Текст книги "Покупатели мечты"

Автор книги: Августо Кури

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

Бартоломеу издал пронзительный крик и прыгнул на шею Разрушителю. Философский климат этой великой инвентаризации снова сменился обычной обстановкой: мы словно спустились с небес в центр сумасшедшего дома.

Но, с другой стороны, мне понравилось наблюдать, как Краснобай, возмутитель общественного спокойствия, сжался перед мышонком. Мы никогда так не смеялись. Казалось, нас вот-вот вывернет наизнанку,

Мэр продолжил свою шутку. Провокатор, он захотел усадить маленького игрушечного мышонка на руки Краснобаю. Но тот был настолько напуган, что не мог здраво мыслить. Учитель, пользуясь удобным случаем, назидательно произнес:

– Призраки появляются, когда мы не отличаем фантазию от реальности.

Мы, глядя на дрожащего от страха Бартоломеу, не испытывали особого желания смеяться над ним. В конце концов, это была одна из его драм. Но, поскольку он насмехался над всеми и в самое неподходящее время, мы не могли не расхохотаться. Впервые я помог превратить драму в комедию.

– О великий оратор, победитель динозавров, вы пришли в панику от мышонка, сказал я ему с издевкой.

Не меняя позы заскорузлого философа, он вынужден был слезть с рук Разрушителя, смахнуть пыль со штанов и рубашки и возразить мне:

– Юлий Цезарь, знаменитый император этого общественного приюта. Знайте, что у всякого великого человека есть свои секреты.

Глава 28

Остров Демонов

Пока мы все изгалялись над призраками Бартоломеу, на сцене появился Фернанду Латару, директор тюрьмы с особо строгим режимом. Он был поражен всем тем, что увидел и услышал. Прежде чем принять участие в проведении инвентаризации жизни, он осознал, что его учреждение – это общественная клоака, конец света, скопище жестоких уголовников, неисправимых социопатов.

Это учреждение было повсюду известно своими беспорядками и бунтами, насилием и потоком наркотиков. Оно находилось на острове Солнца, в пятидесяти километрах от побережья и было названо «Островом Демонов», поскольку представляло собой приют для самых опасных людей страны. С тех пор как Латару начал руководить им, прошло два года. За это время было организовано пять бунтов, погибло трое полицейских, один надзиратель и пятеро арестованных.

Для большинства из этих преступников жизнь не представляла никакой ценности. Они совершали невообразимые зверства. Некоторые убивали своих жен, другие – своих отцов, а третьи – даже своих детей. Среди них!были разбойники, грабители банков и торговцы наркотиками. Там были также террористы и те, кто принадлежал к мафии; они считали, что чужая жизнь стоит не больше пули.

Работать на Острове Демонов означало встречаться с другим типом призраков. Музыканты их не посещали. Священников к ним не посылали. Филантропы делали вид, что учреждения не существует. Никто не хотел рисковать. Текучесть кадров – полицейских, общественных помощников, психологов и надзирателей – была невообразимой. Некоторые становились больными уже с первого месяца работы. Каждый год половина сотрудников получала медицинскую справку с невыдуманными причинами.

Я знал довольно хорошо Остров Демонов и его славу. В прошлом я просил, чтобы мои ученики выполнили социологическую работу о перспективах жизни этих уголовников. У студентов ничего не получилось. Им угрожали, а затем выгнали с острова. Некоторые из заключенных командовали бандами изнутри тюрьмы. Мои ученики боялись, что им будут угрожать снаружи. Кокаин, героин, конопля, галлюциногенные препараты неоднократно проходили сквозь строгую систему изоляции этого учреждения.

