Текст книги "Покупатели мечты"

Автор книги: Августо Кури

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Все эти случаи привели к открытиям, которые стали меня стеснять. Я понял, что не только некоторые группы молодежи имеют предрассудки и любят исключительность, но и определенные члены общества тоже являются таковыми, в особенности некоторые радикальные приверженцы определенных теорий психологии, социологии, экономики. Они образуют касты, названия которых заканчиваются на -иан, как пьяжетианцы или юнгианцы^[11], и на -ист.

Я относился к команде «-истов», я был закоренелым социалистом. Я замечал очень мало, кроме того, что касалось теории, которая была во мне. Только после того как я начал ходить с Продавцом Грез и жить вместе с этой группой полемистов, мне удалось раскрыть спектр своего мозга и сломать барьеры. С трудом я узнал, что наихудшими врагами какой-нибудь теории являются те, кто радикально примыкает к ней и у кого нет смелости фильтровать или пропускать ее заново.

Я умел, как и немногие, говорить об идеях Маркса, Энгельса, Гегеля, Ленина, но я делал очень мало, чтобы изменить мое общество и себя самого. Я формировал учеников, чтобы они блистали на экзаменах, а не чтобы дебатировали идеи. Мне было не важно, были ли они творческими или свободными, депрессивными или рабскими в своих тенденциях. Я был загипсованным преподавателем, который критиковал закостенелое общество.

Я не стимулировал своих учеников к погружению в историю и философию, не заботился о переходе пределов моей науки. Я был одним из могильщиков, который помог похоронить их воображение и чувствительность. Я не понимал, что культура экзаменов является анкетной матрицей, чистой и простой, я не помешал формированию психопатов. Некоторые психопаты имеют высокий уровень IQ

Одно из учений, услышанное от человека, за которым я следовал, и проникшее в мой мозг подобно режущему лезвию, заключалось в том, что любой долг может быть прощен, уменьшен и забыт, за исключением долга совести: тот, кто не верен своей совести, имеет неоплатный долг перед своим собственным «я».

Я учусь оплачивать долги перед своей совестью, и надо сказать, что признавать свою незрелость и говорить о том, что вызывает во мне чувство стыда, не так-то просто. Но бежать от себя самого – это значит увековечивать собственные раны, это значит выносить на подмостки могилы конфликты своего сценария.

Глава 17

Летая на крыле цыпленка

Мы шли через квартал в Южной Зоне. Это был бедный квартал, в котором жили представители класса С, D и Е. Учитель любил бывать там. У него там было несколько друзей: работники физического труда, техники машин, шоферы, дежурные, а также безработные. Им не хватало средств, но многие в действительности были богатыми. Они любили поделиться тем немногим, что у них было.

Иногда они приглашали нас пообедать или поужинать. Учителю особенно нравился господин Луис Лемус, которого даже мы, изголодавшаяся группа, ходившая за Учителем, не знали. Позже мы выяснили, что это был человек, натерпевшийся на своем веку, но веселый, уравновешенный и, прежде всего, искренний. После автокатастрофы у него парализовало ноги и он перестал двигаться. Он был женат на донье Мерседес, любезной и проворной, хотя у нее была только одна нога, поскольку вторую она утратила во время несчастного случая на производстве.

У этой супружеской четы не было детей, но, несмотря на свою физическую ограниченность, они по мере возможности присматривали за чужими детьми. Продавец Грез уже бывал в их доме несколько раз, и прием оборванца стал для них предметом гордости. Казалось, что Учитель и господин Луис Лемус уже давно были близкими друзьями.

Как-то раз эта семья пригласила всю группу пообедать у них в доме. Поскольку их дом был маленьким, без дворика, без пристройки, без сада перед ним и боковых проходов, с маленькой гостиной – восемь-девять квадратных метров, толпа, которая нас сопровождала, не принимала участия во встрече, только близкая группа учеников.

Мы сели в метро и после того, как дважды перешли с одной линии на другую и проехали несколько станций, прибыли в квартал Коружас, где проживала эта пара инвалидов. Мы вышли из метро и пошли пешком. До их дома идти было довольно далеко. Мы поднялись по невероятно большому склону, повернули несколько раз и через двадцать минут дошли до этого жилища. У всех нас пересохло в горле.

– Какой дорогой обед! высказался усталый Мэр.

Его грузное тело не допускало больших усилий. Он любил добывать пищу более простым способом.

В отличие от товарища Краснобай находился в хорошем расположении духа и, увидев жалкое состояние здания, в котором жили Лемусы, заметил:

– Какие бедные люди есть в этом мире! Я предпочитаю проживать в квартале Кеннеди. – Разумеется, он имел в виду виадук, под которым мы частенько спали.

Сеньор Луис Лемус был миллионером по сравнению с нашим социальным положением. Мы были крайне бедными, у нас не было ни зала, ни обоев, ни комнаты и тем более гардероба. Учитель, позволив следовать за ним, выдвинул несколько требований. Помимо того чтобы научиться признавать нашу глупость и бессвязность, мы должны были иметь такое количество денег, которых бы хватило, чтобы удовлетворить свои потребности в течение дня. Некоторые небезосновательно считали нас неудачниками, бездомными, лишенными надежды и без Бога в душе. Когда мы спали на площадях, нашей крышей было небесное одеяло, испещренное звездами. К счастью, некоторые врачи иногда оставляли покрывала в багажниках машин и холодными ночами выходили в поисках несчастных, чтобы подарить их.

Ученики с достатком оставались дома. Утром они пытались разыскать нас по нашим меняющимся адресам. Но, поскольку Учитель был непредсказуем, они не всегда нас находили. Моника и профессор Журема относились к той части учеников, которые жили нормально, но они были самыми прилежными среди ненормальных. В тот день они были с нами.

Дом приглашающей стороны был Лишен всякого блеска: облупившиеся стены, покрытые трещинами, окна с отвалившейся краской и ржавчиной по бокам, обитая деревом крыша с прогнившими решетками и с вывалившимися кусками черепицы. В комнате был один стол с четырьмя стульями. Чета едва помещалась в этом пространстве.

Дверь передней комнаты выходила прямо на тротуар. Когда мы приближались к дому Луиса Лемуса, мы заметили, что он с нетерпением ждет нас в своем инвалидном кресле. Нам еще оставалось идти метров десять, а Учитель уже стал выкрикивать приветствия:– Дорогой друг Луис Лемус! Как поживает человек, который свободно ходит там, где другие не бывают? – Он обнял и поцеловал его в щеку.

Демонстрируя необычную почтительность, хозяин ответил:

– Я не достоин того, чтобы вы вошли ко мне в дом. Учитель возразил:

– Это я не достоин войти в ваше жилище. – Потом он обнял за плечи донью Мерседес и сказал ей: – Как дела у этой очаровательной женщины? Как приятно вас видеть! – И тоже обнял и поцеловал ее нежно в голову.

Охваченные огромной радостью, как будто бы они принимали короля и его принцев, хозяева восхищенно воскликнули:

– Какая честь принимать вас в нашем скромном доме!

Мы нежно поприветствовали друг друга. Учитель разговаривал с четою хозяев о том, как они жили в последнее время. Несколько минут спустя НСГ (неотвратимый синдром голода) Мэра начал бередить его мозг. Нетерпеливый и изголодавшийся и, что самое худшее, без запасного бутерброда в сумке, он вышел на сцену, привычно воплотившись в обнаглевшего политика.

– Глубокоуважаемые хозяева этого голодного племени! – воскликнул Мэр. – Мы пришли сюда поговорить или поесть?

– Поговорить! – сказали Моника и Журема, стараясь сгладить его бестактность.

– Поесть! – выкрикнули одновременно Краснобай, Димас, Саломау и Эдсон. Я не знал, куда деться от стыда, и, как всегда, лез на стенку. Я был голоден, но мне нравилось скрывать свои инстинкты.

Донья Мерседес уже немного слышала о той славе, которая шла об этих чертях, следовавших за Учителем. Пытаясь сохранить приятную атмосферу общения, она торопливо сказал а:

– Сейчас будем есть, а то еда остынет.

Она приготовила небольшого жареного цыпленка, мясо в горшочке, салат и большие порции отварного риса, чтобы набить желудки этой толпы. Донья Мерседес готовила великолепно.

Так как кухонька была крайне маленькой, по предложению сеньора Луиса Лемуса мы разместились за столом в комнате четы. Мы должны были сесть на полу. Когда освободилось место, появился лидер.

– Я предлагаю не делать этого по-японски. Давайте станем в очередь по-индийски, чтобы люди набирали себе еду в кухне и садились в этой великолепной комнате, – сказал Бартоломеу, желая навести порядок в хаосе. И, чтобы продемонстрировать утонченность, добавил: – Донье Мерседес и сеньору Луису Лемусу будет подано первым.

Чета хозяев сразу же отклонила это предложение. Господин Луис Лемус деликатно ответил:

– Прошу вас, сначала угощайтесь вы.

Именно в этом и заключался обман нашей парочки. Они приготовили западню, и гостеприимный хозяин в нее попался. Он и Барнабе уже стратегически расположились у двери кухни, чтобы взять пищу первыми. Я пришел в ярость, услышав предложение этих двоих, но Учителя они, похоже, забавляли. Он был на самом верху блаженства. Для него все это было праздником.

Бартоломеу громко произнес:

– Благодарю за щедрость! Пусть теперь подходят самые голодные.

Я был предпоследним при накладывании пищи; Учитель – последним. Двое экспертов, подобно военным в сражении, набросились на цыпленка. Они взяли себе ножки и еще по ломтику грудинки. Чтобы скрыть свое коварство, они спрятали эти куски под горой риса.

Потом в кухню вошли Саломау, Эдсон и Димас. Они набросились на остатки грудинки и вмиг размели их по тарелкам. Они не подумали обо мне, несмотря на то что знали, как я люблю жареного цыпленка. Разрушитель, непонятно почему стесняясь, тоже положил себе еды. Когда дошла очередь до меня, от благословенной птицы почти ничего не осталось. Разрушитель взял одно крылышко, а я второе. Учитель положил себе салат и несколько кусочков мяса из горшочка. Моника и профессор Журема поступили так же.

Оба эксперта с нетерпением ждали, когда все возьмут свои тарелки, чтобы вместе начать есть. Таков был обычай Учителя. Потому они пощипывали то, что было наверху тарелки. Мы сидели стиснутые, как сардины в банке. Эдсон, священник группы, настолько изголодался, что даже не прочитал благодарственной молитвы; он посмотрел вверх, а потом вниз и принялся уничтожать еду на своей тарелке. Саломау и Димас, по крайней мере, вежливо моргали. У них было время только для того, чтобы глотать. Учитель в тишине поблагодарил за еду, которая питала его тело.

Двое бродяг начали есть, как варвары. Они были дикарями современности. Внезапно, после того как мы принялись за угощение, Краснобай перестал жевать. С набитым ртом он решил продемонстрировать свое остроумие. Я счел странным его альтруистическое отношение.

– Остановитесь, люди. Давайте поблагодарим за еду тех, кто ее приготовил.

Несчастный заставил всех прекратить есть. Нам пришлось быстро проглотить кусок, что привело в восторг слюнные железы. Краснобай пребывал в такой эйфории от своего куска цыпленка, что поблагодарил за еду таким образом:

– Донья Мерседес и сеньор Луис Лемус, я очень благодарен за то, что вы нас пригласили, надеюсь, это не в последний раз. – Потом он имел наглость попросить, чтобы все присутствующие накололи своей вилкой кусок цыпленка, который взяли, и подняли его вверх.

У меня начался приступ кашля, но пришлось подчиниться, потому что я знал, каким назойливым он мог быть. Бартоломеу и Барнабе были похожи на двух генералов, которые, выиграв войну, добыли самые лучшие трофеи. Они держали ножки цыпленка гордо и твердо.

Я, наоборот, как человек, побежденный в этой войне, поднял свое маленькое рахитичное и тоненькое крылышко, чувствуя себя самой большой шляпой в мире. Разрушитель тоже поднял свое. Мы посмотрели друг на друга и пришли к выводу, что нас назвали ослами.

Я стал терять аппетит. Я почувствовал, что, пока мы выражали признательность, эти негодяи насмехались надо мной и показывали, что мой интеллект никуда не годится. Я еще раз обнаружил, что интеллектуалы являются идиотами перед такого рода экспертами. Они ненавязчиво командуют предприятиями, университетами, политикой и даже виадуками, в то время как мы тратим время на размышления.

Бартоломеу прочитал молитву, в которой он признал свою подлость.

– Господи, прости меня за мою алчность, я очень благодарен за эту великолепную курицу.

И, чтобы еще сильнее испортить мне аппетит, в дело вступил Мэр:

– Аминь! Да будут множиться курицы на земле, да наполнит мир сердца экспертов и «шляп». – И он сделал знак, как будто бы интересуясь, не хочу. ли я кусочек куриной ножки.

Донья Мерседес и сеньор Луис Лемус потешались над нами обоими, но, если бы они ходили с ними, у них бы появилось желание убежать, даже несмотря на проблемы со здоровьем. На этот раз я не вынес провокации, повернулся к Учителю и сказал:

– Учитель, эти двое называют меня «шляпой», невежей.

– Юлий Цезарь, я мечтаю, чтобы в меню существования вы испытали ежедневный вкус спокойствия. Когда мозг свободен, пища приобретает другой запах. Такая простая еда, как мир, лучше, чем блюда с самым утонченным вкусом, но с тоской и гневом.

Я умолк перед мудростью Учителя, но наглый Краснобай со своей необузданной способностью болтать попытался представить себя уличным философом, которому, в сравнении со мной, удалось вырасти.

– Уважаемый Учитель, опираясь на фундамент ваших мыслей, я бы хотел сказать великому Юлию Цезарю, что на крылышках, хоть и маленьких, можно добраться дальше, чем на ножках.

Мэр, Димас и Саломау выказали ему одобрение. И, прибегая к ложной скромности, тот продолжил:

– Благодарю, но я всего лишь гений по разработке.

И, более не отвлекаясь, они вновь накинулись на еду. Идя рядом с Бартоломеу и Барнабе, не знаешь– то ли тренируешься быть жалким, то ли учишься узнавать чудовищ ярости и возмущения, которые были зарыты в моей жизни. Возможно, мне следовало меньше поддаваться на их провокации и делать из жизни праздник, иначе я мог получить инфаркт на этом пути.

Когда я дал себе самому зарок, что никогда больше не стану есть крылышки цыпленка, я вспомнил о терапию криком и заорал:

– Ааааххх! Уууххх!

Бартоломеу и Мэр испугались. Оба опустили свои ножки цыпленка в тарелку и, смутившись, схватили их снова Они выпили дозу собственного яда.

Я рассмеялся. Мои друзья, прежде всего Моника и Журема, были впечатлены мною. Будучи строгим, я никогда так себя не вел. Впервые я почувствовал себя хорошо от фиглярства. Я понял, что смеяться над нашим идиотизмом полезно, ибо смех является святым средством против плохого настроения. Я попросил прощения у хозяев и, довольный жизнью, снова принялся за еду.

Учитель не стал меня упрекать. Наоборот, он удовлетворенно кивнул мне. Он заметил, что я начал понимать, что с миром в жизни даже еда приобретает другой вкус.

Глава 18

Пытаясь убить Учителя

После еды и непринужденной беседы мы распрощались с любезными Луисом Лемусом и доньей Мерседес, Учитель нежно обнял их. Он любил прощаться, прижимая друзей к своей груди. Я никогда не видел людей, способных сделать столько из такого малого. Они жили по законам харизмы. Возможность дарить другим подпитывало «клетки» эмоций четы. Чтобы не потерять лица, Краснобай попросил прощения, но не за себя, а за других, особенно за меня.

– Простите моих друзей за то, что они нехорошо себя вели. Но через несколько десятилетий Учитель их изменит. Прошу вас всякий раз, как вы будете готовить цыпленочка, вспоминайте об этом изголодавшемся ротике.

Я не знал, делал ли Бартоломеу из своего существования шутку или он извлекал смех из собственной глупости, но факт в том, что он никогда не утрачивал своего хорошего настроения.

Когда Мэр собрался открыть рот, чтобы сказать какую-то глупость, я оборвал его:

– Побереги энергию, спуск долгий.

Вспомнив об усталости, которая появилась на пути сюда, он, к счастью, услышал меня, но не слишком задумался над моими словами и язвительно произнес:

– Благодарю, шеф моего кабинета, за заботу обо мне.

Спуск, без сомнения, был долгим. Мы пытались сократить путь и направились по очень узкой улице, по которой с трудом мог проехать автомобиль. Через три квартала мы повернули налево и пошли по улице, не имеющей выхода. Солнечный свет был слабым. Нам пришлось вернуться, но внезапно мы увидели пятерых подонков неприятной наружности, вышедших нам навстречу. Мы не заметили, что они следили за Нами на расстоянии. Когда мы оказались в тупиковой улочке, они приблизились к нам. Все вокруг стали закрывать окна и двери.

У нас по коже побежали мурашки. Мы чувствовали, что подвергаемся большой опасности. Когда между нами оставалось метров сорок, они надели капюшоны и ускорили шаг. На расстоянии десяти метров они достали пистолеты и два автомата из-под длинных плащей. Мы не верили, что нас убьют.

Трое бандитов были белокожие. Двое были ростом под метр восемьдесят, а один – под метр девяносто. Четвертый, негр, не был высоким, его рост был приблизительно метр семьдесят, но он отличался необычайной мускулистостью, крутой шеей и развитой грудной клеткой. А пятый был малюткой около полутора метра ростом, худой, дерзкий, проворный, решительный, холодный; казалось, он вышел из подвалов китайской мафии. Он был лидером группы и одним только своим видом вызывал дрожь. Судя по его быстрым движениям, он был мастером боевых искусств.

Направив свое оружие на нас, они потребовали: «Молчать!» У меня началось головокружение. Я никогда не попадал в ситуацию с высоким риском. У Разрушителя задрожали губы. Моника и донья Журема заплакали. У Эдсона пропал голос. У Саломау началась паника. Китаец, увидев, что мы запаниковали, действовал стремительно и безжалостно.

– Мертвые не плачут. Молчать! – Он достал из сумки фотографию, посмотрел на Учителя и стал сличать снимок.

Оглянувшись на своих товарищей, он движением головы подтвердил, что это был именно тот, кого они искали. Бандиты тут же направили оружие на него и на нас. Учитель, как это ни было невероятно (хотя все мы знаем, что рано или поздно умрем), не испытывал страха распроститься с жизнью.

– Даже у убийцы должно быть достоинство, когда он держит оружие, – сказал он дрожащим голосом. – Если вы хотите мою жизнь, зачем же проливать безвинную кровь? – И велел своим палачам: – Отпустите их!

Я не знаю, что произошло, но убийцы оставались без движения несколько секунд после его слов. Тогда, к нашему удивлению, Учитель смог взять себя в руки и крикнул нам:

– Уходите сейчас же!

И мы побежали, ожидая услышать выстрелы вслед. Пожилая профессор Журема и Моника бежали, как зайцы. Димас был похож на леопарда. У Эдсона, казалось, выросли крылья. Саломау забыл, что у него инфаркт, и исчез. Разрушитель и я мчались, как никогда в жизни. Но выстрелов не было.

Мы завернули за угол и продолжили бежать. Примерно на расстоянии двухсот метров от этого места мы сделали короткую остановку, чтобы перевести дух. С нами Не оказалось двоих учеников, Барнабе и Бартоломеу. Мы подождали их, подумав, что поскольку они были самыми замученными жизнью и самыми медлительными, то, должно быть, отстали, но на самом деле эти двое остались. Они остались, чтобы умереть вместе с Учителем. Остались, чтобы быть рядом с тем, кого Любили. Они остались, потому что Учитель был для них всем: их отцом, их матерью, их другом. Я не мог поверить в героизм Барнабе и Бартоломеу.

Отчаявшись, мы хотели побыстрее выйти из этого лабиринта и сообщить в полицию, чтобы найти там помощь. Наши друзья шли с нами. Но полицейский участок, как оказалось, был далеко. Мы обратились за помощью к некоторым людям, однако они боялись пострадать, боялись, что их опознают. Они боялись мести. Мы продолжали путь в спешке, хотя понимали, что наша поспешность бесполезна. Расправа будет быстрой.

Чрезмерно уставший, я остановился. Я начал плакать. Я не мог допустить мысли, что Учителя все-таки убьют. Человек, который спас меня от самоубийства и сделал мою жизнь умиротворенной, будет безжалостно расстрелян. Как он сказал: «Инсценируем нашу жизнь, как вечные актеры в театре времени, и сразу же закроем пьесу, как будто бы мы ее не играли». Я был в отчаянии. Я начал чувствовать себя виноватым в том, что ничего не сделал для него, как он сделал для меня.

Ученики, которые больше всего приносили ему хлопот, оказались самыми преданными. Я также стал сожалеть о том, что участвовал в насмешках над Бартоломеу и Барнабе. Я ощутил неистребимую пустоту. Я не мог представить себя без их юмора и приключений. Они оба насмехались надо мной, но скрашивали мое скучное и удушливое существование, Как социолог, я никогда не представлял себе, что бродяги займут место в потайных уголках моего существа и станут частью меня самого.

Пока я и мои товарищи плакали как дети, убийцы довершали свою работу. Они направили оружие на троих. У наших товарищей не было никакого шанса. Когда бандиты уже собрались спустить курок, вмешался Мэр.

– Один момент, господин президент. Дайте мне сказать последнее слово, – возвышенным тоном обратился он к китайцу. Тот, удивленный, замер. Мэр дерзко поблагодарил: – Спасибо, мой добрый убийца. – И, повернувшись лицом к Учителю, добавил: – Вы меня обняли, поверили в меня и вложили себя в меня. Вы были больше, чем отец. Почту за честь умереть рядом с вами. Краснобай, вы не давали мне покоя столько лет, но вы были моим братом. – И сразу же у него потекли слезы, и он обратился с просьбой к своим убийцам: – Вы можете меня убить, но прошу вас: похороните нас вместе в одном гробу.

Услышав это, Краснобай забыл, что находится под приделом револьверов и автоматов, и набрался духу для последнего столкновения с Барнабе.

– Успокойся, Мэр. Не вместе! Мне было тяжело выносить тебя в этой жизни. – И, глядя на своих убийц, он произнес, как будто отдал приказ: – Можете засадить в меня пулю, но я требую отдельный гроб для себя.

Убийцам никогда не встречались жертвы, которые бы вели себя подобным образом. Вместо того чтобы сосредоточиться на своей работе, они задумались над вопросом: «Откуда появились эти лица?»

Когда они собрались стрелять, пришла пора вмешаться Учителю. Казалось, что он шутил, не чувствуя и не понимая неизбежности смерти.

– Я не верю, что эти придурки собираются нас убить, не дав нам потешиться напоследок, – весело произнес он и начал прыгать, как пекинский кот, пытаясь изобразить специалиста боевых искусств. Внезапно, запутавшись в собственных ногах, он упал.

Четверо негодяев засопели. Они увидели, что Учитель был неуклюжим для борьбы. Бартоломеу и Барнабе вспомнили, как несколько дней тому назад он резким движением вырвал револьвер у человека, который собирался стрелять в него в упор. Они догадались, что это был поворот судьбы.

Несмотря на дерганые движения Продавца Грез, Бартоломеу удалось увидеть, как он призывал преступников к драке.

– Вас пятеро, мудаки! – И, повернувшись спиной к китайцу, Учитель задел его достоинство. – И самый маленький, кажется, педераст! Он думает, что он храбрый, если у него автомат. – И он рассмеялся.

Убийцы были приучены убивать, но за всю историю преступлений они никогда не видели людей, готовых идти в одну могилу и одновременно быть такими насмешливыми, иронизирующими, дерзкими, властными и злоупотребляющими их терпением. У китайца начался приступ ярости. У него было желание бросить оружие и получить удовольствие от нанесения ударов лично, но он сдержался. Он должен был выполнить свою миссию.

Он хотел уже выстрелить, но Мэр опередил его. Несмотря на то что он был толстым и неуклюжим, он ударил кулаком китайца и чернокожего негодяя. Остались двое, те, что держали автоматы. Это были лидеры.

– Какие милые лица! Я и без оружия заставлю вас пить воду на параше. – И он начал свое опасное представление боксера, подстегивая их к драке: – Испробуйте мои кулаки, сеньоры дебилы!

Мэр прыгал и наносил удары по воздуху. Один из белокожих убийц засмеялся над неуклюжим толстяком. Подбодренный, Мэр продолжал наносить удары в сторону каждого из пяти убийц. Внезапно он повернулся и против воли нанес удар в челюсть Учителю. Тот упал без сознания. Озабоченный, Мэр произнес:

– Я убил Учителя. – И, пытаясь помочь ему подняться, не выдержал и упал сверху на него, как он это сделал с сеньором Жерониму.

Убийцы сдержанно рассмеялись. Они заметили, что это были оборванцы, слабаки, пустозвоны, способные убить себя сами.

Краснобай тут же устроил выволочку Мэру:

– Вы – несчастье в человеческом облике. Толстозадый! Вы никогда даже крысы не убили и хотите сразиться с этими субъектами. Это – дело настоящего мужчины. – И, поворачиваясь к убийцам, он снова спровоцировал их: – Продемонстрируйте свои кулаки, а уже потом свои пули, господа педерасты.

У этих пятерых убийц не было сомнений. Прежде чем убить оборванцев, они могли дать выход накопившемуся гневу и немного позабавиться. Они с ума сходили от нетерпения раздать затрещины и пинки этим непокорным. Именно это они и сделали.

– Подождите! Дайте людям занять позиций, сказал Учитель, пытаясь подняться.

Учитель и Краснобай стали плечом к плечу. Мэр, трус, спрятался за ними и, перекрестившись, сказал обоим:

– Вы начинайте, а я закончу дело!

Это была жестокая борьба, совершенно неравная. Пятеро уголовников начали избивать Учителя и Бартоломеу. Они избили их кулаками, а потом бросили на землю и без всякого сожаления принялись пинать.

Осознавая, что он может умереть от кровотечения, Учитель прошел сквозь время и в своем воображении увидел собственных детей, обнял и поцеловал их. Казалось, они были живыми и умоляли его, чтобы он не отказывался продавать грезы, в особенности грезы о жизни. Но нападавшие продолжали жестоко избивать его. Судьба была предрешена. Он был готов закрыть последнюю главу своей бурной жизни.

Глава 19

Риск умереть

Учитель пытался защищаться, но все его попытки были бесполезны. Кровь заливала его лицо. Глаза распухли от гематом и отеков. На роговице были пот и кровь, стекавшие с его разбитых бровей. Все это представляло собой печальное зрелище. Из-за травмы груди он с трудом дышал. Сила ударов по черепу нарушила его равновесие, уменьшила его сознание и вызвала головокружение. В какой-то момент он посмотрел на Бартоломеу и увидел, что того тоже бросили на землю, чтобы продолжить избиение. У Краснобая текла кровь из верхней и нижней губы. Мэр, как затравленное животное, согнулся возле стены, стараясь защитить свое лицо. Но он не уходил, и его тоже стали избивать. Учитель понимал, что эти люди должны были умереть из-за него. Это было несправедливо.

За долю секунды он вдруг увидел лицо каждого ученика. Он их любил. Когда казалось, что он вот-вот испустит дух, образы его детей, раненого Бартоломеу и прочих учеников произвели в его мозгу взрыв, подобный вулкану, извергающему лаву негодования. Он обратился к теории запятых. Ему нужно было купить их. Он мог бы истекать кровью и корчиться от тяжелых травм, но не покинуть себя. Он мог бы умереть, но прежде побороться за жизнь.

В этот самый миг Учитель и Бартоломеу посмотрели друг на друга и набрались сил. Когда китаец и негр лупили их по животу, они оба внезапно отреагировали. Стремительным броском они схватили нападавших за ноги, нанесли им удары и начали сбивать их с ног.

Они поднялись, почувствовав себя храбрецами, и стали в позы, как специалисты в боевых искусствах. На самом деле они оба были прекрасными борцами в прошлом, но никто этого не знал. Позже мы узнали, что в юности Учитель был выдающимся борцом карате, что он достиг наибольших высот среди своих сверстников. Краснобай, в свою очередь, был крупным специалистом по джиу-джитсу, прежде чем его здоровье подорвал алкоголизм.

Что касается Мэра, то он в борьбе был нулем. Он ничего не умел, кроме как болтать. Он никогда не ударил по боксерской груше. Он даже мог убить себя в драке. Учитель и Бартоломеу пообещали себе, что они продадут грезы обществу насилия без применения силы. Но это был особый случай. Они должны были выбирать между жизнью и смертью, между грезами и кошмаром. Миллиарды нервных клеток пришли в состояние напряжения, поднимая их на борьбу, как это происходит с храбрецами.

Они мастерски атаковали этих убийц. Они били нападавших кулаками и ногами, нанося удары в грудь и лицо. Те были застигнуты врасплох. Они никогда не видели таких сильных и решительных людей. Если бы у них была возможность, они бы вернулись назад и без сожаления убили бы их из автоматов.

Китаец попытался нанести удар ногой по шее Учителя. Но тот ловко увернулся и ударил его в грудь. Вскоре китаец заметил, что бродяга дерется лучше, чем он. И борьба продолжилась. С каждой минутой нападавшие все больше уступали. Двое из них уже почти теряли сознание. Один – соперник Учителя, а другой – соперник Бартоломеу.

В суматохе Мэр убежал, схватил оружие и забросил его за стену по левую сторону от того места, где происходила драка. Он и не подумал отдать его, потому что боялся оружия и даже не знал, как нажимать на курок. Увидев намерение Мэра забрать оружие, китаец ударил его в лицо, но тут же получил удар от Краснобая. Подняв голову, Мэр, будучи немного не в себе, крикнул своему другу:

– Не будь рохлей, Краснобай. Стукни-ка хорошенько китайца!

Учитель поддержал Бартоломеу, но, ударив негра в область поясницы, оказался незащищенным перед китайцем, который, в свою очередь, несколько раз ударил его прямо в грудь. Однако, восстановив контроль над собой, Учитель тоже нанес ему несколько неожиданных ударов, заставив задуматься: «Откуда у него берется такая необычная сила? Где он научился драться? Что движет им, помогая держаться на ногах?»

Мэр, видя, что его друзья справляются с дракой, уселся на деревянную скамейку и начал раздавать указания: «Дай-ка этому!», «Дай тому!», «Залепи кулаком этому по морде!», «Бей сильнее!».

Третий белокожий тоже был выведен из строя. Теперь драка проходила один на один: китаец – против Учителя, а негр – против Краснобая. Услышав, с какой наглостью Мэр раздает приказы, китаец оставил Учителя на некоторое время и бросился на него. Убегая в страхе, Мэр закричал:

– Выходи сюда, брат мой! – А потом на бегу добавил в сторону: – Налетите на китайца, Учитель!

Учитель не стал нападать на того сзади. Он ударил китайца в бок и продемонстрировал всю свою ловкость. Он с легкостью защищался от ударов противника. Он в рывке нанес ему удар в живот и ударил его по правой щеке. Китаец упал на землю. Учитель прыгнул на него сверху. С расширенными от ужаса глазами китаец ожидал смертельного удара, но, глядя на него, Учитель отвел кулак, встал и направился к Краснобаю, чтобы помочь тому в поединке с его соперником. Прежде чем повалить его, он облегченно вздохнул: в двух или трех кварталах от этого места послышались полицейские сирены.