Текст книги "Песнь любви"

Автор книги: авторов Коллектив

Войдя же домой, я нашел, что двоюродная сестра моя лежит и плачет. Но, увидав меня, встала, смахнула слезы, подошла, поцеловав меня в грудь, и спросила: «Сделал ли ты так, как я тебе поручила, и сказал ли стих?». «Я забыл его, и меня от него отвлекло не что иное, как изображение этой газели», – признался я, раскрыв лоскут перед Азизой. А она поднялась и села, будучи не в состоянии терпеть. И, проливая из глаз слезы, сказала она такие два стиха:

 
К разлуке стремящийся, потише!
Не дай обмануть тебя объятьям!
 
 
Потише! Обман ведь свойствен року,
И дружбы конец – всегда разлука.
 

А окончив стихи, сказала: «О сын моего дяди, подари мне этот лоскуток!». И я подарил его ей, а она взяла его и стала рассматривать, что на нем.

Когда же мне пришло время уходить, Азиза сказала: «Иди, сопровождаемый благополучием, а когда будешь уходить от нее, скажи ей тот стих, который я говорила тебе раньше». «Повтори его!» – попросил я ее. И она повторила, а после я пошел в сад и поднялся в помещение, и нашел там свою возлюбленную ожидающей. Увидев меня, она поднялась и поцеловала меня, потом уселась ко мне на колени, и мы поели и выпили, и удовлетворили свои желания, как раньше. А когда наступило утро, я сказал ей тот стих, что просила прочесть Азиза:

 
О, люди влюбленные, Аллахом прошу сказать,
Что делает молодец, коль сильно полюбит он?
 

И когда она услышала эти слова, из глаз ее пролились слезы, и она сказала:

 
Скрывает он страсть свою и тайну хранит свою,
И терпит во всех делах смиренно и стойко он.
 

А я запомнил этот стих, радуясь, что исполнил просьбу сестры. Когда же я пришел домой, то нашел Азизу лежащей. Мать моя сидела у ее изголовья и плакала о том, что с ней сталось, а увидев меня, она сказала: «Пропади ты, о двоюродный брат своей сестры! Как ты можешь оставлять ее, когда ей нехорошо, и почему не спрашиваешь о ее болезни?!».

Азиза, увидев меня, подняла голову и, сев, спросила: «О Азиз, сказал ли ты ей стих, о котором я говорила тебе?». «Да», – отвечал я ей. – Услышав его, она заплакала и сказала мне другой стих». «Скажи мне его», – попросила сестра. И, когда я его повторил, она горько заплакала и произнесла такое двустишие:

 
Но как же скрывать ему, коль страсть ему смерть несет
И сердце его что день, то вновь разрывается?
 
 
Стремился к терпенью он смиренно, но мог найти
Лишь боль для души своей, любовью истерзанной.
 

«Когда ты снова войдешь к ней, скажи ей эти два стиха, которые ты только что услышал», – просила меня сестра, а я ответил ей: «Слушаю и повинуюсь».

И в следующий раз, когда я отправился в сад и между нами было то, что было и что описать язык бессилен, я, собираясь уйти, прочел те два стиха. Услышав их, она заплакала и произнесла слова поэта:

 
А если он не найдет терпенья, чтобы тайну скрыть,
По-моему, только смерть пристойна тогда ему.
 

И я запомнил этот стих. А придя домой, увидел, что дочь моего дяди лежит без чувств, и моя мать сидит у нее в головах. Мой приход вернул ее в сознание, она открыла глаза и спросила: «О Азиз, сказал ли ты ей стихи?». «Да, – отвечал я, – и, услышав их, она ответила другими стихами». Когда я прочитал их, моя сестра вторично лишилась чувств, а очнувшись, произнесла такие два стиха:

 
Я слышу и слушаюсь! Умру! Передайте же
Привет от меня тому, кто счастья лишил меня.
 
 
Во здравье да будет тем, кто счастливы, счастье их,
А бедной влюбившейся лишь скорбь суждено глотать.
 

Когда же настала ночь, я отправился, по обыкновению, в сад и нашел ту женщину ожидающей меня. Мы сели, поели и выпили, и сделали наше дело, и проспали до утра, а собираясь уйти, я повторил ей то, что сказала моя сестра. Услышав эти стихи, она испустила громкий крик, и расстроилась, и сказала: «Ах, клянусь Аллахом, та, что сказала эти стихи, умерла!». Женщина заплакала и спросила: «Горе тебе, в каком ты родстве с той, что прочла этот стих?». «Она дочь моего дяди», – отвечал я. И женщина воскликнула: «Ты лжешь, клянусь Аллахом! Если бы она была дочерью твоего дяди, ты бы испытывал к ней такую же любовь, как и она к тебе! Это ты ее убил. Убей тебя Аллах, как ты убил ее! Клянусь Аллахом, если бы ты рассказал мне, что у тебя есть двоюродная сестра, я бы не приблизила тебя к себе!». «О, она толковала мне знаки, которые ты мне делала, и это она научила меня, как с тобою сблизиться и как поступать с тобою. Если бы не она, я не достиг бы тебя», – сказал я. «Разве она знала про нас?» – спросила женщина; и я сказал: «Да». И тогда она воскликнула: «Да погубит Аллах твою молодость, как ты погубил ее юность! Теперь иди и посмотри на нее». И я пошел с расстроенным сердцем и шел, до тех пор пока не достиг нашего переулка, а там услышал вопли и спросил, в чем дело, и мне ответили: «Мы нашли Азизу мертвой».

И я вошел в дом, и моя мать встретила меня словами: «Грех за нее на твоей совести и на твоей шее! Да не отпустит тебе Аллах ее крови! Пропади ты, о сын, двоюродный брат сестры своей!».

А потом пришел мой отец, мы обрядили Азизу и вынесли ее, и проводили носилки на кладбище, где закопали ее в могиле. Над местом ее погребения мы устроили чтение Корана и провели там целых три дня, а затем вернулись домой, и я грустил о сестре.

Однажды моя мать подошла ко мне и сказала: «Я хочу знать, что ты сделал такого с Азизой, что у нее лопнул желчный пузырь! О дитя мое, я все время спрашивала твою сестру, отчего она больна, но она ничего мне не сообщила и не рассказала мне ни о чем. Заклинаю тебя Аллахом, расскажи же мне, что ты с ней сделал, почему она умерла». «Я ничего не делал», – отвечал я. И моя мать воскликнула: «Да отомстит тебе за нее Аллах! Дочь твоего дяди ничего не сказала мне, но скрывала свое дело, пока не умерла, простив тебе! Когда она умирала, я была рядом, и она открыла глаза и сказала мне: “О жена моего дяди, да сочтет Аллах твоего сына неповинным за мою кровь и да не взыщет с него за то, что он со мной сделал! Аллах только перенес меня из преходящей обители здешней жизни в вечную обитель будущей жизни!”. Тогда я сказала ей: “О дочь моя, да сохранит он тебя и твою юность!” – и стала расспрашивать о причине болезни, но она ничего не сказала, а лишь улыбнулась и молвила: “О жена моего дяди, скажи своему сыну, когда он захочет пойти туда, куда ходит каждый день, чтобы он, уходя оттуда, сказал такие слова: “Верность прекрасна, измена дурна!” В этом моя защита для него, чтобы я была за него заступницей и при жизни и после смерти”. Потом Азиза дала мне для тебя одну вещь и заставила меня поклясться, что дам ее тебе, только если увижу, как ты плачешь о ней и рыдаешь. Эта вещь у меня, и когда я увижу тебя в таком состоянии, то отдам ее тебе».

И я попросил: «Покажи», – но мать не согласилась, а потом я отвлекся мыслью о наслаждениях и не вспоминал о смерти сестры, так как был легкомыслен и хотел проводить целые ночи и дни у моей возлюбленной. И едва стемнело на улице, я отправился в сад и нашел эту женщину точно на горячих сковородках от долгого ожидания.

Она увидела меня и поспешила броситься мне на шею, спрашивая про дочь моего дяди. Я же ответил: «Она умерла, и мы устроили по ней поминанья и чтения Корана, а после ее смерти прошло уже четыре ночи, сегодня – пятая».

И, услышав это, она закричала, заплакала и воскликнула: «Не говорила ли я тебе, что ты убил ее! Если бы ты рассказал мне о своей сестре до ее смерти, я бы, наверное, вознаградила ее за милость, которую она мне сделала. Твоя сестра сослужила мне службу и привела тебя ко мне, и если бы не она, мы бы с тобой не встретились. Я боюсь, что тебя постигнет несчастье за грех, который ты совершил с нею».

«Она сняла с меня вину Перед смертью», – ответил я и поведал женщине о том, что сообщила мне мать. И тогда она воскликнула: «Ради Аллаха, когда пойдешь к твоей матери, узнай, что у нее за вещь!». И я рассказал ей о том условии, которое поставила Азиза перед матерью, и о поручении сказать возлюбленной на прощание: «Верность прекрасна, измена дурна». И женщина, услышав это, воскликнула: «Да помилует ее Аллах Великий! Она избавила тебя от меня, а ведь я задумала причинить тебе вред. Но теперь не стану вредить тебе и расстраивать тебя!». И я удивился и спросил: «Что же ты хотела раньше со мною сделать? Ведь между нами возникла любовь!». И она отвечала: «Ты влюблен в меня, но ты молод годами и прост. В твоем сердце нет обмана, так что ты не знаешь нашего коварства и козней. Будь она жива, она, наверное, была бы тебе помощницей, ведь именно она стала виновницей твоего спасения от гибели. А теперь я дам тебе наставление: не говори, не заговаривай ни с кем из подобных нам: ни со старой, ни с молодой. Берегись и еще раз берегись: ты простак и не знаешь козней женщин и их коварства! Та, что толковала тебе знаки, умерла, и я боюсь, что теперь ты попадешь в беду, и никто отныне не спасет тебя от нас, женщин, после смерти твоей сестры. О, печаль моя по дочери твоего дяди! О, если бы я знала ее раньше, до того как смерть похитила ее, я бы воздала ей за добро, которое она мне сделала! Я навещу ее могилу! Да помилует ее Аллах Великий! Она скрыла свою тайну и не выдала того, что знала, и если бы не она, ты бы никогда не достиг меня, – сказала женщина и добавила: – Я хочу от тебя одну вещь». «Какую?» – спросил я, и она ответила: «Приведи меня к ее могиле, чтобы я могла посетить ее гробницу, где она лежит, и написать на ней стихи». «Завтра, если захочет Аллах Великий», – был мой ответ.

И мы с нею пролежали ту ночь, и она через каждый час говорила мне: «О, если бы ты рассказал мне о дочери твоего дяди раньше ее смерти!». Я же ее спрашивал: «А что значат эти слова, которые она сказала: «Верность прекрасна, измена дурна»?» но она мне не ответила. А когда настало утро, возлюбленная моя поднялась и, взяв мешок с динарами, сказала: «Встань и покажи мне ее могилу, чтобы я могла написать на ней стихи. Я построю над могилой купол и призову на Азизу милость Аллаха, а эти деньги раздам как милостыню за ее душу». И отвечал я: «Слушаю и повинуюсь».

Мы двинулись в путь, и я шел впереди нее, а она ступала вслед за мною и раздавала по дороге милостыню, приговаривая: «Это милостыня за душу Азизы, которая скрывала тайну, пока не выпила чашу гибели, но она не открыла тайны своей любви». И все время до самого кладбища она раздавала деньги из мешка, говоря: «За душу Азизы», – пока не вышло все, что было в мешке. А когда мы дошли до кладбища, женщина увидала могилу и заплакала, и бросилась на нее, затем вынула стальной резец и маленький молоточек и стала чертить тонким почерком по камню, лежавшему в изголовье гробницы. Так она вывела на камне стихи:

 
Могилу увидел я в саду обветшалую,
Цветов анемона семь на ней выросло.
 
 
Спросил: «Чья могила здесь?» Земля мне ответила:
«Будь вежлив! В могиле той влюбленный покоится».
 
 
Я молвил: «Храни Аллах, о жертва любви, тебя,
И дай тебе место в раю, в вышних горницах».
 
 
Несчастны влюбленные! На самых могилах их
Скопился прах низости, забыты людьми они.
 
 
Коль мог бы, вокруг тебя развел бы я пышный сад
И всходы поил бы я слезами обильными.
 

И потом ушла она, плача, и я последовал за нею в сад. Молвила тогда мне эта женщина: «Ради Аллаха, не удаляйся от меня никогда!». И я отвечал: «Слушаю и повинуюсь!»

Свое обещание я усердно исполнял, часто посещая ее и заходя к ней. И всякий раз, когда ночевал у нее, она была со мной добра, и оказывала мне почет, и спрашивала о словах, которые Азиза, дочь моего дяди, говорила моей матери перед смертью, а я повторял их ей. И так продолжалась моя жизнь – в достатке еды и питья, одежд изящных и объятий любимой – пока я не потолстел и не разжирел. И не было у меня ни заботы, ни печали, и скоро забыл я о своей двоюродной сестре.

И целый год длилось мое сладкое житье. А в начале года следующего отправился я в баню, и привел себя в порядок, и надел роскошное платье, а выйдя из бани, выпил кубок вина и стал нюхать благовоние моих одежд, облитых всевозможными духами. И было у меня на сердце легко, и не знал я обманчивости времени и превратностей случая. А когда пришло время ужина, захотел вдруг отправиться к той женщине, но я был пьян и не знал, куда идти. И я пошел к ней, и хмель увел меня в переулок, называемый переулком Начальника, проходя по которому я увидел старуху. Она шла и держала в одной руке горящую свечу, а в другой – свернутое письмо.

И я подошел к ней и увидел, что она плачет, говоря такие стихи:

 
Посланник с прощением, приют и уют тебе!
Приятно как речь твою мне слышать и сладостно!
 
 
О ты, что принес привет от нежно любимого,
Аллах да хранит тебя, пока будет ветер дуть!
 

Обратившись ко мне, она спросила: «О дитя мое, умеешь ли ты читать?». И я ответил ей по своей простоте и болтливости: «Да, старая тетушка». И она попросила: «Возьми это письмо и прочти мне его». И я взял письмо и развернул его, и прочитал ей. Оказалось, что в этом письме содержится привет любимым от отсутствующих.

Услышав это, старуха обрадовалась и развеселилась, и стала благословлять меня, говоря: «Да облегчит Аллах твою заботу, как ты облегчил мою!» – а затем она взяла письмо и прошла шага два. А мне приспело помочиться, и я сел на корточки, чтобы отлить воду, потом поднялся, обтерся, опустил полы платья и хотел идти, как вдруг старуха подошла ко мне и, наклонившись к моей «руке, поцеловала ее со словами: «О господин, да сделает господь приятной твою юность! Прошу тебя, пройди со мною несколько шагов до этих ворот. Я передала своим то, что ты прочел мне в письме, но они мне не поверили. Пройди же со мною два шага и прочти им сам из-за двери, и прими от меня праведную молитву». «А что это за письмо?» – спросил я. «О дитя мое, – отвечала старуха, – оно пришло от моего сына, которого нет со мной уже десять лет. Он уехал с товарами и долго пробыл на чужбине, так что мы перестали надеяться и думали, что он погиб. Но спустя долгое время к нам пришло от него это письмо. А у него есть сестра, которая плачет по нем в часы ночи и дня. Я сказала ей: “Он в добром здоровье”, – но она не поверила и сказала: “Обязательно приведи ко мне кого-нибудь, кто прочитает это письмо при мне, чтобы мое сердце уверилось и ум успокоился”. А ты знаешь, о дитя мое, что любящий склонен к подозрению. Сделай же милость, пойди со мной и прочти это письмо ей, стоя за занавеской. А я кликну его сестру, и она послушает из-за двери. Ты облегчишь наше горе и исполнишь нашу просьбу. Сказал ведь посланник Аллаха (да благословит его Аллах и да приветствует!): “Кто облегчит огорченному одну горесть из горестей мира, тому облегчит Аллах сотню горестей”. А другое изречение гласит: “Кто облегчит брату своему одну горесть из горестей мира, тому облегчит Аллах семьдесят две горести из горестей дня воскресенья”. Я направилась к тебе, не обмани же моей надежды».

«Слушаю и повинуюсь, ступай вперед», – ответил я. И она пошла впереди меня, а я пошел за нею, и мы подошли к красивому большому дому, ворота которого были выложены полосами красной меди. Я остановился за воротами, а старуха крикнула по-иноземному, и не успел я очнуться, как прибежала какая-то женщина с легкостью и живостью. И платье ее было подобрано до колен, и я увидел пару ног, смущающих мысли и взор. И была она такова, как сказал поэт:

 
О, платье поднявшая, чтобы ногу увидеть мог
Влюбленный и мог понять, как прочее дивно.
 
 
Бежит она с чашею навстречу любимому,
Людей искушают ведь лишь чаша и кравчий.
 

И ноги ее, подобные двум мраморным столбам, были украшены золотыми браслетами, усыпанными драгоценными камнями. А женщина засучила рукава до подмышек и обнажила руки так, что я увидел ее белые запястья, и была на руках ее пара браслетов на замках с большими жемчужинами, на шее – ожерелье из дорогих камней. И в ушах ее была пара жемчужных серег, а на голове – платок из полосатой парчи, окаймленный дорогими камнями. Она заткнула концы рубашки за пояс, как будто бы только что работала.

Увидав ее, я был ошеломлен, так как она походила на сияющее солнце. Она же сказала нежным и ясным голосом, слаще которого я не слышал: «О матушка, это он пришел читать письмо?». «Да», – отвечала старуха. И тогда девушка протянула мне руку с письмом, а между нею и дверью было с полшеста[40]40
  Шест – мера длины, равная приблизительно 3,5 м.


[Закрыть] расстояния. Я тоже вытянул руку, желая взять у нее письмо, но просунул в дверь голову и плечи, чтобы приблизиться к ней и прочесть письмо. Но не успел и очнуться, как старуха уперлась головой мне в спину и втолкнула меня внутрь дома (а письмо уже было у меня в руке). Я и сам не знаю как, но мгновенно очутился посреди дома, оказавшись в проходе. Старуха же вошла быстрее разящей молнии, и у нее только и было дела, что запереть ворота.

Женщина же, увидев, что я внутри дома, подошла ко мне и прижала к своей груди, и опрокинула на землю, и села на меня верхом, так сжав мой живот руками, что я обмер. Затем она обхватила меня руками, и я не мог от нее освободиться – так сильно она меня сжала. И она повела меня в глубь дома. Старуха шла впереди с зажженной свечой, и мы миновали семь проходов, после чего вышли в большую комнату с четырьмя портиками, под которыми всадники могли бы играть в мяч. Тогда она отпустила меня и сказала: «Открой глаза!».

И я открыл глаза, ошеломленный оттого, что она меня так сильно сжимала и давила, и увидал, что комната целиком построена из прекраснейшего мрамора, и вся устлана шелком и парчой, и подушки и сиденья в ней такие же. И были в комнате две скамейки из желтой меди, и ложе из червонного золота, украшенное жемчугом и драгоценными камнями, и сиденья. Истинно, был это дом благоденствия, подходящий лишь для такого царя, как ты, о владыка.

«О Азиз, – спросила меня женщина, – что тебе любезнее, смерть или жизнь?». И я ответил: «Жизнь».

Тогда она сказала: «Если жизнь тебе любезнее, женись на мне», – а я воскликнул: «Мне отвратительно жениться на такой, как ты». Тогда она молвила: «Если ты на мне женишься, то спасешься от дочери Далилы-Хитрицы». «А кто такая дочь Далилы-Хитрицы?» – спросил я, а она, смеясь, воскликнула: «Это та, с кем ты дружишь до сегодняшнего дня год и четыре месяца, да погубит ее Аллах Великий и да пошлет ей того, кто сильнее ее! Клянусь Аллахом, не найдется никого коварнее ее! Сколько людей она убила до тебя и сколько натворила дел! Как это ты спасся от нее, дружа с нею все это время, и как она не убила тебя и не причинила тебе горя?!»

Услышав ее слова, я до крайности удивился и воскликнул: «О госпожа моя, от кого ты узнала о ней?». И женщина ответила: «Я знаю ее так, как время знает свои несчастья, но мне хочется, чтобы ты рассказал мне все, что у тебя с ней случилось, и я могла бы узнать, почему ты от нее спасся».

И я рассказал ей обо всем, что произошло у меня с той женщиной и с дочерью моего дяди, и она призвала на мою двоюродную сестру милость Аллаха, и глаза ее прослезились. Услышав о смерти Азизы, она ударила рукой об руку и воскликнула: «На пути Аллаха погибла ее юность! Да воздаст тебе Аллах за нее добром! Клянусь Аллахом, о Азиз, она умерла, а между тем она – виновница твоего спасения от дочери Далилы-Хитрицы, и если бы не она, ты бы уже, наверное, погиб. Я боюсь за тебя из-за ее коварства, но мой рот закрыт, и я не могу говорить». И ответил я: «Да, клянусь Аллахом, все это случилось». И она покачала головой и воскликнула: «Не найдется теперь такой, как дочь твоего дяди!». «А перед смертью, – сказал я, – она завещала мне сказать той женщине два слова: «Верность прекрасна, измена дурна».

Услышав это, женщина вскричала: «Клянусь Аллахом, о Азиз, эти два слова и спасли тебя от убиения ее рукой! Теперь мое сердце успокоилось за тебя: теперь она не причинит тебе зла. Твоя двоюродная сестра выручила тебя – и живая, и мертвая. Клянусь Аллахом, я желала тебя день за днем, но не могла овладеть тобою раньше, чем теперь, Когда схитрила с тобою и хитрость удалась. Ты пока еще простак и не знаешь коварства женщин да хитрости старух». «Нет, клянусь Аллахом!» – отвечал я. И она сказала: «Успокой свою душу и прохлади глаза! Мертвый успокоен, а живому будет милость! Ты – красивый юноша, и я хочу иметь тебя только по установлениям Аллаха и его посланника (да благословит его Аллах и да приветствует!). Чего ты ни захочешь из денег или тканей, все быстро к тебе явится, а я не буду ничем утруждать тебя. И хлеб у меня всегда испечен, и вода – в кувшине. Я только хочу от тебя, чтобы ты делал со мною то, что делает петух». И это удивило меня, и я спросил: «А что делает петух?».

И вдруг она засмеялась и захлопала в ладоши. И смеялась так сильно, что упала навзничь, а потом села прямо и воскликнула: «О свет моих глаз, разве ты не знаешь ремесла петуха?». «Нет, клянусь Аллахом, я не знаю ремесла петуха», – честно ответил я. И она сказала: «Ешь, пей и топчи – вот ремесло петуха!».

И я смутился от ее слов, а потом спросил: «Это ремесло петуха?» – и она ответила: «Да, и теперь я хочу от тебя, чтобы ты затянул пояс, укрепил решимость и любил меня изо всей мочи, – а после этих слов хлопнула в ладоши и крикнула: – О матушка, приведи тех, кто у тебя находится».

И явилась старуха с четырьмя правомочными свидетелями, неся кусок шелковой материи, и зажгла она четыре свечи, а свидетели, войдя, приветствовали меня и сели. Тогда женщина встала, закрылась плащом и уполномочила одного из свидетелей заключить брачный договор. И они сделали запись, а женщина засвидетельствовала, что получила все приданое, предварительное и последующее, и что на ее ответственности десять тысяч дирхемов моих денег. Затем она дала свидетелям их плату, и они ушли туда, откуда пришли.

После этого женщина ушла и, сняв с себя платье, пришла в тонкой рубашке, обшитой золотой каймой. Она взяла меня за руку и поднялась со мной на ложе, говоря: «В дозволенном нет срама».

И мы проспали до утра. А следующим днем я хотел выйти, но вдруг она подошла и сказала, смеясь: «Ой, ой! Ты думаешь, что входят в баню так же, как выходят из нее[41]41
  На мусульманском Востоке за пользование баней платят при выходе, а не при входе.


[Закрыть]? И, наверное, считаешь меня такой же, как дочь Далилы-Хитрицы? Берегись таких мыслей! Ты ведь мой муж по писанию и установлению, и если ты пьян, то отрезвись и образумься! Этот дом, где ты находишься, открывается лишь на один день в году. Встань и посмотри на большие ворота».

И я подошел к большим воротам и увидел, что они заперты и заколочены гвоздями, а вернувшись, изумленный, я рассказал о том, что видел, а она сказала: «О Азиз, у нас хватит муки, крупы, плодов, гранатов, сахару, мяса, баранины, кур и прочего на много лет, и с этой минуты ворота откроются только через год. Я знаю, что ты увидишь себя выходящим отсюда не раньше чем через год». «Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха!» – воскликнул я. Тогда она спросила: «А чем же здесь тебе плохо, если ты знаешь ремесло петуха, о котором я тебе говорила?» – и засмеялась, и я засмеялся! И послушался ее, и сделал, как она сказала – стал у нее жить и исполнял ремесло петуха: ел, пил и любил, пока не прошел год – двенадцать месяцев. А когда год исполнился, она понесла от меня, и я получил через нее сына.

В начале следующего года я услышал, что открывают ворота, и увидел, что люди внесли хлебцы, муку и сахар. Я захотел выйти, но она сказала мне: «Потерпи до вечерней поры, и как вошел, так и выйди». И я прождал до вечерней поры и хотел выйти, испуганный и устрашенный, как вдруг она говорит: «Клянусь Аллахом, я не дам тебе выйти, пока не возьму с тебя клятву, что ты вернешься сегодня ночью – раньше, чем запрут ворота».

Я согласился, и она взяла с меня верные клятвы мечом, священным списком и разводом, что вернусь к ней до закрытия ворот. Потом я вышел от нее и отправился в тот сад, где встретился с дочерью Далилы-Хитрицы. Ворота его были открыты, как всегда, и я рассердился и сказал про себя: «Целый год я отсутствовал и вот внезапно пришел и вижу, что здесь открыто, как прежде. Обязательно войду и погляжу, прежде чем пойду к своей матери. Теперь ведь время вечернее». И я вошел в сад и шел, пока не пришел в ту комнату, а там увидел, что дочь Далилы-Хитрицы сидит, положив голову на колени, и цвет ее лица изменился, и глаза впали. Когда я вошел, она сказала: «Слава Аллаху за спасение!» – и хотела подняться, но упала от радости.

Тогда я устыдился ее и опустил голову, а потом подошел к ней, поцеловал и спросил: «Как ты узнала, что я приду к тебе сегодня вечером?». А она ответила: «Я не знала об этом. Клянусь Аллахом, вот уж год, как я не ведаю вкуса сна и не вкушаю его! Каждую ночь я бодрствую в ожидании тебя, и это со мною случилось с того дня, как я дала тебе платье из новой ткани и ты обещал, что сходишь в баню и придешь, но не вернулся. Я просидела, ожидая тебя, первую ночь и вторую ночь, и третью ночь, а ты пришел только сейчас – после такого долгого времени. Я постоянно жду твоего прихода, таково уж дело влюбленных. Я хочу, чтобы ты рассказал мне, почему ты отсутствовал весь этот год».

И я рассказал ей. И когда она узнала, что я женился, ее лицо пожелтело. А потом я сказал: «Я пришел к тебе сегодня вечером и уйду раньше, чем взойдет день». И она воскликнула: «Недостаточно ей того, что она устроила с тобой хитрость и вышла за тебя замуж, заточив у себя на целый год! Она еще взяла с тебя клятву разводом, что ты вернешься к ней этой ночью, раньше наступления дня, и ее душа не позволяет тебе повеселиться у твоей матери или у меня! Ей нелегко принять, что ты проведешь у кого-нибудь из нас одну ночь, вдали от нее! Так каково же той, от кого ты ушел на целый год, хотя я узнала тебя раньше, чем она. Но да помилует Аллах дочь твоего дяди, Азизу! С ней случилось то, что не случилось ни с кем, и она вынесла то, что никто не вынес, и умерла обиженная тобою. А это она защитила тебя от меня. Я думала, что ты меня любишь, и отпустила тебя, хотя могла не дать тебе уйти целым и с жирком. Я была в силах тебя заточить и погубить».

И она горько заплакала, и разгневалась, и, ощетинившись, посмотрела на меня гневным взором. Когда я увидел ее такою, у меня затряслись поджилки. А потом она сказала: «Нет мне больше от тебя проку, после того как ты женился и у тебя появился ребенок! Ты не годишься для дружбы со мною, так как мне будет польза только от холостого, женатый же мужчина не приносит нам никакой пользы. Ты продал меня за этот вонючий пучок цветов! Клянусь Аллахом, я опечалю через тебя ту распутницу, и ты не достанешься ни мне, ни ей!».

Потом она издала громкий крик, и не успел я очнуться, как пришли десять невольниц и бросили меня на землю. Когда же я оказался у них в руках, она поднялась, взяла нож и воскликнула: «Я зарежу тебя, как режут козлов, и это будет тебе самым малым наказанием за то, что ты сделал со мною и с дочерью твоего дяди раньше меня».

И был я в руках ее невольниц, и щеки мои были испачканы пылью, и точили рабыни нож – и все это уверило меня в неминуемой смерти, тогда воззвал я к этой женщине о помощи, но она стала лишь еще более жестока и приказала невольницам скрутить меня. И те скрутили меня и, бросив на спину, сели мне на живот и схватили меня за голову. Две из них сели мне на колени, а две другие взяли за руки. Сама же она встала с двумя невольницами и приказала им бить меня. И они били меня, пока память не покинула меня и пока не ослаб мой голос. Когда же я очнулся, то сказал про себя: «Поистине умереть зарезанным лучше и легче, чем эти побои!» Тогда вспомнились мне слова дочери моего дяди, которая говорила: «Да избавит тебя Аллах от ее зла!». И стал я кричать и плакать, пока не прервался мой голос и не осталось у меня ни звука, ни дыхания. Потом женщина наточила нож и сказала невольницам: «Обнажите его!».

Вдруг владыка небесный внушил мне произнести те слова, которые завещала мне дочь моего дяди, и я воскликнул: «О госпожа, разве ты не знаешь, что верность прекрасна, а измена дурна?».

Услышав это, она воскликнула: «Да помилуй тебя Аллах, о Азиза! Да воздаст тебе Аллах за юность раем! Клянусь Аллахом, твоя сестра была тебе полезна и при жизни и после смерти и спасла тебя от моих рук при помощи этих слов. Но я не могу отпустить тебя просто так и непременно должна оставить на тебе след, чтобы причинить горе этой распутнице и срамнице, которая отобрала тебя у меня», – и она крикнула невольницам, велев им связать мне ноги веревкой, после чего приказала: «Сядьте на него верхом!». И они это сделали, а она ушла и вернулась с медной сковородкой. И подвесила ее над жаровней с огнем, и налила туда масла, и поджарила в нем серу. Потом подошла ко мне, а я был без чувств, и распустила на мне одежду, и перевязала мои срамные части веревкой и подала ее двум невольницам, сказав: «Тяните!». И они потянули, а я потерял сознание. От сильной боли я оказался в другом, нездешнем мире, а она пришла с железной бритвой и оскопила меня, и стал я точно женщина. Потом она прижгла место отреза и натерла его порошком. Я же все время был без памяти, а когда пришел в себя, кровь уже остановилась.

И женщина велела невольницам развязать меня и дала мне выпить кубок вина, а потом сказала: «Иди теперь к той, на которой ты женился и которая поскупилась отдать мне одну ночь! Да помилует Аллах дочь твоего дяди, которая была виновницей твоего спасения и не открыла своей тайны. Если бы ты не произнес ее слов, я, наверное, зарезала бы тебя! Уходи сейчас же к кому хочешь! Мне нужно было от тебя только то, что я у тебя отрезала. Теперь же у тебя не осталось для меня ничего. Мне нет до тебя охоты, и ты мне не нужен! Поднимайся, пригладь себе волосы и призови милость Аллаха на дочь твоего дяди!»

И она пихнула меня ногой, и я встал, но не мог идти, и потому шел понемногу, пока не дошел до дому. И увидев, что ворота открыты, я свалился возле них и исчез из мира.

Тогда моя жена вышла и подняла меня, а внеся в комнату, она увидела, что я стал как женщина. А я погрузился в сон от боли и, проснувшись, увидал себя брошенным у ворот сада. И я поднялся, стеная и охая, и шел, пока не пришел к жилищу своих родителей, а войдя в него, нашел мою мать плачущей по мне. Она лила слезы и причитала: «Узнаю ли я, дитя мое, в какой ты земле?».

Я подошел и кинулся к ней, а она подняла глаза и, узнав меня, увидала, что я нездоров и что лицо мое стало желтым и черным. А я вспомнил о дочери моего дяди и о том добре, которое та мне сделала, и уверился, что она меня любила, и заплакал. И моя мать тоже заплакала, сказав: «О дитя мое, твой отец умер». И я расстроился еще сильнее и так зарыдал, что лишился чувств, а очнувшись, посмотрел на то место, где сиживала дочь моего дяди, и снова едва не лишился чувств от сильного плача. И до самой полуночи слезы и рыдания душили меня. А потом моя мать сказала: «Твой отец уже десять дней как умер», – а я ответил ей: «Не стану никогда ни о ком думать, кроме дочери моего дяди! Я заслужил все то, что со мной случилось, раз я пренебрег ею, хотя она меня любила». И мать спросила меня: «Что же с тобой случилось?». И я рассказал ей, что со мной произошло, и она немного поплакала, а затем она принесла мне кое-чего съестного.