Директор и служащие были в отчаянии оттого, как себя в последнее время вели заключенные. Они подозревали, что те планировали бежать. Сам директор, трое полицейских и пять надзирателей были приговорены уголовниками к смерти. Они были вынуждены ходить с охраной даже за пределами тюрьмы. Будучи обеспокоенным, директор сказал:

– Нынешнее насилие достигает невообразимых масштабов. Не только те, кто лишен социальных привилегий или имеет серьезные проблемы в семье, совершают преступные деяния, но и молодые люди из среднего класса совершают зверства по отношению к невинным людям. Во многих школах насилие превратилось в рутину. – И в момент напряженности и подавленности Фернанду Латару подтвердил: – Я не понимаю… ведь следовало бы ожидать, что насилие искоренится в этом столетии. – И, вспоминая слова Учителя, услышанные при других обстоятельствах, он добавил: – Мы совершили гигантский прыжок в области технологии, но мы находимся в зачаточном состоянии в плане альтруизма и толерантности.

После своего короткого рассказа удрученный директор обратился с просьбой к Учителю, которая меня поразила:

– Учитель, на меня произвела впечатление техника проведения инвентаризации пяти драм из нашей жизни. Может быть, вы и ваши ученики смогли бы научить заключенных моего учреждения или хотя бы некоторых из них этой социотерапевтической технике? Кто знает, возможно, у них появится шанс зажечь искру социальной чувствительности и сопричастности?

Задохнувшись, я подумал: «Как это возможно? Кому удастся заставить этих психопатов проникнуть в самих себя? Это очень рискованный социологический опыт, очень опасный. Как заставить их увидеть необходимость в том, чтобы поделиться своими историями с другими, если они убивают друг друга без предупреждения?» Один надзиратель с Острова Демонов был более резким:

– Общество обращается с нашими заключенными как с мусором, а мы, работающие там, боимся их. Несмотря на преступления, они – человеческие существа. Неужели вы не смогли бы внести свой вклад?

Ясно, что Учитель не собирался соглашаться. Хотя бы потому, что он недавно подвергся риску умереть. Разумеется, он не подвергнет больше этому страшному риску ни себя, ни тем более свою хрупкую группу. Но прежде чем он дал отрицательный ответ, Краснобай поставил всех «на угли». Ответив за Учителя и за всех нас, он сказал:

– Мы принимаем предложение обучить этих пацанов!

– Парочка хороших шлепков – и все придет в норму, – пошутил Мэр.

Наивные, они не знали, о чем говорят. Но прежде чем я успел возразить им, директор и его служащие зааплодировали:

– Браво! Большое спасибо!

Несчастные подумали, что это учреждение было общественной школой с недисциплинированными учениками. Они не знали, с кем собираются иметь дело и что такое Остров Демонов. Их поджарят, как сардин, в первые же секунды, как только они откроют рот, чтобы рассказать анекдот.

Придя в экстаз, один полицейский, тоже наивный, громко заговорил:

– Наконец-то знаменитые мыслители сделают свой вклад в Остров Демонов.

«Мыслители? – подумал я. – Только если без глупостей…»

Думая, что полицейский шутит, упоминая название острова, Бартоломеу поправил его:

– Не говорите так о малютках. Это – остров ангелов.

– Воспитайте детей так, чтобы тюрьмы превратились в музеи, – сказал Мэр.

Учитель на этот раз оставался особенно задумчивым, он почти не дышал. Он знал место, куда его приглашали прогуляться.

– Вы только что согласились на задание, чтобы работать в тюрьме строгого режима, – произнес Учитель, обращаясь к двум наглецам.

Краснобай тут же замкнулся в себе и с комком в горле уточнил:

– Тюрьма особо строгого режима, Учитель?

После того как он немного поразмыслил, Краснобай заговорил, сохраняя при этом спокойствие:

– Да! И, если вы на самом деле этого хотели, то перед вами возможность продавать грезы в той среде, где почти нельзя грезить.

Фернанду Латару поддержал его и добавил:

– Я предлагаю вам всю службу безопасности, которой мы располагаем.

Поправляя себя, Бартоломеу попытался найти предлог, чтобы не соглашаться на эту миссию, однако решил использовать Барнабе.

– Мэр, – сказал он товарищу, – я чувствую, что вы удручены, угрюмы, у вас головокружение и вас качает.

– Нет, со мной все прекрасно. Я всякой бочке затычка. – И, замыкаясь в себе, продолжил: – Мне нехорошо, у меня мужская менопауза.

Тем не менее Учителю пришелся по душе этот проект. Он сказал этой парочке бродяг и всем нам:

– Почему бы вам не театрализовать боязнь мышей Бартоломеу для этих заключенных и на этом примере объяснить им возникновение эмоциональных призраков? В конце концов, все мы боимся каких-нибудь мышей в закоулках нашей психики. Кто знает, может быть, Юлий Цезарь станет режиссером-постановщиком этой пьесы!

Внезапно безответственный Мэр распалил свои биполярные эмоции, переходя от упадка духа к вершинам эйфории, и сделал из себя самого главного героя среди нас.

– Замечательная идея! Кто знает, а вдруг нам удастся пробить брешь в душах уголовников на примере тяжелой жизни этого сложного человеческого существа… – И он показал на Краснобая.

Краснобаю это не понравилось, и он не стал терять время. Подражая Мэру, он напыщенно произнес:

– Послушайте, этот человек, простолюдин Мэр, является отверженным. У него есть все, чтобы заблуждаться. И в конце концов он таки заблудился. Бартоломеу расхохотался.

– Красноба-а-а-ай! – закричал Мэр.

И тот поправился:

– Но, поскольку мой друг учится укрощать свои странные призраки, у меня есть реальная надежда, что он немного изменится. – Краснобай снова расхохотался.

Двое негодяев насмехались надо всем и всеми, причем в самое неподходящее время. Но они были такими остроумными, что мы практически не могли не смеяться над ними. Некоторые улыбались, не имея ни малейшего представления о том, что нас ожидает. Смущенный, я посмотрел на профессора Журему и, склонившись, сказал ей тихонько:

– Вы знаете, что такое Остров Демонов?

– Да. Нас зажарят заживо. И, если кто-нибудь выйдет оттуда живым, он, разумеется, будет приговорен к смерти!

Моника, услышав этот разговор краем уха, задрожала. Профессор знала это знаменитое учреждение. Она уже направляла некоторых из своих учеников, закончивших курс, применять в определенных группах заключенных педагогические техники, основанные на теориях Морена, Пьяже, Фрейда, Выготского, но ничего не получилось. Ее ученики выходили оттуда почти без одежды.

Спасать самоубийц с вершины моста или монумента было легким заданием по сравнению с перевоспитанием преступников, которые прожигали свою жизнь. В свои двадцать, тридцать или сорок лет каждый из них пережил больше драм, чем десять пожилых людей в свои восемьдесят.

Перед этой рискованной миссией я отступил.

– Учитель, простите меня, но я вне игры! Риск громаднейший. Ходить вместе с Бартоломеу и Барнабе – это куда ни шло, но работать вместе с ними, перевоспитывая преступников с Острова Демонов, просто немыслимо.

Бартоломеу попытался спровоцировать меня.

– Смотрите сюда, люди! Великий воспитатель уписался! – Его слова укололи меня в самое сердце.

К моему изумлению, в этот момент на сцену вышел один студент-медик, Жоау Витор, употребляющий наркотики. За последние недели он несколько раз плакал у меня на плече.

– А почему бы нет? – сказал он. – Я тоже готов рискнуть, чтобы помочь им. Я тоже был арестован.

Жоау Витора должны были вот-вот выгнать с факультета. Проходив с Учителем последние два месяца, он начал реорганизовывать свою жизнь. Он пользовался кокаиновыми инъекциями. Его вены затвердели, стали волокнистыми от ежедневных уколов. В отчаянии он искал вены в других местах и начал колоть где придется. В этом Жоау Виторе я видел своего сына Жоау Маркоса. Похожие имена, такая же разбитая жизнь.

В начале общения с Жоау Витором я заставал его в конвульсивных приступах от передозировки. Я страшно паниковал, думая, что он умрет у меня на руках. Я вкладывал в этого юношу всю свою душу. У нас были встречи под виадуками, где он спал. Порой мы беседовали с ним с восьми вечера до четырех утра.

Я был счастлив за него и начал мечтать, что он тоже станет учеником Учителя. Я знаю, что он бы не стер своего прошлого, связанного с наркотической зависимостью, но мог бы восстановить его. Я стал мечтать, что свобода словарных страниц могла бы быть запечатлена на страницах его жизни. Но задание было крайне рискованным. Аресты, которым Жоау Витор подвергался за маленькое количество наркотиков, и полицейские участки, где его допрашивали, никак нельзя было сравнить с учреждением, которым руководил Фернанду Латару.

Кроме Жоау Витора, были и другие наркозависимые, которые следовали за Учителем. Они понемногу узнавали, что можно было впрыснуть приключения в вены, не используя никакого вида наркотиков, достаточно было ходить с Бартоломеу и Барнабе. Но приключение на Острове Демонов было западней.

Мне не хотелось оставлять в заблуждении Жоау Витора, но я колебался даже при наличии гарантий безопасности, даваемых директором. Нужно было продемонстрировать, что мне небезразлична человеческая боль. Нужно было вырваться из статуса интеллектуала и показать мою человечность, но я продолжал сомневаться.

Чувствуя, что я загнан в угол, я задумчиво покачал головой. Моника, Саломау, Димас и Эдсон, которые склонялись к осуществлению этой задумки, подбадривали меня. Бартоломеу, сообразив, что я все еще колеблюсь, снова спровоцировал меня, воскликнув:

– Если бы великий Юлий Цезарь был директором этого театра, он бы организовал незабываемое действо!

– Да! Если бы мной руководил император сценических искусств, я бы разжег огонь в этом учреждении изнеженных людей! – сказал Мэр.

По-прежнему неуверенный, я все-таки решил принять вызов. И, как только это произошло, немедленно появился свет. Зажегся мой животный инстинкт. «Эго будет моей великой возможностью отомстить этим жалким пустомелям. Они унижали меня, превращали меня в ноль, насмехались надо мной, и вот теперь они за все заплатят», – подумал я.

– Хорошо, я согласен! – подтвердил я под аплодисменты толпы и добавил, лукаво улыбнувшись: – Я совершу это путешествие и подготовлю героев к невероятным ролям.

Все остались счастливы. Двое друзей похлопывали меня по плечам. Они попались в мою ловушку. Но в глубине души я боялся попасть в свою собственную ловушку.

Глава 29

Нам угрожают на Острове Демонов

Чтобы написать сценарий театральной пьесы, которую мы будем ставить на Острове Демонов, я внимательно выслушал рассказ о некоторых эпизодах из жизни Бартоломеу. Мне хотелось понять процесс формирования «мышиной» травмы и причину этой травмы, которая начала затмевать его подобно призраку. Болтун говорил и говорил, часто возвращаясь к началу, преувеличивал, притворялся, а я тем временем делал пометки. Искренне скажу, что мне пришлось проявить ангельское терпение. Работая над сценарием, я подготовил свои западни – как для уличного философа, так и для политика из забегаловки.

Создав своих персонажей, я думал о том, что они, разумеется, будут изгнаны, им будут угрожать, их зажарят или, возможно, они даже «будут съедены заживо» толпой уголовников. Ясно, что мне не хотелось, чтобы это зашло так далеко, но признаюсь, что я мечтал о незабываемых уроках. Это был мой великий шанс заменить Учителя и учить по-своему этих непослушных и неконтролируемых учеников. Я знаю, что совершил множество ошибок как преподаватель, но мой авторитарный инстинкт пробудился, я выпустил когти, а вместе с ними мою несознательность, и начал ставить пьесу в сознании.

Но одно дело – написать сценарий, а другое – репетировать с персонажами. У меня чуть было не случился сердечный приступ. Они не украшали текст, но зато создавали несуществующие диалоги и бесконечно шутили. Нужна была дисциплина, причем даже не для спасения. Мы репетировали под виадуками, на площадях, на улицах.

– Режиссер, я удивляюсь, – заявил Краснобай, восхваляя себя передо мной. – Я понял, что являюсь актером с тонким талантом.

– Если бы режиссеры Голливода узнали обо мне, я бы занял место Томика, Ниришки и Чаплина, – сказал Мэр.

– Не Голливод, а Голливуд, – поправила его Моника.

– Хорошо, я знаю, дорогая Моника, но политик моего уровня должен говорить так, как говорит народ, – не смутившись, ответил он.

– Чаплин уже давным-давно умер, – напомнил Саломау.

– Умер? Но не в моем сердце, Саломау, – вышел из положения плут.

Эдсон казался заинтригованным. Он знал, что Мэр бредил, говоря, что Том Круз, или «Томик», был его другом, но никогда не слышал о другом персонаже.

– Кто этот Ниришка? – стал допытываться Эдсон.

– Вы не знаете Роберта Де Ниро, человека чудес?

После того как мы в течение недели репетировали, нашу группу посадили в лодку и отправили на знаменитый Остров Демонов. Присутствовали все самые верные ученики, включая и прекрасную Монику. Хотя мы и советовали ей остаться из-за непредвиденного риска, которому она могла бы подвергнуться перед этими сексуально озабоченными мужчинами, девушка настояла на том, чтобы ехать. Лодка, которая отвезла нас, была старой посудиной, приспособленной для сотни человек. Сиденья были из дерева. Коричневая краска облупилась. Моторы устало хрипели. На борту находилось пятеро охранников.

Наши волосы развевались на ветру, мягко прикасаясь к нашим глазам и даря нам приятные ощущения. Морской бриз наполнял благоуханием наши ноздри и врачевал нас от зловонных запахов мрачных виадуков. Старая посудина разбивала гордые валы, порождая маленькие волны, которые растворялись у нас перед глазами. Этот день казался незабываемым. И он действительно таковым был. Не зная о той пустыне, которая его ожидала, Бартоломеу заметил:

– Ах! Я обожаю роскошь.

– Я заставлю публику плакать, – вставил Мэр.

Рулевой, услышав эти слова, потер нос и согласился:

– Все уходят в слезах с этого проклятого острова, друзья.

Я почувствовал, как комок подступил к горлу. Усталость от репетиций омрачала мое настроение, заставляя меня осознать, что мы едем не в театр, а на бойню. Наблюдая за островом издалека, я почувствовал, как забилось сердце. Я подозревал, что там проливалось множество слез. Я повернулся лицом к маленькому порту, из которого мы вышли, и убрал волосы с глаз, чтобы увидеть континент, который прощался с нами. Будучи пессимистом, я задался вопросом: «Неужели я на него больше никогда не ступлю?»

Я отнюдь не был ни человеком-оптимистом, ни преподавателем-оптимистом. Увы, пессимизм – любимая диета большинства интеллектуалов. Мы с уважением относимся к боли и нищете. Оптимизм, как мы не раз думали, годится д ля глупых гонцов, оторванных от действительности. Но в тот день у меня были конкретные причины, чтобы балансировать на лезвии пессимизма. Интуиция подсказывала мне, что моим планам не суждено осуществиться. По мере того как мы приближались к острову, мое сердце и легкие теряли спокойствие, частота сердцебиения и вдохов возрастала, я умолял свой мозг быть рассудительным и хотел… отступить. Но как? Вплавь? Весь в напряжении, я продолжал думать: «Где была моя голова, когда я принимал предложение?»

Вокруг Острова Демонов не было пляжей, только скалы, которые поднимались почти на высоту десяти метров. Волны с яростью обрушивались на скалы, производя оглушительный шум. Унылый пейзаж, лишенный жизни, обнаруживал разоренную прибрежную растительность, как и души, помещенные там.

Вверх простиралась каменная стена высотой в пятнадцать метров. Политические заключенные и заговорщики содержались там в прошлом. Как и в случае с Великой Китайской стеной, страх служил мотивацией для великих строек. После серьезной реформы величественное строение превратилось в тюрьму с повышенной системой безопасности, в наиболее почитаемое и наиболее наводящее страх учреждение в стране. Тем не менее вырисовывался парадокс. В тюрьму были заключены тела, а не умы. Мысли никогда не подчинялись бетону и не сгибались перед железом, то есть перед решетками, засовами или кандалами.

Войдя в тюрьму, мы подверглись тщательному осмотру. Пять человек полностью обыскали нас. Проникнув во дворец заключенных, мы испытывали страх и отвращение. Внешний пейзаж был необычным, а внутренний – едким. Маленькие садики с плохо подстриженным газоном не вызывали нашего восхищения. Здесь не было ни цветов, ни деревьев. Здесь не было красоты. Полуразрушенные стены, выцветшая краска, ямы на узких улочках – все это создавало гнетущее впечатление. Это было более чем приговором для опасных преступников. Их грезами была не расплата за свои долги перед обществом, а бегство от хаоса. Люди с автоматами, стоящие на самом верху стены, охраняли тюрьму, зная, что рано или поздно возникнет очередной бунт.

Многие заключенные были осуждены на пожизненный срок. Убить или умереть не представляло большой разницы для тех, чьи надежды иссякли. Направляясь к театру, мы прошли через огромный центральный двор с камерами по обе стороны. Иногда мы встречали заключенных, которые свободно ходили по двору. Одни получили эту возможность за хорошее поведение, другие – за взятки, а третьи – для снижения внутренней напряженности. Те, кто ходил свободно по двору, занимались самыми банальными делами под строгим надзором охранников. Я почувствовал холод от их взглядов. Заключенные смотрели нам прямо в глаза, не скрывая своей ярости.

Один заключенный с татуировкой на плечах и на груди крикнул, обращаясь к своим товарищам:

– Они смотрят на нас, как смотрят на зверей в зоологическом саду. – И стал копировать различных животных, от слонов до львов.

Профессор Журема утратила равновесие, и у нее закружилась голова. Димас, специалист по мелким кражам, казался младенцем перед опасностью, исходящей от этих людей. Саломау трясся от страха и покрылся потом. У Эдсона дрожали губы, и он истово молился, чтобы прогнать призрак паники. У Разрушителя пропал голос. Жоау Витор испугался и стал раскаиваться в том, что подбодрил меня принять вызов. Я не мог понять, что чувствовала Моника, поскольку у нее, как всегда, были растрепаны волосы, скрывая лицо, а широкие одежды прятали кривизну тела.

Краснобай и Мэр по привычке чувствовали себя так, будто находились на другой планете. Они шли пританцовывая, как два плейбоя. Они походили на командиров батальона. Они были на десять метров впереди группы с тремя невооруженными охранниками, поскольку во дворе запрещалось носить оружие. Проходя мимо заключенных, они кивали им, здоровались, скалили зубы, совсем так, как поступали с незнакомцами, когда бродили по улицам.

Один психопат в камере с правой стороны, находящейся метрах в двенадцати от этой парочки, увидев, как они идут по его территории, делая передышки, чуть не задохнулся от ярости. Он плюнул на пол и показал, что он собирается сделать с ними. Эти двое тоже сплюнули, демонстрируя неприличное поведение. Я не знаю, сплюнули ли они, чтобы спровоцировать его, или же поступили так, чтобы показать, что они равны с ним.

Один убийца, уничтоживший семью из пяти человек, увидев, как Мэр с удовольствием проглатывал бутерброды, крикнул:

– Приготовься к похудению, толстячок! Ты сбросишь пятьдесят килограммов!

– Фантастика! Это моя мечта, мальчик, – ответил наглец.

Но я почувствовал, что Барнабе начало трясти. Его дух политика поостыл. В десяти шагах впереди один грабитель оскорбил Краснобая. Он крикнул под смех своих сокамерников:

– Куда ты идешь, трусишка? Иди сюда, цветочек.

Я подумал, что на этот раз Краснобай заткнется, но, К нашему ужасу, он посмотрел на охранников, которые шли у него по бокам, и сказал:

– Эта морда заставляет меня нервничать. Держите меня! – И показал кулаки.

Заключенные отреагировали, как гориллы. Они вцепились в прутья решетки, стараясь сломать их. Я похолодел, у меня стали стучать челюсти.

Будучи в напряжении, охранник склонил голову и предупредил Краснобая:

– Парень, тот, кто здесь не переносит оскорблений, может идти спать на кладбище.

Краснобай нервно сглотнул и притих. Он и Барнабе отошли от нас еще дальше. Страх заставлял их ускорять шаг. Учитель, который казался беспечным, шел рядом с нами. Я не понял, откуда исходило его спокойствие. Но у всех спокойных людей есть свой предел, Учитель не был другим. Прошло немного времени, и я увидел, что он тоже подавлен.

Глава 30

Заговор

Один человек по прозвищу El Diablo^[12] с выбритой головой и со шрамом на каждой стороне лица сидел во дворе на скамейке с левой стороны, возле другого уголовника по прозвищу Щебень. El Diablo и Щебень были опасными террористами, главарями банд и лидерами в тюрьме. Их здесь боялись, они диктовали «кодекс чести», давали приказы убивать внутри и за пределами Острова Демонов. У каждого из них было свыше ста лет приговора, не считая сроков за преступления, за которые они еще не были осуждены. Они были во дворе благодаря своей власти. Фернанду Латару считал, что лучше было дать им какую-нибудь власть, чем будить в них зверя и позволить показывать зубы, устраивая бунты. По моему мнению, это была сомнительная и слабо действующая тактика.

El Diablo медленно поднялся со скамейки и уставился прямо в глаза Учителю. Щебень сделал то же самое. Неторопливым шагом они стали приближаться. Помимо двух охранников, которые сопровождали Бартоломеу и Барнабе, еще четверо шли возле нас. По мере приближения заключенных охранники стали проявлять беспокойство. По их сигналу мог бы появиться вооруженный эскорт. Но террористы не испугались. Как и Лусиу Лоббу, президент госпиталя Меллона Линкольна, El Diablo был поражен, увидев Учителя. Казалось, он встретил чудовище.

Когда заключенный находился в двух метрах от загадочного человека, за которым мы следовали, он громко произнес:

– Не может быть! Вы живы? Вы пришли отомстить?

Впервые на моей памяти Учитель был заинтригован. Он не понимал, как и мы, что имел в виду этот уголовник. Такого слова, как «мщение», не было в лексиконе Учителя. Он жил искусством терпимости. «О чем это он? Разумеется, он перепутал», подумал я.

Мщение? Главное мщение недругу – это его прощение! – ответил Продавец Грез.

– Ложь! Вы не простили своих обидчиков! Вы пришли сюда, чтобы отомстить. Но вам все равно не выжить. – И он, угрожающе посмотрев на Учителя, стал надвигаться на него. Мы были в отчаянии. К счастью, появились другие охранники с оружием, которые заступили дорогу нападавшему.

– Вы не видите, что он обычный бродяга? – сказал один из охранников, пытаясь успокоить El Diablo.

Я был встревожен. За последние недели Учитель подвергся двум попыткам убийства. С кем же его перепутали? У всякого театрального режиссера в какие-то моменты, когда начинается новая гроза, появляется неуверенность. Я отдал бы весь свой талант, чтобы отказаться от этой должности.

Мы быстро пошли за «кулисы театра», чтобы сосредоточиться. Бартоломеу и Барнабе уже были там. Но никто из нас не сумел взять себя в руки. Нам грозил полный провал. Мы вряд ли смогли бы произнести слова роли, не говоря уже об игре. Кроме того, мы бы, вероятно, еще подожгли фитиль бунта. Позже нам сообщили, что некоторые главари, включая членов китайской мафии, хотели использовать это событие для попытки побега на той лодке, на которой мы приплыли.

Фернанду Латару узнал о вероятном побеге в день спектакля и, вместо того чтобы отменить его, не нашел ничего лучшего, как продемонстрировать силу, подготовив сложную систему безопасности. Он не хотел создавать атмосферу неудовлетворенности среди заключенных, поскольку о нас, как об артистах, объявили еще неделю назад. К тому же ему хотелось, чтобы самые опасные уголовники присутствовали на спектакле, ибо так за ними лучше наблюдать. А еще же Латару надеялся, что техника инвентаризации жизни, возможно, произведет эффект на его подопечных. С этой целью он собрал около ста пятидесяти наиболее опасных уголовников, томящихся в учреждении.

Между кулисами и сценой висел старый красный занавес, порванный по бокам и в центре. Постепенно толпа стала заполнять зал. Уголовники входили, недовольно переговариваясь. Мы слышали некоторые из их ругательств:

– Уйдем отсюда! Зачем нам эта ерунда!

– Театр для девчонок!

– Открывай сейчас же этот дерьмовый занавес!

Услышав оскорбления и поняв, что нас ожидает бочка с порохом, я почувствовал горячие приливы, подобные тем, что появляются у женщин во время менопаузы. В то же время мой мозг сжался и я был не в состоянии мыслить. В боковых коридорах толпились тридцать сверх, меры вооруженных охранников. Учитель, директор тюрьмы, трое надзирателей, двое общественных помощников и один психолог сидели в первом ряду с левой стороны. El Diablo и Щебень, как и другие вожаки преступного мира, сидели в первом ряду с правой стороны.

Уголовники стали еще больше возмущаться.

– Если мне не понравится, я кого-нибудь убью! – прорычал El Diablo под аплодисменты собравшихся.

– Если мне не понравится, я съем печенку каждого актера, – проворчал Щебень.

У них был приступ ярости, потому что они поняли уловку директора, рассчитывавшего сдержать бунт с помощью театральной пьесы. Поскольку в пьесе речь шла о создании призраков в человеческом мозгу, я подумал, что одна лишь игра актеров недостаточна для того, чтобы объяснить суть дела. Я почувствовал, что пьеса нуждалась в ведущем, и решил стал таковым. Поэтому я вышел на сцену до начала спектакля и взял микрофон, собираясь дать краткие пояснения к пьесе. Наивный, я только позже заметил, что попался в собственную ловушку.

Поскольку я пребывал в нерешительности, Мэр подтолкнул меня, и я, пройдя сквозь занавес, внезапно оказался на сцене. У меня опустилась рука с беспроводным микрофоном. Меня стали освистывать. И, пользуясь выражением наших друзей, заключенные закричали без остановки:

– Давай, начинай, мудак!

Пытаясь собраться с духом, я вспомнил то время, когда мои ученики дрожали передо мной от страха, вспомнил гробовое молчание на экзамене. Поэтому я повысил голоси начал выступление. Но уголовники не уважали никакую власть, только револьверы и автоматы.

– Я хочу поблагодарить директора Фернанду Латару за приглашение.

Когда я упомянул имя директора, они чуть меня не проглотили. Они зарычали, как хищники при виде слабой добычи. Похоже, у них был план «Б». Они перешли бык столкновению с охранниками и, хотя некоторые были бы ранены, завладели бы оружием. Это была бы катастрофа. Эти люди совершали серьезные преступления, и, испытывая биологические потребности гарантированного выживания на этом проклятом острове, они напрочь утратили умственные, эмоциональные и культурные потребности. Это были растоптанные, сломленные человеческие существа, которые чувствовали себя подобно мышам внутри водосточной канавы.

Будучи запуганным, я попытался представить участников пьесы, чтобы снизить напряжение.

– Уважаемые зрители, большая честь…

Услышав эти восхваления, некоторые закричали:

– Заканчивай свои кривляния!

Другие заорали:

– Мы тебе сейчас все кости переломаем! Убирайся, дурак!

Таким образом они разжигали свои животные инстинкты, чтобы испортить все, что мы задумали. Отчаявшись, я сразу перешел к тому, что должен был сделать, и вновь заговорил: