Текст книги "Покупатели мечты"

Автор книги: Августо Кури

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

Разноцветные бабочки красиво оживляли все вокруг, не ожидая аплодисментов. Колибри в безудержном восторге парили в воздухе, созерцая чайные розы, прежде чем бесплатно извлечь из них нектар. В моем университете тоже был огромный овальный сад, но я никогда не тратил время, чтобы проникнуть в его тайны. Казалось, жизнь там, в отличие от аудитории или комнаты преподавателей, не пульсировала.

Там, где есть только знание, процветает тоска. Мысли без веселья подобны существованию без цветов. На факультете мы переоценивали здравый смысл, подавляли эмоции. Мы были специалистами по коллизиям, неуравновешенными и нервными. Редко встречался интеллектуал, у которого бы не было врагов.

Человек, который меня спас, научил нас простым, но фундаментальным вещам, без которых почти невозможно не подавлять себя. Здравый смысл и эмоции никогда не были разделены для него. Он обучал нас искусству проникновения в себя, наблюдения, дедукции и индукции. Он учил нас, как затеряться в микро, прежде чем начать всматриваться в макро. Он вел нас днем и ночью к тому, чтобы мы стали обладателями непродаваемого. Наши глаза были подобны кинокамере, которая схватывала мелочи, невидимые для невнимательных глаз. Мы старались проникнуть в судьбы людей. Мы жили, словно в опьянении. Мы переживали великие чувства, участвуя в маленьких событиях. Знаменитости, которые нас знали, завидовали нам.

В тот период, когда уровень самоубийств пугающе возрастал – на сто процентов каждые десять лет, причем главным образом в богатых странах, – мы были сумасшедшими для жизни. Мы считали, что столетие было периодом для тех, кто жил каждый момент с величием.

Как только мы вошли в сад, один мусульманский лидер со своими последователями подошел к Учителю и поцеловал его. Он хотел послушать его этим утром. Через двадцать шагов один ортодоксальный еврей с несколькими мальчиками сделал то же самое. Все хотели услышать его. По той же причине здесь была группа из двадцати женщин, сотрудниц одного неизвестного учреждения. Все эти люди хотели испить несколько кубков его мудрости. И каждый из них спрашивал себя: «Что это за человек, который притягивает к себе столь разных людей?»

Когда мы шли, Учитель просил нас, чтобы мы смотрели на деревья, и обращал наше внимание на сухие листья, которые, оторвавшись от маленьких веточек, безудержно летели и, кружась, ложились на землю, чтобы затем удобрить ее своим крошечным телом.

– Социальная функция человеческого существа заключается в том, чтобы удобрять в последней инстанции общество, в котором оно находится. Жить для самих себя – значит пятнать роль нашего существования, – прокомментировал он.

Никаких неожиданностей в то великолепное утро с нами не произошло. Но хождение с Продавцом Грез было непредсказуемым. Он замедлял шаг, часто отставал от группы и озабоченно оглядывался. Все останавливались, пытаясь увидеть то, что видел он, но никто ничего не замечал. В действительности он с восторгом рассматривал маленькие травинки, пробивающиеся сквозь трещины в бетоне и не замечаемые прохожими, которые наступали на них. Его потрясали маленькие закругленные листики, составляющие темно-зеленые букеты.

Как может мудрый человек тратить время на травинки, на которые никто не обращал внимания, даже вдохновленные садовники? Почему перед этой публикой он не воодушевлялся на произнесение речи? Это походило на разбрасывание своего ума! Но для него подлое общественное мнение, и даже наше, не имели значения. Он приседали почти неслышно бормотал несколько слов. Но мы читали по его губам:

– Героические травинки… Вы рождаетесь в негостеприимных местах, без воды и почти без земли и сопротивляетесь безразличию прохожих. Вы, как дети улиц, которые живут несмотря ни на что. Я воздаю вам честь.

Произнесенные полушепотом слова переходили от одного к другому, из уст в уста, чтобы все услышали. Если сумасшедшие разговаривают сами с собой, то Учитель был на вершине сумасшествия. Это был человек, который посещал свою душу и общался с образам, находящимися у него в голове. Видя, что мы за ним наблюдаем, он поднялся и без всяких пояснений сказал нам:

– Если бы мир был в состоянии войны с вами, можно было бы вынести сражение, но, если вы будете в состоянии войны с собой, это будет невыносимо. Не вступая в дискуссию со своими внутренними врагами, почти невозможно не создавать психических войн или же выжить в них.

«Что это за война?» – подумал я про себя. Пока я пытался обдумать этот вопрос, Бартоломеу, который был специалистом реагировать, не задумываясь, заявил:

– Дорогой шеф, я человек миролюбивый. У меня нет врагов.

– Кто знает, Бартоломеу, но все мы – специалисты создавать их, даже самые здравомыслящие из людей. А наихудшие враги – это те, кого мы не замечаем или не признаем.

Пустомеля Мэр тоже настаивал на том, что у него нет врагов. Он забыл, как предыдущей ночью сражался со своим воображаемым противником.

– Великий Учитель, я… прими… прими… – Он запутался в словах. И, рыкнув на самого себя, крикнул: – Выходи, наглое слово! – И Мэр вновь произнес, теперь уже успешно: – Я – примиритель идей. Запутанные дела, которые у меня есть, являются интригами оппозиции. И он посмотрел на меня так, как будто бы я был из команды, которая на него нападала.

Учитель, должно быть, подумал: «Что я здесь делаю с этой бандой неисправимых?» Но вместо того чтобы возмутиться, он терпеливо заметил:

– Я говорю о войне, ведомой большими и маленькими, богатыми и нищими. Война, которая отнимает блеск у знаменитостей, звук у церковников, спокойствие у интеллектуалов и превращает смелых в трусов. Я говорю о войне, которую мы выносим из социальной среды или создаем в интеллектуальной среде.

– Это – война миров? спросил Саломау, думая о фильме «Путь в звездах».

– Нет, Саломау. Я веду речь о войне, переодетой в улыбки, спрятанной за культуру, прикрываемой филантропическими жестами, таящейся за строгостью моды и темными очками.

Сразу же после этого Продавец Грез стал говорить более понятным языком, ведя речь с проницательностью, которую мне никогда не доводилось наблюдать с тех пор, как человеческое существо начало ставить пьесу своего существования на загадочной сцене времени.

– Одни окапываются от своих страхов, другие от избытка эйфории. Одни сражаются со своей озабоченностью, другие со своей отчужденностью. Одни испуганы навязчивыми мыслями, другие – болезненными мыслями. Одни погружены в будущее, другие – в прошлое. Одни борются с избытком экономии, другие – со своими вынужденными растратами. Одни терзаются от беспокоящих их воображаемых образов, другие – от ощущения тоски. Кто воспитан для того, чтобы выжить в этой войне? Кто обучен для того, чтобы убежать невредимым или с минимальными ранениями?

«Никто», – подумал я. Ни на каком конгрессе, ни в какой диссертации, ни в какой научной статье я не видел и не читал ни малейших комментариев об этой легкой войне в человеческой психике и о том, как себя экипировать, чтобы в ней выжить. Ежегодно сотни миллиардов долларов тратились на экипировку и тренировку солдат для войн, на которых проливают кровь, но не тратилось и нескольких долларов на экипировку и тренировку молодых и взрослых для войны, где получают удовольствие, учатся альтруизму, творчеству и приобретают мудрость.

Я знал, что более семидесяти процентов школьников испытывают состояние подавленности, но это была чистая статистика, как если бы я знал, что в стране была эпидемия холеры, при которой люди умирали повсюду, и ничего бы не сделал для того, чтобы бороться с болезнью или предупредить ее. Эпидемия подавленности отрицалась академией. Все больше и больше я соглашался с Учителем, что система образования была больной и формировала больных людей для больного общества.

Я был болен. Должен признать, что я был измучен переживаниями, плохо разрешаемыми трудностями, чувством вины, фатальной ревностью, невротической потребностью контролировать других и прочими другими пороками. Пока я думал о своей войне, Учитель говорил о своей:

– Сегодня я – оборванец, чье лицо некоторые уже видели. Но когда-то я был человеком, которому завидовали и которого считали непобедимым. Все знали мою внешнюю защищенность, но не знали, насколько я был незащищен в единственном месте, которое я должен был считать надежным. Я был побежден, разгромлен. Все вокруг думали, что я уже никогда больше не поднимусь из-за невосполнимых потерь, однако мне удалось соединиться со своим внутренним существом. Я восстал из пепла. Я не уничтожил призраков своего воображения. Моим обязательством является приручить их, дисциплинировать.

Многие пытаются скрыть свои ошибки, но мой Учитель излучал искренность в связи со своими заблуждениями. Он не занимался самовыдвижением, не разглагольствовало своих богатствах, о своем академическом образовании и социальном статусе. Он говорил только о главном. Затем пророк философии шокировал нас следующими словами:

– Я всегда говорил вам, что слабые нападают, а сильные толерантны. Слабые исключают, а сильные терпят. Теперь я прошу вас, чтобы вы не были толерантными к своим призракам. Боритесь изо всех сил против всего, что беспокоит ваш мозг. Нет двух властителей. Или вы будете властвовать над своим беспокойством, или оно будет властвовать над вами. Или вы приручите свое чувство вины, или оно превратит вас в своих рабов. Кричите, имейте доступ к ненависти по отношению к грустному настроению, навязчивым мыслям, отчужденности, принужденности. Нет гигантов. Пусть ваши друзья принимают участие в ваших сражениях. И, если вы в них не победите, вы получите специалиста. Существование ценно без заточения себя в карцере.

Впервые он сказал, что мы должны иметь доступ к ненависти, не по отношению к другим, а по отношению к нашим призракам. Впервые он порекомендовал нам, чтобы мы обращались к психиатрам или к психологам. Я думал, что он их презирает. Мы погрузились в самую возвышенную сферу тишины. Внезапно тишина рассыпалась на кусочки. Появился дежурный психолог.

– Люди, у меня «отлично»! Мне дают полтинник за консультацию, – сказал Бартоломеу, вызвав взрыв хохота у присутствующих.

Да, у него есть опыт раздувать конфликты у других.

– Этот человек уже привел к сумасшествию десять психологов, – сказал Эдсон о Бартоломеу. Чудотворец всегда был верующим, но никогда не признавал своих призраков.

– Клевета! Я – сложный человек, ищущий упрощения, – пылко заявил Бартоломеу. И добавил: Кто меня не упрощает, тот меня усложняет. – И, обращаясь к самому себе, воскликнул: – Я гений! Зверь мозга.

Мэра подхлестнули эти слова, он почувствовал желание стать выше своего друга.

– Люди, хоть я и умнее Краснобая, я получаю бутерброд для терапии.

– Но, Мэр, вы уже довели до инфаркта трех психиатров из общественной службы, – сказала Моника, отбирая у него корочку.

– Да, но… но… – И Мэр не смог додуматься до чего-нибудь достойного, чтобы парировать Монике. Он обратился за помощью к Бартоломеу: – Пусть ответит мой секретарь по вопросам образования.

– Мэр довел до инфаркта психиатров, потому что его болезнь необъяснима, не поддается исследованию, неизлечима.

Думая, что его хвалят, Барнабе поцеловал Бартоломеу в опухший глаз. Я так никогда и не узнал, был ли Мэр бесхитростным или самым большим экспертом среди всех. Оживившись, он поблагодарил Краснобая и добавил:

– Великие люди нуждаются в том, чтобы их сопровождали засоренные умы.

– Засоренные? – удивился Краснобай, не поняв и невзлюбив это слово. Но политик группы объяснился, не объясняясь:

– Засоренные информацией. Иметь мозг, насыщенный и обалдевший от старых данных.

Но Бартоломеу запутался еще больше. Он не понял, оскорбили его или похвалили.

Усмехнувшись украдкой, я стал думать, что уже наступило время, когда учебную программу нужно подвергнуть серьезной хирургии, и, кто знает, возможно, этот человек, Продавец Грез, станет одним из хирургов. Я вспомнил, как он фантазировал, когда мы изучали маленький атом, который никогда не видели, и огромную планету, на которую никогда не ступали. Но мы не изучали планету души, по которой мы ежедневно ходили. Наши ученики разрушали себя, делали себя больными, подавляли себя, а мы просто отрицали психические явления, подрывающие нас. Когда некоторые из них кончали свою жизнь самоубийством, это вызывало в обществе скандал, замешательство, и мы тайно испытывали чувство вины.

Мы прятали себя за школьные предметы и экзамены, как будто бы экзамены измеряли самое известное образование. Много раз экзамены превращались в накидку, под которой мы прятали пробелы системы образования и благодаря которой маскировали нашу отчужденность.

Глава 23

Женщины со сложным складом ума

Продавец Грез никогда не заставлял нас молчать. Даже зная, что мы могли бы говорить самые большие глупости в мире, он стимулировал нас к дискуссии. Никому не нужно было ходить на юмористические программы, чтобы посмеяться, достаточно было походить несколько минут с этой группой, чтобы увидеть, как мир превращается в цирк.

И из-за этого с каждым разом за нами все больше ходили следом не только интеллектуалы, записывая революционные идеи Учителя, но и группы молодежи. Вчера я стал свидетелем того, как мальчики и девочки писались в штаны, давясь от смеха. Мы начали замечать, что некоторые психиатры и психологи советовали определенным пациентам, подавленным и депрессивным, находиться возле сумасшедших. Казалось, что наша необычная группа содержала в себе антидепрессивный и транквилизирующий эффект.

Я не верил, что Учитель выбрал этих бродяг, чтобы закалить свои идеи. Учитель был серьезным, проницательным, спокойным, но учил шутя. Возможно, из-за этого мы то пребывали на небесах, то спускались на землю; в один момент мы оказывались на вершине идей, в другой – в долинах болтовни, другими словами, страдали словесным поносом. Большой проблемой было то, что мои друзья перебарщивали, переходили границы, из-за чего Учитель и другие ученики оказывались в драматической ситуации.

Я читал лекции как для студентов, так и для университетских преподавателей. Я никогда не позволял себе шутить в университетской аудитории, никогда не использовал юмор для преподавания. Я шел на знакомство без эмоций. Мои лекции были рестораном, в котором люди ели по принуждению. Признаться, меня считали самым красноречивым преподавателем на факультете.

Учитель никогда не обозначал адрес своей аудитории, находящейся под открытым небом, никогда не предусматривал расписания своих лекций. И тем более темы, о которой должна была пойти речь, но люди разного возраста, культуры, уровня узнавали это, желая услышать его. В отличие от Учителя, у меня было расписание, аудитория и тема лекции, но люди не оживлялись, слушая меня. Мне трудно признать, но, если бы не было такого наказания, как экзамены, моя аудитория была бы пустой.

Когда я совершал путешествие в свое прошлое, один политик прошел через мое настоящее. Мэр, оживленный присутствием целой группы женщин, которые в этот солнечный день пришли послушать Учителя, взобрался на скамейку на площади и перед иудеями, мусульманами, молодежью и прочими случайными прохожими произнес речь:

– Дорогие избиратели этого щедрого города! Как один из лидеров, которые устремляют взгляд в будущее среди этой массы смертных, я хотел бы сказать вам, что женщины умнее, миловиднее, чувственнее, рассудительнее, чем мужчины, и… более творческие.

Учитель ему зааплодировал. Моника, профессор Журема и остальные женщины также с энтузиазмом хлопали ему. Я подумал: «Этот бессовестный в очередной раз появляется в финале лекции и завоевывает аудиторию». Чтобы не выделяться из всех, я тоже захлопал мошеннику.

Увидев, как женщины восторженно аплодируют ему, он снова взял слово и громогласно завопил:

– Но-о-о-о!

Женщины пришли в себя и стали вразнобой высказываться.

– А-а-а-ах! – Я знал, что Мэр никогда не воздавал хвалу бесплатно. И действительно, после паузы наглец договорил: – Но они изобрели шопинг.

Женщины попадали со смеху, а с ними и все мужчины, включая меня. Они осознали, что навязывание покупок шло от их наихудших врагов. Я не понимал, как этому субъекту удавалось вызывать столько симпатии. Он приправил соусом речь Учителя о войнах в душах. Перед его «настоящим анекдотом» я решился рискнуть.

– Женщина всегда найдет место, где потратить деньги. Как вам удается совершать такой подвиг? – заговорил я, пребывая в хорошем настроении, теряя свою сдержанность.

Как социолог, я знал, что женщины определяли совершение большей части покупок в семье.

Димас, мошенник, который в прошлом воровал сумки у женщин, тоже вставил свою шутку. Немного запинаясь, он произнес:

– Люди, сегодня уже нет необходимости де… де… делать ультразвук, чтобы определить пол ребенка. Знаете, каким образом?

– Нет! – ответили мы.

– Нужно только провести кредитной карточкой по животу женщины. Если внутри девочка, она невообразимо возбудится.

Неожиданно обстановка стала меняться в худшую сторону. Профессор Журема подняла свою трость, зацепила ею Димаса за шею и сказала ему:

– А ты какого пола?

Хулиган вытаращил глаза, раскрыл свой клюв и ответил:

– Я дур… дурею от вас, бабушка!

Пожилая профессор взяла в руки уличную кошку, которая проходила мимо в этот момент, и прижала ее к губам Димаса. Кошка облизала ему губы и громко мяукнула. Димас начал плеваться… Я понял, что женщины являются специалистами в демонстрации мужской глупости.

Бартоломеу, как всегда, не мог оставаться в стороне. Но после плевка Димаса мы увидели, как он опустил голову и застыл, спокойный, сосредоточенный и размышляющий. Впервые он не был шумным.

– Вы больны, Бартоломеу? У вас болит голова? – деликатно осведомилась озабоченная Моника.

Моника была бесхитростной. Девушка понимала, что, разговорив его, она тем самым даст ему возможность вызвать у нее самую большую головную боль. И это произошло. с дрожью в голосе он высказался:

– Прекраснейшая Моника, умнейшая Журемушка и женщины, которые меня слышат! Вы более великодушны, чем мужчины!

«Великодушны? – подумал я. – Этот уличный философ не знает значения данного слова». И Бартоломеу, словно прочитав мои мысли, поправился:

– Для тех, кто не понял, о чем речь, объясняю: слово «великодушный» означает щедрый, не скупящийся, не скряга, готовый поделиться, дарящий.

Я проглотил обиду и промолчал. Женщины аплодировали ему. Соблазненные помешанным, они были внимательны к каждому его слову. И он продолжил:

– Если бы не женщины, я и мой мозг не были бы здесь.

Мы рассмеялись, услышав эту глупость.

– А ваш отец, разве он не принял участия в вашем создании? Или, может быть, вас клонировали? – спросил проницательный мусульманин, который внимал ему.

Толпа засмеялась бесхитростности Бартоломеу, но эксперт парировал удар.

– Да, папаша потратил девять минут, а мамаша девять месяцев на это строительство. Не без основания евреи считают, что только тот, у кого мать еврейка, является истинным евреем. – И, подражая Учителю, важно произнес: – Я склоняюсь перед женщинами!

Ортодоксальный еврей зааплодировал ему с воодушевлением. И, в свою очередь, женщины тоже были покорены. Необычайно возбужденный, Краснобай продолжил свою историю восхваления женщин.

– Посещая свои нервные клетки и входя в труднодоступные уголки моего привилегированного мозга, я вспомнил одну историю, которая демонстрирует общепризнанность и превосходство женщин. Как-то раз я прогуливался по одному прекрасному пляжу в Майами, думая о загадках жизни. Внезапно появилась ослепительная бутылка, пришедшая с берегов Атлантики. Как всякий мыслитель, наделенный любознательностью, я открыл ее. Ага! Кто оттуда вылез? – спросил Краснобай у слушателей, которые до сих пор не знали, говорил ли он серьезно или рассказывал анекдот.

Поскольку наступила определенная пауза, Мэр отважился сказать:

– Клад.

– Нет, my friend! Из бутылки вышел джинн. Но это был другой джинн. Он был в стрессе, возбужден, раздражен, совсем как мой друг Мэр. Джинн настолько торопился, что с поспешностью сказал мне: «Из трех желаний я выполню только одно! Ну давай, а то мне нужно идти к терапевту». Мир джиннов, как и наш, тоже превратился в одну большую психиатрическую больницу. Встретить спокойного джинна – большая редкость. Джинн, который говорил со мной, был умным и сумасшедшим, как Юлий Цезарь. Пользуясь возможностью, я не попросил у него фабрику с водкой. Я сказал ему высокопарно: «Хочу познакомиться с Кубой!» – «Познакомиться с Кубой? Только это?!» спросил джинн, счастливый жизнью. Было видно, что ему не терпится побыстрее избавиться от меня. «Да, я хочу познакомиться с Кубой, но-о-о… я боюсь самолетов и кораблей. Поэтому я хочу, чтобы вы построили мост от Майами до Кубы!» – «Что? Такой большой мост? Вы хотите довести меня до инфаркта? – проворчал он. – Имейте терпение, я не очень разбираюсь в инженерии, а мосты требуют много работы». В нетерпении он попросил, чтобы я объявил второе желание, дабы угодить мне и тут же убежать. И он сказал: «Помните, у нас сейчас финансовый кризис, поэтому я выполняю только одну просьбу!»

Бартоломеу сделал паузу и продолжил самую сумасбродную из всех историй:

– Тогда я заговорил о желании, которое хотят воплотить в жизнь все политики, представители исполнительной власти и экономисты. Я сказал ему: «Я желаю знать, как функционирует мировая экономика, какова ее логика и как предупредить новые кризисы». Как только джинн услышал мое второе желание, к нему стала возвращаться тоска, у него появились желудочные колики. Он начал задыхаться. И, прижимая руки к животу, он раздраженно произнес: «Говорите, какое третье желание. И быстро».

Бартоломеу сделал еще одну паузу и приступил к продолжению своей невероятной истории. Никто и глазом не моргнул, слушая навязчивого говоруна, даже Учитель.

– И тогда, люди, я молниеносно объявил свое третье, из ряда вон выходящее желание. Желание, которое мыслители и философы всех времен и народов мечтали реализовать.

А мы, любопытные, стали подгонять его:

– Говорите же скорее!

– Вот и джинн в нетерпении требовал: «Говори же скорее! Говори скорее!». Я направил на него взгляд и сказал: «Джинн, мое желание простое. Я хочу познать женский ум!» В тот же миг я понял, что мое третье желание стало для джинна фатальным ударом. У него настолько усилились желудочные колики, что он испачкал себе штаны. Стеная и почти не дыша, он пробормотал: «Вы хотите мост до Кубы с одной или с двойной полосой, с садом и ресторанами по бокам?»

Я не сдержался, ибо давно уже так сильно не смеялся. Патриции, иудеи и мусульмане присели на скамейки, стоявшие на площади, чтобы не упасть от приступа смеха. Присутствующие женщины также смеялись без остановки. Будучи в добром расположении духа, они побежали за Бартоломеу.

Профессору Журеме удалось зацепить своей клюкой уличного философа за шею. Окруженная женщинами, она сказала:

– Женщины и в самом деле сложные создания. Настолько сложные, что мужчины, боясь нашего ума, затыкали нам рот на протяжении веков.

Все женщины понимали, что Бартоломеу был навязчивым, наглым, подлым, но в глубине души он любил и очень высоко ценил их.

Когда страсти поутихли, Учитель добавил:

– Заявляю, что общественная и экономическая система, которая действовала на протяжении веков, была мужской и перенасыщенной грубыми ошибками. Чрезмерные амбиции мужчин порождали войны, религиозные раздоры, дискриминацию, финансовые кризисы, хищническую конкуренцию в международной торговле. Я буду рад, если женщины займут главенствующие посты в самых разных странах. Но если они будут действовать в пределах мужских инстинктов, они совершат те же ошибки. Если же они будут действовать в рамках своей интуиции, женственности, щедрости, чувственности, то им удастся изменить основы мироздания.

Эти слова постоянным эхом звучат в моей памяти. Я вспомнил кое-какие работы по социологии, посвященные описанию поведения мужчин и женщин, и проанализировал некоторые данные. Мужчины всегда совершали больше преступлений, больше убийств, в них было больше Насилия, и они были более продажны, чем женщины. Их инстинкты были другими.

Внезапно налетел порыв ветра. Учитель повернул голову навстречу ветру и завершил общение этого дня. И, как и ветер, который дует так, что никто не знает, откуда он пришел и куда двигается, Учитель ушел, не оставив адреса. Ходить было его судьбой, думать было его обязанностью.

Глава 24

Самая большая инвентаризация

Разнообразные и интересные события произошли в течение недели. Я сделал множество записей на разрозненных листах бумаги. Наступит день, когда мне придется собрать их воедино. Поскольку я рассказываю об избранных событиях, подчеркивая, что мой критерий порочный и искаженный, я бы прокомментировал один выдающийся эпизод, который произошел в следующую субботу. Это событие проникло до самых глубин моей души. Нечто немыслимое, такое, о чем я, однако, думал в надежде, что оно произойдет.

Мы прогуливались перед зданием самой главной нотариальной конторы городских регистров. Это была огромная общественная площадь в окрестностях города. Отдельно стоящее заведение редко посещалось публикой. Нас собралось около сорока человек – самые верные ученики и случайные последователи. Количество было невелико, поскольку мы никогда раньше не посещали это заведение. В группу вошли пять студентов психологии и шесть студентов медицины, обучавшихся на последнем курсе и уже участвовавших в других встречах. Поэтому мы не считали их чужими, у них была определенная близость с нами.

Войдя в заведение, мы сразу же обратили внимание на двух братьев-близнецов, абсолютно одинаковых, которые прошли мимо нас. Они обсуждали наследство, которое должны были получить. Рядом с каждым из них шел адвокат; Они проводили часы за письменным столом, пытаясь прийти к соглашению о разделе имущества, но все было безрезультатно. Близнецы были необычайно дружны до смерти отца, подолгу жили в доме друг у друга и казались неразлучными. Однако после переписи имущества, когда они начали делить свое добро, эти люди превратились во врагов. Они хотели судиться друг с другом.

Учитель смотрел на них с явным сочувствием. Столкновение между братьями воодушевило его, и он сразу же спросил о самых важных благах человеческого существа:

– Кто из вас провел инвентаризацию наиболее значительных фактов, из которых, словно из лоскутков, сшито покрывало вашей жизни?

– Инвентаризацию? Как это? – спросила любопытная Моника.

– Проводить такую инвентаризацию и думать о прошлом? – поинтересовалась профессор Журема.

Учитель остроумно ответил:

– Проводить инвентаризацию нашей жизни – это гораздо большее, чем думать о прошлом. Даже психопат думает о своем прошлом, но многие неизменны, они не восстанавливают пути своей психики. Проводить инвентаризацию – значит описывать наиболее релевантные факты перед своим собственным «я». Это значит соединять собственные осколки и реорганизовывать их. Это значит быть инженером психики, который построил мосты между тем, что он пережил, подобно тому, как соединяют одно шоссе с другим, один проспект с другим.

И, окинув взглядом группу студентов, прокомментировал:

– Мы – общество, составленное из людей, разделенных на осколки. Какова связь между потерями и удовольствием, между отчаянием и спокойствием? Каков мост между страхом и умиротворенностью? Разве они непримиримы?Подавленное настроение совершенно отделено от торжества или может снабдить нас картой для встречи его?

Студенты с психологического факультета переглянулись. Они никогда не изучали мосты между страхом и умиротворенностью, между депрессией и торжеством. Они знали теории и диагностики психических расстройств, но никогда не обсуждали создание карты психики, способной соединить различный опыт, чтобы продвинуть ученичество и зрелость. Студенты-медики тоже были смущены.

– Многие мыслители умерли в тоске, они не построили мостов между властью анализа и силой веселья, между великолепным наблюдением и созерцанием существования, между обособлением и обобществлением, – сказал взволнованный Учитель.

Меня снова поразил этот человек. Ему удалось поместить в один миксер и в одно и то же время психологию, социологию, философию и образовательные науки. Великие люди были людьми надломленными. Ньютон был малообщительным. Эйнштейн был знаменитейшим, но на нем были следы депрессии, пятна избыточного субъективизма. Они были специалистами в определенных областях и нулями в других. Возможно, они никогда не думали о том, чтобы собрать элементы своего прошлого с проходными туннелями. И, словно прочитав мои мысли, Учитель завершил:

– Где находятся знаменитости, которые объединили свой инвентарь и установили связи между общественным событием и событием эмоциональным? А великие журналисты? Кто из них научился создавать мосты между критикой и расслабленностью? А великие политики истории? Кто из них построил улочки в каждом моменте существования? Кто из них способен соединить власть с простотой, усердие с сознанием собственной хрупкости? Кто не создаст мостов в душе, тот строит острова в черепной коробке. В одно время он может быть агнцем, а в другое– хищным волком. В одно время спокойным, а в другое – взрывным. В эти времена общей подавленности молодежь мира с исключительными обязанностями переживает эту драму, – заявил он категорически.

Я присел, чтобы отдышаться и поразмыслить над этими заявлениями. Я не знал, была ли его информация корректной, ибо впервые услышал объяснения, подходящие для противоречий человеческого поведения. Я всегда изучал великих людей истории и никогда не понимал, почему его реакции варьировали между крайностями. Кора головного мозга не была сосудом.

– Калигула был слабаком, но считал себя красивее Рима, – продолжил Учитель. – У него были периоды благородства и приступы ярости. Нерон был юношей, любившим искусство, но оказался одним из самых жестоких людей истории. Он не задумывался ни на минуту, когда надо было убрать оппозиционера. Сталин отправлял на казнь вероятных врагов ночью, а на следующее утро как ни в чем не бывало пил кофе с их женами. Гитлер поглаживал и кормил свою собаку, но заморил голодом и холодом миллионы еврейских детей и подростков.

Продавец Грез сделал паузу, чтобы дать нам время критически осмыслить его идеи. Но Мэр нарушил молчание.

– Люди мои, я человек мостов! – сказал он с гордостью, присущей политикам. – Если я приду к власти, я понастрою мостов для всего города. Я сделаю это быстрее, чем джинн из бутылки, который предстал перед Краснобаем. Я построю мосты между мэрией и трущобами. Я построю мосты между национальным Конгрессом и психиатрическими больницами города.