Текст книги "Настя Иванько и полуостров Крым (рассказы)"

Автор книги: Артур Кангин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

18.
ВРЕМЯ НАДЕЖДЫ

1.

После осатанелой игры в вампиров-бандитов зомбоящик угомонился. Появился спрос на добро. Целевая аудитория, как журавлиный косяк, потянулась к индийскому алгоритму. Для затравки страсти-мордасти, даже стрельба, а потом все пляшут-поют.

Даша Пудовкина появилась в Останкино именно в это поворотное время. Стала ассистентом продюсера проекта «Время надежды». Планировалось снять сто серий.

– Провалится с треском наша задумка! – по-совиному ухая, хохотал отец Даши, Петр Петрович. – Гуманоидом подавай только зло. Ты глянь на индекс продаж моих книжек.

И правда, опусы П.П. Пудовкина расходись влет. Писал же он о западных кинорежиссерах и писателях. Методика проста. В желтой прессе собирал о мастерах самое скверное. Потом энергично монтировал, передавая нюансы отменным литературным слогом.

– Провалится или не провалится – одному Богу известно, – шепотом отвечала дочка.

– Веришь во Всеблагого на облачке?

Понурясь, Даша покидала кабинет пращура. Петр Петрович цинично щеголял своим атеизмом, Дарья постилась и причащалась, три раза в неделю посещала храм.

Из родных пенат надо уходить. Уже 24 года. Пора бы замуж.

Работа в сериале «Время надежды» приносила чистую радость.

Продюсер Аркадий Бабкин потирал ладони:

– Дарья Петровна, вы для нас такая находка! Такая светлая… У нас тут в Стаканкино сплошь подонки.

– Так уж и все? – усмехалась Даша.

– Поймите меня правильно, – Аркадий, маленький и плотный, вскакивал из кожаного кресла. – Мир прогнил. Только бабки, вещички, био-туалеты, турпоездки… Душа утрачена.

– Вы карикатурите.

– И откуда у вас такая вера в Бога? С какого дуба рухнули? У вас, кажется, и парня-то нет.

– Есть. Поэт-метафизик Григорий Кошкин.

2.

Гриша Кошкин был человек поразительный. Родился в семье астрофизиков, родители его закончили МГУ. В годы перестройки у папы начались проблемы с психикой. На Красной площади он узрел ангелов. Принялся ловить их. Папу законопатили в Кащенко. Именно там он окончательно и поверил в Создателя.

После выхода из дома умственной скорби, Иван бросили свою квартиру в Москве, уехал в глухое село, под Гусь-Хрустальным. Устроился сторожем в церквушку «Нечаянная радость». В ней-то крестили Гришу.

В 17 лет Григорий бежал в Москву. Спал на трех вокзалах. Если гнали менты, опускался под землю, к теплым трубам, деля досуг вместе с бомжами. Так сказать, современная интерпретация пьесы «На дне», Макса Горького.

Настоятель церкви «Петра и Павла» составил Грише протекцию в гуманитарный университет имени Серафима Саровского.

Гриша получил студенческое общежитие, бесплатную еду и образование. Жизнь налаживалась.

После окончания вуза Григорий устроился в рекламную фирму «Троица». Появились деньги, досуг, жажда сочинять стихи.

И тут на Пасхальной службе он столкнулся с Дашей Пудовкиной. Бок о бок стояли, пришла пора освещать куличи.

Дарья глянула на Григория и была уязвлена в самое сердце. Худой, мосластый, с вытаращенными глазами.

– Экий Гоблин! – подумала она.

А когда Гриша истово замолился, потом упал на колени, стукнулся головой о каменный пол, истово полюбила его.

Да-да! Еще не услышав от него ни единого слова. Человек конгениален ей! Его тоже угнетает атеистический вертеп внешнего мира.

На улице ударил обломный дождь. Гриша был без зонта. Дарья предложила довести его до метро.

Их отношениям уже два года. Григорий ее пару раз целовал. Не позволял себе ничего лишнего.

А свадьба все откладывалась и откладывалась. Гриша сказал, что пока еще не получил разрешение на обряд бракосочетания от своего духовника Пимена.

3.

Сериал «Время надежды» получил дивный рейтинг. Опросы доказали, зрители покидали другие каналы, лишь бы нырнуть в океан счастья.

– Попали в десятку! – хохотал Бабкин. – Дарья Петровна, дорогая моя! Мы с вами в этом проекте проработаем еще лет десять. Поверьте мне, матерому волку.

Даша поправила возле ушка золотистый локон:

– Люди должны потянуться к религии.

Бабкин пыхнул вишневой трубкой:

– Давайте без идеологической пурги. Мне уже 51 год. Я отжил свое. И на молекулярном уровне – агностик. По большому счету, к бабке не ходи, жизнь бессмысленна.

Даша скрестила руки:

– Вам бы в храм святой Матроны сходить, на Таганке.

– Поймите! Я ведь не отрицаю возможности существования Бога. Но эти выпадающие зубы, волосы. И при этом хочется кинуться на любую барышню. Ан уж запал не тот. Не та секреция.

– Аркадий Владимирович, вас бесы крутят. Вы крещеный?

– Родители – ударники-комсомольцы.

– Хотите, я сама вас отведу в храм, к своему батюшке Пантелеймону?

– Как знать… Утром подоспеешь к зеркалу, глянешь. Тьфу! Что за харя?! Какая злая сатира на кудрявую молодость.

– Можно идти?

– Спрошу напоследок. Может, нам в серии плеснуть немного негатива? Слишком уж пресно.

– Зло соблазнительней добра. Сужу по книгам своего родителя.

– Батьку в церковь водить не пытались?

– Бесполезно.

4.

С младых ногтей я мечтал стать беллетристом. Закончил Литинститут. Издал две книжки рассказов. Критики будто в рот воды набрали.

Тогда я ринулся во ВГИК. Закончил режиссерский факультет. Снял фильм «Небесные аисты». Трогательная история о слепом мальчике, влюбленном в птиц. Лента с треском провалилась.

И я возненавидел прозу и кино. Стал собирать компромат на прославленных отечественных деятелей искусства. Печатать и не пытался. По судам затаскают.

Потом осенило! Надо аккумулировать слив на випов забугорных. Россия вне поля их юриспруденции.

Монография «Джунгли Голливуда» вышла в джокеры.

А там – пошло-поехало.

Вещица «Алхимия подлости» о беллетристах.

Супруга моя, как прочла «Алхимию», так сразу мотанула в монастырь под Вологдой, приняла постриг.

Вольному воля.

Нынче издатель просит меня компромат на художников. Рембрандт, Ван Гог, Гоген, Репин…

Идея не греет.

Не люблю я живопись. А в прозу и кино влюблен до судорог.

5.

Вчера водил Дашу в кафе «Шоколадница», был в ударе.

– Милая, – говорил я, – православие восторжествует на всех континентах. У китайцев, индусов, эскимосов, татар, новозеландцев.

– А как же быть с африканскими племенами людоедов?

– Любимая, я должен возглавить Орден православного рыцарства. Я овладел кун-фу, карате и дзюдо. Я рассекаю по улицам с нунчакой и травматическим пистолетом. Мир кишит шайтанами! Чеченцы, таджики, узбеки…

– Ты меня пугаешь.

– Сильнее всего меня раздражают буддисты. Экую сказочку для себя сочинили! Мол, смерти нет, а есть лишь метаморфоза перерождения. Нагадил, наблудил, а потом превращаешься в бабочку махаона или какую цикаду. Махровый поклеп на человечество! Если напакостил, то будешь тысячи и тысячи лет поджариваться на сковородке. В обличье червяка, кошки, курицы не отсидишься.

– Успокойся. Я меня к тебе деловое предложение.

Дарья позвала меня сняться в сериале «Время надежды». Я дал согласие. Может, удастся с экрана призвать к православному рыцарству.

6.

Сериал набирал обороты. Похоже, именно он совершал ребрендинг РФ.

Особенно ударной получилась серия, где Григорий Кошкин призывал к сражению с иноверцами. С его стороны это было чистейшей импровизацией, дерзким вызовом сценаристам. Однако игра Гриши оказалась столь убедительной, что эпизод решили оставить.

После съемок г-н Кошкин пропал.

Даша названивала по месту его обитания, в Чертаново. Бегала по друзьям. Сгинул! Пришлось обратиться в полицию, даже к частному сыщику. Безрезультатно.

И вот как-то утром, когда Дарья еще в теплой постели читала послания апостола Павла карфагенянам, в форточку залетела бабочка. Принялась виться, кружить под пыльной люстрой, ткнулась Даше в лоб, шаркнула о стекло, замертво упала на подоконник, дернула мохнатыми крылышками. И обернулась… Гришей Кошкиным.

Блин, что такое?!

Дарья до крови укусила язык.

– Наверное, буддисты правы, – рассказывал Гриша. – После съемок в твоем сериале, я схлестнулся на улице Королёва с кришнаитом. Кто бы подумал, что тот бывший спецназовец?! Ударил меня ребром ладони в висок. Я почил. И превратился в бабочку махаона. Пару недель так порхал. Кстати, бесценный жизненный опыт. Много думал о послании апостола Павла карфагенянам.

О таких метаморфозах в православных текстах нигде ни слова. Не выбивает ли это происшествие краеугольный камень из-под ее веры?

– Уходи, Гриша… – опустила голову Даша. – Нам нужно пожить врозь.

Сама не своя приехала в Останкино. Колени подрагивали. К горлу подкатывала тошнота.

– Дарья Петровна! – с распахнутыми объятиями кинулся к ней генпродюсер А.В. Бабкин. – Виват! Наш рейтинг самый высокий за всю историю сериалов.

Пудовкина безмолвствовала. Лишь тупо разглядывала треснувшую шашечку паркета.

Аркадий Владимирович не унимался:

– И этот взлет рейтинга произошел именно после участия вашего православного бой-френда. Григория Кошкина!

– Он, кстати, нашелся, – пробормотала.

– Вот и отлично! Попросите сценаристов сделать его сквозным персонажем.

7.

Сериал получил нового сквозного героя. После каждой съемки г-н Кошкин дрался на улице с иноверцами, превращался в бабочку, муху, синицу, ворону, пчелу… И прилетал к Дарье, замертво падал на подоконник, возвращал себе прежний облик хомо сапиенса.

Даша не знает, как к этому относиться. Да и сам Гриша в смущении. Бракосочетание откладывали. Если с этим сюжетным узлом было все в непонятке, то судьба П.П. Пудовкина дала неожиданный крен.

– Петр Петрович, – ласково щурился на него главный редактор издательства «Махаон», – вы должны порвать свой бренд.

– Что такое? – мертвел Пудовкин.

– Довольно злопыхательствовать и поливать всех желчью. Только добро! В духе серила «Время надежды». Посоветуйтесь со своей дочуркой. Почитайте духовную литературу. Что, кстати, ваша дочь читает сейчас?

– Житие великомученика Григория Распутина.

– Отлично! Перепишите свои монографии в таком же ключе. Пропитайте их добром. На молекулярном уровне.

– Я циник и пессимист.

– Отчаяние – грех! Тут на досуге прочитал ваши книги рассказов. Это так здорово.

– Баловство юности. Опусы легли на прилавках.

– Мы их переиздадим. Уверяю вас, они разлетятся. Сейчас время надежды.

Пудовкин вернулся домой. А там дочка отчитывает Григория Кошкина.

– С кем ты на этот раз схлестнулся, горе луковое?

– С жидомасоном, у Красных Ворот.

– Спецназовец в отставке?

– Типа того…

– Дети мои! – кинулся к ним Петр Петрович. – Благословляю вас! Наступает эпоха добра.

Даша взяла с подоконника крыло бабочки-капустницы.

– Рожать от пернатого?

19.
УБИТЬ ВНУТРЕННЮЮ ОБЕЗЬЯНУ

1.

Мила Шок, она же Людмила Шапокляк, дамочка 50 лет, страшно скучала. Скука же ее была пронизана светлой мечтой. Когда-нибудь это случится! На белом коне со своим рыцарем она въедет в счастье.

Почему Мила Шок? Такое у нее погоняло на Facebook. Зачем ей светиться под своим именем? Тем более ее славную фамилию оклеветал Эдуард Успенский в глупой мультяшке.

В сети Мила жила духовно. Размещала фотки с белогривыми лошадками, озорными кошками, росистыми лотосами и накаченными мужскими торсами. Ждала поклевки. Где ж ты, мой принц? Ау!

Фотка на Facebook показывает, какой она была лет двадцать назад. Красавица с цыганским профилем, черные распущенные волосы, огромные глаза доверчиво распахнуты всему миру.

Да, теперь она изменилась. В зеркало глядится лишь при тусклом свете. Эти поганые гусиные лапки морщин у глаз. Почечная пигментация на левой щеке. Эти, увы, обвисшие груди… Враки! У нее еще все впереди. Духовная суть неизменна.

Господи, как же все хорошо началось… Муж – один из самых успешных бизнесменов Москвы. В 23 года она уже рассекала на личном мерсе. Куча бабла. Пятикомнатная квартира у Белорусского вокзала. Два чемодана с брюликами. Нет-нет, вы не ослышались, не с грошовой бижутерией, а именно с бриллиантами. Некоторые колечки и колье тянули за десяток косарей евро.

Грянули проклятые 90-е. Ее мужа, дорогого Артемия, расстреляли из двух калашей на лестничной клетке у лифта. Густая темная кровь причудливо текла по окрашенным в пастельные тона стенам.

Конечно, бизнес ее покойного мужа был не совсем чист. Торговал он коксом. Да, бизнес слегка грязноват, однако нынешние газовики-нефтяники не чище.

Осталась Мила по-сиротски одна. Ни родственников, ни детей. В огромной квартире с парой чемоданов на антресолях, да кругленьким счетом в надежном немецком банке.

На Facebook клевали десятками, если не сотнями. Г-жа Шапокляк была осторожна. Хорошо, что у нее в наличии камера наружного наблюдения. Сразу у подъезда она отсекала подозрительных. На странице сети они красавцы и богатыри, а на мониторе почему-то оказывались 50-летними коротышками с пивными пузами.

Ага! Чует сердцем, сейчас клюнул настоящий. 29 годков. Атлет с утонченным интеллигентным лицом. Правда, сетевое погоняло какое-то странное, Джон Голдвейн. Если не врет, владелец роскошного кегельбана у метро «Революции 1905 года».

Мила приняла ванну из лепестков чайной розы. Выправила тональным кремом огрехи на левой щеке. Сделала йоговскую дыхательную гимнастику.

2.

До прихода г-на Голдвейна оставался час. Людмила надела бархатное бордовое платье. Сняла с антресолей чемоданы с брюликами. Под подушку на турецком диване сунула крохотный дамский пистолет с перламутровой ручкой. По молодости стреляла она отменно. Мастер спорта от общества «Буревестник».

Глянула в зеркальце. Какой ужас! Нет, это не она… молодящаяся старуха в дорогущем платье. Может, алмазное колье скрасит.

Не скрасило!

Хватала броши, серьги, ожерелья, кольца. Наряжала себя, как Рождественскую ёлку.

Всё надела!

По залу заметались бриллиантовые всполохи. Тяжесть такая, что Мила припомнила шведских псов-рыцарей, затонувших в доспехах на Чудском озере.

Когда же на мизинец был нанизан изумрудный перстенек в 9 каратов, зал озарился прожекторным, до рези в глазах, светом.

Вдруг стало нестерпимо холодною Что такое? Она абсолютно нага. Ни бриллиантовой кольчуги, ни бордового платья.

Метнулась к огромному зеркалу прихожей. С амальгамы на нее глядела юная дева, какой Мила Шок была лет надцать назад.

Оптический обман? Она сошла с ума? Сглазили?

Вихрь вопросов пронесся в черепной коробке. Пронесся и сник. Все тело, от макушки до мизинцев ног, пронзила ликующая радость, апофеоз молодости.

С упоением разглядывала, ощупывала свое цыганистое лицо. Как же хороши большие глаза без гусиных лапок! Юной кровью надуты пухлые губы. А грудь?! Вздернутые соски цвета какао напряжены от хлада.

Раздался звонок домофона.

Стремительно накинула банный халат. Парочку чемоданов швырнула на антресоли.

– Кто?

– Джон Голдвейн.

Не обманул! Молодой. Рост под 190. Худые мощные плечи. Изящное пальто с собольим воротником.

– Знаете, Джон, я как-то сегодня не здорова. Мигрень. По-простонародному, лихоманка. Встречу, давайте перенесем на завтра. На это же время.

– Только на вас взглянуть.

– Ну, разве что одним глазом. Третий этаж. Вторая дверь налево.

3.

Джон изъяснялся бархатным, обволакивающим голосом. Движенья аристократически медленны. Длинные пальцы рук.

– Вы просто чудо! – воскликнул искренне.

Мила усмехнулась:

– А вы с обложки журнала.

– Работал моделью у Зайцева.

– А сейчас хозяин кегельбана у метро «Революции 1905 года»?

– Враки для лички. Работа моя проще и жестче, – глаза визитера сверкнули.

– Вот как? – Мила потуже запахнула банный халат на юной груди, скосилась на подушку, сберегавшую пистолет. – И где же вы служите, если не секрет?

– Я киллер при наркобароне, промышляющим коксом.

– Как интересно… – Мила села на диван, поближе к оружию. – Буду откровенна. Мой муж, ныне покойный, тоже был причастен к этому бизнесу. Застрелен из двух калашей.

– Калаш – не актуально. «Магнум-9»! – Джон на полировку стола положил грозное орудие.

– Хотите убить меня?

– Да! Но я был уверен, что вы богатая морщинистая старуха с парой чемоданов брюликов.

– Обмишурились. Я молода и бедна, что церковная мышь.

– Странно… – Джон потер ладонью отличной лепки щеку.

– Чай? Кофе? – Мила кошачьим движением сунула руку под подушку, рифленая рукоятка ладно легла в ладонь.

Джон усмехнулся:

– Мадам! Расслабьтесь и не трогайте свой пистолет. И я бы, пожалуй, выпил кофе. Арабский! Не растворимый, конечно. А свежемолотый.

Мила положила пистолет в карман халата.

– Знаете, Джон, мне с ним будет как-то покойней.

– Хозяин барин. У меня с собой горький бельгийский шоколад. Любите?

– Ой! Могу съесть несколько плиток.

Пили горький кофе под горький шоколад. Джон внимательно разглядывал Милу.

– Я ведь, уважаемая, думал, что вы моя мать. Поэтому и пришел вас кокнуть.

– Ваша мать? С какой это стати? – всполохнулась Мила, припомнив, что 29 лет назад она оставила у бабки под Вологдой своего первенца, Ванечку.

4.

– Я долго наводил справки. Какая-то сволочь, Людмила Васильевна, бросила меня вологодской старухе. Бабка померла. Я оказался в сиротском приюте. Голодное отрочество, бандитская юность. Вы, случаем, не дочка Людмилы Васильевны? Очень похожи. Если мы брат и сестра, то нам надо обняться и танцевать, как в славном индийском фильме.

– Я сама по себе! – Мила обожглась арабским кофе. – Родители в 90-х эмигрировали. Живут в Мичигане.

Джон встал. Расправил могучие плечи. Сунул «Магнум-9» в кобуру за спиной.

– Пойду. Мерси за кофе.

– Джон – настоящее имя?

– В каком-то смысле. Я – Ваня. Пока!

Визитер ушел.

Людмила до последней крошки доела бельгийский шоколад. С хрустом сжала в кулачке фольгу. Конечно, она помнит своего Ванечку. По глупости его зачала. Хорошенький такой мальчик. Весь в золотых кудряшках.

Приблизилась к зеркалу в прихожей, она все также молода и соблазнительна. Кажется, не была такой хорошенькой даже в юности.

Ужалила мысль.

Метнулась к ноутбуку. Набила код своего интернет-банка.

Святые угодники!

Именно сегодня, в момент ее чудесного преображения, счет обнулился.

Молодость в обмен на бабло?

Стоп-стоп!

Не так уж плохо.

Квартирищу можно продать, а самой переехать в скромную хибарку, где-нибудь в Бирюлево.

Как подкошенная, все в том же банном халате, упала на тахту. Крепко заснула. Слишком много переживаний для одного дня.

В 7.40 очнулась. Глянула на руку. Вся в морщинах! В предстарческой гречке…

Метнулась к антресолям. Два чемодана под завязку набиты камушками.

Бегом к ноуту.

Все денежки в полночь упали на ее счет, до копеечки.

Погибать от пули «Магнума-9» ей не хотелось. Шекспировские страсти хороши только в театре.

Бежать из Москвы? Куда? В родовое гнездо под Вологду?

А если опять на себя надеть все брюлики?

5.

Вечером Джон позвонил. Сама ему дала мобилу. Киллера лучше всего контролировать.

– Хай, Милок, ну я заскочу?

– У меня критические дни. Через недельку.

– Жаль… Мне так приятно было с вами общаться. Встретил родного человека.

– Вы меня не знаете.

– То-то и оно. Я же по натуре метафизик. Сторонник учения Будды. А по его учению – главное это убить внутреннюю обезьяну.

– Какую обезьяну?

– В каждом из нас сидит злая карикатура на нашу сущность. Надо убить в себе макаку и стать просветленным. Ладно. Чао-какао. Пока!

Мила прыгнула на антресоли. Достала два чемодана. Надела ожерелья, кольца, серьги, подвески.

Увы, преображения не произошло. Стоит эдакая внутренняя обезьяна, вся в сиянии алмазов да яхонтов.

С гневом сорвала украшения.

И почему время так беспощадно к людям?! Особенно к женщинам? Из чудной бабочки получается мерзкая гусеница.

Мила отдернула штору, легла на тахту, стала глядеть в звездное небо. Ни одного облачка. Ласково переливается мирозданческой подвеской Млечный Путь.

Когда-то она была маленькой девочкой с золотыми косичками. Прыгала через скакалку. Играла в «Классики». Мечтала о принце. Что же в конце концов из нее вышло? Что?

6.

В полнолуние чудо преображения от двух опустошенных чемоданов свершилось.

Звякнула Джону. Тот пришел хмурый, оглядел соблазнительную фигурку, поцокал языком.

– Знаешь, цыпа, я навел справки. В этой квартире должна обитать именно моя мать, Людмила Шапокляк. Кем же ты ей приходишься?

Милин пистолет сунут за резинку трусиков. Это обстоятельство придавало уверенность.

– А может, она – я и есть?

– Во как! Кофейком напоишь?

– Не вопрос! Я ведь не вру. В сиянии брюликов я будто бы избавляюсь от своей внутренней обезьяны.

– Не люблю крейзу.

– Что же тебя убедит? Ах да! Семейный альбом фоток.

Вместе с чашечкой кофе Мила принесла бархатный альбом.

– Листай. Могу прокомментировать каждый снимок.

– Ну-ну… – Джон открыл альбом на середине.

– Это моя свадьба, – улыбнулась Мила.

– Вы жили на Таганке? В Факельном переулке?

– Ты навел точные справки.

– Твой муж – Артемий Шапокляк, король кокса?

– Именно.

– Так это я его пришил его из двух калашей. Совсем мальчишкой я начинал свой путь киллера.

Мила залепила отпрыску звучную пощечину.

– Мерзавец! Исковеркал мне жизнь.

– Погоди… Неужели ты и есть моя матушка?

– Увидишь после полуночи.

ЭПИЛОГ

Если будете у Белорусского вокзала, зайдите в местную церковь. В ней по воскресеньям у алтаря стоят красавец Иван и седая, как лунь, старушка Мила.

Стоят плечо к плечу и тихонько плачут.