Текст книги "Песнь любви"
Автор книги: авторов Коллектив
Жанр:
Прочие любовные романы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)
Я поел немного и выпил, и повторил ей свою повесть, рассказав обо всем, что выпало на мою горькую долю. И мать воскликнула: «Слава Аллаху, что с тобой случилось только это и что дочь Далилы-Хитрицы тебя не зарезала!».
Потом родительница принялась меня лечить и поить лекарствами, пока я не исцелился и не стал вполне здоров, а тогда она сказала мне: «О дитя мое, теперь я вынесу тебе то, что твоя двоюродная сестра отдала мне на сохранение. Эта вещь принадлежит тебе, и Азиза взяла с меня клятву, что я не покажу тебе ее раньше, чем увижу, что ты вспоминаешь свою двоюродную сестру и плачешь о ней и что разорвана твоя связь с другою. Теперь я знаю, что эти условия исполнились».
Мать встала и, открыв сундук, вынула оттуда лоскут с вышитым изображением этой газели (а ведь этот лоскут я подарил Азизе!). Взяв его, я увидел, что на нем написаны такие стихи:
Красавица, кто тебя нас бросить заставил?
От крайней любви к тебе убит изможденный.
А если не помнишь нас с тех пор, как расстались мы,
То мы – Аллах знает то! – тебя не забыли.
Ты мучишь жестокостью, но мне она сладостна;
Подаришь ли мне когда с тобою свиданье?
И прежде не думал я, что страсть изнуряет нас
И муку душе несет, пока не влюбился.
И только когда любовь мне сердце опутала,
Я страсти стал пленником, едва ты взглянула.
Смягчились хулители, увидя любовь мою,
А ты не жалеешь Хинд, тобой изнуренных.
Аллахом, мечта моя, клянусь, не утешусь я,
В любви коль погибну я – тебя не забуду!
Прочитав эти стихи, я горько заплакал и стал бить себя по щекам. Потом развернул бумажку, и из нее выпала другая записка. Я открыл ее и увидел, что там написано:
«Знай, о сын моего дяди, я освободила тебя от ответа за мою кровь и надеюсь, что Аллах поможет тебе соединиться с той, кого ты любишь. Если же с тобой случится дурное из-за дочери Далилы-Хитрицы, не ходи опять к ней и ни к какой другой женщине. Терпи свою беду. Не будь твой срок долгим, ты бы, наверное, давно погиб. Но слава Аллаху, который назначил мой день раньше твоего. Привет мой тебе. Береги лоскут, на котором изображение газели! Не оставляй его и не расставайся с ним: этот рисунок развлекал меня, когда тебя со мной не было. Заклинаю тебя Аллахом, если ты овладеешь той, что нарисовала газель, держись от нее вдали, не давай к тебе приблизиться и не женись на ней. Если же она не достанется тебе и ты не сможешь овладеть ею, не найдя к ней доступа, не приближайся после нее ни к одной женщине. Знай, обладательница этой газели рисует одну газель ежегодно и посылает ее в отдаленнейшие страны, чтобы распространилась весть о ней и о прекрасной ее работе, которую бессильны исполнить другие жители земли.
Когда же эта газель попала к твоей возлюбленной, дочери Далилы-Хитрицы, она стала поражать ею людей и показывать ее, говоря: “У меня есть сестра, которая это вышивает”. А она лгунья! И раз говорит это, разорви Аллах ее покров!
Вот тебе мое завещание, и я оставляю его тебе, лишь потому что знаю: мир будет для тебя тесен после моей смерти. И, может быть, ты удалишься из-за этого на чужбину и станешь ходить по странам и услышишь о той, что вышила этот образ. Тогда твоя душа пожелает узнать ее, и ты вспомнишь меня, но от этого не будет тебе пользы, и ты узнаешь мне цену только после моей смерти. Знай, что владелица этой газели – дочь царя Камфарных островов и госпожа благородных».
Прочитав письмо сестры и осознав его содержание, я заплакал горькими слезами, и моя мать заплакала при виде своего горюющего дитя. А я все смотрел на листок и плакал, пока не пришла ночь. И прошел таким образом год.
И вот купцы из моего города, которые собрались в этом караване, снарядились в путь. Матушка посоветовала мне собраться и поехать с ними, чтобы печаль моя ушла и я немного развлекся: «Расправь свою грудь, брось печаль и отлучись на год, два или три, пока не вернется караван обратно. Быть может, твое сердце развеселится и прояснится твой ум». И до тех пор она уговаривала меня ласковыми словами, пока я не собрал своих товаров и не отправился с купцами.
Но слезы мои не высыхали за все путешествие ни разу. И на всякой остановке, которую мы совершали, я развертывал этот лоскут и рассматривал газель на нем, вспоминая двоюродную сестру, и плакал о ней, как ты видишь. Она любила меня великой любовью и умерла в горести из-за меня, так как я сделал ей только зло, а она мне – только добро. Когда купцы вернутся, я вернусь вместе с ними, и моей отлучке исполнится целый год, который я провел в великой печали. Мои заботы и горести возобновились еще и оттого, что я проезжал через Камфарные острова, которых семь числом и на одном из которых есть хрустальная крепость. Правит ими царь по имени Шахраман, а у него есть дочь Дунья. И мне сказали про нее: «Она вышивает газелей и та газель, которая у тебя, из ее вышивок». И когда же я услышал об этом, моя тоска усилилась, и я потонул в море размышлений, сжигаемый огнем. И стал я плакать о себе, так как сделался подобен женщине, и мне уже не придумать никакой хитрости, раз у меня не осталось той принадлежности, что бывает у мужчин. И с тех пор как я покинул Камфарные острова, глаза мои плачут и сердце мое печально. Долго уже я пребываю в такой печали и даже не знаю, можно ли мне будет вернуться в мой город и умереть подле моей матери, ибо я уже насытился жизнью.
И юноша застонал, едва не плача, а взглянув на изображение газели, разрыдался так, что слезы заструились по его щекам. Потом же он произнес такие два стиха:
Сказали мне многие – придет облегчение.
«Доколе, – я зло спросил, – придет облегчение?»
Сказали: «Со временем». Я молвил: «Вот чудо-то!
Кто же их обеспечит мне, о слабый на доводы?»
И сказал слова другого:
С тех пор как расстались мы, – Аллаху то ведомо, —
Я плакал так горестно, что слез занимал я.
Сказали хулители: «Терпи, ты достигнешь их».
«Хулители, – я спросил, – а где же терпенье?»
«Вот моя повесть, о царь. Слышал ли ты рассказ диковиннее этого?» – спросил юноша.
И удивился Тадж-аль-Мулук его рассказу крайним удивлением, и вспыхнули в его сердце огни, когда он услышал о прелести Ситт Дуньи и узнал, что она вышивает газелей. Тогда охватила царевича великая страсть и любовь, и сказал он: «Клянусь Аллахом, с тобою случилось дело, подобного которому не случилось ни с кем, но тебе дана жизнь, и ты должен ее прожить. А я хочу тебя спросить вот о чем. Расскажи, увидел ли ты ту женщину, которая сделала эту газель». И Азиз стал рассказывать.
Ситт Дунья
О владыка, я пришел к Ситт Дунье хитростью, и вот какою. Когда наш караван вступил в ее город, я уходил и гулял по садам, в которых было много деревьев, и сторож этих садов был великий старик, далеко зашедший в годах. Я спросил его: «О старец, чей это сад?» – и тот ответил: «Он принадлежит царской дочери Ситт Дунье, а мы находимся под ее дворцом. Когда она хочет погулять, она открывает потайную дверь и гуляет в саду, и наслаждается ароматом цветов». Тогда я попросил: «Сделай милость, позволь мне посидеть в этом саду, пока она не появится и не пройдет мимо. Быть может, мне посчастливится разок взглянуть на нее?». И старец молвил: «В этом нет беды». Тогда я в благодарность дал ему немножко денег и сказал: «Купи чего-нибудь поесть».
И он, довольный, взял деньги и, открыв ворота, вошел в сад и провел меня вместе с собою. И мы шли, до тех пор пока не оказались в приятном месте, а старик тогда сказал мне: «Посиди здесь, а я схожу принесу немного плодов».
Некоторое время его не было, а потом он вернулся с жареным ягненком, и мы ели, пока не насытились. А мое сердце желало увидеть эту девушку. И мы сидели так, а потом вдруг калитка распахнулась, и старик велел мне спрятаться. Едва успел я скрыться в кустах, как черный евнух просунул голову в калитку, спрашивая старика: «Эй, сторож, есть с тобою кто-нибудь?». И старик отвечал: «Нет». Тогда евнух сказал: «Запри ворота в сад».
И старец запер ворота сада, а через мгновенье из потайной двери появилась Ситт Дунья. Когда я увидел ее, то подумал, что луна взошла на горизонте и засияла. И я смотрел на нее некоторое время и чувствовал стремление к ней, подобное стремлению жаждущего к воде. Она немного постояла, потом заперла дверь и ушла. Тогда я вышел из сада и направился домой, зная, что мне не достичь ее и что я не из ее мужчин. Тем более после того, как лишился принадлежности мужчин. Она – царская дочь, а я купец! Так откуда же мне достичь такой, как она, или еще кого-нибудь?
Когда мои товарищи собрались, я тоже собрался и поехал с ними. Они направлялись в этот город, и когда мы достигли здешних мест, то встретились с тобою. Вот моя повесть и то, что со мной случилось. Больше добавить нечего.
И когда Тадж-аль-Мулук услышал эти речи, его ум и мысли охватила любовь к Ситт Дунье – да так, что он теперь не знал, что ему делать. Царевич поднялся, сел на коня и, взяв Азиза с собою, вернулся в город отца. Он отвел Азизу дом и отправил ему все, что нужно из еды, питья и одеяний, а покинув его, удалился в свой дворец, и слезы бежали по его щекам, так как слух заменяет лицезрение и встречу.
И оставался Тадж-аль-Мулук в таком состоянии до той поры, пока его отец не вошел к нему и не увидел, что царевич изменился в лице, стал худ телом и глаза его плачут. Тогда царь понял, что его сын огорчен из-за причины серьезной, и сказал: «О дитя мое, расскажи, что с тобою? Что такое случилось, что изменился цвет твоего лица и ты похудел телом?». И царевич рассказал ему обо всем, что случилось и что он услышал из повести Азиза о его испытаниях и о Ситт Дунье, сказав, что полюбил ее понаслышке, не видав ее глазами.
Тогда отец его молвил: «О дитя мое, она дочь царя, и страна его далеко от нас! Брось же это и войди во дворец твоей матери – там пятьсот невольниц, подобных лунам! Какая из них тебе понравится, ту и бери. Или же возьмем и сосватаем за тебя какую-нибудь из царских дочерей, которая будет лучше невольницы».
«О батюшка, – отвечал Тадж-аль-Мулук, – не хочу другую! Совсем не хочу! Эта вышила газель, которую я видел, и мне не обойтись без нее, а иначе пойду блуждать по степям и пустыням и убью себя из-за нее». И ответил отец: «Дай срок, пока я пошлю к ее отцу и посватаю ее у него. Я исполню твое желание, как сделал для себя с твоей матерью. Быть может, Аллах приведет тебя к желаемому! Если же ее отец не согласится, я потрясу его царство войском, конец которого будет у меня, когда начало достигнет его».
Потом царь позвал юношу Азиза и спросил: «О дитя мое, ты знаешь дорогу?». И тот отвечал, что знает, и повелел ему царь: «Хочу, чтобы ты поехал туда с моим визирем». И Азиз молвил: «Слушаю и повинуюсь, о царь времени!».
Царь же призвал своего визиря и приказал: «Придумай план для моего сына, и пусть он будет хорош. Отправляйся на Камфарные острова и сосватай дочь их царя за моего сына». И визирь отвечал: «Слушаю я повинуюсь!».
А Тадж-аль-Мулук вернулся в свое жилище, и страсть его увеличилась еще больше, а состояние ухудшилось оттого, что отсрочка показалась ему долгой. Когда же спустилась ночь, он стал плакать, стонать и жаловаться и произнес:
Ночной уж спустился мрак, и слез велики войска,
И ярок огонь любви, горящий в душе моей.
Коль ночи вы спросите, они вам поведают,
Другим ли я занят был – не грустью тоскливою.
Ночами я звезд стада пасу от любви моей,
А слезы с ланит моих бегут, как градинок ряд.
Один ведь остался я, и нет никого со мной!
Подобен я любящим без близких и родичей.
Окончив свои стихи, он лежал некоторое время без чувств и очнулся только к утру. Тогда пришел слуга его отца и встал у его изголовья, и позвал его к родителю. Тадж-аль-Мулук пошел с ним, и, увидав своего сына, отец юноши нашел, что цвет лица его изменился. Он принялся уговаривать свое чадо быть стойким и обещал свести его с царевной, а потом он снарядил своего визиря в сопровождении Азиза, приготовив подарки для царя Камфарных островов. И они ехали дни и ночи, пока не приблизились к тем землям, а тогда остановились на берегу реки, и визирь послал от себя гонца к царю, чтобы сообщить ему об их прибытии. И гонец отправился, и прошло не более часу, как придворные царя и его эмиры выехали навстречу на расстояние одного фарсаха и, встретив их, ехали впереди их, пока не ввели их к царю.
Прибывшие поднесли властителю подарки и пробыли у него как гости три дня. А когда настал четвертый день, визирь вошел к царю островов и, встав перед ним, рассказал о деле, по которому он прибыл. Царь же задумался, какой же дать ответ, ведь его дочь не любила мужчин и не желала брака. Он посидел некоторое время, опустив голову к земле, а потом поднял свой взор и, призвав одного из евнухов, велел: «Пойди к твоей госпоже Дунье и повтори ей то, что ты слышал, и расскажи, зачем прибыл этот визирь». И евнух поднялся и отправился к своей госпоже, а потом вернулся к царю и сказал: «О царь времени, когда я пришел и рассказал Ситт Дунье, что слышал, она сильно рассердилась и, поднявшись на меня с палкой, хотела разбить мне голову! Я бегом убежал от нее. Она же сказала мне: “Если мой отец заставит меня выйти замуж, я убью того, за кого выйду”».
«Вы все слышали и знаете, – ответил царь визирю, – расскажите же это царю и передайте ему мои благословенные пожелания. Моя дочь не любит мужчин и не желает брака».
И послы уехали назад без всякого проку. И длилось их путешествие, до тех пор пока они не прибыли к своему царю и не рассказали, что случилось.
Тогда он велел военачальникам кликнуть клич войскам о выступлении на бой и на войну, но визирь советовал: «О царь, не делай этого, ведь за царем Камфарных островов нет вины. Когда его дочь узнала о деле, она сказала: “Если мой отец заставит меня выйти замуж, я убью того, за кого выйду”. Отказ исходит только от нее».
И, услышав слова визиря, царь испугался за Тадж-аль-Мулука и сказал: «Если я стану воевать с ее отцом и захвачу царевну, а она убьет моего сына, мне не будет от этого никакой пользы». Когда же Тадж-аль-Мулук узнал о том, что Ситт Дунья отказывается выходить замуж, то сказал своему отцу: «О батюшка, мне нет мочи терпеть без нее! Я пойду к ней и буду стараться сблизиться с ней, даже если это будет стоить мне жизни. И не стану делать ничего другого». А родитель спросил: «Как же ты пойдешь к ней?» – и сын ответил: «Пойду в обличье купца».
Тогда царь молвил: «Если это неизбежно, то возьми с собою визиря и Азиза» – и вынул для сына кое-что из своей казны и приготовил ему товара на сто тысяч динаров. Царевич сговорился с визирем и Азизом, а когда наступила ночь, Тадж-аль-Мулук отправился в дом Азиза и переночевали эту ночь там. Сердце же его было похищено, и не мог он думать ни о пище, ни о сне. Напротив, на него налетели думы, и его потрясло томление по любимой. Тогда он прибег с молитвами к творцу, чтобы тот послал ему встречу с любимой, и стал плакать, стонать и произнес:
Посмотрим, удастся ли сойтись после дали —
На страсть я вам жалуюсь, и вам говорю я:
«Тогда вы мне вспомнились, когда беззаботна ночь,
И отняли сон вы мой, а люди все спали».
А окончив свои стихи, разразился сильным плачем, и Азиз заплакал вместе с ним, вспоминая дочь своего дяди, и плакали они, пока не настало утро. А потом Тадж-аль-Мулук поднялся и пошел к своей матери, одетый в дорожные одежды. Мать спросила сына, в какую страну он собрался, и тот повторил ей весь рассказ. Тогда она дала ему пятьдесят тысяч динаров и простилась с ним, пожелав сыну благополучия и встречи с любимой.
Когда же царь позволил Тадж-аль-Мулуку выезжать, подарив ему еще пятьдесят тысяч динаров, тогда царевич приказал поставить себе шатер за городом, в котором пробыл два дня, а потом уехал.
И Тадж-аль-Мулук подружился с Азизом и говорил ему: «О брат мой, я не могу больше расстаться с тобою». И Азиз отвечал: «И я так же! И я хотел бы умереть у твоих ног, но только, о брат мой, мое сердце занято мыслью о матери». И Тадж-аль-Мулук ответил: «Когда мы достигнем желаемого, будет одно лишь добро». И они поехали, и визирь наставлял царевича быть стойким, а Азиз развлекал его сказками, говорил стихи и рассказывал летописи и истории. И шли они быстрым ходом ночью и днем в течение двух полных месяцев. Путь показался Тадж-аль-Мулуку долгим, и огни любви разгорелись в нем сильнее. Тогда он произнес:
Путь долог, и велики волненья и горести,
И в сердце моем любовь великим огнем горит.
Клянусь, о мечта моя, желаний предел моих,
Клянусь сотворившим нас из крови сгустившейся,
Я бремя любви к тебе несу, о желанная,
И горы высокие снести не могли б его.
О жизни владычица, убила любовь меня,
И мертвым я сделался – дыханья уж нет во мне.
Когда б не влекла меня надежда познать тебя,
Не мог бы спешить теперь в пути я, стремясь к тебе.
Окончив свои стихи, Тадж-аль-Мулук заплакал, и Азиз заплакал вместе с ним, ведь и у него было ранено сердце, а душа визиря размягчилась из-за их плача. «О господин, – сказал он, – успокой свою душу и прохлади глаза, и будет тебе только одно добро». А Тадж-аль-Мулук воскликнул: «О визирь, время пути продлилось! Скажи мне, сколько между нами и городом?». Азиз же ответил: «Осталось лишь немного». И они ехали, пересекая долины и кручи, степи и пустыни.
А в одну из ночей Тадж-аль-Мулук спал и увидел во сне, что его любимая с ним, и он обнимает ее и прижимает к груди. Тогда он проснулся испуганный и устрашенный, и почувствовал, что ум его улетел, и произнес:
О други, блуждает ум, и слезы текут струей,
И страсть велика моя, и вечно со мной любовь.
Я плачу теперь, как мать, дитя потерявшая;
Когда наступает ночь, стенаю, как голубь, я.
И если подует ветер с земель, где живете вы,
Прохладу я чувствую, до нас доходящую.
Привет вам я буду слать, пока летит горлинка
И дует восточный ветер и голубя слышен стон.
Когда же Тадж-аль-Мулук окончил говорить стихи, к нему подошел визирь и сказал: «Радуйся! Это хороший знак! Успокой свое сердце и прохлади глаза, ты обязательно достигнешь своей цели».
И Азиз тоже подошел к нему и стал уговаривать потерпеть, и развлекал его, разговаривая с ним и рассказывая ему сказки. И они спешили в пути и продолжали ехать в течение дней и ночей, пока не прошло еще два месяца.
А в какой-то день солнце засияло над ними, и вдали блеснуло что-то белое. Тадж-аль-Мулук спросил Азиза: «Что там поблескивает?» – и тот отвечал ему: «О владыка, это белая крепость, а вон и город, к которому ты направляешься». И царевич обрадовался, и ехали они, до тех пор пока не приблизились к городу, а когда подъехали ближе, Тадж-аль-Мулук возвеселился до крайности, и прошли его горести и печали.
А затем они вошли в город, будучи в обличии купцов, и царевич был одет как знатный купец. Пришли путники в одно место, которое называлось «Жилище купцов», а это был большой хан. «Здесь ли помещение купцов?» – спросил Тадж-аль-Мулук Азиза, и тот ответил: «Да, это тот хан, где стоял наш караван». Там они и остановились, поставив своих животных на колени, сняв с них поклажу и сложив свои пожитки в кладовые. В этом хане провели они четыре дня отдыху от пути, а потом визирь посоветовал нанять большой дом, и царевич с Азизом согласились и сняли себе просторно построенный дом, предназначенный для развлечений. А когда поселились там, визирь с Азизом стали придумывать способ сойтись с царевной для Тадж-аль-Мулука, ибо тот был растерян и не знал, что делать. И визирь нашел способ, чтобы Тадж-аль-Мулук стал купцом на рынке материй.
Визирь сказал своим подопечным: «Знайте, что если мы будем так сидеть здесь, мы не достигнем желаемого и не исполним того, что нам нужно. Мне пришло на ум нечто, и в этом, если захочет Аллах, будет благо». «Делай, что тебе вздумается, – ответил ему Тадж-аль-Мулук, – на старцах лежит благословение, а ты к тому же визирь и совершал всякие дела. Скажи же нам, что пришло тебе на ум». И тот молвил: «Нам следует нанять для тебя лавку на рынке материй, где ты будешь сидеть и торговать, ибо всякому – и знатному и простому – нужна ткань и кусок материи. Ты будешь находиться в этой лавке и сидеть там, и твое дело устроится, если захочет Великий Аллах, тем более что внешность твоя красива. Азиза ты сделаешь у себя приказчиком и посадишь с собою в лавке, чтобы он подавал тебе отрезки материи».
Услышав эти слова, Тадж-аль-Мулук воскликнул: «Поистине, это правильный и хороший план!» – и, вынув дорогую купеческую одежду, надел ее и пошел, а слуги пошли сзади, и одному из них он дал с собою тысячу динаров, чтобы устроить все нужное в лавке. Так они шли, до тех пор пока не достигли рынка материй.
Когда же другие купцы увидали Тадж-аль-Мулука, посмотрев на его красоту и прелесть, то пришли в недоумение, говоря: «Подлинно, Ридван[42]42
Ридван – по мусульманскому преданию, ангел, охраняющий врата рая. Смысл этой фразы заключается в том, что Тадж-аль-Мулук представляется людям таким же красивым, как райские юноши.
[Закрыть] открыл врата рая и забыл об этом, а этот редкостно красивый юноша вышел оттуда». Другие же говорили: «Может быть, он из ангелов».
А путники, подойдя к купцам, спросили, где лавка старосты, и, когда те указали им, они пошли, пока не прибыли к старосте, а при встрече приветствовали его. Староста и те из купцов, кто был с ним, встали и посадили пришедших, и оказали им почтение из-за визиря, видя, что это человек пожилой и уважаемый в сопровождении юных Тадж-аль-Мулука и Азиза. Глядя на них, купцы говорили друг другу: «Этот старик несомненно отец двух этих юношей».
Прибыв в назначенное место, визирь спросил: «Кто из вас староста рынка?». И купцы ответили: «Вот он». И староста вышел, и визирь, посмотрев на него, увидел, что это великий старец, достойный и степенный, обладатель слуг и рабов, белых и черных.
И он приветствовал их, как приветствуют любимых, и усердно выказывал им уважение, а, посадив прибывших с собою рядом, спросил: «Есть ли у вас нужда, которую мы были бы счастливы исполнить?». «Да, – отвечал визирь, – я человек старый, далеко зашедший в годах, и со мной вот эти два юноши. Я путешествовал с ними по областям и странам и, вступая всякий раз в какой-нибудь город, всегда остаюсь в нем на целый год, чтобы они могли осмотреть его и узнать обитателей. А сейчас я прибыл в ваш город и избрал его местопребыванием на ближайший год. А чтобы время не пропадало даром, хочу получить от тебя лавку, где эти юноши могли бы работать. И пусть это будет лавка хорошая, из лучших помещений, чтобы они успешно поторговали, а потом осмотрели бы город, усвоили нравы его жителей и научились продавать и покупать, брать и отдавать».
И староста отвечал: «В этом нет беды!», – а посмотрев на юношей, возрадовался им и полюбил их великой любовью. Ведь староста этот увлекался смертоносными взорами, и любовь к сынам превосходила в нем любовь к дочерям, так как он был склонен к мужеложеству. «Вот прекрасная дичь! – подумал он. – Слава тому, кто сотворил их из ничтожной капли и придал им образ!» – и встал перед ними, прислуживая им, как слуга, а затем приготовил им лавку, которая находилась посреди крытой галереи. И не было у них на рынке лавки лучше и виднее, ведь это была лавка разубранная и просторная, с полками из слоновой кости и черного дерева.
Староста отдал ключи визирю, бывшему в обличье старого купца, и сказал: «Бери, господин! Да сделает Аллах эту лавку благословенным местом для твоих детей!». И визирь взял ключи, а затем они отправились в хан, где были сложены их пожитки, и приказали слугам перенести все бывшие у них товары и материи в ту лавку. Товаров было много, и стоили они целой казны! Рабы перенесли их, а потом визирь с царевичем и Азизом отправились в лавку, сложили там свои пожитки и проспали эту ночь. Когда же настало утро, все трое сходили в баню и искупались и вымылись, и надели роскошные одежды, и надушились, и насладились баней до конца. Каждый из юношей был блестяще красив и, будучи в бане, оправдывал слова поэта:
О радость прислужнику, чьи руки касаются
Их тела, рожденного меж влагой и светом.
Всегда в ремесле своем искусство являет он,
Когда даже с камфары срывает он мускус[43]43
С камфарой сравниваются белоснежные тела юношей, которые моются в бане, а мускус – с катышками грязи под мочалкой банщика.
[Закрыть].
Староста лавки, услышав, что прибывшие пошли в баню, сел и стал ожидать их. А когда они вышли и подошли к нему, подобные газелям, их щеки зарделись, и глаза почернели. Их лица сверкали, и были они, словно пара сияющих лун или две плодоносные ветви. Увидев красоту их, староста поднялся на ноги и воскликнул: «О дети мои, да будет баня вам всегда приятна!». И Тадж-аль-Мулук ответил ему нежнейшим голосом: «Пошли тебе Аллах приятное, о родитель мой! Почему ты не пришел к нам и не выкупался вместе с нами?» – и оба склонились к руке старосты, поцеловав ее, и пошли впереди него, пока не достигли лавки, из чинности и уважения к нему, ведь он был начальником купцов и днем раньше оказал милость, отдав им лавку.
И увидел староста их подрагивающие бедра, и поднялась в нем великая страсть, и он стал пыхтеть и храпеть, не имея больше терпения, и вперил в них глаза и произнес такое двустишие:
И еще он сказал:
Увидел мой глаз – идут по земле они.
О, пусть бы прошли они вдвоем по глазам моим!
Услыхав это, юноши стали заклинать его, чтобы он пошел с ними в баню во второй раз, и староста, едва поверив этому, поспешил в баню. И оба юноши вошли с ним, а визирь из бани еще не выходил, но, услышав голос старосты, вышел и встретил его посреди бани, пригласив с собой в парную, а староста отказался. Тогда Тадж-аль-Мулук схватил его за руку с одной стороны, а Азиз взял за руку с другой, и они ввели его в другую комнату. Этот скверный старик подчинился им, и его безумие еще увеличилось, тем более что Тадж-аль-Мулук поклялся вымыть его, а Азиз поклялся, что будет поливать его водой.
И старик отказывался, хотя сам желал этого. Тогда визирь сказал: «Они – твои дети, дай им тебя вымыть и выкупать». – «Да сохранит их тебе Аллах! – воскликнул староста, – клянусь Аллахом, благословение и счастье поселились в нашем городе, когда пришли вы и те, кто с вами!» – и он произнес такие два стиха:
Явился ты – и вся земля в зелени,
Цветут цветы перед взором смотрящего.
Кричит земля и все ее жители:
«Приют тебе и радость, пришедший к нам!»
И старосту поблагодарили за добрые слова, и Тадж-аль-Мулук все мыл его, а Азиз поливал его водой, а староста думал, что душа его в раю. Когда же они кончили ему прислуживать, он призвал на них благословение и сел рядом с визирем, как будто для того, чтобы поговорить с ним, сам же смотрел на Тадж-аль-Мулука и Азиза.
Потом слуги принесли им полотенца, и они вытерлись, надели свои платья и вышли из бани, а визирь тогда обратился к старосте и сказал: «О господин, поистине баня благо жизни!». И тот воскликнул: «Да сделает ее Аллах здоровой для тебя и для твоих детей и да избавит их от дурного глаза! Помните ли вы что-нибудь из того, что сказали про баню красноречивые?».
«Я скажу тебе два стиха», – ответил Тадж-аль-Мулук и произнес:
Едва Тадж-аль-Мулук окончил свои стихи, Азиз сказал: «Я тоже помню о бане два стиха». «Скажи их мне», – молвил старик. И Азиз произнес:
О дом, где цветы цветут из скал твердокаменных!
Красив он, когда, светясь, огни вкруг него горят.
Геенной сочтешь его, хоть райский он, вправду, сад.
И часто встречаются там солнца и луны.
Когда Азиз окончил свои стихи, староста, которому понравилось услышенное, посмотрел на красоту и красноречие юношей и воскликнул: «Клянусь Аллахом, вы обладаете всей прелестью и красноречием, но послушайте меня!» – и он затянул напев и произнес такие стихи:
Как прекрасно пламя, и пытка им услаждает вас,
И живит она и тела и души людям!
Подивись же дому, где счастья цвет всегда цветет,
Хоть огонь под ним, пламенея ярко, пышет.
Кто придет туда, в полной радости будет жить всегда,
И пролились в нем водоемов полных слезы.
Закончив эти стихи, староста пустил взоры своих глаз пастись на лугах их красоты и произнес такие слова:
Услышав это, все удивились таким стихам. Потом староста пригласил их, но они отказались и отправились к себе домой, чтобы отдохнуть от сильной жары, какая стояла в бане. Они отдохнули, поели и выпили и провели всю ночь в своем жилище, преисполнившись счастья и радости. А когда настало утро, визирь с юношами встали от сна, совершили омовение, сотворили положенные молитвы и выпили утренний кубок. И взошло солнце, и открылись лавки и рынки, и они поднялись, вышли из дому и, придя на рынок, открыли свою лавку, ибо слуги уже убрали ее наилучшим образом, устлав ее подушками да шелковыми коврами и поставив там две скамеечки, каждая из которых ценою в сто динаров. Они накрыли их царским ковром, обшитым кругом золотою каймой. И были посреди лавки превосходные ковры, подходящие для такого места.
Тадж-аль-Мулук сел на одну скамеечку, а Азиз – на другую, визирь же сел посреди лавки, а слуги стояли пред ними. Прослышали жители города про них и скоро столпились возле их лавки. Так они продали часть товаров и материй, а в городе распространилась молва о Тадж-аль-Мулуке и его красоте и прелести.
Так прошло несколько дней, и каждый день люди приходили все в большем количестве, спеша К ним за товаром. Обратился тогда визирь к Тадж-аль-Мулуку, советуя скрывать свою тайну, и поручил его Азизу, и ушел домой, чтобы остаться с собою наедине и придумать дело, которое обернулось бы им на пользу. А юноши стали разговаривать, и царевич говорил Азизу: «Может быть, кто-нибудь придет от Ситт Дуньи».
Дни и ночи проводил Тадж-аль-Мулук с беспокойной душой, не зная ни сна, ни покоя. И страсть овладела им, и усилились его любовь и безумие, так что он лишился сна и отказался от питья и пищи, а был он как луна в ночь полнолуния.
Вот однажды, когда Тадж-аль-Мулук по обычаю сидел с Азизом в лавке, появилась перед ним женщина-старуха, а за нею сто тридцать две невольницы. Она приблизилась и шла, до тех пор пока не остановилась у лавки Тадж-аль-Мулука. Увидав, как он строен станом, прелестен и красив, старуха изумилась его красоте и налила себе в шальвары. «Слава тому, кто сотворил тебя из ничтожной капли и сделал тебя искушением для смотрящих! – воскликнула она, а потом, вглядевшись в юношу, сказала: – Это не человек, это не кто иной, как вышний ангел!»
И она подошла ближе и поздоровалась с Тадж-аль-Мулуком, а он ответил на ее приветствие, встав на ноги и улыбаясь ей в лицо, – и все это по указанию Азиза. Потом царевич посадил старуху с собою рядом и стал овевать ее опахалом, пока она не отдохнула, а тогда женщина обратилась к Тадж-аль-Мулуку и спросила: «О дитя мое, о совершенный по свойствам и качествам, из здешних ли ты земель?».
