.

Во второй части своего доклада он коснулся политических событий. «Сотрудничество англо-американцев и русских, – заявил Гитлер, – не может быть продолжительным и успешным, так как понятия коммунизм и капита-

ЬллЛаХил!

«Л П,

5 о (д Ь и (±|

) и д I* I А р * с [ а в а | а и 4 ■ е! *ПС

^гХсллллХ*

•» М>МЧ

8<{4к1|Ьп) №| 1Ым« км

СсЪаппшфлжк*ВМдтм*___6

ми

1И|ИЙ .ТТ>»т>—и ____" I ■■■'! I I

«мм МмрХк| ■

|м > 4( 1 ^

– ^ КВуум <р*» гт|ЛХ,

Солдатская книжка Гельмута Вейдлинга

лизм несовместимы».Исходя из этого положения, Гитлер, как это было видно из его речи, надеялся на благоприятный исход войны.

Окончив свою речь, Гитлер встал, пожал еще раз каждому из нас руку, и мы разошлись.

Недовольным и разочарованным покинул я Бергхоф. Беседа, которая произошла после этого с генералом артиллерии Мартинеком, характеризует это настроение.

Мы задавали себе вопрос, зачем нужно было нас с фронта приглашать в Берхтесгаден? Большинство награжденных ожидало, что Гитлер использует этот случай, чтобы каждый из присутствовавших поделился опытом прошедших боев. Ведь это были знающие офицеры, которых он вызвал к себе прямо с фронта. У подлинного полководца должен был пробудиться интерес к их нуждам и запросам.

«Видите, вот мы и получили представление о той невидимой стене, которая огораживает Гитлера»,– были слова Мартинека.

«Да,– ответил я, – Гитлер не может и не хочет знать о том, как выглядит действительность. Об этом заботится камарилья. Иначе генерал Шмундт не поучал бы нас так старательно, о чем мы должны говорить во время свидания с Гитлером».

«Очевидно, по этой же причине, – вставил Мартинек, – Гитлер за последние полтора года прекратил свои поездки на фронт, а то какой-нибудь прямой человек мог бы заявить ему, что с таким военным руководством мы никогда не выиграем войну».

Я полностью поддержал Мартинека и добавил: «Ягорько разочарован поведением Гитлера. Он не дал ориентирующего указания, как нам действовать ввиду тех тяжелых боев, которые, по всей вероятности, предстоят нам еще в этом году. Рассуждений мы от него наслышались достаточно, но едва ли их можно использовать. Чем все это кончится ?»

При совершенно иных обстоятельствах мне пришлось встретиться с Гитлером год спустя.

Русское весеннее наступление 1945 года на Одере началось 14 апреля. 56-й танковый корпус, которым я тогда командовал, находился на участке Зеелов—Буков, западнее Кюстрина, – на главном направлении русского наступления. Вскоре после его начала, в результате исключительно тяжелых боев произошли глубокие прорывы на правом и левом флангах обороняемого мною участка, а также в тылу корпуса. Связь с двумя соседними корпусами и с армией была прервана. Но моему корпусу удалось еще вести оборонительные бои и отступить на запад, до внешнего кольца обороны Берлина.

21 апреля я направил генерал-лейтенанта Фоигтсбер-гера, бывшего командира дивизии «Берлин», для установления связи с 9-й армией. Через двое суток Фоигтс-бергер возвратился из армии обратно и с большим волнением доложил мне следующее.

В армии получили сообщение, что якобы я со своим штабом корпуса передислоцировался в Деберитц, западнее Берлина. В связи с этим Гитлер издал приказ о моем аресте и расстреле. Фоигтсбергер подчеркнул, что он в армии указал на невероятность подобной передислокации. Привезенный им из армии боевой приказ гласил, что 56-й танковый корпус должен связаться с левым флангом своего соседа справа.

То, что касалось меня лично, мне так и осталось вначале непонятным, но полученное боевое задание заставило сильно забиться наши сердца, так как мысль о предстоящих боях в разрушенном городе угнетала нас.

Я совместно с начальником штаба полковником Дюр-фингом немедленно приступил к подготовке приказа о перегруппировке корпуса, в ночь с 23 на 24 апреля. Во время этой работы начальник штаба укрепрайона Берлина полковник Рефиор передал по телефону приказ генерала Кребса направить офицера штаба 56-го танкового корпуса, с картой расположения частей, в имперскую канцелярию.

По двум причинам я решил сам поехать в имперскую канцелярию. Во-первых, я хотел узнать, в связи с чем был издан приказ о моем аресте и расстреле. Во-вторых, намеревался, если удастся, добиться того, чтобы корпус не участвовал в боях в разрушенном городе.

В 18 часов в сопровождении начальника отдела 1-а штаба корпуса майора Кнаппе я прибыл в имперскую канцелярию. С тротуара Фоссштрассе лестница вела в подземный город, который был выстроен между Вильгельм-штрассе и Герингштрассе. О размерах этого убежища можно получить представление, если принять во внимание, что во время усиленных налетов на Берлин каждый вечер «гостями» Гитлера являлись 4—5 тысяч городских детей, которые там размещались и питались.

Нас тут же проводили в так называемый адъютантский бункер. Меня приняли начальник германского генерального штаба генерал от инфантерии Кребс и личный адъютант Гитлера генерал от инфантерии Бургдорф. Встреча была несколько холодной, несмотря на то что я хорошо знал Кребса еще со времен рейхсвера и позднее, когда он являлся начальником штаба 9-й армии и армейской группировки «Центр».

В ходе последовавшей беседы мне удалось без труда убедить обоих генералов в том, что я не намеревался, да и не было никакого смысла и целесообразности передислоцироваться в Деберитц, если учесть военную обстановку последних дней. Они вынуждены были признаться, что приняли за факт какой-то незначительный слух, и сейчас, после моего объяснения, сожалеют о своей доверчивости. Тем не менее оказалось, что я все же был устранен со своей должности, однако об этом они мне ни слова не сказали.

Говоря о положении в Восточном Берлине, Кребс заявил мне, что большие заботы им доставляет глубокий прорыв русских частей. Со мной они желали обсудить, какие контрмеры могут последовать со стороны 56-го танкового корпуса.

Когда я довел до их сведения боевое задание корпуса, полученное из 9-й армии, Кребс воскликнул: «Невозможно, совершенно невозможно! Я об этом немедленно доложу фюреру». С этими словами Кребс оставил меня, а за ним тенью последовал Бургдорф.

Сопровождавшему меня майору Кнаппе я поручил предупредить по телефону начальника штаба, что корпус, может быть, еще этой ночью будет использован восточнее Берлина. Во время телефонного разговора начальник штаба сообщил, что им получена телеграмма из Управления личного состава сухопутной армии за подписью Бургдорфа, которая гласила: «Генерал артиллерии Вейд-линг переводится в резерв командного состава ОКХ. Командующим 56-м танковым корпусом назначается генерал-лейтенант Бутмеестер, командир 25-й танковой дивизии».

Я был крайне возмущен. Ведь только благодаря случайности мне удалось сейчас здесь реабилитировать себя. Но сколько генералов за последнее время пострадало лишь только потому, что у них не было возможности опровергнуть распространенные в отношении их слухи!

Пока Кребс и Бургдорф отсутствовали, я у одного из находившихся в распоряжении Кребса офицеров получил краткую ориентировку о положении в Берлине.

Гитлер с небольшим количеством своих сотрудников остается в Берлине, чтобы лично руководить обороной столицы.

Бегство государственных властей из Берлина началось 15 апреля. Дорога в Мюнхен получила название «имперской дороги беженцев».

Из ОКВ и ОКХ образовали два оперативных штаба: первый штаб «Норд» во главе с фельдмаршалом Кейтелем и второй штаб «Зюд» – с фельдмаршалом Кессель-рингом. К последнему был прикомандирован в качестве начальника штаба генерал-полковник Йодль.

Насколько быстро и непродуманно произошла реорганизация, можно было судить уже потому, что оба штаба забрали с собой из Берлина все радиостанции. Германское командование в Берлине должно было довольствоваться только оставшейся радиостанцией СС, связанной со ставкой Гиммлера.

Мне рассказали коротко о следующем интересном событии.

23 апреля как бомба на имперскую канцелярию свалилась телеграмма Геринга из Берхтесгадена. Геринг требовал от Гитлера передачи исполнительной государственной власти в связи с тем, что Гитлер не в состоянии выполнять в Берлине правительственные обязанности. Геринг ссылался при этом на речь Гитлера в рейхстаге 1 сентября 1939 года, где он якобы назначался преемником Гитлера.

Кребс и Бургдорф вернулись с доклада от Гитлера. Кребс сказал мне: «Вы должны немедленно доложить фюреру о положении в вашем корпусе. Приказ 9-й армии отменяется. Корпус еще этой ноныо будет использован восточнее Берлина».

Тогда я дал волю своему возмущению и заявил, что о положении корпуса должен докладывать его новый командир – генерал Бутмеестер. Совместными усилиями обоим генералам едва удалось меня успокоить, причем они заявили, что Гитлер решил, конечно, оставить во главе корпуса меня.

Несмотря на то что в убежище фюрера я проходил в сопровождении обоих генералов, все же мои бумаги проверялись трижды самым тщательным образом. Под конец унтерфюрер СС отобрал у меня портупею и пистолет.

От так называемого Коленхофа все глубже под землей ведет путь в лабиринт убежищ. Через небольшую кухню мы вошли в своего рода офицерскую комнату, в которой ужинало большое количество офицеров. Затем мы спустились этажом ниже и попали в приемную кабинета фюрера.

Там находилось много людей в серой или коричневой форме. Проходя по приемной, я узнал только министра иностранных дел Риббентропа. Затем открылась дверь, и я предстал перед Адольфом Гитлером.

В сравнительно небольшой комнате он сидел в кресле перед большим столом. При моем приходе Адольф Гитлер встал с заметным напряжением и оперся обеими руками на стол. Левая нога у него непрерывно дрожала. С опухшего лица на меня смотрели два лихорадочно горящих глаза. Улыбка сменилась застывшей маской. Он протянул мне правую руку, обе руки так же дрожали, как левая нога.

«Я с вами знаком?» – спросил он. Я ответил, что год назад получил из его рук награду – крест с дубовыми листьями. На это Гитлер заявил, что он легко запоминает фамилии, а лица нет. После этого приветствия Гитлер снова опустился в кресло.

Я доложил об обстановке в корпусе и заявил, что уже началась его передислокация для перегруппировки на юго-востоке. Если теперь последует приказ об обратной переброске корпуса на 180 градусов, то уже завтра утром произойдет ужасная неразбериха.

После короткой беседы Гитлера с Кребсом мне снова был подтвержден приказ о направлении корпуса на восточный участок Берлина.

В конце Гитлер развил в продолжительном разговоре характерный для его преступного дилетантства оперативный план по освобождению от блокады Берлина. Он говорил тихим голосом с продолжительными паузами, часто повторялся и неожиданно заинтересовался второстепенными вопросами, которые почему-то обсуждались всесторонне.

«Оперативный боевой план» Гитлера сводился к следующему.

Из района южнее Бранденбурга выступает 12-я ударная армия под командованием генерал-лейтенанта Венка, чтобы через Потсдам продвинуться в юго-западную часть Берлина. Одновременно 9-я армия получает приказ оторваться от противника на линии Одера и вести наступление в юго-восточной части Берлина. В результате взаимодействия обеих армий русские силы южнее Берлина должны быть уничтожены.

Для создания маневренных возможностей 12-й ударной армии и 9-й армии, в северную часть Берлина против русских будут направлены следующие немецкие силы: из района Науена – 7-я танковая дивизия и из района южнее Фюрстенберга – ударная группа СС «Штайнер».

Позднее, то есть как только русские силы будут уничтожены южнее Берлина, намечается путем взаимодействия всех четырех атакующих групп уничтожить также русские силы севернее Берлина.

Когда Гитлер закончил свое изложение, мне показалось, что все им сказанное я слышал во сне.

Уже несколько суток я непрерывно участвовал в тяжелых боях и знал только одно: еще несколько дней – и должна произойти окончательная катастрофа, если в последний час не произойдет чуда.

Боеприпасы имелись в ограниченном количестве, горючего почти не было, а главное – войска сражались без наличия воли к сопротивлению, так как они не верили больше в победу и в целесообразность этого сопротивления.

Неужели возможно чудо? Неужели ударная армия Венка является резервом Германии, о котором Геббельс так много болтал в своих пропагандистских речах за последние недели? Или это были только измышления фанатика, который не имеет никакого представления о действительности?

Потрясенный видом человеческой развалины, которая стоит во главе германского государства, и находясь под сильным отрицательным впечатлением от того дилетантства, которое царило в руководящих инстанциях, я покинул кабинет фюрера. При моем уходе Гитлер с заметным трудом снова встал и подал мне руку. Об аресте, расстреле или снятии с должности не было сказано ни слова.

В убежище адъютантуры Кребс разъяснил мне на карте Берлина приказ, полученный моим корпусом. Я должен был принять на себя четыре участка обороны восточной и южной части Берлина из существовавших девяти. Пять участков оставались в руках командующего оборонительным районом. Корпус мой подчинялся непосредственно Гитлеру.

Я не преминул при этом заметить генералу Кребсу: «Таким образом, Гитлер является, собственно, командующим оборонительным районом Берлина!»

И тут же задал ему вопросы:

«Думаете ли вы, что в оперативный план Гитлера входит расчет на освобождение от блокады Берлина ? Гитлер, например, дает 9-й армии одновременно оборонительное и наступательное задания. Имеете ли вы здесь вообще представление о состоянии армии в настоящее время? Левый фланговый корпус уже полностью разбит, жалкие остатки его находятся в армейской группе Вейкселя. Мой корпус со своими сильно потрепанными пятью дивизиями Гитлер подчинил себе. О правом соседнем корпусе мне известно только, что он, как и мы, вел тяжелые бои и находится если не в таком же, то в еще худшем состоянии. Очень сильной 9-я армия тоже быть не может. Несмотря на это, армия при упорном и мощном нажиме русских частей должна быть отведена с Одера и участвовать в боях в южной части

Берлина. Знаете, Кребс, я не могу следовать за мыслями Гитлера».

На это Кребс отделался пустыми фразами.

Между тем я издал приказ о боевых действиях для моих дивизий и командным пунктом избрал аэродромные помещения в Темпельгофе.

Около 22 часов я покинул имперскую канцелярию и поехал к командирам вновь подчиненных мне участков обороны, чтобы получить ориентировку о положении на месте.

Картина после беседы с командирами участков выглядела следующим образом.

Берлин оборонялся не сплоченными войсками, а наспех сведенными штабами и соединениями. Откуда-то достали более или менее подходящих офицеров в качестве командиров. Эти командиры должны были вначале сформировать свои штаты. Средств связи совершенно не имелось. Пехота состояла из батальонов «фольксштурма», артиллерийских соединений и частей «Гитлерюгенд».

Для борьбы с танками имелись в распоряжении только противотанковые гранаты (панцерфауст).

Артиллерия была оснащена только трофейными орудиями. Единое командование артиллерией отсутствовало.

Костяком всей обороны являлись зенитные батареи, управлявшиеся централизованно. Но ввиду того что тяговых средств было мало, неподвижные батареи были только условно пригодны для наземных боев.

Приказы поступали путаные. Помимо командных инстанций, военные приказы на участках издавались большим количеством партийных руководителей, например комиссаром обороны, заместителем гауляйтера и т.д.

Больше всего я был потрясен судьбой гражданского населения, на страдания которого Гитлер не обращал ни малейшего внимания. Каждому здравомыслящему человеку было легко представить себе, какая подготавливалась страшная драма.

Поздно вечером 24 апреля мой начальник штаба прибыл на командный пункт корпуса и сообщил мне, что ночные передвижения корпуса происходят в основном по плану. Вскоре после этого меня снова вызвали в имперскую канцелярию. Я прибыл туда около 12 часов ночи.

Кребс сообщил мне следующее: «В связи с впечатлением, которое вы вчера произвели на фюрера, он назначает вас командующим укрепрайоном Берлина. Поезжайте немедленно на командный пункт укрепрайона в Хоенцоллендам и сообщите мне о приеме командования».

Я мог только ответить: «Лучше бы Гитлер оставил в силе приказ о моем расстреле, тогда, по крайней мере, меня миновала бы сия чаша».

Однако истинной причиной моего назначения было, конечно, не произведенное мною впечатление на Гитлера. Первый командующий укрепрайоном, генерал-лейтенант Рейман, после столкновения с комиссаром обороны Берлина Геббельсом был 24 апреля снят со своей должности. Его преемником стал начальник штаба Управления по национал-социалистскому воспитанию при ОКХ полковник Кетер, получивший по назначении на эту должность звание генерал-лейтенанта. Ввиду того что Кетер не имел достаточной подготовки для этой руководящей должности, а я был единственным командующим воинскими частями, находившимся под рукой, мне и была поручена эта задача.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю