Текст книги "Покупатели мечты"

Автор книги: Августо Кури

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

– Разбегайтесь, если не хотите присутствовать при последних минутах жизни человека!

Я почувствовал комок в горле. Юноша забрался на железного коня и попытался перелезть на плечи статуи. В этот миг он едва не упал, но успел схватиться рукой за меч солдата. Толпа была в отчаянии. Он карабкался на монумент, не догадываясь, что неосознанно хотел взобратъся на вершину своих печалей и превзойти ее. Он хотел свалиться с самой высокой точки. Я подумал, что это было дыхание жизни. Искра надежды. Он должен был ею воспользоваться.

Перед этим я вышел из зоны своего конфликта. Я рискнул завладеть его вниманием, попытавшись поставить себя на его место. Я набрал полные легкие воздуха и заговорил:

– Послушайте, дружище! Я уже прошел через это. И, по крайней мере, кое-что понимаю в трагедии, через которую проходите вы. Давайте поговорим о нашей жизни, побеседуем о наших драмах. Жизнь стоит того, чтобы жить дальше.

Самоубийца остановился. Я подумал, что привлек его внимание, и разволновался. Но тут же наступило разочарование.

– Ваши слова вызывают у меня тошнотворный позыв.

Я вздрогнул. Я заметил, что у меня получалось хуже, чем у других. Казалось, ничто не разубедит его. Наконец юноша взобрался на вершину монумента. Он стоял на плечах чугунного солдата, на том месте, где было трудно сохранять равновесие.

Мы все закрыли глаза, чтобы не видеть этой ужасной сцены. Когда он собрался броситься вниз, двое детей, мальчик и девочка примерно лет двенадцати» сказали с плачем:

– Помогите ему, помогите ему…

И вот на сцене появились двое «могильщиков» из толпы, чтобы завершить это дело, – Краснобай и Мэр. Оба подходили, сохраняя безопасное расстояние от памятника и, вместо того чтобы говорить с самоубийцей, попытались криками умиротворить толпу.

– Спокойно, люди! Не будем отчаиваться! – воскликнул Краснобай.

– Давайте заставим его спуститься с вершины подобно лучику! – закричал Мэр.

Толпа онемела. Самоубийца был потрясен. Он посмотрел вниз, часто заморгал, не веря тому, что услышал. «Неужели эти люди хотят увидеть кровь?» – должно быть, подумал он. Я посмотрел на него и тут же закрыл лицо руками, чтобы не видеть, как этот человек разобьется о землю.

Но тут Краснобай начал кричать как сумасшедший. Он запрокинул голову и во всю глотку заорал:

– Спускайся оттуда, сеньор мудак! Я тебя стукну палкой.

Все – и собравшаяся толпа, и самоубийца – были шокированы. А Мэр, увидев пораженные лица людей, решил не оставлять сомнений в том, что перед ними двое слабоумных, и обратился к Бартоломеу со словами:

– Ты только посмотри на него! Он думает, что, забравшись на этот монумент, выглядит красавцем! Спускайтесь оттуда, и я дам вам пару раз по зубам. – И Мэр начал делать движения, изображая борца карате.

Реакция двух бродяг казалась настолько абсурдной, что самоубийца подумал, что он бредит. Он вытянул шею, чтобы увидеть тех, кто кричал ему снизу.

Краснобай, не давая самоубийце опомниться, тут же снова закричал:

– Страдания – это привилегия живых, сеньор Сушеный Банан! Не бойтесь жизни, сеньор Гора Студня! Идите сюда, вниз, и я залеплю вам пару пощечин, чтобы вы это поняли.

Мы едва не упали в обморок, услышав эти слова. Я посмотрел на профессора Журему, Монику, Эдсона, Саломау и увидел, что они побелели от страха, охватившего их. Мы были совершенно напуганы. Я спросил себя еще раз: «Что я делаю в этой группе?»

У меня появилась уверенность, что эти двое родились, чтобы быть участниками похоронной процессии. Они продавали не грезы, а гробы. Я опустил взгляд, стараясь не смотреть вверх, чтобы не видеть развязки. Я представил себе, как этот субъект прыгает с монумента и истекает кровью перед нами. У меня появилось желание прыгнуть на них и заткнуть им глотки.

Мэр пошел еще дальше. Он начал с презрением перечислять причины, по которым люди убивают себя.

– Хватит бояться, мудак! У вас финансовые проблемы? У меня их гораздо больше. Ну же, мальчик, прыгай!

Самоубийца извивался от бешенства, а Мэр, словно забыв о нем, начал болтать с Краснобаем, как будто бы им дела не было до разыгрывающейся драмы. Молодой человек, который хотел убить себя, пристально следил за обоими оборванцами. Поскольку они в разговоре оставались такими же крикливыми, самоубийце удалось расслышать, о чем шла речь.

– Мэр, каждый раз, когда я прохожу перед банком, я крещусь и у меня появляется желание принести цветы.

Впечатленный его словами, Мэр поинтересовался причиной:

– Почему, Бартоломеу?

Непочтительный последователь Учителя ответил:

– Потому что именно там я похоронен.

Оба рассмеялись. Люди, стоявшие близко к двум паяцам, тоже засмеялись. На некоторое время они забыли, что присутствуют при ужасной сцене.

– Мне нужно заняться цветоводством, hombre^[6], – с сарказмом сказал Мэр.

Видя, как эти двое издеваются над ним, лопаясь от смеха, самоубийца задрожал в бешенстве. Он уже не знал, убивать ли ему себя или убить их. Они украли у него внимание толпы. Но этого было мало, Краснобай начал говорить о других причинах, по которым люди себя убивают.

– Пробудись, мальчишка! Вам было стыдно? Вас оклеветали? С вами поступали несправедливо? Со мной было гораздо хуже. Я был изгнан, исключен, на меня надевали наручники, я был связан, схвачен. Говорят, что я неисправимый бродяга, неизлечимый сумасшедший, бесхарактерный пьяница.

– Но вы такой же, Краснобай.

– Я? Но люди забывают. – Потом он использовал оружие, направленное на самоубийцу: – Довольно бегать от своей маленькой депрессии! У меня уже была одна побольше. Меня не выдерживал даже мой психиатр. Вам изменила жена? Мне изменяли пять раз!

У самоубийцы начался нервный приступ. Его лицо перекосилось от тика. Молодой человек почесывал голову, сопел, ему хотелось, чтобы у него появилась пара крыльев и он смог подлететь к обоим и вцепиться им в глотки.

– Тебе изменили пять женщин, Краснобай?

– Пять, Мэр. Женщины не знают, что они потеряли. C’est la vie, my friend^[7], – сказал Бартоломеу, смешивая французский с английским.

Потом подошла очередь для нападок Мэра.

– Ты бегаешь от тещи? – спросил Мэр. – Мне доводилось получать нахлобучку от трех тещ. Одна из них чуть было не засунула меня в микроволновку!

– Ну вы и негодяй, Мэр. Вы заслужили того, чтобы вас сварили живьем, – сказал Бартоломеу, поворачиваясь спиной к юноше, который хотел умереть.

Мэр стал говорить, что он был не виноват, и, чтобы не оставлять места для сомнений, рассказал об одной из своих перипетий с бывшими тещами.

– Я бы предпочел отправиться на войну, чем сражаться с истеричной тещей.

Губы юноши, находившегося на монументе, дрожали. Он был похож на льва, готового зарычать. Изумленная толпа теперь не знала, смеется он или плачет. А Краснобай бросил еще больший вызов разочарованному самоубийце:

– Хотите умереть из-за понесенных утрат? Я потерял больше, чем вы, сеньор Летнее Мороженое! Я потерял отца, мать, брата, супругу, дядей, племянников, друзей, должность, уважение, дом.

– И даже стыд на лице, – добавил Мэр.

– Но я не утратил веру в жизнь! – смело возразил Бартоломеу.

Сразу же после этого Мэр начал демонстрировать боксерские движения. Он подпрыгивал и скакал, приговаривая: «Сразитесь с этими кулаками, сеньор Мякиш». И поскольку Мэр был наихудшим из борцов, он споткнулся о собственные ноги, вытянул правый кулак вперед и, сам того не желая, нанес удар прямо в челюсть Краснобая. Тот не упал, но зашатался.

– Где это я? – спросил Краснобай. От головокружения он часто заморгал, увидел Монику и воскликнул: – Какое красивое место! – После этого он посмотрел на меня, пришел в себя и осведомился: – Ты ищешь пощады, Суперэго? Тебе никогда не приходилось получать удар от лжедруга? – И он притронулся к челюсти.

Саломау принялся показывать свою навязчиво-назойливую невоспитанность: желание всунуть указательный палец в какую-нибудь дырку. Но он не нашел ни одного свободного отверстия. Внезапно его взгляд уперся в Эдсона Чудотворца, молящегося, чтобы какой-нибудь ангел пришел на помощь молодому человеку. Он увидел, что у того есть свободное ушное отверстие и во второй раз вставил ему палец прямо в центр уха. Эдсон поднял шум, прыгнул вперед и заорал, думая, что это какой-то демон хочет овладеть им

– Изыди, неистовый дух, из этого тела!

Конечно, профессору социологии в такую минуту не рекомендовалось улыбаться, но я не сдержался. Я закрыл рот ладонью, чтобы из меня не вырвался взрыв хохота.

К счастью, сразу после этого появились полицейские Решив разобраться с двумя возмутителями спокойствия праздношатающимися бродягами, они схватили их за волосы, скрутили и надели на них наручники. Они хотели забрать их в полицейский участок за попытку совершения убийства. Самоубийца пришел в восторг при виде этого. Наконец-то он покончит с жизнью спокойно.

Но внезапно появился персонаж, который чуть не убил меня, вызвав волну страха: профессор Журема.

Со своими седоватыми волосами, с лицом, отмеченным шрамами времени, но с хорошим макияжем, с подкрашенными губами, в бежевых брюках, безупречно подходящих к белому блейзеру, с видом человека, который никогда не лжет, она прервала действия полицейских. Она прокричала:

– Успокойтесь! Успокойтесь! Мы – одна семья!

Полицейские не поняли, но смягчились, приостановив свои действия, чтобы разобраться, что происходит. Она объяснила:

– Мы – одна семья.

– Что? Сеньора, эти двое и парень на вершине памятника из одной семьи? – поинтересовались изумленные полицейские.

Обняв Бартоломеу и Барнабе, она подтвердила:

– Да! Разве не видны общие черты? Мы все – одна семья. – После этого Журема посмотрела на обоих помешанных учеников и сказала им: – Не тревожьтесь, дорогие мои, я здесь.

– А что, самоубийца тоже ваш? – несколько смущенно осведомился у Краснобая мускулистый полицейский цвета чечевицы.

Тот подтвердил, сказав:

– My brother младший.

Услышав это, самоубийца почувствовал, что у него стали появляться экстрасистолы, его сердце начало замирать. Казалось, с ним вот-вот случится инфаркт.

На его глазах образовалась самая невероятная семья, которая когда-либо ступала по этой земле.

Глава 12

Очень сумасбродная семья

Потрясенные полицейские отпустили их. У них могли вызвать сомнения бродяги, но не пожилая сеньора. Заинтригованный происходящим, Барнабе взял за руку Бартоломеу, и они вместе подошли к профессору Журеме и спросили ее тихонечко:

– Он из семьи?

– Да! – подтвердила она.

Но какая семья? – поинтересовался любопытный Бартоломеу.

– Сумасшедших, черт побери! – объяснила профессор.

– Проклятие, он такой же! – Бартоломеу посмотрел вверх и сказал: – Да, мне это лицо знакомо.

Самоубийце стало любопытно узнать, что происходит у него под ногами. Маскируя свои действия, он напрягся, чтобы расслышать, о чем они шептались. Он знал только, что не было ничего хорошего. После этого оба нарушителя спокойствия поблагодарили донью Журему:

– Спасибо, бабушка!

Донья Журема была довольно пожилая, но это слово ей не понравилось. Она заявила:

– Нет, не бабушка, мамаша.

Сказав это, она пробудила у них сыновнюю любовь. Они оба были брошены отцом и матерью. После того как профессор усыновила их на площади на глазах у всех, они схватили ее за руку, прильнули к ее губам и стали целовать. Возможно, думая о ее наследстве, они стали говорить:

– Мамаша, мы вас любим. Вы спасли нас! Вы и прочие!

Старушка безнадежно пыталась отбиться от их поцелуев. И, разочаровывая их, закричала:

– Ладно! Ладно! Я – бабушка.

Но в сумятице Мэр случайно поцеловал ее в губы. Она вырвалась, плюясь в одну сторону, а он в другую. Ситуация получилась настолько смешной и странной, что самоубийца перестал быть главным героем, а стал второстепенным в труппе. В этой толпе он превратился в наблюдателя смятения, вызванного командой продавцов грез.

Как только профессор заявила, что она бабушка Бартоломеу и Барнабе, остальная часть группы присоединилась к празднику. Саломау, Димас, Моника и Эдсон начали целовать и обнимать ее и называть бабулечкой. Я был единственным, кто старался держаться вдали от происходящего.

В этот момент дух политика еще раз спустился на Барнабе. Повернувшись к толпе, он постарался объяснить необъяснимое:

– Дорогая и уважаемая публика! Мы – потомки благородного сословия. Эта цветущая женщина, – он указал на профессора Журему, – отвечает за касту мафиози. Не тревожьтесь. Мы решаем наши семейные вопросы. Этот человек – наш брат.

Я посмотрел на самоубийцу и увидел, что тот, остолбенев от страха, недоверчиво уставился на бродяг. Все это походило на кошмар. Он плевался без остановки, казалось, что ему хотелось изрыгнуть огонь изо рта. Когда его обозвали мудаком и унизили, это еще было терпимо, но быть принятым в семью тронутых казалось немыслимым, поразительным. Он утратил желание умирать, у него было только желание дать выход своему гневу, отвесить оплеухи остановить этот праздник. И он выбрал себе цель. Посмотрев на свою жизнь со стороны, он бросил пристальный взгляд на собравшихся и подумал, что зашел слишком далеко. Но поскольку он не мог остановиться, парень решил подождать дальнейшего развития событий.

Внезапно, дабы обострить происходящее, профессор Журема попросила, чтобы ее подняли на плечи двух непослушных. Те из-за количества выпитого держались на ногах не совсем твердо. Но они присели на корточки и усадили ее на плечи. Журема двигалась то туда, то сюда и несколько раз чуть было не упала, но поскольку она в юности занималась классическим балетом, ей удалось сохранить равновесие. Теперь на сцене было двое воинов. Самоубийца стоял на плечах чугунного всадника, а пожилая профессор Журема была на плечах двоих диких скакунов – Бартоломеу и Барнабе.

Я надеялся, что профессор на этот раз станет деликатно обходиться с юношей, но, к моему удивлению, она вдруг посмотрела на молодого человека и нанесла ему фатальный удар.

– Спускайся оттуда, сеньор беглец! Иди сюда, и бабушка надает тебе по твоей пухленькой заднице.

Что? Профессор Журема, доктор психопедагогики, знаменитая, уважаемая в преподавательской среде писательница имела смелость противостоять самоубийце на уровне Краснобая и Мэра? Я чуть было не упал в обморок, услышав то, что она сказала.

Осознав, что старушка бросает ему вызов, молодой человек почувствовал головокружение, мир стал вращаться вокруг него. Он был настолько ошеломлен, что упал на круп лошади, расставив ноги.

Заметив, как он падал, Саломау поставил диагноз:

– Бедня… ня… га, парень стал стерильным.

Я тоже подумал, что самоубийца раздавил себе придатки. Я догадался, что он хотел погладить свой орган воспроизведения, как игрок в гольф во время большого гейма, но постеснялся делать это перед людьми. Выражение его лица не поддавалось разгадке. Испытывая сильную боль, он посмотрел вниз и издал воинственный крик:

– Аааааайййййй!

– Он скопировал терапию криком, Краснобай, – сказал Мэр.

Самоубийца не знал, что делать: плакать, кричать, рвать на себе волосы или убить себя. Чтобы вновь обострить обстановку, Мэр и Бартоломеу подлили масла в огонь, обратившись к профессору Журеме:

– Шлепни-ка моего брата, бабушка.

Профессор Журема тут же упала им на руки.

Я посмотрел на самоубийцу и заметил, что его мозг, парализованный болью в придатках, вышел из строя. Теперь парень был таким же инертным, как и статуя, на которую он опирался.

И тогда Краснобай нанес последний удар этому человеку.

– Спускайтесь оттуда, братишка, иначе я поднимусь и стащу вас за руку! – крикнул он и, посмотрев на донью Журему, разыграл сцену. – Держите меня, бабушка, а то я заберусь на этот монумент!

– Нет, не делайте этого, – стала умолять профессор.

– Я больше не могу сдерживаться. Никто не удержит меня здесь, внизу. – И Краснобай сделал вид, будто хочет подняться на статую.

Эдсон стал приводить доводы:

– Нет! Это опасно!

Толпа озабоченно зашепталась. Результатом столь радикальной меры могли стать двое мертвецов.

– Мэр, я хочу разрешить этот вопрос сейчас, – подтвердил Краснобай.

Видя, что его друг выставляет себя напоказ, Мэр холодно произнес:

– Великолепная идея. Вперед, hombre de Dios!^[8]

Бартоломеу проглотил эту подковырку и воскликнул:

– Раз бабушка настаивает, я согласен остаться с ней! Я остаю-ю-ю-ю-сь! – заорал он. И направился к своему другу, тихо пробормотав: – Вы мне заплатите, несчастный!

Пока они друг с другом спорили, самоубийца наконец начал спускаться, «как лучик», и не для того, чтобы убить себя, а для того, чтобы свести с ними счеты, огромные счеты. Он запыхался, был в состоянии шока. Донья Журема, испугавшись, убежала и спряталась за мной и Моникой.

Не обращая внимания на юношу, Бартоломеу и Барнабе не заметили, что самоубийца уже был на земле и приближался к ним. Толпа зааплодировала ему, когда он ступил на землю. Но двое бродяг подумали, что аплодисменты были вызваны их героизмом. Повернувшись спиной к памятнику и лицом к собравшимся, они начали кланяться в знак признательности.

Аплодисменты привели в волнение дух Барнабе, публичного человека. Подняв правую руку к небу и завибрировав голосом, он, как самый смущенный из политиков, произнес короткую речь:

– Благодарю за такие изысканные почести, о щедрые люди! Вы привели в трепет все фибры моей души. Я обещаю вам, что издам декрет, предусматривающий разрушение всех памятников в городе, чтобы ни один придурок больше не попытался убить себя.

Мэр не знал, что самоубийца, похожий на атомную бомбу, готовую взорваться, уже стоял возле него. Я, профессор Журема и толпа закрыли глаза, чтобы не видеть взрыва. Краснобай, непочтительный, все еще продолжал играть роль детонатора.

– Придурок? Нет! Мудак. – И он положил руки на плечи человека, стоящего рядом с ним, не зная, что это и есть тот самый парень, который хотел умереть.

Дрожа всем телом, бывший самоубийца спросил:

– Вы кто?

Стараясь подражать Учителю, уличный философ Краснобай попытался философствовать в самой неподходящей обстановке:

– Я? Кто я есть? Не знаю. Я брожу в поисках самого себя, но пока еще не нашел…

– Тогда вы сейчас найдете себя.

Но прежде чем взорваться бомбе, Мэр посмотрел вверх и не увидел там юноши. Думая, что тот упал с другой стороны, он сказал, полный сочувствия:

– Бартоломеу! Наш брат отправился в царство небесное.

Они не знали, что это они должны были отправиться в царство небесное, причем без обратного билета.

Глава 13

Большой сюрприз

Человек, совершивший попытку самоубийства, был скотиной. Белокурый, крупный, мускулистый, с накачанными благодаря избыточным занятиям гимнастикой руками и грудью, он был боксером-профессионалом из категории тяжеловесов. Его рост был сто восемьдесят пять сантиметров, а весил он девяносто пять килограммов. Не задавая больше вопросов, он выступил против нахальных провокаторов. Он схватил двоих за шкирку и сказал им:

– Приготовьтесь, потому что вы отправляетесь в мир иной. – И, прежде чем толпа попыталась смягчить участь этой непочтительной семьи, тяжеловес надавал нашим друзьям пинков и оплеух.

Смятение было всеобщим. Никто ничего не понимал. Те, кто подходил со стороны, думали, что это было сведение счетов между братьями. После нескольких сильных ударов по зубам нам удалось сдержать нападающего и не допустить побоища. Даже охрана пришла в замешательство. Как только им удалось выбраться оттуда, Краснобай, весь окровавленный и не понимающий, что происходит, спросил своего полуживого друга:

– Мэр, мы на небесах?

– Я подозреваю, что в аду! – ответил Барнабе, точно не зная, где они находятся.

После этого они подняли головы и наконец-то разглядели, что тот, кто их избил, и был скотиной, недавно находившейся на вершине монумента Независимости. И тогда они совершили удивительный поступок. Они упали на колени и склонились к земле. Было такое впечатление, будто они благодарят Бога, что еще остались в живых.

Профессор Журема беседовала с Моникой. Шум стоял невыносимый, но мне удалось прочитать то, что было написано у них на губах: «Они все затеяли». «Какая глупая интерпретация», – подумал я. Это были женщины, переевшие романтизма, видевшие то, чего не существовало. Я мгновенно отбросил идею о том, что эти двое непочтительных учеников сознательно применили технику для вытаскивания самоубийцы из «петли».

Мои мысли пролетали со скоростью света. Мне не удавалось прервать их. Я начал бомбардировать себя такими вопросами: «Разве они не лишены академической культуры? Разве они не говорят навязчиво? Разве они способны подумать о последствиях своего поведения? Как же они могли превзойти всех присутствующих и использовать эту стратегию, чтобы спасти его?»

Я пристально посмотрел на их колени, называя номер «одиннадцатый». Я получил эмоциональный удар. Окна моего мозга открылись. Трудно преодолеть стену предрассудков, но я их превзошел и рассмотрел по ту сторону границ воображения. Я начал вспоминать их поведение и рассматривать его под другими углами. Наконец-то я понял, что пустые увещевания не спасли бы самоубийцу. Благодаря способу, которого я раньше никогда не встречал, они спровоцировали самоубийцу, вызвав у него прилив гнева и заставив выйти из состояния самобичевания.

Они не применяли философских слов, как это делал Учитель, чтобы спасти меня и не дать броситься с вершины здания Святого Павла, а использовали ту же страсть, ту же внезапную атаку, ту же способность обезоруживания мозга и уничтожения софизмов. Я сжал голову руками. Я был поражен.

Позже мы узнали, что Краснобай и Мэр не отправили десятерых в могилу, а спасли десятерых самоубийц от падения с моста президента Кеннеди, возле бара, где они напивались. Когда полицейские, пожарники, параврачи, психиатры, психологи и даже духовные лидеры терпели неудачу, когда специалисты исчерпывали свои возможности, они принимались за дело и применяли свою стратегию.

Они были сбродом, провокаторами, но они знали каменистые пути эмоций. На самом деле они заслужили оценку «отлично». Они знали, что жаргон психологов производил маленький эффект и не мог всколыхнуть эмоции того, кто вынес себе смертный приговор без права на защиту. Мои друзья бичевали жертву, чтобы та направила на них свой гнев.

Эти выводы заставили меня глубоко расчувствоваться. Хоть я в прошлом испытал на себе все страдания, характерные для мерзкой и бесплодной полосы депрессии, хоть я и был пустым интеллектуалом, техником в жизни, трусом, бесчувственным мыслителем, который любит свой комфорт и терпеть не может компрометировать свой имидж, держа пари с другими. Как утверждал Учитель, мы все – скрытые специалисты. Возможно, я, и это наверняка так, был участником похоронной процессии.

Молодой человек, сошедший с монумента, был опьянен яростью. Он хотел вырваться, чтобы продолжить избивать их. Внезапно я властно произнес:

– Почему вы избили того, кто вложил в вас все, что у него было? Почему вы надавали пощечин тому, кто подарил себя вам и полюбил вас, не зная вас?

Я говорил таким пронзительным голосом, что молодой человек замер в недоумении. Толпа тоже успокоилась. Я продолжил:

– Вы не заметили, что они провоцировали ваш гнев сознательно? Вы не поняли, что они разумно заставили вас ненавидеть их, чтобы вы не ненавидели себя? Вы наложили на себя наказание, однако они спровоцировали у вас эмоциональную тошноту. Вы так ничего и не поняли? Они продали вам запятую, чтобы вы продолжили написание собственной жизни.

Молодой человек, который сошел с монумента, как лучик, вышел из ада гнева на небеса озабоченности. Его имя было Фелипе, его прозвище – «Разрушитель», которое он получил за свое необузданное поведение на рингах. Он всегда неистово набрасывался на своих противников, пока не был нокаутирован превратностями жизни. Наступает день, когда всякого человека жестко нокаутируют, но Фелипе не хотел признавать своего поражения. Человек, который всегда был неистовым с остальными, не мог быть иным с самим собою.

Боксер погрузился в размышления и сделал вывод, что двое провокаторов послужили для него спарринг-партнерами, превратившись в боксерскую грушу, но при этом они не использовали никакой защиты.

Охваченный аурой чувствительности, он пристально посмотрел на Бартоломеу и увидел фиолетовый ореол вокруг его левого глаза и сильно кровоточащую бровь. Кровь текла по его глазам и по лицу. У Мэра распухли губы и кровь текла из правого уголка рта. У него также кровоточила челюсть.

Бывший самоубийца сник. Он начал плакать, громко всхлипывая, не боясь собравшихся, не боясь критики, не боясь собственных чувств. Публика, присутствовавшая при этой сцене, оставалась в полном молчании. Каждая слезинка передавала ту волнующую боль, которую переживал молодой человек.

Как и предупреждал нас Продавец Грез, у каждого человеческого существа есть свои причины для душевного расстройства. Жизнь циклична. Нет ни гигантов, ни героев, которые бы жили всегда. У каждого человеческого существа есть свои причины, чтобы поплакать; одни – влажными слезами, а другие – слезами, скрытыми от глаз общества. У Разрушителя были свои слезы. Их было немало. Но он вышел из сферы саморазрушения, чтобы войти в возвышенные сферы нежности.

Решившись на редкий по своей трогательности жест, он подошел к Мэру и Краснобаю и надолго обнял их. У Бартоломеу и Барнабе действительно не было семьи, пока они не встретили нас. Они растаяли от такой нежности. Фелипе припал своей грудью к их груди. Он был уверен, что ничто и никто не заставит его отказаться от смерти, но встреча с двумя очарованными жизнью сумасшедшими, которые торпедировали его убеждения, все изменила.

За объятиями последовали поцелуи. Все трое плакали. Слезы и кровь смешивались, как чернила для написания новой жизни. Я впервые видел, как чужие люди плакали и целовались, и это явление переходило границы всякой логики, ибо оно не было предусмотрено учебниками социологии и психологии, но, возможно, было описано в учебнике Продавца Грез.

Сразу же после этого Разрушитель добрался до профессора Журемы, обнял ее и поцеловал таким же образом.

– Спасибо за оплеухи, бабушка.

Профессор Журема тоже стояла с глазами, полными слез. Она почувствовала, что ради подобных событий стоило следовать за незнакомым и загадочным человеком. Ей уже доводилось блистать в зале студенческой аудитории; теперь пожилая женщина с испещренным морщинами лицом, даже зная, что ей недолго оставалось жить, блистала в социальном театре. Она стала продавщицей грез, чего она всегда желала.

Бартоломеу и Барнабе, применяя такую стратегию, чтобы спасти самоубийц с моста президента Кеннеди, получали оплеухи, а порой и настоящие побои. Цена была высока. Дважды им приходилось госпитализироваться. Трижды у них были переломы.

После того как Фелипе попросил у них прощения, наступила моя очередь сделать то же самое.

– Простите меня за то, что я вас осуждал.

Краснобай на этот раз пощадил меня.

– Я бы поступил так же, если бы был на вашем месте, – заявил он и, повернувшись к Фелипе, попросил у него прощения: – Простите меня за то, что я вывел вас из себя. И, непочтительный, он пошутил: – Я уже был похоронен, а вы меня едва не отправили на кладбище.

Мы улыбнулись. Мэр поправил себя:

– Вы искривили мне рот, дорогой мой. Мне теперь придется час не жевать.

Обстановка была настолько располагающей, что Фелипе рассказал о некоторых причинах своего отчаяния.

– Я – боксер-профессионал. Меня наказали на шесть месяцев за употребление медикамента, считающегося допингом. Меня уничтожила пресса. Отец, мой большой друг, страшно переживал весь этот ужас и умер от скоротечного инфаркта через два месяца после того, как меня наказали. Неделю назад я собирался жениться, но потерял почти все свои деньги в акциях на бирже ценных бумаг. Я потерял мои деньги и мою невесту…

Когда Краснобай уже собрался пошутить, сказав, что он действительно запутался, на сцене, к счастью, появился Учитель. Он присутствовал там с самого начала, но предоставил возможность безымянным действовать. Услышав, что Фелипе стал рассказывать о своих горестях, он участливо заговорил с ним:

– Сын мой, у всех людей есть по сорок шесть хромосом в клетках, но у нас есть принципиальные различия в способности сопротивляться неприятностям. Нам необходимо поднять уровень сопротивляемости, поскольку ни над кем нет безоблачного неба. – Затем он поразил своих учеников, а меня в особенности, своим признанием: – Однажды я стоял на вершине моста, находясь на высшей точке безысходности. Я не хотел умирать, но у меня не было духу жить дальше. Я был в отчаянии. Я встретил двух молодых людей, сидящих скрестив ноги, которые провоцировали и оскорбляли меня в момент моего кризиса. Им только осталось разбить у меня на голове литровую бутылку виски, которую они держали.

Бартоломеу и Барнабе не могли в это поверить. Они не знали, что Учитель был одним из тех, кому они помогли. Поскольку эти бродяги часто бывали пьяными, они не помнили людей, которым спасли жизнь. Я был ошарашен и задался вопросом: «Неужели эти двое поспособствовали желанию Учителя продавать грезы? Может ли ученик учить учителя? Может ли пациент вылечить врача?»

– После эмоционального шока, который они мне устроили, я уединился и глубоко задумался. Задумался настолько, что понял: неудачи являются привилегией живых, а преодолевать их является привилегией мудрых.

Некоторые люди из толпы обратили внимание на эти слова. Внезапно Учитель начал аплодировать Фелипе, Бартоломеу, Барнабе и профессору Журеме. И толпа почтительно присоединилась к нему. Однако аплодисменты были опасны для Мэра. Его биполярные нервные окончания вошли в политический экстаз. Будучи травмированным, он оперся на того, кто находился рядом, и произнес короткую речь.

– Большое спасибо, великолепная и досточтимая публика, – сказал он тягучим голосом, как будто бы был нетрезв. – Голосуйте за меня на этих выборах.

Три человека поддерживали его массивное тело.

Один любопытный, зная, что в этом году нет выборов, поинтересовался:

– Кандидатом в какой выборный орган вы являетесь?

Краснобай поспешил ответить вместо товарища:

– По поручению самого большого сумасшедшего этого глобального сумасшедшего дома. – И он развел руками, показывая на город.

Все расхохотались. Фелипе тоже не сдержался, он понял смысл сказанного. Он был еще одним сумасшедшим, который научился заливаться хохотом от собственного безумства. Он был еще одним сумасшедшим в этой семье. Приободренный, он заявил:

– Я отдаю вам свой голос.

Это был первый случай, когда человеческое существо в один и тот же час хотело умереть, а потом вдруг у него появилось желание «голосовать». Учитель был вторым, заявившим о своем голосовании.

Люди также заявили о своем выборе. Вдохновленный, Учитель пристально посмотрел на Разрушителя и пригласил его пойти за ним. Краснобай бросил серьезный взгляд на Барнабе и произнес: