Текст книги "Королевский двор в Англии XV–XVII веков (редактор С. Е. Фёдоров)"
Автор книги: авторов Коллектив
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)
Благословен Грядущий во имя Господне! Осанна в вышних!» (Мф. 21:9). Кроме того, этот гимн исполняется во время мессы непосредственно перед таинством евхаристии. Слова Евангелия от Матфея ясно обозначали въезд монарха как первый, земной адвент Христа. Аналогичное описание дает нам и Джон Лидгейт, с той лишь разницей, что у него упоминается только один гигант:
В процессии король идет,
Ждут горожане у моста,
«Ave Rex Anglor» – пел народ,
«Flos Mundi» и «Солдат Христа».
Поставлен на вратах как страж
Гигант могучий, полный сил.
Он – знак: недавно Генри наш
Французов вежеству учил.
Лев храбрый был на башне левой,
И антилопа – на другой,
И чемпион Пречистой Девы
Превыше всех – Георг святой.
С ворот пел хор Небесных сил
«Благословен будь!» королю.
Ты, Божий рыцарь, победил —
За это Господа хвалю[1020]1020
A Poem by John Lydgate… P. 231.
[Закрыть].
На воротах была надпись: Civitas Regis Iustititae. Гордон Киплинг предложил, опираясь прежде всего на эту надпись, интерпретировать въезд Генриха V как своеобразное ритуальное самоуничижение, желание проявить скромность. Основой этого ритуала должна была стать погребальная литургия, весьма похожая на литургию Адвента[1021]1021
Kipling G. Enter the King. P. 205.
[Закрыть],– текст Сарумского миссала описывает вход души в Небесный Иерусалим в терминах королевского адвента[1022]1022
Incipit commendacio anime // Sarum Missale / Edited from three early manuscripts by J. W. Legg. Oxford, 1916. P. 428–430.
[Закрыть]. Надпись на воротах Киплинг интерпретировал как свидетельство того, что Генрих въезжает в город, чтобы быть судимым Царем Правосудия, то есть Богом.
Однако вполне возможной представляется и другая интерпретация. Традиционно Лондон – Camera Regis, покои короля. Следовательно, Лондон является городом Царя Правосудия и одновременно королевским домом. Таким образом, получается, что Царь Правосудия есть сам монарх. Генрих не может быть судим Царем Правосудия, поскольку он сам и есть этот царь, господин Лондона.
На Корнхилл была поставлена башня. Возле нее короля встречали 12 патриархов. Они пели: «Пойте Господу песнь новую; хвала Ему в собрании святых» (Пс. 149:1):
При этом автор «Славных деяний» описывает отпускание птиц как жертвоприношение Господу в благодарность за победу[1024]1024
«Ad sacrificium Deo gratum de data Victoria» (Gesta Henrici Quinti. P. 106). – Сама идея того, что Бог даровал победу Генриху, вряд ли свидетельствует о его скромности – настойчивое повторение этой мысли в придворной пропаганде скорее должно свидетельствовать об особых отношениях Генриха и Бога, когда король превращается в земного агента Его воли. В дальнейшем эта идея была подхвачена Шекспиром: «Не нам за то, а Господу хвала!» (Генрих V. Перевод Е. Бируковой). Скромность Генриха должна была поддержать еще один миф – о его преображении после коронации и распутстве в молодости.
[Закрыть].
Текст псалма 149 никак не согласуется с идеей самоуничижения или вознесения души покойного государя. Псалом говорит о благоволении Господа к своему народу и о даровании победы над другими народами. Святой народ, побеждая по воле Господа, заковывает в железо королей и вельмож других народов. Таким образом, англичане вообще и лондонцы в частности превращаются в избранный народ, Детей Израилевых. Это вполне согласуется с идеей первого адвента, в котором не только король становился Христом, но и Лондон превращался в Новый Иерусалим, а его обитатели – в Детей Израилевых. Кроме того, образ своего народа как Избранного, как Детей Израилевых, был необходимой частью «освященного патриотизма» (sanctified patriotism), который являлся основой самоидентификации средневекового человека и позволял объявить войну за своего государя столь же священной, как и крестовый поход[1025]1025
Housley N. Pro deo at patria mori: Sanctified Patriotism in Europe, 1400–1600//War and Competition between States/Ed. by P. Contamine. Oxford, 2000. P. 225.
[Закрыть]. При этом совмещение образов англичан и Детей Израилевых получало неожиданное подтверждение в реальности: 12 главных лондонских корпораций стойко ассоциировались с 12 коленами Израилевыми.
В Чипсайде стоял замок, фонтаны били вином. Короля встречали 12 апостолов и 12 королей – английских мучеников и исповедников. Апостолы пели: «Благослови, душа моя, Господа! Боже мой! Ты дивно велик, Ты облечен славою и величием» (Пс. 103:1). Сцена приобретает характер пророчества: автор подчеркивает «совпадение» числа апостолов и английских святых королей, что свидетельствует об избранности английского народа и самого Генриха V[1026]1026
Gesta Henrici Quinti. Р. 108.
[Закрыть]. Короли преклонили колена перед Генрихом, поднесли ему хлеб и вино на серебряном блюде и рассыпали вокруг облатки и серебряные листья. Встреча хлебом и вином должна была воскресить в памяти зрителей эпизод из книги Бытия – возвращение Авраама после победы над четырьмя царями, пленившими Лота: «и Мелхиседек, царь Салимский, вынес хлеб и вино, – он был священник Бога Всевышнего, – и благословил его, и сказал: благословен Авраам от Бога Всевышнего, Владыки неба и земли; и благословен Бог Всевышний, Который предал врагов твоих в руки твои» (Быт. 14:18–20).
Пророческая тема снова превращает въезд Генриха V в первый адвент Христа. Важной частью литургической Рождественской драмы был Ordo prophetarum—ритуальная драма ветхозаветных и языческих пророков, в серии монологов доказывающих божественность Христа. Хотя форма этой драмы была основана не на библейском эпизоде, а на тексте, ошибочно приписываемом св. Августину, ее популярность была такова, что уже в XV в. она влияет на постановку адвента Христа в мистериальном цикле Страстей Христовых. В городских мистериях разыгрывался адвент Христа, въезжающего в Иерусалим, а пророки из толпы предсказывали Его появление и провозглашали Его божественность[1027]1027
Kipling G. Enter the King. Р. 63.
[Закрыть]. В данном случае возвещающие появление и победу Генриха V святые короли повторяли этот элемент мистерии, указывая на Генриха как на божественного монарха, земного Христа.
Наиболее масштабной была сцена, поставленная для короля на Чипкросс. Там был воздвигнут замок с башнями и флагами, на котором было написано «Славное возвещается о тебе, град Божий!» (Пс. 86:3)[1028]1028
Gesta Henrici Quinti. Р. 110.
[Закрыть]. Другая надпись прославляла Генриха как нового Давида (alter David), победившего Голиафа и его «галльскую гордыню». На одной из башен был баннер со словами «речные потоки веселят град Божий, святое жилище Всевышнего» (Пс. 45:5). Кроме того, на замке были выставлены гербы св. Георгия, императора Сигизмунда и самого Генриха. Замок был покрыт тканью, изображающей мрамор и зеленую и красную яшму, что превращало его в апокалиптический Новый Иерусалим – «стена его построена из ясписа» (Откр. 21:17). Девы в замке пели по-английски: «приветствуем тебя, Генрих Пятый, король Англии и Франции»; спустившиеся с замка ангелы осыпали короля золотыми безантами[1029]1029
Gesta Henrici Quinti. Р. 110.
[Закрыть]. Таким образом, адвент Генриха как земного Христа превращается во второй, небесный адвент, хотя элементы конкретно-исторического сохраняются, не полностью растворившись в вечном и универсальном.
Апокалиптическая тема развивается и в сцене перед собором св. Павла, где Генрих V, как и Ричард II, встречается с Богом. Правда, на этот раз Всевышний предстал не в виде актера, как это было в 1392 г., а в виде сияющего «Солнца Правосудия». Киплинг интерпретировал эту сцену как смирение монарха, предающего себя на Суд Божий: «Бог буквально осенял смертного короля. Генрих V пришел к Богу скорее как земной король, подносящий славу Богу, чем полубог, возносящийся на небо через свою славу»[1030]1030
Kipling G. Enter the King. Р. 208.
[Закрыть].
Однако эпифания короля уже произошла – когда он проехал сквозь яшмовые ворота Небесного Иерусалима, ангелы осыпали его золотом, вода в фонтанах превращалась в вино, а Лондон и Темза стали Градом Божьим и речным потоком из псалмов. Кроме того, и до Генриха V (например, Ричард II, как было показано выше) и после него английские короли встречались с Богом возле собора св. Павла. Однако эти сцены Киплинг не интерпретирует как символический жест смирения. Символы, особенно ориентированные на простых горожан, должны быть ясными и однозначно читаемыми. Поэтому вполне логично можно предположить, что встреча Генриха с Богом в виде «Солнца Правосудия» интерпретировалась зрителями так, как и все сцены до этого, – как установление особых отношений между монархом и Богом. Кроме того, следует заметить, что зрители, собравшиеся перед собором, безусловно, не могли видеть въезд монарха в город и прочитать надпись на воротах, поэтому для них это не было воплощением Civitas Regis Iustititae, а только очередной эпифанией короля.
Интересно использование символа Солнца как воплощения Бога. С одной стороны, выбор подобного символа может опираться на слова Апокалипсиса: «И город не имеет нужды ни в солнце, ни в луне для освещения своего, ибо слава Божья осветила его и светильник его – Агнец» (Откр. 21:23). За счет этого усиливался мотив второго адвента, ощущение вселенскости, вечности и нуминозности происходящего. С другой стороны, в выборе солнечной символики могут проявляться имперские амбиции Генриха V. Кристи Фокс указала на явное желание автора «Славных деяний» изобразить Генриха как императора и Англию как империю. Гербы св. Георгия, Сигизмунда и Генриха на башне яшмового замка ясно указывают на равенство всех троих[1031]1031
Fox К. The Representation in the Gesta Henrici Quinti // York Medieval Yearbook. 2003. Issue 2 // URL: http://www.vork.ac.uk/teaching/historv/pipg/vearbook2.htm P.11 (свободный доступ).
[Закрыть].
Наконец, в тексте «Славных деяний» говорится о скромности короля среди ликующей толпы: «облаченный в пурпур король ехал не в гордыне, но скромно, в сопровождении лишь избранных придворных»[1032]1032
Gesta Henrici Quinti. P. 112.
[Закрыть]. Из этого текста Киплинг делает довольно неожиданный вывод о том, что Генрих V понимал свою роль[1033]1033
Kipling G. Enter the King. P. 209.
[Закрыть]. Однако если сравнить это описание с текстом, написанным более чем за 1000 лет до него, – с приведенным выше описанием въезда Константина Великого в Рим, сделанным Евсевием Кесарийским, то становится очевидным сходство. Анонимный автор «Славных деяний» пытается донести до своих читателей вполне понятное послание: Генрих есть новый Константин, благочестивый император, а его въезд – триумфальное римское шествие. Кроме того, описание «царственной неподвижности» Генриха почти дословно (кроме оговорки про рост) повторяет описание Аммианом Марцеллином триумфа Констанция II: «Приветственные выкрики его императорского имени и отдававшиеся звуки рогов оставляли его невозмутимым, и он выказывал себя таким же величавым, каким видели его в провинциях. Будучи очень маленького роста, он наклонялся однако при въезде в высокие ворота, устремлял свой взор вперед, как будто его шея была неподвижна, и, как статуя, не поворачивал лица ни направо, ни налево; он не подавался вперед при толчке колеса, не сплевывал, не обтирал рта, не сморкался и не делал никаких движений рукой»[1034]1034
Аммиан Марцеллин. Римская История. XVI. 10. 9-10; Gesta Henrici Quinti. P. 112.
[Закрыть]. Впервые в английской истории имперские амбиции столь ясно выражались в публичной демонстрации символов.
Итак, автор в достаточно пропагандистском тексте, ориентированном прежде всего на английскую высокообразованную аудиторию[1035]1035
Fox K. The Representation in the Gesta Henrici Quinti. P. 13–14.
[Закрыть], довольно настойчиво проводит «имперскую» линию в придворной пропаганде. Таким образом, въезд Генриха V теперь уже скорее не адвент, а триумф, поскольку он приурочен к военной победе. Классический триумф также не умер в средневековье – как и символы адвента, символы триумфа были включены в свою структуру христианской церковью. Так, в 1198 г. для папы Иннокентия III был устроен тщательно воссозданный античный триумф – папа ехал на коне, перед ним шли кардиналы, епископы и священники, за ним следовали представители города. Улицы были украшены временными арками и цветами. В финале процессии папа помолился у гроба св. Петра (в классическом триумфе молитва возносилась Юпитеру Капитолийскому)[1036]1036
Zaho М. Imago Triumphalis: The Function and Significance of Triumphal Imagery for Italian Renaissance Rulers. New York, 2004. P. 26–27.
[Закрыть].
Но именно триумфальная схема позволяет объяснить действительно присутствующие элементы погребальной литургии в процессии Генриха V. Триумф, согласно учению, предложенному Арнольдом ван Геннепом, является ритуалом перехода, а любой переход включает в себя символическую смерть и воскрешение уже в новом статусе того, кто проходит этот обряд[1037]1037
Геннеп А. ванн. Обряды перехода. М., 1999. С. 24–25.
[Закрыть]. Таким образом, смерть в некотором смысле действительно имела место. Но это не было самоуничижение или суд. Миновав несколько сцен, получив эпифанию, пройдя сквозь яшмовые врата Небесного Иерусалима, умирал человек и воин Генрих Ланкастер, и в собор св. Павла в сопровождении 14 епископов, певших «Те Deum Laudamus» входил новый Генрих – триумфатор, император, Христос.
Полное формирование ритуала и королевского мифа было завершено при следующем монархе – Генрихе VI. Усилиями оформителя процессии, которым, по предположению Уитингтона, был поэт и монах Джон Лидгейт[1038]1038
Withington R. English Pageantry. Vol. I. P. 141.
[Закрыть], было создано «зрелище столь успешное, что оно стало краеугольным камнем триумфальной формы в Лондоне и… более ста лет было моделью для оформления городских триумфов»[1039]1039
Kipling G. Enter the King. P. 168.
[Закрыть]. Действительно, в процессии Генриха VI проявляется полная символическая форма королевской процессии, порядок демонстрации символов оформляется окончательно, практически все символические жесты также собраны здесь. До процессии Елизаветы I, когда протестантские убеждения и новые идеи государства вынудят убрать ряд символов и жестов и, напротив, ввести ряд новых образов, ритуал Генриха VI будет воспроизводиться на улицах Лондона каждым королем.
На церемонию оказало влияние, безусловно, то обстоятельство, что это была вторая коронация Генриха, который уже был увенчан короной в Париже. После коронации в своем новом владении, где Генрих был представлен как мирный король, над троном которого мистическим образом висят две короны, он прибыл во владения своих предков 9 февраля 1432 г., а в Лондон въехал 21 февраля, через пять дней после праздника Семидесятницы. Уже сама близость к этому празднику придавала несколько апокалиптические черты предстоящей процессии, поскольку текст Евангелия от Марка 20:1-16, который читался в Семидесятницу, интерпретировался в средневековой церкви как образ Суда Господнего[1040]1040
См. комментарии на главу 20 Евангелия от Матфея в «Catena Аигеа» св. Фомы Аквинского.
[Закрыть]. Впрочем, само триумфальное шествие, детальное описание которого в стихах оставил нам Джон Лидгейт[1041]1041
Lydgate J.The Comynge of the Kyng out of Fraunce to London by John Lydgate the Monk of Bury // А Chronicle of London, from 1089 to 1483. P. 236–251.
[Закрыть], основывалось скорее не на тексте, а на символах литургии Церкви, служивших традиционной цели маркировки Генриха VI как божественного царя и помещения его в сакральный центр социума.
Создателям удалось найти практически идеальный баланс между сюжетным единством всей ритуальной драмы процессии и самодостаточностью каждой отдельной сцены.
Лидгейт определяет библейский лейтмотив своего повествования еще в самом начале описания въезда, выстраивая двойную параллель между Генрихом VI и Давидом и Лондоном и Иерусалимом:
Генрих предстает в виде Давида, совершающего триумфальный въезд после победы над Голиафом (1-я Царств 18:6). Такой образ позволял придать процессии черты имперского триумфа, хотя самому королю на тот момент было 10 лет, и никаких героических военных побед он, разумеется, еще не одержал. Тем не менее, форма римского триумфа дополнительно усиливается символическим образом Непобедимого Солнца, с которым сравнивается английский монарх, который этим повторяет въезд Константина Великого.
Короля встречал мэр, одетый в алый бархат, шерифы и горожане в алых плащах. Стоявшие по сторонам триумфального пути горожане были одеты в белое, что, по мнению Лидгейта, показывало их чистоту и невинность[1043]1043
Ibid. P. 237.
[Закрыть].
На мосту был установлен столб, на котором стоял «чемпион, защищающий короля от всех врагов»[1044]1044
Lydgate J.The Comynge of the Kyng out of Fraunce… P. 238.
[Закрыть]. С одной стороны, в этом символе явно повторялась триумфальная процессия Генриха V, то есть сын повторял триумф отца, гарантируя таким образом военную славу и победы. С другой стороны, королевский защитник, чемпион, выступавший от имени короля на турнирах, был традиционным участником коронационного ритуала – он входил (или въезжал) в пиршественный зал и бросал перчатку со словами «если кто осмелится усомниться в знатных титулах короля, пусть примет этот вызов». Таким образом, появление чемпиона уже на входе в город позволяло забыть несколько неприятный для лондонцев момент: король уже был коронован в Париже. Коронационный ритуал за счет использования символов коронации в аккламационной процессии как бы растягивался во времени и пространстве, объединяя две столицы правителя Англии и Франции.
Далее две антилопы держали гербы Англии и Франции. Когда король приблизился, из ворот вышли три императрицы – Природа, Милость и Фортуна – в золотых венках, одеждах из бархата, шелка и парчи, при этом Лидгейт сравнивает их с Фебом[1045]1045
Ibid. P. 239.
[Закрыть]. Императрицы одарили короля тремя (точнее – шестью) дарами:
Императрицы в одеяньях ярких
Дары природы, Неба, Божества
Передают монарху как подарки
От сердца чистого без тени плутовства.
И это лишь начало торжества —
Монарха Милость воздает сама
Разумностью и живостью ума
Природа наделяет мощной силой
И справедливость дарит в свой черед,
Чтоб добрым подданным король всегда был милым,
И страшным тем, кто право не блюдет.
Фортуна – процветанье и доход.
«Пусть долго в процветании царит
Наш Гарри» – надпись золотом горит[1046]1046
Ibid. P. 240.
[Закрыть].
Гордон Киплинг обратил внимание на то, что эти три леди играли огромную роль в средневековых аллегориях, в частности в «Somme le Roi» Фра Лорана[1047]1047
Kipling G. Enter the King. P. 148–149.
[Закрыть]. Там они распоряжаются вещами различной стоимости: малой (материальные вещи) – Фортуна, средней (интеллект и мораль) – Природа и высшей (жизнь и здоровье души) – Милость. Трехчастное деление формально совпадает с тем, которое предлагает Лидгейт, и влияние на него Фра Лорана исключить нельзя, хотя некоторые отличия все же есть. Интеллектуальными достоинствами в данном случае наделяет Милость, а Природа – качествами, необходимыми для управления. Таким образом, Генрих становится не просто обладателем трех видов достоинств, но и идеальным монархом, а сама сцена приобретает несколько дидактическое звучание. Безусловно, это – начало эпифании, что будет подтверждено дальнейшим порядком сцен и дальнейшими дарами. Однако вполне ясно, что частично эта сцена была ориентирована и на самого Генриха, который должен править со всеми этими качествами и тогда получит долгое и счастливое правление. Дидактика, ориентированная как на монарха, так и на остальных зрителей, тонко переплеталась с эпифанией, также ориентированной на всех зрителей и, одновременно, участников.
Справа от императриц стояли семь дев в белоснежных одеяниях, сияние от их одежд Лидгейт снова сравнивает с «лучами Феба»[1048]1048
Lydgate J.The Comynge of the Kyng out of Fraunce… P. 241.
[Закрыть]. Они поднесли королю семь даров Святого Духа в виде семи голубей. Согласно средневековой традиции, восходящей к пророчеству Исайи о том, что Мессия родится с семью дарами Духа Господня (Исаия 11:1–3), считалось, что семь даров составляли прирожденное право Христа, а христианин получал их при крещении. Традиционным их визуальным воплощением было семь голубей, нисходящих на Иисуса Христа. Правда, перечень даров семи дев несколько отличается от текста Книги Исайи, а также от популярного в Средние века описания семи даров Святого Духа в «Сумме теологии» Фомы Аквинского[1049]1049
Thomas Aquinas. Summa Theologiae. Secunda Secundae Partis.
[Закрыть]. По словам дев, Господь наградил короля духом «мудрости, силы, доброго совета, живости ума, способности внушать страх, благочестия и любви»[1050]1050
Lydgate J.The Comynge of the Kyng out of Fraunce… P. 241.
[Закрыть]. Таким образом, страх Божий заменен на собственную способность внушать благоговейный страх и ведение – на любовь, то есть, опять же, на качества, ожидаемые подданными от государя и необходимые правителю. При этом Лидгейт точно называет эти дары «дарами Святого Духа».
По левую руку располагались другие семь дев, поднесшие королю дары в виде королевского облачения: корону славы, скипетр чистоты и благочестия, меч правосудия и победы, мантию благоразумия, щит веры, шлем здоровья и пояс любви. Перечисленные добродетели не соотносятся точно с дарами Святого Духа, врученными первыми семью девами, по крайней мере, есть явные различия между семью добродетелями, которые сообщались семью дарами, согласно Фоме Аквинскому, и предложенной в процессии схемой (вместо славы, здоровья и любви у Аквината предложены добродетели милосердия, надежды и умеренности)[1051]1051
Thomas Aquinas. Summa Theologiae. Secunda Secundae Partis.
[Закрыть]. Также нет совпадения с описанием всеоружия Божьего у апостола Павла, в послании к Ефесянам которого духовный доспех состоит из шести частей: пояса истины, брони праведности, сандалий (или иной обуви) готовности благовествовать, щита веры, шлема спасения и духовного меча, который есть Слово Божье (Ефесянам 6:14–17). Точно совпадает только щит веры и, с некоторыми оговорками, шлем здоровья может быть связан со шлемом спасения.
Судя по всему, предложенный доспех действительно был плодом творчества оформителя этой процессии, хотя один источник его вдохновения указать можно – это ритуал коронации. Во время этого ритуала сначала возлагалась корона со словами «Господь венчает тебя короной славы»[1052]1052
Coronet te Deus corona gloriae //Legg L. G. W. English Coronation Records. Westminster, 1901. P. 96.
[Закрыть]. Затем королю вручались меч, палий (мантия) и скипетр. Таким образом, снова, как и в сцене с чемпионом, Лондон пытался, пусть и с некоторым опозданием, перехватить хоть часть коронационного ритуала у Парижа.
На Корнхилл для короля была сыграна новая сцена – скиния, в которой его ждала Дама Мудрость в окружении семи свободных искусств, каждое из которых сопровождал представитель: Грамматику – Присциан, Логику – Аристотель, Риторику – Цицерон, Музыку – Боэций, Арифметику – Пифагор, Геометрию – Эвклид, Астрономию – Альбмусард[1053]1053
Правильнее – Абу Масар или Абу Машар, полное имя Абу Машар Джафар ибн Мухаммад ибн Умар аль-Балкхи. Традиционно астрономию представлял Птолемей. Однако популярность персидского астронома VIII–IX века в Средние века была огромна после того, как его труды были переведены в 1133 г. на латынь Иоанном Севильским и, особенно, в 1140 г. Германом Далматским под названием «Введение в Астрономию». Абу Масар получил титул «принц астрологов», а в Англии оказал влияние на Чосера и Гоуэра. – См.: Zoller R. Abu Mashar: Prince of Astrologers // URL: http://www.new-librarv.com/zoller/features/rz-article-abumashar,shtml#1 (свободный доступ); Wedel T. O. The Medieval Attitude Toward Astrologv, Particularv in England (1920). Whitefish, 2003. P. 132, 134.
[Закрыть]. В этой сцене Уитингтон увидел первое проявление влияния ренессанса на английские процессии[1054]1054
Withington R. English Pageantry Vol. I. P. 147.
[Закрыть]. Однако такая интерпретация представляется весьма спорной: образ семи свободных искусств как свиты Дамы Мудрости был очень популярен и в классическое средневековье, и даже символические личности, воплощавшие эти искусства, за единственным исключением Абу Масара вместо Птолемея, – те же самые. Более глубокой представляется интерпретация Киплинга, который увидел в этой сцене аллегорию мистического брака Божественного Царя– Христа и Церкви, в которой король представляет Христа, а Дама Мудрость– Божественную Мудрость и одновременно город.
Безусловно, брачный ритуал как ритуал перехода имеет много сходного с ритуалом возведения на царство. Арнольд Ван Геннеп указывал на то, что «свадебные церемонии обнаруживают часто также детальное сходство с церемониями возведения на трон: покрывало распростерто над королем, так же как над супругами – венец; сакральные предметы, отличающие жениха и невесту, подобны регалиям будущего царя; сходство особенно проявляется там, где, как, например, в Северной Африке и некоторых областях Индии и других, жених объявляется царем, султаном или принцем, а невеста – царицей, султаншей или принцессой или, как в Китае, где жениха величают мандарином»[1055]1055
Геннеп А. ванн. Обряды перехода. С. 129–130.
[Закрыть]. Роль города как невесты и короля как жениха многократно подчеркивал Гордон Киплинг, выводивший этот элемент ритуала, прежде всего, из свадебных метафор Евангелия от Матфея (Мф. 22:1-14), апокалиптической мистической свадьбы Агнца, в которой невеста есть некое общее тело города Бога (Откр. 19:7–9, 21:2), Песни Песней, которая интерпретировалась как аллегория отношений Христа и Церкви еще Отцами Церкви, и Псалмов (Пс 44:12–17)[1056]1056
Kipling G. Enter the King. P. 237–239, 152.
[Закрыть].
С другой стороны, на дохристианское происхождение брачной темы в ритуале царского въезда и, в частности, на «феминизацию» образа города и «маскулинизацию» монарха обратил внимание известный отечественный специалист Михаил Бойцов[1057]1057
Бойцов М.А. Величие и смирение. Очерки политического символизма в средневековой Европе. М., 2009. С. 25–36.
[Закрыть]. Сабина МакКормак указывала на римское происхождение символического образа въезда монарха в город как свадьбы[1058]1058
MacCormack S. Change and Continuity… P. 748.
[Закрыть], а Мирча Элиаде указывал на то, что во время древнеиндийского ритуала Раджасуйя (то есть ритуала возведения царя у ариев) «в ходе ритуала царь возвращался в зародышевое состояние… а затем формировалось его новое тело, то есть символическое тело, которое правитель обретал путем мистического бракосочетания с кастой брахманов или народом»[1059]1059
Элиаде M. История веры и религиозных идей: В 3 т. Т. I. От каменного века до Элевсинских мистерий. М., 2002. С. 206.
[Закрыть]. Таким образом, использование для коронации и аккламации метафоры свадьбы имеет огромную протяженность во времени и распространено не только у индоевропейских или средиземноморских народов, что позволяет говорить о некоей общности этой метафоры, единой, возможно, даже для всего человечества.
В данном случае элемент матримониальной метафоры, безусловно, присутствовал, однако вполне наглядно проступает и дидактический аспект этого развлечения. Надпись на скинии, согласно Лидгейту, гласила:
Дидактичность этой фразы представляется вполне очевидной: чтобы обрести величие, король должен править с мудростью и знанием семи искусств. Не последнюю роль в «педагогическом» значении этого развлечения играл тот очевидный всем присутствующим (да и всем англичанам тоже) факт, что Генрих VI, несмотря на то что он триумфатор и земной Христос, также и десятилетний мальчик, которому еще только предстоит научиться быть государем. Эта готовность учиться и править с Мудростью была важной частью пропаганды образа нового монарха. С другой стороны, это была не только «программа действий» для короля, но и схема, формировавшая образ короля как образованного и мудрого монарха (скорее в будущем, чем в тот момент) в сознании подданных.
Следующая сцена ожидала Генриха возле акведука – на сцене в виде круга на троне восседал ребенок, представляющий короля. Вокруг трона стояли три леди – Милосердие (Clemency) по левую руку, Правда (Truth) по правую и над ним – Сострадание (Mercy). Перед троном стояли 2 судьи и 8 сержантов. Эта сцена также играла значительную роль в эпифании Генриха VI, поскольку, по мнению Киплинга, этот трон был Троном Правосудия Соломона. Киплинг предположил, что и внешний вид трона соответствовал описанию из 3-й Книги Царств (10:18–20), поскольку легендарный трон Соломона часто имитировали и реальные– например трон Генриха III в Вестминстере[1061]1061
Kipling G. Enter the King. P. 162.
[Закрыть]. Впрочем, точного описания трона Лидгейт не приводит, однако упоминание Соломона достаточно ясно указывает на ассоциативный ряд:
Лидгейт приводит почти точную цитату из Притчей Соломоновых: «Милость и истина охраняют царя, и милостью он поддерживает престол свой» (Притчи 20:28). Если три леди воплощают мотивирующую часть правосудия, то судьи и сержанты – действующую, что согласуется со словами Псалма 88: «правосудие и правота – основание престола Твоего, милость и истина преходят пред лицом Твоим» (Пс. 88:15). Но главным в эпифании была параллель между судом Соломона и будущим пришествием Христа, Который будет судить народы, основанная на Псалме 71: «цари Фарсиса и островов поднесут ему дань, цари Аравии и Саввы принесут дары; и поклонятся ему все цари; все народы будут служить ему» (Пс. 71:10–11).
Таким образом, Генрих получал эпифанию одновременно как мудрейший из царей Соломон, Христос Судья и Христос Пантократор. Однако и в этой сцене присутствовал дидактический момент – символический образ трона Правосудия должен был стать и программой действий для юного короля: править с милосердием и состраданием, справедливо, опираясь на законные органы суда – судей и сержантов.
После этого Генрих прибыл к следующей сцене – Райскому Саду, возле акведука в Чипсайде. Там росли чудесные деревья – апельсины, гранаты, лимоны и многие другие. Но еще до этого вода в фонтане обратилась в вино при приближении короля. При этом Лидгейт описывает это превращение не столько в библейских, сколько в античных терминах – Фетида уступила Бахусу[1063]1063
Ibid. P. 245.
[Закрыть]. Три девы – Сострадание (Mercy), Милость (Grace) и Благочестие (Pity)[1064]1064
Уитингтон предположил, что здесь имеет место ошибка в описании Лидгейта, поскольку Сострадание и Милость уже были в предыдущих сценах (Withington R. English Pageantry. Vol. I. P. 146), однако повторы вполне возможны. Их наличие показывает, что сцены были ориентированы не только на монарха, но, во многом, и на зрителей в толпе, которые не видели предыдущие сцены.
[Закрыть] наливали вино лондонцам. Сострадание наливало вино умеренности, Милость – доброго правления, Благочестие – благополучия и согласия. Хотя, как уже говорилось выше, сам Лидгейт предлагает скорее античную интерпретацию, связь с литургией вполне присутствует. Эта сцена готовила новую эпифанию Генриха, основанную на словах проповеди, которая, согласно Сарумскому Миссалу, читалась в день Епифании на слова пророка Исайи:
«И в радости будете почерпать воду из источников спасения» (Ис. 12:3)[1065]1065
In octabis Epiphanie. Leccio Ysaie Prophete// Sarum Missale. P. 39.
[Закрыть]. Совершив чудо, подобное чуду в Кане Галилейской, Генрих угощал всех лондонцев вином, дарующим добродетели, становясь их Спасителем, тем, кто возвращал потерянный Рай. Впрочем, сам Лидгейт, несмотря на упоминание Бахуса и Фетиды, называет источники, из которых черпали девы, «источниками спасения».
Сам Райский Сад был немного дальше, причем сам Лидгейт связывает его с именем мэра. Поскольку мэром был Джон (то есть Иоанн) Уэллс, то вполне допустимо предположить, что это была та же самая сцена, которая использовалась во время повторной аккламации Ричарда II, – сад Иоанна Крестителя. Таким образом, не только усиливалась символическая основа эпифании за счет символа, в прямую не представленного на сцене, но и создавалась историческая преемственность между Плантагенетами и Ланкастерами. В саду короля встречали два пророка, что также было элементом эпифании – рассмотренного выше Ordo prophetarum. На этот раз это были Енох и Илия:
Енох предсказал, что Бог укрепит трон Генриха, обеспечит процветание его королевства, ни один враг не причинит ему вреда, никакие мятежи не нарушат его счастье. Затем Илия пророчествовал, что Господь благословит всю жизнь Генриха, все его дела, предпочтет его из всех царей и никогда не позволит ему пасть от руки врага[1067]1067
Ibid. P. 246–247.
[Закрыть]. Присутствие именно этих двух пророков ясно маркировало этот сад как Земной Рай, поскольку существовала устойчивая легенда о том, что эти два пророка были живыми взяты на Небо. Иаков Ворагинский пишет об этом в своей «Золотой Легенде»: «Енох перенесен был, Илия вознесен был, но Иисус своей доблестью взошел на Небеса»[1068]1068
Jacobus de Voragine. Legenda Aurea Vulgo Historia Lombardica Dicta / Rec. T. Graesse. Lipsiae, 1850. P. 320.
[Закрыть]. Таким образом не только маркировался Земной Рай, но и снова повторялось указание на Генриха как на Земного Христа – он был более достойным, чем два ветхозаветных пророка, поскольку по своей воле и своей доблестью вступал в Райский сад.
Приближался решающий момент эпифании – из Земного Рая королю предстояло пройти путь, который не смогли преодолеть Енох и Илия, – в Небесный Иерусалим, который разместился в Чипсайде. Яшмовый замок возвышался над улицей, а на его башне горел уже привычный по процессии отца Генриха VI символ – Солнце, знак высшей власти. Вокруг него были написаны титулы короля. Возле него росли деревья, зеленые на фоне зеленого замка. Два из них были переплетены и показывали родословную короля от св. Эдуарда и св. Людовика, доказывая справедливость его претензий на корону Англии и Франции. Третье было Древо Иессево, произраставшее от Иессея, отца царя Давида и через «ветвь» Деву Марию, восходящее к Христу.
Древо Иессево было одним из самых популярных символов эпифании, а его образ играл важную роль в литургии Адвента[1069]1069
Kipling G. Enter the King. P. 63.
[Закрыть]. Образ, основанный на словах Исайи: «И произойдет отрасль от корня Иессеева, и ветвь произрастет от корня его; и почиет на нем Дух Господень…» (Ис. 11:1) и «И будет в тот день: к корню Иессееву, который станет, как знамя для народов, обратятся язычники, – и покой его будет слава» (Ис. 11:10), превратился не только в элементы проповеди и антифона Адвента, но и в мощнейший символ эпифании. Традиционно этот символ как бы «собирал» все предыдущие знаки эпифании – вокруг Древа изображались пророки, на Христа спускался Святой Дух в виде голубя, несущего семь даров Св. Духа[1070]1070
Reddish E. The Fourteenth Century Tree of Jesse in the Nave of York Minster // York Medieval Yearbook. 2003. Issue 2 // URL: http://www.vork.ac.uk/teaching/history/pjpg/yearbook2.htm P. 6–7, 9. (свободный доступ).
[Закрыть].
