Текст книги "Игрушки 2"

Автор книги: Артем Рыбаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

Всё это время я пытался поймать взгляд Алика и, наконец, мне это удалось! Нас разделяло метров десять, не больше, и я ясно рассмотрел, что друг мне подмигнул.

Взгляд со стороны. Тотен.

Здоровенный, с голубя размером, комар пытался укусить меня в шею! Я отбивался от него прикладом винтовки, но всё время промахивался… Наконец он с налёту ударил меня своими лапами в грудь, я покачнулся, взмахнул руками… и проснулся. Док тряс меня за плечо, а откуда-то неподалёку доносилось то заунывное гудение, так похожее на вой гигантского комара.

– Давай, вставай! – Серёга был непреклонен. – В лагере, похоже, побудка. Будем в четыре глаза Тоху высматривать.

Я бросил взгляд на часы. «Да уж – только четыре часа поспать удалось…» – и полез из спальника.

С нашей позиции мы видели только спины заключённых, выстроившихся в колонны и, сколько не всматривались, обнаружить Антона нам не удалось.

Правда, спустя минут десять в наушнике раздался взволнованный голос Люка:

– Парни, есть контакт! Здесь он!

Точной позиции Сани я не знал, но предполагал, что он спрятался где-то с противоположной стороны лагеря.

Теперь, когда цель обнаружена, осталось ждать недолго. В принципе, мы могли «бомбануть» лагерь ещё ночью, но Фермер, взвесив все «за» и «против», решил не рисковать понапрасну – тревога в этом районе нам была совершенно ни к чему.

Будто в подтверждение, снова ожила рация:

– Здесь Фермер. Мы со старым будем у вас через двадцать минут. Люк – на месте.

…Двести метров – именно таково было расстояние, отделявшее место, где мы сидели, от лагерного забора.

На совете было решено не штурмовать лагерь, а поступить хитрее – выцыганить Антона, переодевшись в немцев. Сам командир объяснил нам, что: «Конечно, завалить этих дятлов на вышках – проблема небольшая, но что мы будем делать, если кто-нибудь засадит из пулемёта по толпе? А с этими говностволами и одним глушаком шансы на это слишком велики!»

И сейчас мы тщательно прихорашивались, подгоняя эсэсовские шмотки, в больших количествах захваченные нами в Налибоках. Мне, как единственному, сносно говорящему по-немецки, выпала роль «фронтмена», а кому больше всех говорить, как не старшему по званию? Фермеру досталась роль звероподобного эсэсовского унтера, а Бродяге – пожилого водителя. Правда, для этого потребовалось привести его внешность в соответствие с немецкими уставами. После почти десятиминутной матерной перепалки командир все-таки убедил его в необходимости сбрить усы. Попутно объяснив, что именно из-за них опытный чекист и спалился в своё время у «почтового ящика». Немецкий офицер, возглавлявший группу полицаев, просто не мог проехать мимо такого вопиющего нарушения устава. И остановил подозрительного военнослужащего. Что вылилось, как вы помните, в большую перестрелку с кучей трупов.

Мы были уже почти готовы к выходу, когда до нас снова донеслись завывания сирены, а Люк доложил, что в лагере намечается какое-то массовое мероприятие.

– Мы наблюдать, а ты – в машине посиди, чтоб форму не мять! – тоном, не допускающим возражений, приказал мне командир, и вместе с Бродягой скрылся в подлеске.

С полчаса мы с Доком маялись в неизвестности, причём я раз пять повторил про себя и раз десять – вслух, свою «арию варяжского гостя». Так смешливый Док обозвал заготовленную мною речь. Наконец знакомый голос рявкнул:

– Люк, отставших берёте вы! Только тихо! Тотен – заводи!

Спустя три минуты из кустов выскочили оба Саши:

– Тотен – гарнитуру сними и на заднее сиденье марш. Док – туда же.

Моё место за рулём занял Бродяга, а командир, севший с ним рядом, рассказал нам, пока наша машина выезжала из леса, про «гонки колесниц», устроенные немцами.

Пока я соображал, не шутка ли это, Док емко и очень непечатно выразил своё отношение к происходящему.

– Я с тобой, Серёга, полностью согласен, но нам это сейчас на руку. На лицо – нарушение устава, и появление офицера, тем более – эсэсовского, их заступорит, – ответил Фермер.

– Мы с Сашей прикинули, – вступил в разговор Бродяга, – нам кровь из носу – на дистанцию ближнего боя надо подобраться. А на машине да в форме мы всяко ближе подойдём, чем по кустам красться будем.

– Док, ты с Ваней в страхующей группе останешься. Всё, что заметишь – немедленно нам передавайте. Ты – наблюдатель, Казачина на пульте управления фугасами.

– Так вы и дорогу минировать собрались? – удивился Док.

– А как же! Первое дело на случай всяких неожиданностей. Алик, – обратился он уже ко мне, – с тобой мы со «старым» пойдём, так что в темпе прикинь, что нам с ним говорить.

Я наморщил лоб.

– А ничего!

– Как так? – удивился Фермер.

– А сам прикинь. Субординация у них посерьёзней нашей, и, пока говорит старший по званию, вам – рот на замке держать надо. А там – не до разговоров уже будет. Максимум – матерись под нос: Sheisse или там Arschloch говори…

– Яволь, херр официр! – гаркнул командир.

– Вот-вот, с твоими навыками ты на этой фразе и спалишься, – акцент у Александра и вправду был чудовищный.

– Не понял?!

– Ну, не считая жуткого акцента, есть такой момент – эсэсовцы друг друга так в начале войны не называли. Либо по званию, либо – «камрад» говорили. Причём на «ты», – блеснул я своей эрудицией.

– Что, и генералам тоже? – изумился Саша.

– Ага. Как в анекдоте: «Товарищ генерал к тебе жена приехала…»

Все в машине жизнерадостно заржали, я же продолжил:

– Так что, либо правильно говори: «Jawohl! Untershturmfurher!», либо помалкивай в тряпочку и немцев по кадыкам, по кадыкам!

Саша улыбнулся, но тут же предостерегающе поднял руку, прислушиваясь к рации.

– Так, Люк с ребятами взял «гонщиков». Теперь у нас есть свежий «язык». Саня, – это он Бродяге, – тормози! Дальше пешком пробежимся. Док, Ваня тебя метрах в ста отсюда ждёт, на опушке. Разбежались!

… Пленные, рахитичного вида рядовой и прыщавый, с неприятным, наглым лицом, гефрайтор, оказались настолько ошеломлены попаданием в плен, что, по словам Люка, «сразу до жопы раскололись». И только недостаточное знание нашим разведчиком языка помешало допросить их ещё до нашего прихода.

Когда я спросил наглеца-гефрайтора о планах лагерного начальства на ближайшее будущее, то сначала не понял, о чем идёт речь. Нет, слово «Gladiator» я понял отлично, но суть ответа ускользала от меня. Хорошо, что «язык» пустился в пространные объяснения, что идея этих «Олимпийских игр» принадлежит начальнику сборного лагеря, обер-фельдфебелю Бергхофу, который раньше работал учителем истории в гимназии. Это дало мне время прийти в себя, и перевести ребятам несколько причёсанную версию происходящего. Но всё равно, судя по лицам друзей, немцев ничего хорошего в ближайшем будущем не ждало.

По знаку командира, Люк и Кудряшов вырубили обоих пленных, и Саша повернулся к освобождённым нашим бойцам, которые, вымотавшись в гонке и, вдобавок, ошеломлённые неожиданным освобождением, лежали в тени большого куста, непонимающе переводя взгляды с одного участника дискуссии на другого:

– Так, бойцы, для вас сейчас есть два варианта: первый – помочь нам, второй – полежать связанными в тенёчке часок-другой.

– Товарищ… командир, – видно было, что эсэсовская форма смущает говорившего, – а почему связанными?

– Во избежание! – веско ответил Фермер.

Бойцы решили не уточнять, а просто поднялись с земли:

– Мы готовы помочь, товарищ командир, – насколько мог бодро, отрапортовал тот же боец, что интересовался их дальнейшей судьбой. Судя по характерному произношению гласных, парень был нижегородцем.

– Как фамилия, боец? – поинтересовался Александр.

– Красноармеец Шенёв, товарищ командир.

– Будете за старшего. Придётся вам ещё разок «лошадьми» побыть, товарищи. Поступаете в распоряжение товарища лейтенанта, – и он показал рукой на Люка, как раз в этот момент прикручивавшего глушитель к маузеровской снайперке. – Дед Никто – с Люком, остальные – ко мне!

… Док подтвердил, показания «языка», сообщив, что в лагере началась «ещё какая-то мутота с хренотой».

Чтобы избежать мелкой дорожной пыли, клубами вылетавшей из-под колёс «круппа», мы все повязали на лица платки, отчего стали похожи на банду гангстеров из какого-нибудь боевика, посвящённого временам «сухого закона» в Штатах. Но, когда до ворот лагеря оставалось метров сто, Фермер приказал снять платки, а Бродяга сбросил скорость километров до десяти в час.

Когда мы доползли до ворот там нас уже встречали – слегка обрюзгший и не очень опрятный мужик со знаками различия обер-фельдфебеля стоял у распахнутых створок. Как только «ублюдок» остановился, Фермер стремительно выскочил и, открыв мою дверь замер по стойке смирно. Я вальяжно вылез и, остановившись в паре метров от фельдфебеля, вскинул руку в нацистском приветствии:

– Hail Hitler!

Толстячок, совсем уже было поднёсший руку к пилотке, вздрогнул и, замешкавшись, отсалютовал мне в ответ.

– Что у вас тут за фестиваль, фельдфебель? – «через губу» поинтересовался я и сплюнул набившуюся в рот пыль.

– Проводим культурно-спортивное мероприятие для заключённых, герр унтерштурмфюрер! – как ни в чём не бывало, ответил он.

– И это в то время когда Германии не хватает рабочих рук для восстановления этих проклятых русских дорог? – будем надеяться, что выговор у меня достаточно нейтральный.

– На сегодня нарядов на работы не прислали, герр унтерштурмфюрер, вот мы и решили развлечь этих скотов.

Я сделал шаг по направлению к воротам:

– Ну, ваши повозки мы встретили на дороге, а что у вас сейчас происходит?

– Гефрайтер Шлосс решил проверить звериную сущность большевиков… – вычурность речи бывшего учителя начала меня раздражать, мне всё труднее становилось понимать, что же он имеет в виду.

– И каковы успехи?

– Он победил четверых, остальные струсили. У русских не хватает духа принять вызов настоящего тевтона… А ведь мы пообещали победителю свободу.

«Ага, и пулю в затылок. А то бы Тоха показал этому Шлоссу, почём гробы в Полесье», – зло подумал я и, как бы невзначай расстегнул кобуру с «вальтером».

– Надеюсь, вы не против, герр унтерштурмфюрер, поприсутствовать в качестве почётного гостя? – голос фельдфебеля был радушен и заискивающ одновременно.

– Нет, конечно, я не против. Сейчас отдам необходимые распоряжения своим людям и присоединюсь к вам.

Фельдфебель ещё раз улыбнулся мне, вытер пухлые губы грязным носовым платком и со скоростью пулемёта начал отдавать приказания своим подчинённым.

Я же быстро пошёл к машине.

– Какие приказания, командир? – вполголоса спросил я Сашу, открыв дверь в машину и вытаскивая небольшую сумку.

– Мы насчитали двадцать немцев и пяток этих, с белыми повязками… Главная проблема – пулемёты, двоих Люк снимет по команде, этого, что за «максимом» – я сам сработаю. Бродяга – на тебе караулка и вертухаи у ворот. Тотен тебе в помощь. Как, сможешь?

– Я думаю – да, – уверенности в своём голосе я не ощутил, командир, впрочем, тоже.

– Ты не рефлексируй, а злость набирай, – прошипел он.

– А мы же хотели на работы пару десятков отобрать… – начал я, но Саша прервал:

– Хотели, да расхотели… Их вчистую уработать надо. А пленных мы как ложный след используем, понял? И надо бы Тохе знак какой подать, может, подыграет нам изнутри…

Такое сомнение в умственных способностях друга меня огорчило:

– Командир, ну не дурак же он! Меня увидит – и сообразит что к чему.

– Ну, дай-то бог…

***

Когда Тотен в сопровождении фельдфебеля занял «места в партере», примолкший было «глашатай», заорал:

– Итак, свиньи, ваша трусость разочаровала господина коменданта. Теперь мы изменим правила игры. Как говорят у вас в России – «кнут и пряник». Одного пряника вам, видимо, не достаточно! С этого момента участник боя будет назначаться. Отказ – расстрел на месте! Нам нужно ещё шесть человек!

Я не очень внимательно слушал, поскольку всё моё внимание было привлечено к Фермеру, который как раз в этот момент остановился в паре метров за спиной у пулемётчика, сидевшего на крыльце караулки. Причём на плече у Александра я заметил «мой» ППД.

А минутой раньше Бродяга окликнул двух «хиви» и, всучив им ведро, жестами отправил за водой.

«Надо полагать, что и Люк где-нибудь неподалёку… И Док с Казачиной…» – предчувствие скорого освобождения наполняло меня радостью. Я повернулся к Семёну, чтобы поделиться с ним своей радостью, но внезапно обнаружил, что ни его, ни Миши-танкиста рядом нет. Я закрутил головой и совершенно неожиданно для себя обнаружил их в числе «гладиаторов»!

«Твою тевтонскую мать! Что же делать? – пока мозг в ошеломлении высчитывал варианты, ноги сами вынесли меня вперёд. – В конце концов, без меня у ребят шансов против этого Шлосса практически нет. Слишком долго они на подножном корму, да и навыки тут требуются посерьёзнее, чем для дворовой драки!»

– Назад, Антон. Ты куда? – хором встретили меня новые знакомцы.

– Вот, решил не оставлять вас одних, – я улыбнулся им. – Миша, ремешок свой не одолжишь на пять минут?

Как это ни странно, но многие из пленных носили ремни, а ложки были практически у всех. Да и котелки с кружками тоже были не редкостью.

Семён попытался что-то спросить, но Михаил, видимо вспомнив, как я метелил лагерных мародёров, дернул военврача за рукав и начал расстегивать пояс.

«Так, теперь надо Алика предупредить, чтобы они моим «гэгом» воспользовались…»

И высунувшись из-за стоявшего впереди пленного я «засемафорил» Тотену.

– Внимание! Внимание! – вновь заголосил переводчик. – На этот раз с гефрайтером Шлоссом будут снова противостоять трое. Ты! Ты! И ты! – последним был как раз военврач.

Мне совершенно не хотелось, чтоб мозги Семёна разбрызгало по утоптанной земле, поэтому я оттер Приходько в сторону и громко спросил:

– А можно мне?

Шлосс и переводчик покосились на меня, перекинулись в полголоса несколькими словами и громила одобрительно кивнул.

В напарники мне достались двое незнакомых парней: один с неспоротыми петлицами артиллериста и правым ухом, замотанным грязной тряпкой, второй – близоруко щурившийся высокий «доходяга».

– Так, пацаны, слушайте сюда! – затараторил я с места в карьер. – Под ногами не путайтесь и слушайте меня, как рОдную маму! Как начнём, ты, – мой палец уперся в грудь артиллериста, – идёшь по широкой дуге направо, а ты – соответственно, налево. Ваша задача – внимание этого биндюжника отвлекать, пока я его не уделаю. Ясно?!

Согласный кивок. «Ну и отлично, хоть мешать не будут».

На самом деле тактику боя с этим немцем я продумал уже давно, сразу после первого поединка. Просто так, по привычке.

Соревноваться с немцем в силе или убойности я не собирался, и, когда «глашатай», проорав «Начинайте!», выскочил из круга, медленно пошёл навстречу Шлоссу.

Собратья по несчастью, как я заметил периферийным зрением, в точности выполнили мой наказ и начали обходить немца с двух сторон.

Как я и ожидал, громила время тянуть не стал, и быстро двинулся на перехват близорукого доходяги, решив сразу вывести из игры самого слабого. Когда, по моим прикидкам, до достижения дистанции эффективного удара немцу оставался один шаг, я метнулся вперёд и в длинном выпаде «щёлкнул» ремнём по бедру противника. Пояс у танкиста был не каким-то там брезентовым эрзацем, а настоящим кожаным, так что неприятные ощущения гаду обеспечены.

Фриц запнулся, разразился потоком грязных ругательств и, развернувшись, бросился на меня. Я кувыркнулся прямо из положения выпада, уходя с пути этого носорога, и, лежа на спине, ещё раз «приласкал» арийскую ляжку ремнём. Шлосс как раз перенёс на эту ногу вес всего тела, так что после обжигающего «горчичника» мышцы непроизвольно сократились и мой противник кубарем покатился по земле.

Первый раунд был за мной. Я поднялся на ноги. Над лагерной «площадью» воцарилась мёртвая тишина. Лица «наших» осветились надеждой, в то время как немцы пребывали в состоянии молчаливого ступора.

Шлосс тоже поднялся, однако, вопреки моим ожиданиям не бросился сразу на меня, а застыл на месте. Я заметил, что он потирает ушибленную ногу.

Я расправил плечи и, щурясь, посмотрел вверх. В пронзительно-голубом небе беззвучно скользили редкие облака, какая-то крупная птица, может, орел, а может и ястреб, расправив крылья, нарезала круги над лагерем. «Эх, хорошо как!» – с этой мыслью я отпрыгнул метра на полтора вправо, заставляя бросившегося на меня немца «провалиться» и, одновременно уходя из зоны досягаемости его булавы. Немцы из числа зрителей заулюлюкали. Я бросил быстрый взгляд на крыльцо караульного помещения. «О, порядок!» – судя по немного неестественной позе пулемётчика, сидевшего, привалившись к широкому плечу командира, мужики уже играли по полной.

Мой противник сделал очередной ход. Пара коротких шагов по направлению ко мне, а затем – рывок в сторону «артиллериста». Я понял, что не успеваю перехватить Шлосса! Но раненый парень сам оказался не лыком шит – он припустил бегом вокруг площадки, и шипастая дубинка с воем рассекла воздух сантиметрах в пятнадцати у него за спиной!

Я напряг память и выкрикнул, обращаясь к нашему противнику:

– Hey schweinehund![54]47
  Никола́й Влади́мирович Ско́блин (1894–1937 или 1938?) – русский военачальник, участник Первой мировой и гражданской войн. Начальник Корниловской дивизии. Генерал-майор Белой армии. В 1930, по другим данным в 1931 году был завербован своим бывшим однополчанином агентом ГПУ Ковальским и получил кличку «Фермер». Скоблин работал одновременно на несколько стран – СССР, Германия, США, Иран. Советский разведчик Л. Треппер в своих мемуарах писал, что Скоблин, по заданию НКВД подбросил в СД к Р. Гейдриху ложные материалы о том что маршал Тухачевский якобы готовит заговор против Сталина и Советской власти и хочет сделать военный переворот. Эта фальшивка вернулась к Сталину готовым компрометирующем материалом


[Закрыть]

Кто-то из немцев заржал, а Шлосс, похоже, разозлился по-настоящему. Мы сходились быстро, но осторожно. В тот момент, когда нас разделяло метра два, немец решил воспользоваться своим преимуществом и, хекнув, нанёс удар. Шипастая дубинка устремилась ко мне по широкой горизонтальной дуге…

Как говаривал один из моих наставников: «Чтобы поймать предмет, надо просто протянуть руку». И заставлял нас делать одно крайне занятное упражнение: вы встаёте лицом к стене в двух-трёх метрах от неё, а ваш партнёр начинает кидать в стену теннисные мячики. Ваша задача – поймать их после отскока. После трёх лет упражнений реакция улучшается настолько, что мне удавалось ловить мяч, когда он летел ещё К стене. А тут дубинка, траекторию которой можно определить по положению медленно движущегося плеча. Ха! И моя правая рука бросила в лицо немцу скатанный ремень, а левая перехватила палицу чуть ниже шипастой «головы». Сам же я развернулся к противнику правым боком. Освободившаяся правая подбивает локоть одноимённой руки противника вверх и тут же бьёт наотмашь в подмышку. Немца скрючивает, а дубинка оказывается у меня. Пируэт – и я стою за спиной у немца. «Хм, а это что за знакомые хлопки доносятся откуда-то из-за караулки?» – и, перехватив с проворотом дубинку, я пинаю Шлосса в почку.

Крик «Стоять!» переводчика сливается с пистолетным выстрелом у меня за спиной, а с одной из вышек, раскинув руки, рушится вниз головой часовой.

Взгляд со стороны. Тотен. [55]47
  Никола́й Влади́мирович Ско́блин (1894–1937 или 1938?) – русский военачальник, участник Первой мировой и гражданской войн. Начальник Корниловской дивизии. Генерал-майор Белой армии. В 1930, по другим данным в 1931 году был завербован своим бывшим однополчанином агентом ГПУ Ковальским и получил кличку «Фермер». Скоблин работал одновременно на несколько стран – СССР, Германия, США, Иран. Советский разведчик Л. Треппер в своих мемуарах писал, что Скоблин, по заданию НКВД подбросил в СД к Р. Гейдриху ложные материалы о том что маршал Тухачевский якобы готовит заговор против Сталина и Советской власти и хочет сделать военный переворот. Эта фальшивка вернулась к Сталину готовым компрометирующем материалом


[Закрыть]

Чтобы выглядеть уверенным и даже немного скучающим, пришлось мобилизовать все свои актерские навыки. Хорошо еще, что некоторый опыт публичных выступлений имеется, а если покраснею от волнения, так всегда на жару списать можно. Однако Сашина смена планов выбила меня из колеи. Идя к воротам, уверенности я не ощущал никакой. Да и откуда возьмется она, эта уверенность? Я же не зубр спецназа. Роль «живца» меня не радовала совершенно. Я посреди взвода немцев, можно сказать, совершенно один, и с задачей не только максимум народу положить, но и живым оттуда вернуться. Впрочем, очередность и приоритеты я для себя тут же поменял местами: заварить кашу, выбраться, а дальше уже старшие товарищи «доработают-дочистят».

Пришло осознание, что сегодняшняя переделка – это, по сути, экзамен на «профпригодность» и боевую зрелость. Либо я его сдаю, либо… Либо мне будет уже все равно. Радости подобные мысли мне не доставляли, равно как и необходимость «уработать», как сказал командир, фельдфебеля и ближайшее окружение. Пока что я не понимал смогу ли я вообще спустить курок, ведь разница все же была существенная: стрелять в бою по «целям» или накоротке – по людям. Я, правда, предполагал, что «старики» эту разницу уже давно для себя нивелировали, но легче мне от этого никак не становилось.

Продолжая терзания в стиле «тварь ли я дрожащая или право имею», я дошагал до своего места в партере – лавки весьма потрепанного вида, и еще более пыльной и грязной, чем наша машина, проехавшая бог знает сколько километров по проселку. Садиться на этот шедевр деревенского мебельного искусства желания не было никакого. Я уж хотел было сказать что-то фельдфебелю про чистоту и порядок, как взгляд мой упёрся во второго сопровождающего. Накатило на меня так, что я чуть не бросился на гада! Это был тот самый унтер, который расстреливал наших за забором. Узнал я, конечно, не лицо – темно тогда было, а очень характерное движение рукой. Какое-то дерганое, что ли… Именно этим жестом он звал бойца из свежевыкопанной могилы, а сейчас он приглашал меня присесть. Сердце бешено колотилось, но уже не от страха, как до этого, а от ненависти. Тебя, гада, я не то, что уработаю – убью голыми руками на хрен!. Что-то в голове щёлкнуло, и теперь мозг, забыв о рефлексиях и Достоевском, начал усиленно работать совершенно в другом ключе: «Будь вежлив и профессионален, но держи в голове план как убить всех вокруг». Уже без всяких разговоров, я смахнул пыль с лавки и уселся на краю, оставляя немцам место слева от себя. Теперь остается только вытащить пистолет и расстрелять обоих.

Усевшись и взглянув в сторону арены, я разглядел усиленно жестикулирующего человека, высунувшегося из-за спин других заключённых. Взгляд его ощущался почти физически, несмотря на разделявшие нас метры. Антон! Он отчаянно пытался мне что-то «сказать», но то ли от волнения, то ли оттого, что его постоянно загораживали спины других пленных, я разобрал лишь: «Я валю того здорового, а ты начинай шуметь». Ощущение близости друга, а также того, что он уже овладел ситуацией, здорово успокаивало. Он видит больше и соображает быстрее меня, значит, я могу действовать, а он легко подхватит и доведет до конца. Как показать ему, что я его увидел и понял (хотя бы частично)? Подмигнуть!

Заорал переводчик, исполнявший роль конферансье, а я все пытался сообразить, что и в каком порядке мне делать. У меня есть пистолет, из которого я ни разу не стрелял. Собирался всё, собирался…

Кобура – не привычный мне тактический «Сафариленд», из коего даже полупарализованный дилетант вытащит оружие меньше, чем за две секунды, а закрытая форменная. Хорошо еще, что пользоваться всеми приспособлениями немецкой униформы и амуниции меня экспресс-методом научил знатный реконструктор Люк. В общем, быстрое выхватывание в стиле ганфайтеров Дикого Запада или современных спецназовцев не катило. Зная это, я еще в машине дослал патрон в патронник и снял пистолет с предохранителя, а, входя на территорию лагеря, незаметно расстегнул кобуру. Конечно это – нарушение техники безопасности, но это должно сэкономить так необходимые мне мгновения.

Итак, сначала унтер, затем фельдфебель, сзади, слава Богу, никого – по башке мне резко не дадут. Солдаты вокруг импровизированной арены довольно расслаблены, на меня не смотрят. Подозреваю, боятся смотреть на офицера СС. «Ха-ха! – усмехнулся я себе. – Теперь мне точно не отвертеться от нацистского происхождения моего позывного, только нарукавной ленты правильной не хватает». Пулеметчики на вышках – цель Люка и командира, караулка за Бродягой, а вот с солдатами возле арены предстоит иметь дело мне. Но, без посторонней помощи мне с ними никак не справиться. Значит, попробуем натравить на них толпу, главное, чтобы меня заодно с ними не прихлопнули!

Пока я решал, кого первого и как, передо мной происходила игра в любимом стиле Арта: «Чем больше шкаф, тем громче падает». Все внимание «почтенной публики» было сосредоточено на схватке, на меня никто не смотрел. Зато я заметил, как исчез за караулкой Бродяга, а Фермер «задавил» пулемётчика на крыльце. Я уже осторожно приподнял клапан кобуры и немного вытащить пистолет. И тут Тоха бросил играть в кошки-мышки и поймал верзилу на противоходе. Пора! Резким движением выдергиваю пистолет и… Фельдфебель крайне неудачно вскочил со скамьи, заслонив унтера! Стреляю из-под левой руки ему в бок. «Вальтер» подбросило отдачей, чувствительно ударив меня по руке. «Чёрт, Клинт Иствуд недоделанный!» – обзываю сам себя и перевожу ствол на унтера. «А вот тебе, гад!» – я так и не понял выкрикнул я это вслух или просто подумал, но глаза у немца стали квадратными. Закусив губу, я прострелил ему сначала правое, а затем – левое, плечо. На все про все ушло секунд пять, а может и того меньше. А может, это время притормозило и тянется как резина. Внезапно рождается страх, что пулеметы с вышек сейчас сметут толпу и меня вместе с ней, но пулеметы молчат – Люк отработал на все сто, как всегда. Солдаты, охраняющие арену, поворачиваются в мою сторону, и я, присев, стреляю в ближайшего, крича, как резаный: «Ребята! Вали гадов!» Пленные удивленно смотрят на меня, а затем, поняв, что вот он шанс – кидаются на немцев, затаптывая мертвого унтера и раненого фельдфебеля, увлекая меня за собой. Слышатся редкие выстрелы. Вот промелькнул Фермер, короткой очередью из ППД снёсший последнего охранника с вышки… Крики немецкие, мат русский. И я ору истошно, срывая горло:

– Антооооон! Антооон!!!

Вдруг чья-то рука хватает меня за плечо и выдергивает меня из этой круговерти. Арт. Живой. И я. Тоже почему-то живой.

– Что стоишь, как блондинка на футбольном матче? – спрашивает Тоха, улыбаясь, и поигрывая невесть откуда взявшимся у него «парабеллумом». – Ты как, в норме? Тогда пошли – работы еще вагон.

А у меня слов уже нет. Кончились все.

***

Из толпы нарисовался командир. Хлопнув Тотена по плечу ещё раз, я строевым шагом пошёл навстречу Саше. Остановившись в метре, встал по стойке смирно, и уже было собрался рапортовать, когда он шагнул навстречу, сграбастал меня и принялся тискать, приговаривая:

– Вот ведь гадский папа, а! Вы только посмотрите на этого везучего говнюка!

– Я тоже очень рад вас видеть… – пробормотал я в ответ, лелея надежду, что Саня ничего мне не поломает.

Подошёл немного растрепанный и непривычно выбритый Бродяга:

– Живой! Ну и то – хлеб! Ганса ты чётко уделал, молодец! – и уже Фермеру: – Ну что, рвём когти?

– Нет, мля, загорать будем.

– Командир, нельзя людей, просто так бросить! – горячо возразил я.

– Поговори мне! Ишь, Мать Тереза, какая у нас выискалась…

– Саш, у меня есть идея… – не сдавался я.

– За минуту уложишься?

– Мужики, – начал я вполголоса, – если мы их сейчас оставим, то через пару дней половину переловят, и на наш след упадут, а так, мы их колонной отконвоируем куда-нибудь подальше. А человек двадцать, самых надёжных, при себе оставим… – я почти тараторил, стараясь уложиться в отведённое время.

– На хрена нам балласт? – перебил меня Фермер.

– Смотри, если мы закосим под эсэсманов, сопровождающих, пленных, то можем прямо на шоссе поработать… Типа ремонт дороги или ещё что…

Саша задумался, почесал нос…

– Резон есть. Сможешь, это стадо за пятнадцать минут сорганизовать – будет по-твоему. Нет – сам понимаешь…

– Разрешите выполнять, тащ майор?!

– Выполняй, – голос командира смягчился. – На, автомат свой забери…

– Михаил! Степан! – заорал я, что было мочи. – Ко мне давайте!

К этому времени толпа немного успокоилась, да и само освобождение произошло настолько быстро, что осознать случившееся успели немногие. Вдобавок немецкая форма моих боевых товарищей заставляла многих считать случившееся какой-то внутренней разборкой, а не налётом партизан-освободителей.

Знакомцы мои обнаружились на удивление быстро – примерно на третьем выкрике.

– И что всё это значит? Ты можешь объяснить? – взял быка за рога танкист.

– Затем и позвал, – в тон ответил я.

Семён же несколько секунд пристально разглядывал меня, а затем, совершенно неожиданно схватил мою правую руку, и принялся благодарить:

– Спасибо тебе! Спасибо! Нет, чёрт подери, как ты его, а? А это кто? Мы свободны, да?

– Стоп, стоп, стоп! Товарищ военврач, да прекрати уже! – я выдрал свою конечность из захвата. – Имей терпение!

Окрик подействовал.

– Антон, переодеться не хочешь? – раздался вкрадчивый голос Бродяги.

«Хм, наверное, старый лис какую-то игру в своём стиле задумал… – сообразил я и ответил: – Конечно, хочу!

– Там, в машине тючок лежит, а я пока товарищам разъясню, что да почему…

«Уф, хорошо, что Саша решил подыграть – хоть время обдумать что и, главное, как говорить пленным бойцам».

Мужики действительно захватили для меня «сменку», да не абы какую, а командирскую, с двумя «шпалами» в петлицах гимнастёрку и синие бриджи. (Вот только ума не приложу, где они штаны эти достали, ведь не было же их у нас?). Сапоги лежали под сиденьем.

Спрятавшись за машиной, я быстро стащил с себя изорванные солдатские портки (гимнастёрку я снял ещё перед боем) и начал одеваться. «Так, а это что? – на рукавах гимнастёрки я заметил малиновые овалы со стилизованными щитом и мечом. – Впечатляет!»

Правда, гораздо больше мой новый наряд впечатлил моих солагерников. Михаил с Семёном так и застыли с открытыми ртами, когда я вернулся.

– Вот, я же говорил… – как ни в чём ни бывало, продолжил свою речь Бродяга, – Ну сами посудите, не в этом же нам на разведку ходить?

– Ну, до чего договорились? – поинтересовался я него.

– Вот, товарищи мне не верили, видать эти тряпки, – он демонстративно потянул себя за воротник, – их смущали. Так что, товарищ старший лейтенант, вам теперь первую скрипку играть.

– Товарищи, – несколько официально начал я, – время сейчас не терпит, так что давайте сразу к делу…

***

Москва, Улица Дзержинского, дом 2, 1941 11 августа 1941. 12:07

– Павел Анатольевич, разрешите?

– Да, товарищ Маклярский, что у вас?

– Вернулся капитан Раков из Слуцка, в приёмной ждёт.

– Зовите.

Невысокого роста, с каким-то невзрачным, незапоминающимся лицом капитан вошёл в кабинет и, замер по стойке «смирно».

– Присаживайтесь, товарищ капитан, – хозяин кабинета указал на стул напротив себя. – Борис Михайлович, – это уже Маклярскому, – вы тоже присаживайтесь, вместе послушаем. Итак, товарищ Раков, каковы ваши впечатления?

– Лейтенант Зайцев в прошлом – начальник следственной части УНКГБ по Минской области. Опытный следователь и умеет вести допрос, хотя, на мой взгляд, несколько прямолинеен.

– И причем тут это?

– Зайцев утверждает, что его собеседник, несомненно – оперативник высокого уровня. С легкостью обходил все поставленные Зайцевым в разговоре ловушки. Ни разу не прокололся и не сообщил ничего, кроме того, что хотел рассказать изначально. Говорил спокойно, голос не повышает. Не спешит. Держался очень уверенно.

Мне Зайцев так и сказал: «Он будто знал, что за ним сила немалая стоит. Вот и вы к нам приехали, прямо как он говорил». Я постарался выяснить, товарищ Судоплатов, и оказалось, что этот «лесник» в разговоре сказал, что стоит Зайцеву только упомянуть при докладе в Москву название отряда и некоторые позывные, как в скором времени появится представитель из Центра.