Текст книги "Глубинка (СИ)"

Автор книги: Артур Гафуров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

Глава XI: Незваный гость

Следующие дни прошли без каких-либо заслуживающих внимания происшествий. Я занимался домашними делами, при этом не забывая высыпаться, много гулял (правда, не очень далеко), а еще читал. В домашней библиотеке обнаружилось пособие по воспитанию щенка – первая по-настоящему полезная книга, ознакомление с которой не могло не сказаться на воспитании Агата. Конечно, мы по-прежнему проводили с ним много времени, и я уже никуда не мог пойти без того, чтобы он не увязался за мной. Надо было назвать его пятницей, или какой тогда был день, когда мы познакомились?

Также невольно пришлось заняться кулинарией. Дело в том, что снабжавший меня продуктами Андрей имел несколько отличные от моих понятия о том, что вкусно, а что нет. Я же, как правило, готовил себе довольно простые блюда из того набора, который освоил еще в бытность студентом. Поэтому на исходе первого месяца моего холостятского житья-бытья и у меня в холодильнике скопился солидный запас продуктов, которые я всю жизнь относил к разряду несъедобных: баклажаны, брокколи, спаржа, хумус и тому подобное. Выкидывать все вышеперечисленное было жалко – все-таки стоит денег и немалых – но и употреблять эту экзотику в пищу я не собирался. Кроме того, заморские яства занимали место в холодильнике, а с недавних пор там же стали жить мясная каша, которую я варил Агату, и хлеб, ибо в хлебнице он быстро портился. Поэтому скоро места для всех стало не хватать. И хозяин холодильника, который с недавних пор получил прозвище «Коммуналка на Шпицбергене» (разумеется, холодильник, а не хозяин) был вынужден принимать неприятные решения.

Возможно, я решился бы на кощунство и выбросил невостребованные продукты, что разгрузило бы «жилплощадь», но, несомненно, оставило бы тяжелый осадок на моей совести. Однако в середине недели мне написал Андрей и сообщил, что в ближайшие выходные он не приедет, ибо его пригласили на свадьбу. Свадьба – это, конечно, хорошо, но пересчитав свои запасы, я нервно сглотнул. Получалось, что даже в режиме строгой экономии и недопущения буржуазных излишеств еды мне хватит ровно до следующего понедельника. А что кушать во вторник, среду, четверг и пятницу? И где гарантия, что у Андрея на следующей неделе не нарисуется еще какая-нибудь свадьба? Тогда сюда он приедет как раз к моим похоронам.

Из сложившейся ситуации я вычленил три возможных выхода:

1) Доесть продукты, после чего героически голодать, подпитываясь оптимизмом и собственными жировыми клетками;

2) Сходить в Толосцы с риском вместе с продуктами принести с собой новых проблем;

3) Побороть брезгливость и стереотипы, и приготовить таки себе что-нибудь из продуктов, которые до сей поры относились к категории «фуу».

По здравом размышлении возобладал третий вариант.

Дабы не травмировать свой организм столь радикальной сменой меню, я решил переходить на непривычную еду постепенно: сегодня на завтрак бутеры с хумусом, завтра на обед картошечка с баклажанами, послезавтра на ужин… впрочем, как правило, я не ужинаю, ограничиваясь лишь чаем.

Хм… Через пару дней у несуществующего ужина появились реальные шансы стать моей любимой формой трапезы. Экспериментальные блюда выходили такими, словно готовились не на плите, а в алхимической лаборатории. Брокколи вызывала тошноту одним своим видом, баклажаны получались несъедобными, а спаржа вообще не порождала никаких эмоций, даже отрицательных. Готовил я теперь исключительно на печке – запасы газа стремительно приближались к нулю, – потому практически каждый поварской эксперимент сопровождался заполнявшими дом запахами, от которых даже собака лезла под кровать. И в этом доме мне приходилось жить.

Единственное, что удавалось кушать без отвращения – это икра. Икры у меня скопилось целых четыре пол-литровых банки, и по четвергам я решил устраивать себе рыбный день: особенно хорошо шли бутерброды. Кстати, Агату икра тоже понравилась, намного больше, чем спаржа, да простит меня Андрей.

Раз уж продовольственная проблема развернулась перед нами во всей красе, пришлось искать альтернативные источники пропитания. Одним из таких источников могло стать озеро. В сарае я нашел старую удочку-телескопичку и, после недолгих манипуляций, смог привести ее в «рабочее» состояние. И вот одним прекрасным утром мы с моим верным другом, заняв места в лодке согласно штатному расписанию (я – на веслах, Агат – на носу), вышли на «лов». Весь день мы обильно экспериментировали, меняя то место дислокации, то глубину, то тип наживки – но безуспешно. Нашей добычей стал всего один, видимо, не очень умный подлещик и две рыбки, названия которых я не знал. Вот и все. Рыбешки пошли на корм собаке, а я в очередной раз осознал, что посиделки с удочкой – удел избранных.

Конечно, имелось ружье, а в лесу водилось много дичи, и ничто не мешало сходить на охоту. Но охота была еще меньшим моим призванием, чем рыбалка. Кроме того, выстрелы могли быть услышаны теми, кому совсем не обязательно знать о моем здесь присутствии. Не говоря уже о том, что я не имел ни малейшего понятия, что делать с дичью, когда она уже подстрелена. Свежевание? Разделка? Нет, спасибо, воздержусь.

Ноябрь ознаменовал торжество осени: дни становились все короче, с деревьев облетела почти вся листва, и только сосны и ели щеголяли нарядной зеленью. Погода стояла на удивление хорошая – было солнечно и тепло. Видимо, природа решила сжалиться надо мной после месяца почти непрерывных дождей. Когда на дворе такая красота, грех просиживать дома, и мы много времени проводили на улице, впитывая последние крупицы солнца перед зимой. В Москве так бы не получилось: там приходишь на работу чуть свет, а уходишь, когда уже смеркается – какие тут солнечные ванны? А потом ходим бледные и жалуемся на плохой иммунитет.

Но я понимал, что не за горами настоящие холода, и нужно утепляться. В первую очередь это касалось одежды. Перерыв весь свой нехитрый гардероб, я откопал несколько более-менее пригодных для носки в морозную погоду вещей. С верхней одеждой и обувью дела обстояли сложнее. Точнее, их у меня просто не было. Вот как так: уехать из дому под новый год и не прихватить с собой пуховик и пару теплых ботинок? Балда. Пришлось писать Андрею, тот обещал что-нибудь придумать. Уже легче.

Неожиданно остро стал вопрос с дровами. До недавних пор я просто таскал чурбаки из кучи возле двора нашего соседа дяди Валеры. Однако ничто не вечно под луной, и в один прекрасный день у моего колуна, и без того не идеального, сломалось топорище. Заменить его было нечем, и от экспроприации соседской древесины пришлось отказаться. К счастью, в моем распоряжении еще оставался небольшой топор (увы, слишком легкий, чтобы им можно было колоть огромные чурбаки) и ножовка, а в лесу хватало сушняка. Так что по два часа в день я таскал из леса мертвые деревья и разделывал их возле дома.

В одну из таких ходок я решил прогуляться по дороге в сторону Крошково и собрать сушняка на обочине, благо так не надо углубляться в лес и потом, волоча древесный труп, цепляться за его еще живых сородичей. Пройдя метров триста и не найдя ничего подходящего на роль будущих дров, я хотел было повернуть обратно, как вдруг почувствовал, что я не один. Агата со мной не было – набегавшись за день, он остался спать дома, – однако я буквально спиной почувствовал чужой взгляд. Вот так раз… Сердце тут же учащенно забилось, не в силах совладать с иррациональным страхом неизвестности. Кто здесь? Может, это просто самовнушение? В лесу тихо, лишь где-то в отдалении кричит птица. И в то же время кажется, что кто-то чужой позади, и можно его увидеть… стоит только обернуться.

Я начал медленно поворачиваться, стараясь делать это, по возможности, естественно, и вдруг прыгнул в сторону, укрывшись за ближайшим древесный стволом. Нет, я ничего не увидел, заросли показались мне абсолютно необитаемыми, и в то же время… Черт, не схожу ли я с ума? Пальцы сами потянулись к висящему на поясе пистолету. Прошло уже минут десять, а я все стоял за деревом и вслушивался в тишину. Ну, давай, прояви себя, дай мне доказательство, что я не начал шизеть… Но ни звука в ответ.

Вернувшись домой, первым делом умылся холодной водой. Руки ощутимо дрожали. Вот так наваждение! Дожил, в лесу барабашки мерещатся. Это все из-за постоянных стрессов и отсутствия людей, я читал, такое случается. Не хватало только обзавестись невидимым «другом». Первый шаг уже сделан, а дальше что? Будем сидеть и играть в шахматы, пока не приедет Андрей и не вызовет санитаров. Интересно, а как он выглядит, этот мой глюк? У полярников, говорят, снеговики и белые медведи. Надеюсь, мой будет не в погонах…

За окном тем временем начал накрапывать мелкий дождик. Нет, не хочу в дурку. Нужно еще раз сходить на то место и пошарить по кустам, может, найдутся какие-нибудь следы. Пока существует вероятность, что там действительно кто-то был, следует отталкиваться от нее, пытаться мыслить здраво, а не принимать теорию поехавшего шифера за единственно верную.

Облачившись в непромокаемое, я вышел из дома и… тут же спрятался за угол. Если я и вправду один, можно чудачить сколько угодно, все равно никто не увидит. А если не один? Тогда и расклад другой. Так или иначе, стоит соблюдать осторожность. Пока понаблюдаем.

Наблюдательный пункт я наспех организовал в соседнем доме, давно уже заброшенном хозяевами. Собственно, от дома остались только стены да межкомнатная перегородка: крыша обвалилась еще во времена моего детства. Устроившись у крайнего окна, я не мог не порадоваться удачно выбранной позиции: вся дорога вплоть до самого леса – а это метров двести – прекрасно просматривается.

Дождик постепенно усиливался, но мне было все равно: выручал полиэтиленовый плащ. Прошло пять минут, десять – ничего не происходило. И вдруг я чуть не вскрикнул от изумления: из леса вышел человек! Точнее, не то, чтобы вышел, а просто оказался в поле моего зрения. Хотя он старался быть незаметным: осторожно крался, переходя от дерева к дереву, и не выходил на открытые места – я прекрасно видел все его перемещения. Неужели по мою душу?

Вообще я был благодарен нежданному пришельцу, ибо он буквально спас мой разум: я уже готов был поверить, что рехнулся. Но кто он такой? Орлиным зрением я не обладал (спасибо офисной работе за компьютером) и в пелене крепчающего дождя с двух сотен метров мог различить лишь темный силуэт. Возможно, он рискнет подойти ближе, и тогда… А, собственно, что тогда?

Тем временем неизвестный, видимо, убедившись, что меня в поле зрения не наблюдается, действительно сократил дистанцию. Похоже, он решил, что в такую непогоду хозяева носа не покажут за порог дома. Напрасно, напрасно. Я извлек травмат из кобуры, взвел курок и, стараясь не шуметь, покинул свое убежище.

– Руки вверх!

Как, должно быть, удивился бедолага, услышав эту фразу за своей спиной. Пока он осторожно миновал первый дом, я обошел его сбоку и оказался у чужака в тылу. Вот они, зуевские навыки скрадывания! Ну и дождик лишние шумы скрыл.

Но ответ меня огорошил.

– Да пошел ты, придурок.

Голос был женский.

– Эмм… – неготовый к такому повороту событий, я растерялся. – Ты женщина?

– Нет, я трактор, – она повернулась и встала напротив меня, уперев руки в бока.

Не трактор, факт. Но и не женщина. Девушка. Одета, как заправская дачница: ветровка, свитер, спортивные штаны, кроссовки. На голове дурацкая шапка-петух, меня такую в младших классах заставляли носить. Лицо ее, совсем молодое, показалось мне смутно знакомым.

– Ну и? – с вызовом спросила она, увидев мое замешательство.

– Что «ну и»? – еще больше опешил я, опуская пистолет.

– Что значит, что? Как будто ты не знаешь?

– Я?

– Ты еврей что ли? – разозлилась девушка.

– Почему еврей? – совсем растерялся я. Происходящее уж слишком смахивало на какую-то альтернативную реальность. Ведь всего полчаса назад я мирно собирал дрова в пустом лесу.

– В общем, что тебе от меня надо? – она подошла ближе, и я увидел перед собой даже не девушку – подростка. На вид ей было лет шестнадцать-семнадцать, не больше. Но взгляд, как у тридцатилетней: подобная «взрослость», присуща выходцам из не самых благополучных семей. Или здесь у всех такой?

Ее едва ли можно было назвать красивой: невысокая, плотная, со слегка вытянутым бледноватым лицом. Немного курносая, на носу – редкие веснушки. Тонкие губы сейчас были плотно сжаты, словно говорила она нехотя. Еще и хмурится. На фоне невзрачной внешности особым контрастом выделялись глаза: светло-голубые, теплые. На глазах я задержался особенно долго, собственно, больше задерживаться было не на чем – так себе девочка.

– Ты глухой?

– Нет, не глухой, – ответил я. – Я здесь живу.

– Я знаю, что живешь. Кто ты? Тебя правда Филипп зовут? Я думала, так уже никого не называют.

– Да… а откуда ты знаешь?

Она вдруг улыбнулась, и вся ее «взрослость» улетучилась в тот же миг: передо мной была обычная девушка, а когда улыбается – еще и довольно милая. Впрочем, она быстро спохватилась и снова нахмурилась.

– Знаю, откуда надо. Не твое дело.

– Ясно, – изобразил я понимание. – А как тебя зовут хотя бы?

Ответить она не успела: раздался звонкий лай, и «на сцену» буквально влетел мой верный Агат, услышавший посторонние голоса и поспешивший на выручку хозяину. Девчонка, испуганно вскрикнув, отскочила в сторону, а я ловким движением перехватил пса за шкирку. Тот повис, недоуменно взирая на людей и бестолково дрыгая лапами.

– Какой классный! – тут же растаяла она и через секунду уже чесала щенку пузо к вящему неудовольствию последнего. Я молча наблюдал с минуту, после чего принял решение.

– Ладно, пошли.

– Куда? – тут же вскинулась она, оставив собаку.

– Куда, куда… Ко мне. Ты ведь все равно знаешь, где я живу, а на улице, вообще-то, дождь.

– Знаю, – серьезно кивнула девушка. – Но дождя я не боюсь. Скажи, а как ты меня заметил там, в лесу?

– Опыт… – многозначительно промолвил я, напуская вид познавшего жизнь человека.

– Хм, а где же твой опыт до этого был? Я ведь здесь не в первый раз уже. Как-то раз ты вообще в шаге от меня прошел и не заметил.

Что я мог на это ответить, следопыт хренов? Только тактично сменить тему.

– Как тебя зовут?

– Аня.

Глава XII: Аня

Мы сидели на веранде, пили чай и разговаривали о том о сем. Мне было очень интересно узнать, что же это за Аня такая свалилась на мою голову.

Но сначала, конечно же, рассказывать пришлось мне. Не то чтобы я очень хотел, но девушка настояла, а я уже достаточно хорошо знаю людей, чтобы определить, с кем из них спорить бессмысленно. Аня была как раз из таких.

Я довольно подробно поведал о своих злоключениях, начиная со дня получения повестки, и заканчивая проблемой с дровами. Конечно, кое о чем (например, об истории с хозяевами лесного прожектора) я предпочел пока умолчать, но в целом был честен.

Аня внимательно, не перебивая, выслушала рассказ.

– Значит, ты от армии сбежал. Интересные вы, москвичи… У нас ребята в армию рвутся изо всех сил. Если не карьеру сделать – так хотя бы год не будет на шее у родных сидеть. А если кого не берут, по здоровью, например, то для парня это позор, свои же не поймут. А ты, значит, слиться решил? Молодец, мужик.

Мне стало неловко.

– Ты осуждаешь?

– Это твое дело. Я не знаю, как у вас там в Москве принято.

– У нас есть много других возможностей, – зачем-то стал оправдываться я. – Я сначала учился, потом работал, думал о карьере, семье. Армия в эту жизнь как-то не вписывалась.

– Ну да. Это у нас больше податься некуда.

– А ты чем занимаешься?

– Учусь. В школе, – уточнила она, заметив, что я не совсем понял. – Последний класс.

– И как там?

– Гадюшник. А кем ты работаешь?

– Я юрист, – похоже, ее этот ответ удовлетворил, уточнять она не стала.

– И как тебе здесь? Хуже, чем в Москве?

В ее словах я уронил плохо скрытую иронию и не сдержался.

– Да что ты заладила, в Москве, в Москве. Я не москвич, родился и вырос под Смоленском, а в Москву переехал, потому что там у меня жена.

– Ты женат? А почему тогда кольца нет?

– Ну… Не ношу просто. Не люблю я колец.

– А жена твоя знает, что не носишь?

– Что за вопрос? Конечно, знает! Почему вообще тебя так интересует мое семейное положение?

– Да так… Ты просто странный. От армии прячешься, от Сереги прячешься, даже от жены собственной прячешься.

– А что ты про Серегу этого знаешь? – зацепился я за знакомое имя в отчаянной попытке сохранить хотя бы то немногое, что еще осталось от моей самооценки, которая уже трещала по всем швам.

Аня мотнула головой, как бы показывая, что данная тема ей совершенно не интересна. Ее длинные иссиня-черные волосы заколыхались в такт движению головы. Какие красивые волосы! Просто королевские. А она их прячет под идиотской шапкой.

– Что мне про него знать. Много чего знаю. Знаю, что он с моим братом в тебя врезался по пьяни, а ты сбежал от них и теперь здесь сидишь. Только зачем сидишь, не пойму. Уехал бы лучше.

– Подожди, подожди… – я напряг память. – Так этот лейтенант… Рощин, кажется? Он твой брат?

– Ну да. Я Анна Рощина. А это так важно?

Но я вспомнил еще кое-что.

– Так тогда во время дискотеки это ты ко мне подходила и тянула к выходу!

– Да, это я была. А ты остался сидеть, как баран. Я слышала, что Серега на тебя Михе кивал, мол проверить надо, подозрительный какой-то. Я хотела, чтобы ты ушел, пока они спорили. Он ведь ищет тебя… Искал. Его из-за тебя еще на полгода с обратным переводом в Псков завернули, поэтому он злой очень был.

– А сейчас?

– Сейчас успокоился, вроде, думает, ты уже уехал. Но тебе не поздоровится, если он узнает, что это не так. Уделает так, что ты пожалеешь, что сразу им не сдался.

Я задумался. Последняя фраза меня задела гораздо сильней, чем предыдущие, но крыть было нечем – он сейчас в силе, а я нет. Зато все более-менее вставало на свои места. Кроме одного.

– А тогда в лесу, после дискотеки? Я их видел, твоего брата и Серегу этого. К ним подбежала девушка и сказала, что засекла меня где-то в другой стороне. Но это ведь не ты была?

Аня улыбнулась. Как я успел заметить, улыбалась она редко, но когда это случалось, от нее как будто исходило теплое дуновение. И невольно хотелось улыбнуться в ответ.

– Нет, это Ритка была, моя одноклассница. Ей Миша нравится, вот я ей и сказала, что видела, как ты дорогу перебегаешь. А она передала, будто сама видела.

– Ты меня тогда здорово выручила. Они стояли буквально в трех шагах. Я ногу подвернул, еле до дома дошел потом.

– Ногу подвернул? Я не знала.

– А что, – усмехнулся я. – Помогла бы и здесь?

– Может быть. Я понятия не имела, где ты обитаешь, но тебя выдал твой друг, он к тебе на машине по выходным ездит.

– Он мой брат. Зачем ты вообще взялась мне помогать, если я такой странный, слабый, трусливый и, к тому же, москвич?

– Я не говорила, что ты слабый. Сергей часто у нас остается. Когда они с Мишей поддадут, он начинает перечислять, что с тобой сделает, если ты попадешься. И он… они это могут. Они вообще без тормозов, я видела. Мне стало тебя жалко, я ведь знаю, ты не виноват в той аварии.

– Понятно…

– А когда ты в клуб пришел, я сразу поняла, что это ты.

– Угу…

Значит, жалко стало. За полчаса беседы эта девочка поведала мне обо мне самом больше, чем я мог предположить. Вот, значит, как я выгляжу в ее глазах. Трусливый, беспомощный и жалкий. С другой стороны, а чего было ожидать? Здесь действуют другие правила, и совсем другая шкала оценок. Все мои достоинства превращаются в недостатки, жизненные кредо и принципы рушатся, как песчаные замки, под напором простой и беспощадной логики шестнадцатилетней девочки. Эти люди жестче, много жестче меня… и гораздо жизнеспособнее. Что мне дает мое высшее образование в условиях вынужденного выживания? Помогло оно мне хоть раз? А мои знания, коими я так гордился, начитанность, эрудированность? Что я вообще могу противопоставить человеку, с которым так яростно хотел поквитаться?

Аня тем временем встала из-за стола.

– Ну ладно, мне пора. Скоро стемнеет.

Я подорвался.

– Ты пешком? – почему-то совершенно не хотелось, чтобы она уходила. – Я тебя провожу.

– Нет, я на мотоцикле. Он в лесу спрятан. Это брата мотоцикл, он в восемь вернется. Если увидит, что я его брала, мне попадет.

– Ты с братом живешь? А родители?

– Папа умер, а мама в колонии, сто шестидесятая. Еще два года осталось, – она отвечала так спокойно, словно ее родители ушли в кино. – Мы с Мишей живем. Ладно, я пойду.

Я проводил ее до мотоцикла. Мне еще так о многом хотелось расспросить, но она села и уехала, а на мой вопрос, приедет ли еще, лишь пожала плечами.

Следующие два дня я буквально не находил себе места, вся работа встала. Ночью долго не мог уснуть, ворочаясь с боку на бок, а днем бесцельно мыкался в четырех стенах. Не помогало ни чтение, ни пес. Я ждал, что Аня вернется, но она не возвращалась. Я не мог себе в этом признаться, но внезапно она заняла все мои мысли, и объяснения этому найти не получалось. Конечно, я понимал, что общество одного лишь Андрея раз в две недели не могло излечить меня от тоски по людскому обществу. А тут появилась девушка, настоящая живая девушка, из плоти и крови. Которой, к тому же, небезразлична моя судьба… На второй день я уже собрался было рвануть в Толосцы, но в последний момент благоразумие взяло верх.

Вместо этого я позвонил Вере.

– Родной мой, как ты там? – голос жены подействовал, как теплый душ после долгого пребывания на морозе. – Я так соскучилась… А у нас тут такое произошло, ты не поверишь…

Мы разговаривали и разговаривали, и ледяной комок одержимости в моей груди потихоньку таял. Все-таки никто и ничто не заменит тепла, даруемого любимым человеком. Даже если у тебя есть только его голос. Далекий, но такой близкий и незаменимый… Положив трубку, я почувствовал себя гораздо лучше. Можно даже покуховарить.

А на следующее утро шум мотора и лай Агата известили меня о приезде гостей.

– Я школу прогуляла, – деловито сообщила Аня, слезая с мотоцикла. – И дома есть нечего.

Едва ли она нуждалась в моих нравоучениях о важности и необходимости получения образования, поэтому я просто предложил ей картошки с баклажанами. Она согласилась и съела почти целую сковородку, то есть все, что у меня было. Лишь доев, спохватилась:

– Ой, у тебя же, наверно, еды мало?

– Не мало, – успокоил я. – Меня брат хорошо снабжает. Тем более, я баклажаны не очень люблю.

– Спасибо.

– А почему у вас дома еды нет? Брат тебя не кормит?

– Он? Нет, если он продукты покупает, я готовлю. Но он забывает иногда.

– А напомнить ему сложно? – не понял я.

– Когда он забывает, к нему уже не подойдешь, чтобы что-то попросить – он все равно не услышит, – она так посмотрела на меня, что я сразу все понял и предпочел тему не развивать.

Чай со сладостями пили в полном молчании.

Покушав, мы отправились гулять по деревне. Аня закурила. Оказалось, она уже бывала здесь, но давно, когда Зуево было еще обитаемым.

– Озеро очень красивое, – заметила она. – Мы раньше с мамой сюда приезжали купаться.

Я показывал своей спутнице памятные для меня места и рассказывал истории из детства. Слушая о наших приключениях, смешных и страшных, Аня немного оттаяла.

– У нас тоже всегда компании разные были, и мы тоже играли. И на кладбище тоже ночью ходили. И пушки из запаянных трубок и спичечной серы делали.

– Выходит, «москвичи» не так уж сильно отличаются от остальных людей? – с улыбкой спросил я.

– Так то дети. Дети везде одинаковые, хоть здесь, хоть в Африке, – невозмутимо парировала Аня, и я не нашел, что ей возразить.

Мы катались по озеру на лодке, играли с Агатом, собирали рябину на компот – день прошел незаметно. Вечером, уже садясь на мотоцикл, Аня спросила:

– За то время, что ты здесь живешь… ты не встречался с чем-нибудь странным?

Я тут же напрягся. Не встречался, как же…

– Да нет, вроде бы… А что?

– Да так… ничего. Просто, говорят, над лесом НЛО недавно видели. Ну ладно, пока. Я, может быть, приеду послезавтра.

– Подожди, – я схватился за руль, удерживая мотоцикл. – Кто говорит?

– Да Пашка. Он раньше здесь жил, потом в Толосцы переехал. Я потому и вспомнила, что он тоже из Зуева. Паша хороший, только чудной и пьет много. Больше, чем… остальные. И с сектантами раньше дружил. – Она убрала мою руку с руля. – Мне пора. Если хочешь, я тебе в следующий раз расскажу.

Едва Аня уехала, я пулей кинулся в дом, схватил с полки собранное Андреем «досье» и еще раз внимательно его перечитал. Из семнадцати имевшихся газетных заметок и вырезок четыре были посвящены НЛО.

Через два дня она приехала снова и застала меня за наполнением бани водой. Дело было нетрудным, но долгим и довольно однообразным, поскольку в моем распоряжении имелось всего одно ведро, а топать до колодца было далеко. Увидев Аню, я бросил рутинное занятие в предвкушении общения, но она сходу остановила излияния моей радости:

– У тебя деньги есть?

Признаться, от такого начала я немного опешил, но все равно утвердительно кивнул.

– Будет рублей пятьсот? – я кивнул во второй раз. – Хорошо, давай.

Я отдал ей деньги, и она уехала, ничего мне не объяснив. Вот тебе и пообщались. Минут двадцать я ждал ее, присев на капот укрытой брезентом машины, а потом вернулся к своим делам. Но не к бане. Вместо этого я прибрался дома: тщательно вымел и помыл полы, стер пыль с полок, разгладил покрывала на кроватях, сложил одежду. Идеальный порядок. И даже вдвойне идеальный, учитывая, что все вышеперечисленное я проделывал и вчера. И позавчера.

Наконец, по истечении часа Аня вернулась. За ее спиной висел туго набитый рюкзак.

– Пойдем, поедим по-человечески, а то ты со своей экономией и гордостью скоро совсем отощаешь.

Оказывается, она ездила в магазин и накупила всякой еды. Я был так рад свежему хлебу и сосискам! Пообедали мы по-королевски, скромнее и не скажешь.

После обеда наступило время говорить. Мне не терпелось узнать про НЛО, но начал я, почему-то, с другого.

– Ты опять прогуляла школу? – осведомился я.

– Ну да, – лениво ответила Аня, развалившись на моей кровати (почему из четырех имевшихся в доме она выбрала именно мою?). – Там сегодня не очень интересные предметы.

Поискав, куда бы приткнуться, я устроился на соседней койке, подложив под спину подушку и прислонившись к стене.

– Ты не собираешься после школы поступать куда-нибудь?

– Куда? Разве что в Себеж, в училище. Не хочу говорить об этом. Расскажи мне лучше что-нибудь о Москве. Какая она?

– Москва? – признаться, такого вопроса я не ожидал. – Ну, Москва очень большая и там много людей… И метро есть…

Внезапно Аня рассмеялась.

– Ты бы еще сказал, что там Красная площадь с Кремлем и Останкинская башня. Говоришь таким тоном, словно мне пять лет. Думаешь, я совсем дурочка? Я знаю, что она большая, и что там есть метро. Как там живется?

– Я не думаю, что ты дурочка, – буркнул я. – А живется там так же, как и везде. Кому-то хорошо, кому-то – не очень.

– А тебе?

– Не знаю. Не скажу, что люблю Москву. Она немного бездушная, на мой взгляд. Питер мне нравится больше, но там сыро и редко когда бывает солнечная погода.

– Ты и в Питере был? – я увидел, как у нее загорелись глаза.

– Да, приходилось. Даже жил там какое-то время. Петербург – хороший город, душевный. Впрочем, мне кажется, это личное ощущение каждого человека. Например, у меня есть друзья, которые обожают Москву, знают каждый переулочек в центре. А вот Питер они терпеть не могут, говорят, это мертвый город.

– Хотела бы я побывать в Питере… – задумчиво произнесла Аня.

– Обязательно побываешь, – приободрил ее я.

Но тут же пожалел об этом.

– Не побываю. Я нигде не побываю. Так и сгнию в этих Толосцах.

– С чего ты так решила? Сейчас не Советский Союз, каждый волен жить, где хочет.

– Ага. Где хочет. Я уже говорила Мише: давай уедем – но нет, ему и тут хорошо. А что, родителей нет, на мозги никто не капает – я не в счет. Крыша есть, карьера будет. Платят нормально, даже хорошо по местным меркам. И плевать, что я этих денег не вижу, он их спускает на всякую дрянь, а дома еды нет. Еще и Лопарев… Втянул его в гнилое дело, гадина. Ненавижу.

Она вдруг заговорила, не в силах остановиться, выплескивая все, что так долго, видимо, с самого детства, копилось в ней, скрываясь в незаживающих ранах и неизлечимых увечьях ее души. И раны, и увечья, и боль – я узнал все. Как умирающий перед смертью открывает священнику самые потаенные уголки своей души, так и она поделилась со мной всем тем, о чем так долго молчала. А кому рассказывать?

Безнадежность была ее девизом, приговором и образом жизни. Она не смела надеяться на что-то хорошее – на что можно надеяться, когда живешь в крошечном поселке? Пределом мечтаний было выйти замуж за человека, которых хотя бы не будет ее бить («Но все у нас жен бьют, и как их не бить, когда они такие швали»). Это не жизнь, это – существование. Она рассказала, что хотела уехать, но ехать некуда, она никому не нужна, и за пределами родной деревни ее уделом станет панель или вертеп («А я так не хочу, понимаешь? Но по-другому не выйдет, проходили уже»). И вокруг ни единого просвета, ни единого шанса что-то изменить.

Аня уже не могла успокоиться, она все говорила, выворачивая душу наизнанку. А я сидел, слушал ее и размышлял: сколько таких же вот Ань обитает на просторах нашей огромной страны, и сколько из них плачут сейчас по своим несбывшимся мечтам. Многим ли доводилось разочаровываться в жизни в шестнадцать лет и осознавать, что лучше уже не будет? Разочаровываться по-настоящему. Я не говорю о несчастной любви к симпатичному однокласснику или ссоре с лучшей подругой. Легко бросаться красивыми словами, смаковать свое несчастье, сидя в уютной квартире, под негласным присмотром заботливых родителей и в глубине души зная, что все наладится. Порой мы умышленно завышаем тяжесть свалившихся несчастий, дабы потом гордо заявить: «Посмотри, через что мне пришлось пройти, но я выстоял, я живу». Наверное, я и сам ничуть не лучше. Хотя, почему наверное – так оно и есть. А в этой девочке не было ни капли лицемерия – ему просто неоткуда было взяться. Но так получилось, что впервые за всю жизнь ей повстречался человек, который мог посмотреть на ее мир со стороны. Который захотел посмотреть. В какой-то момент наши вселенные столкнулись, и столкновение это повлекло немыслимые катаклизмы для обоих: грохот кирпичей и густое облако пыли на месте рухнувшей стены. И вот мы сидим друг перед другом, совершенно открытые и беззащитные.

Но тогда мы еще не могли догадываться обо всем этом. Аня, выговорившись, умолкла. Я пытался успокоить ее, говорил какую-то лабуду, но она лежала молча, глядя в потолок, никак не реагируя на мои слова, и глаза ее были сухими. Да и нужна ли ей вообще моя болтовня? Отчаявшись, я негромко запел: