Текст книги "Игрушки 2"

Автор книги: Артем Рыбаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

Извини, меня вызывает наш фельдфебель. Допишу позже…

Генриетта, я поистине родился в рубашке. Вчера (у нас прошло уже два дня с того момента, как я начал это письмо) нашу колонну обстреляли русские. Из всей роты осталось едва с дюжину живых. Это был ад. Взрывы, свист пуль, вой минометных мин, крики раненных. Я едва не умер от ужаса. Хорошо хоть догадался сразу упасть и отползти в придорожный кювет. Машина моя сгорела, как впрочем, и вся техника, которая была в колонне. Это был ад, Генриетта. Извини, меня опять отвлекают.

Моя дорогая, я снова вернулся к тебе. Есть одна хорошая новость. Пока не покончат с этими неуловимыми недобитыми большевиками, никаких рейсов не будет. Так что у меня будет несколько дней нормальной жизни. Прости, моя радость, меня снова вызывает гауптман Крепс.

Представляешь, ему срочно надо доехать в штаб дивизии, а в роте я единственный оставшийся водитель. Придется ехать, как бы мне этого не хотелось. Допишу, как только освобожусь, а пока целую тебя, моя милая Генриетта.»

Сержант Игнатов сидел на этой сосне уже битых три часа и вел наблюдение за дорогой. За это время прошла большая армейская колонна, но стрелять он не рискнул. Товарищ майор четко сказал, что лишний раз не рисковать. Стрелять только наверняка, и только если есть гарантия не быть обнаруженным. Хотя, именно тут, практически под самым носом у немцев, где уже прочесали все вдоль и поперек и не один раз, немцы точно не ожидали снайперской засады.

На дороге показались два мотоцикла с коляской, а за ними пылил маленький легковой автомобиль и колесом на капоте.

– О – прошептал стрелок – А вот и наш клиент.

Эти слова он повторял каждый раз перед выстрелом, как заклинание. Перенял их неделю назад от одного командира, обучавшего его искусству снайперской засады.

Выстрел, и первая пуля летит в голову пассажира машины. Еще выстрел, готов шофер. А теперь можно и мотоциклистов добить, пока не уехали. Еще пяток патронов долой, и несколько врагов навсегда останутся в русской земле. В земле, на которую их не звали. На которую они пришли сами, и тут нашли свой бесславный конец.

Рядовой 382-го пехотного полка Вильгельм Штраубе так и не дописал письмо свой Генриетте. Это письмо вместе с личными вещами и половинкой медальона отправили родителям погибшего в далекую Германию.

Вспоминает гвардии полковник Трошин В.С.

Конечно, первое время после разделения нам было трудно. И бойцов надо было тренировать, и с фашистами воевать. Хорошо, что на север, за линию шоссе мы сразу ушли. А то позже это точно бы не получилось! Пять или шесть дней мы шалили на трассе, обстреливая колонны, но, потом немцы очухались и пустили по окрестностям патрули – одно-два отделения на машинах. Отряду целиком, конечно, это было не страшно, а вот для снайперов наших, которыми старший сержант Нечаев командовал, они были серьёзной проблемой. Вот и пришлось так исхитриться, чтобы и патрули эти прищучить. А одиннадцатого числа, как помню, устроили мы серьёзный шум на шоссе и рванули на северо-восток.

Какой шум спрашиваете? Подорвали три моста на шоссе и один – на железке, да ещё колонну на шоссе из пушек обстреляли. А что? Подтащили две дивизионки. В кустах замаскировали – и раз… разгромили колонну. Место там открытое было – дорогу километра на два видать. А мы полсотни шрапнелей. Вы бы видели, что на шоссе творилось! Мне потом за этот бой Красную Звезду дали. Ага. Наши разведчики выяснили, что больше трёх сотен фрицев мы там накрошили, и это без учёта тех, кто на мостах гикнулся. Ну и шоссе на неделю, если не больше заперли.

Как с командованием связались?

Если честно – то повезло нам. Мы же, пока по лесу шли, что твой снежный ком были. То один человек на нас набредёт, то двое, а когда – и отделение целое. К пятому, кажется, августа, нас уже сто тридцать человек было. Больше роты. А потом на танкистов наткнулись, а при них – рация. Да не какая-нибудь завалящая, а РСБ![46]46
  Принята в производство в 1936 году под обозначением РСБ (радиостанция самолета-бомбардировщика). Использовалась в комплекте с восьмиламповым супергетеродинным радиоприёмником «УС».
  Диапазон передатчика: 2,5-12 МГц
  Режимы работ: телеграф с амплитудной манипуляцией, телефон с амплитудной модуляцией
  Выходная антенная мощность: 50 Вт (лампа ГКЭ-100)
  Максимальная дальность телефонной связи: 350 км
  Максимальная дальность телеграфной связи: 1500 км
  Использовалась для установки на борту самолетов-бомбардировщиков (например, Су-2) и для оснащения штабных радиоподразделений дивизионного и бригадного звена.
  Радиостанция могла работать в дуплексном режиме, но в станциях, установленных на бомбардировщиках этот режим не использовался, поскольку самолетах устанавливалась только одну антенну.


[Закрыть] И радист у них был! Так что воспользовались мы каналом, что нам товарищ Куропаткин оставил, и связались с Москвой!

***

Москва, Улица Дзержинского, дом 2. 04.08 1941, 16:07

– Итак, товарищи, что мы имеем на сегодняшний день по «Странникам»? – хозяин кабинета обвёл взглядом сидевших за столом командиров. – Начните вы, товарищ Маклярский.

– Как известно всем присутствующим, двадцать восьмого июля часть группы «Странники» вышла на личный контакт с представителями Слуцкой резидентуры НКВД Белоруссии. Товарищи немедленно связались с нами и начали оперативную разработку на месте. Как докладывает лейтенант госбезопасности Зайцев, – капитан взял в руки листок бумаги и прочитал: – «… несмотря на то, что никаких документов мне предъявлено не было, особенности поведения фигуранта «Старик» указывают на принадлежность последнего к органам разведки или контрразведки. Беседу фигурант вёл непринуждённо, демонстрируя знания специфики работы органов НКВД, включая центральный аппарат. Проанализировав его речь, могу с уверенностью сказать, что «Старик» – русский, но, возможно, некоторое время проживавший за границей…»

– Интересное наблюдение, – задумчиво произнёс Судоплатов. – Что ещё?

– В контактировавшей группе был ещё военврач. По сообщению Зайцева, он серьёзно помог подполью, оказав медицинскую помощь трём членам подпольной группы. Резидент считает, что военврач, – он заглянул в свои записи, – Кураев – еврей.

– А вот это – уже серьёзно… – сказал Эйтингон. – Я с трудом могу представить еврея, работающего на гестапо. А на чём резидент основывает своё утверждение?

Маклярский снова заглянул в бумаги:

– Зайцев прилагает записи бесед… Это, конечно, не стенограмма, но некоторые характерные словечки и обороты упомянуты.

Судоплатов кивнул:

– А по вашей линии, что, Наум Исаакович?

Заместитель Судоплатова откашлялся:

– Запрос в кадры пока ничего не дал. Фигурантов из отряда установили. Там всё чисто, если не считать того, что этот Трошин – был разжалован за дискредитацию в тридцать девятом. Комиссар отряда – бывший второй секретарь одного из подмосковных райкомов. Наш сотрудник туда съездил, побеседовал с товарищами. Все как один характеризуют Белобородько положительно.

– А подтверждения их донесениям?

– Тоже всё чисто. Конечно, передача позывных другой рации – это сам по себе ход нетривиальный, но если воспринимать его как попытку запутать следы, то решение это, именно в силу необычности, правильное…

– Это мы обсудим чуть позже… – перебил Эйтингона начальник отдела. – А пока, как я понимаю, по личностям основных фигурантов ничего не выяснили?

– Так точно.

– Хреново! – Судоплатов припечатал ладонью папку, лежавшую перед ним. – Нарком с меня не слезает – подай ему этих людей! – он перевёл дыхание и продолжил уже спокойнее: – У меня вот что в голове не укладывается, товарищи… Как по вашему мнению, группа профессионально работает?

– Да, – ответил Маклярский.

– Не подлежит сомнению, – согласился Этингон.

– Информацией о нашей организации они обладают?

Оба подчинённых кивнули в знак согласия.

– На связь с нами вышли, и поддерживают её. Информация от них подтверждается, действия – тоже. Но кто это, мы за месяц так и не выяснили. Мистика какая-то! Получается, что, если они не немцы и не работают на Германию, то конспирируются и от немцев, и от нас. Британцы? Американцы?

– Не похоже, Павел Анатольевич, почерк не тот, да и какой резон для закордонников всё это делать? Хотя меня смутил псевдоним командира группы.

– Да, я, когда его узнал, тоже занервничал. Но вы же хорошо знали Скоблина.[47]47
  Никола́й Влади́мирович Ско́блин (1894–1937 или 1938?) – русский военачальник, участник Первой мировой и гражданской войн. Начальник Корниловской дивизии. Генерал-майор Белой армии. В 1930, по другим данным в 1931 году был завербован своим бывшим однополчанином агентом ГПУ Ковальским и получил кличку «Фермер». Скоблин работал одновременно на несколько стран – СССР, Германия, США, Иран. Советский разведчик Л. Треппер в своих мемуарах писал, что Скоблин, по заданию НКВД подбросил в СД к Р. Гейдриху ложные материалы о том что маршал Тухачевский якобы готовит заговор против Сталина и Советской власти и хочет сделать военный переворот. Эта фальшивка вернулась к Сталину готовым компрометирующем материалом


[Закрыть] Да и я с ним встречался. Потому и отмёл этот вариант. Не стал бы «наш» Фермер этим заниматься. Он авантюрист был, а не диверсант. Да и вы Наум Исаакович судьбу генерала на месте выясняли.

– Да, вы правы. Если только кто-то весьма информированный о наших делах не решил сыграть в рокировку.

– Но если степень информированности такова, как нам кажется, зачем им было на меня выходить? Так что давайте будем думать вместе. Сегодня жду вас к десяти вечера с готовыми гипотезами – будем мозаику складывать.

***

Барановичи. Штаб группы армий «Центр». 05.08.1941. 17:24.

– То есть вы, господин оберст-лейтенант, считаете, что войсковая операция нецелесообразна? – в голосе маленького человека со знаками различия бригадефюрера сквозило раздражение.

– Да, господин генерал. Мы, понимаем, что потеря целого подразделения СС – это проблема, но действия красных бандитов на коммуникациях и так чрезмерно усложнили доставку подкреплений передовым частям, сражающимся под Смоленском. Так что сейчас каждый солдат на счету, – голос оперативного офицера четвёртой армии тоже был раздражённым. Ну ещё бы, этот эсэсовец потерял жалкую роту, и теперь устроил скандал, требуя от армейцев силы для проведения акций возмездия. А ведь ещё месяц назад при подсчёте потребного наряда сил и средств армия уже отказалась от прочёсывания этих проклятых лесов. – К тому же, если мне память не изменяет, охрану оперативных тылов взяла на себя СД.

– То есть вы мне отказываете? – с угрозой в голосе спросил эсэсовец.

– Я не отказываю, – ссориться с протеже самого Гиммлера оберст-лейтенанту не хотелось. – Я просто не имею возможности выделить необходимые силы. По нашим оценкам, для качественного прочёсывания этого массива необходимо, как минимум четыре полка, а лишней дивизии у меня не завалялось. Но, господин генерал, через неделю прибывают две охранные бригады, так что мы не отменяем операцию, а просто переносим. К тому же, насколько мне известно, Служба Безопасности уже планирует акции в районе Минска и, соответственно, собирает информацию. А это – залог успешного применения «большой дубинки».

Глава 12

Разбудил меня запах, точнее – вонь. Давно немытые тела, моча, «аромат» гниющего мяса! Странно, что я не проснулся раньше…

Я попробовал встать, но тело не слушалось. Такое ощущение, что я отлежал все конечности и спину с головой в придачу. «Что за чёрт?!» Стиснув зубы, я всё-таки приподнялся на локтях. Руки дрожали, но держали.

Вокруг царил полумрак, и только откуда-то сбоку пробивались лучи электрического света. И мёртвая тишина вокруг. Буквально ни звука!

Внезапно в губы мне ткнулся холодный металл.

«Что это?» – скосив глаза, я увидел чью-то руку, держащую мятую жестяную кружку.

«Где я? Что такое?»

Наконец в поле зрения появилось лицо доброхота. Сухощавый мужик с измождённым лицом, изуродованным длинным шрамом на левой щеке. Одет он был, насколько я смог разглядеть в полумраке, в грязную, кое-где порванную гимнастёрку без знаков различия. Губы моего визави шевелились, но слов я не слышал.

Прохладная вода плеснула через край кружки на мои губы. «Ох, хорошо-то как!» – пришла мысль. Я приоткрыл рот пошире, наслаждаясь живительной прохладой.

Напившись, я благодарно кивнул мужчине. Вода, казалось, придала мне силы, так что я смог приподняться.

«Так, судя по всему – сейчас ночь… Вон фонари какие-то светят… и лежу я… под каким-то навесом. Вокруг – люди. Много людей… Где же это я?»

Тут меня скрутило от режущей боли в животе. Застонав, я повалился назад. Мужчина смочил свою руку водой и обтёр мне лицо.

«Уф, вроде отпустило…» Я снова приподнялся на локтях. Спустя минуту или, может быть, больше мне удалось сесть. Мужчина опустился на корточки напротив меня и, судя по шевелящимся губам, снова что-то спросил. Я отрицательно мотнул головой. «Ёёёё!» – в голове будто граната взорвалась. Однако я не упал, а, скривив рожу, показал пальцем правой руки себе на ухо. Мужчина сокрушённо покачал головой и, встав, ушёл. Я осторожно повернул голову налево. «Ох, твою… За ногу!» – это всё, что родилось у меня в голове, когда я увидел, что метрах в десяти-пятнадцати навес заканчивается и там, в свете прожектора зловеще поблёскивают нитки колючей проволоки!

Глаза мои уже привыкли к полумраку, и я разглядел, что вокруг меня вповалку спят десятки, нет – сотни людей в военной форме. Человек же, принёсший мне воду склонился над кем-то, лежащим на земле метрах в пяти от меня.

– Эй, товарищ! – попробовал я позвать его, но из моего горла вырвалось какое-то невнятное клекотание.

Звуки эти, однако, привлекли его внимание, и он повернулся ко мне, правда, повёл себя довольно странно – замахал рукой, показывая, чтобы я снова лёг.

Я снова опустился на землю. «Что случилось? Что это за место? Почему я ничего не помню?» – роились у меня в голове заполошные мысли.

Не поднимаясь, я попробовал рассмотреть себя в слабых отсветах прожектора.

«Так, судя по рукавам – на мне гимнастёрка…» Я ощупал воротник. Ни петлиц, ни знаков различия не было. Аккуратно согнув ногу, я оглядел её. Сапог, равно как и ботинок на мне не было, а галифе были изорваны во многих местах.

«Ну что, проверка всех систем? Зовут меня Антон, фамилия – Окунев. Родился я в одна тысяча девятьсот семьдесят третьем… Мы поехали в Белоруссию на игру, а попали на войну… Тьфу! Какой-то идиотский рэп получается!» Минут за пятнадцать я вспомнил практически всё. Кроме главного – как я очутился в этом лагере. Правда, оценив своё физическое состояние, я понял, что, скорее всего, меня контузило. Или кто-то сильный, но недобрый отоварил меня пыльным мешком. Почему мешком? Потому, что голова целая. Ну не считать же за повреждения пару болезненных ссадин и десяток царапин. Сильно напрягал пропавший слух, но я оптимистично рассчитывал, что он восстановится, хотя первое время мне будет тяжко, конечно.

Потом пришла мысль, что если ребята живы, то одного они меня не бросят, а, учитывая, что за то время, пока мы эсэсовцев уничтожали, Бродяга скорешился с местным подпольем – шансы на моё освобождение резко возрастали.

Затем, в соответствии с народной мудростью, я решил поспать и разбираться с проблемами при свете дня.

***

Когда Александру доложили, что во время банальной разведки в деревне группа напоролась на засаду, первой мыслью было: «Ну вот, допрыгались!». Но вторая часть сообщения порадовала его ещё меньше. Зельц, захлёбываясь, верещал в наушнике что-то про то, что «товарищ старший лейтенант пропал», «немцы – везде» и прочую паническую мутотень. Пришлось рявкнуть, с обильным использованием «второго командного», после чего поток информации несколько упорядочился:

– Товарищ майор, Арт в деревню с одним из «партийных» пошёл. Без оружия и рации. А тут полицаи навалились. Мы на выручку пошли, а из леса мотопатруль – два грузовика с фрицами. А нас всего трое…

– Так, понятно. Что сейчас творится?

– В деревне стрельба началась. Наших, наверное, ловили. Потом несколько взрывов было…

– Несколько – это сколько?

– Три.

– Так и отвечай в следующий раз! – точное количество взрывов было, конечно, не важно, но воспитывать Зельца надо. Пусть парень мысли в порядок приведёт, а то, как в бессмертной кинокомедии: «Всё пропало шеф! Всё пропало!»

– Слушаюсь! – голос Дымова стал уверенней.

– И про код не забывай!

– Так точно! Гады сейчас в… кусты пошли. Цепью. Несколько минут назад погрузили тушки на колёса и спешно умчались.

– «Двухсотые» или «трёхсотые»?

– Я не очень разглядел, но и те и те были, вроде…

– Давай ориентир, мы скоро подтянемся. И наблюдение продолжай! Отбой.

– Понял. Отбой.

«Судя по наличию «тушек», Антона тепленьким взять не удалось… Что уже хорошо! А если обратить внимание на то, что немчура за прочёсывание принялась, то – совсем хорошо! Значит, Тохе удалось в лес ускакать. Будем его сами искать», – и, высунувшись из штабной палатки, Александр громко скомандовал:

– Отряд, в ружьё!

***

На этот раз побудку мне устроил один из соседей, запнувшийся о мои ноги. Открыв глаза, я с трудом (хотя и легче, чем это получалось ночью) сел. Народу под навесом существенно прибавилось, и большинство в настоящий момент куда-то торопилось. «Неужто завтрак?» Поднявшись на ноги, я заковылял вслед за всеми. Рядом два бойца несли на плечах третьего, ноги которого были замотаны грязным бинтом.

– Куда идём, товарищи? – спросил я их.

Один бросил на меня косой взгляд, но ничего не ответил, а вот губы второго зашевелились.

– Я ничего не слышу! – и я показал на своё ухо.

Троица затормозила, и ответивший мне медленно, так, чтобы я понял по губам, сказал:

– Поверка.

«Удачно, что меня разбудили, – пришла мысль, – Кто его знает, какие тут порядки? Может за невыход на построение сразу расстреливают?»

Солнце было ещё невысоко и тени от караульных вышек перекрывали центральную «площадь» лагеря.

«Так, что тут у нас?» – подумал я, оглядываясь.

Лагерь представлял собой неправильный четырёхугольник, размером, примерно, сто на двести метров, обнесённый высоким проволочным забором, метрах в пятнадцати от которого шёл другой – низкий. По углам и у единственных ворот стояли вышки. И на каждой, что характерно, – прожектор. «А между заборами часовые должны ходить, к бабке не ходи!» – догадался я. Кроме длинного навеса, под которым я провёл ночь, огромной деревянной бочки в одном из углов огороженного пространства и пары домиков, скорее даже, будок у ворот на территории лагеря ничего больше не было. И тут же, будто в подтверждение, из-за небольшой будки вышел немецкий солдат и пошёл вдоль колючки.

«Судя по количеству народа, – а на первый взгляд, на «площади» стояло около тысячи человек, – и отсутствию построек, это – не настоящий лагерь, а скорее, какой-нибудь сборный пункт или накопитель» – сообразил я.

Стоящие вокруг меня люди зашевелились, сбиваясь теснее. Вдруг, мне показалось, что я слышу какой-то звук. Многие же мои соседи морщась, начали затыкать руками уши.

Завертев головой, я заметил на одной из вышек, что стояла метрах в пятидесяти от меня, здоровенную сирену, рукоять которой увлечённо крутил щуплый немец с погонами унтер-офицера.

Спустя некоторое время немец прекратил свои телодвижения, и соседи перестали морщиться. Одна створка ворот открылась, и вся толпа качнулась по направлению к ним.

– Что? Что такое? – как мог громко, спросил я.

Стоящий рядом здоровяк в изодранной кожаной куртке развернул меня к себе лицом, и я прочитал по губам: «Не ори! Еду дают!».

Кивнув в ответ, я стал ждать.

Спустя пару минут немцы командами, а больше грозным видом двух пулемётов, размещённых сразу за воротами, навели относительный порядок, и пленные, вытянувшись в колонну, по одному стали подходить за пайкой. Когда стоявший передо мной здоровяк-танкист вышел вперёд, я увидел, чем нас угощают. В проеме ворот стояла двуколка (однако лошадей я нигде на заметил), в которой виднелась кучка каких-то корнеплодов. Мой сосед как раз дошагал до тележки и человек в нашей форме, но с белой повязкой на рукаве протянул ему два овоща. «Негусто, однако!» – думал я, выходя из строя.

Два склизких овоща, которые мне сунул Капо, оказались брюквой. Сырой и чуть подгнившей. Это я выяснил, вернувшись под навес. Да, дилемма: остаться голодным или мучатся животом, съев этот «завтрак»! Пока я, сидя по-турецки, размышлял об этом, окружающие меня люди торопливо поглощали «лакомство». Я же, по здравому размышлению решил, что смогу немного продержаться, что называется, на «подкожном жире» и собрался поделиться одной брюквиной с тем танкистом, а вторую отдать кому-нибудь из доходяг, что не смогли выйти на завтрак.

Бамс! – от сильного подзатыльника голова моя чуть не взорвалась! Я завалился на бок, а овощи покатились по земле. Пару мгновений перед глазами плясали звёздочки, но, что удивительно, я начал слышать!

– … ресторан! Сидит, мля, выбирает! – и кто-то пнул меня сапогом под рёбра.

«Вот тебе и равенство угнетённых!» – подумал я, переваливаясь на другой бок. Надо мной стояли двое молодых, до «четвертака», парней, одетых в относительно чистую советскую форму.

– Да ладно тебе, Колян, распинаться-то. Он же глухой, как пень… – интересно, что я ясно расслышал всё сказанное. Ох, не зря доктора говорят: «Голова – дело тёмное».

– Эй, чего к парню пристали! – раздался возмущённый голос у меня за спиной.

– А ты чего возникаешь? Комиссар чтоль? – в голосе мародёра послышалась угроза.

Да, обвинение для лета сорок первого более чем серьёзное. «А! Была, не была! Надо и тут авторитет зарабатывать!» Один из грабителей как раз нагнулся, чтобы подобрать «мою» еду, а внимание второго отвлёк неизвестный, вступившийся за меня. Оба этих обстоятельства, учитывая мое далеко не блестящее физическое состояние, сильно повлияли на принятое мной решение.

Я резко (как мне казалось) пнул стоявшего в коленный сустав, и, перекатившись, ударил другой ногой в голову присевшего. Все эти метания отозвались очередным взрывом головной боли! Первый вскрикнул, нога его подогнулась, и он упал на меня сверху, придавив к земле. Я бил практически под прямым углом в колено, обычно таким ударом довольно сильно повреждается сустав, и противник долго приходит в себя. Этот же сразу начал распускать руки, стараясь добраться до моего горла.

Второго гада я не видел, но, судя по тому, что бороться мне приходилось только с одним оппонентом, мой второй удар был удачнее.

Бороться «по-честному» с этим моральным уродом я не собирался, да и, чего уж там – не мог, и, дав его пальцам сомкнуться у меня на горле, ткнул большими пальцами ему под мышки. Враг разомкнул захват и я, весьма удачно схватив «за глаза», сдернул его с себя. Оказавшись сверху, я поменял захват и пару раз изо всех сил ударил головой противника о землю, после чего силы оставили меня, и я повалился между поверженными врагами.

– А ну, назад, падаль! – раздался тот же голос. – А ты, давай, вставай. Нечего разлеживаться!

Скосив глаза, я увидел того танкиста, что стоял рядом со мной во время раздачи. «На кого это он там кричал?» – с этой мыслью я встал на колени и осмотрелся.

От дальнего конца навеса к месту драки подходили три парня, и выражение их лиц не предвещало ничего хорошего. Танкист, конечно, мужик крупный, но как отреагирует на драку охрана? Может, какой-нибудь Ганс или Курт просто полоснёт по толпе из пулемёта, восстанавливая порядок? Или, им всё равно, главное, чтобы пленные на забор не лезли?

Танкист протянул мне руку, помогая подняться.

– Антон, – представился я.

– Михаил, – ответил он.

Перспектива драться против двоих, похоже, наших противников не обрадовала.

– Эй, танкист… – крикнул один из подошедших, – Зачем пацанов обидели? Совсем страх потеряли?

– Э нет… – угрожающе протянул Михаил, – Хватит, побаловались! – рядом с земли поднялось ещё пятеро бойцов. Похоже, я, сам того не подозревая, влез в какие-то местные разборки. Расклад был примерно понятен, одни – шакалили, действую по принципу «сдохни ты сегодня, а я – завтра», вторые же стояли на позициях социалистического коллективизма. С «шакалами» мне было точно не по пути, а вот коммунары могли пригодиться при организации побега. Вряд ли мужикам нравилось медленно подыхать за колючкой. Поэтому я выступил вперёд:

– Это я ваших уделал. Какие претензии? – я, чувствуя поддержку, что называется, «попёр буром». Было видно, что наши оппоненты заколебались. Громко хлопнув в ладоши, я быстро шагнул вперёд. Приёмчик из шпанистого отрочества сработал. Главный отшатнулся, и, запнувшись о чьи-то ноги чуть не упал.

– Забирайте этих! – я указал на лежащих, – и валите к себе! – моральная победа была полная.

После чего, не обращая ни малейшего внимания на противников, нагнулся и подобрал с земли брюкву.

***

Взгляд со стороны. Тотен. [48]47
  Никола́й Влади́мирович Ско́блин (1894–1937 или 1938?) – русский военачальник, участник Первой мировой и гражданской войн. Начальник Корниловской дивизии. Генерал-майор Белой армии. В 1930, по другим данным в 1931 году был завербован своим бывшим однополчанином агентом ГПУ Ковальским и получил кличку «Фермер». Скоблин работал одновременно на несколько стран – СССР, Германия, США, Иран. Советский разведчик Л. Треппер в своих мемуарах писал, что Скоблин, по заданию НКВД подбросил в СД к Р. Гейдриху ложные материалы о том что маршал Тухачевский якобы готовит заговор против Сталина и Советской власти и хочет сделать военный переворот. Эта фальшивка вернулась к Сталину готовым компрометирующем материалом


[Закрыть]

На новом месте появилось немного свободного времени, и это было не очень хорошо. Как только это самое время появлялось, в голове вновь начинали роиться мысли. О доме, о судьбе, о жизни. О смерти. Я вовсе не самурай, а потому мысли о смерти ни удовольствия не доставляют, ни смысла особого для меня не несут. Во всяком случае сейчас. А потому я решил в который раз уже перебрать снаряжение. В итоге получилось два комплекта (опять больше одного, ну почему так?!): один под автомат, но с ним все давно было ясно и понятно что, куда, зачем и почему. Второй под пулемет. И тут пришлось перевешивать все заново. С одной стороны это несколько успокаивало – привычные действия, спокойные и неторопливые. С другой, было вызвано насущной необходимостью. Реальная жизнь вносила свои коррективы и оставалось только самое необходимое. Все «ништяки», «возбуждончики» и прочие ненужные «приблуды» были оставлены в сумках с «ненужными» вещами, всем тем, что не нужно вытаскивать на свет божий до возвращения. Если оно все-таки произойдет.

На подгонку всей «тряхомудии» ушел примерно час. Затем, пулемет в руки и кросс километра полтора вокруг лагеря. Бег. В нем, как оказалось, все. И проверка снаряжения, и поддержание тонуса, и очищение мозгов. Не знаю, как чувствуют себя военные, как они борются со своими камуфлированными тараканами, но с каждым днем мы, гражданские, становились все более замкнутыми и хмурыми. Даже балагур Док шутил чернее, чем обычно. Или это я начал все в черном цвете воспринимать? Снова мысли. Вот поэтому и нельзя давать себе передышки. Пробежались. Отдышались. Лечь-встать, лечь-встать, лечь встать. Повторить. Вот теперь моя душенька довольна, ничего не болтается, ничего не мешается.

А теперь мантра «тренировать перезарядку»: рукоятку заряжания назад отвести, зафиксировать; крышку лентоприемника открыть; ленту вставить, продернуть; крышку закрыть. Разрядить-повторить. Повторить, повторить, повторить… И достигнешь ты очищения.

Конечно, расчет МГ-34 состоит из двух человек, но пришлось волей-неволей строить из себя спецуру и обслуживать пулемет полностью самостоятельно. Как говорится «назвался груздем, полезай в кузовок». Потому получил при раздаче слонов пулемет, двойной БК и распоряжение радоваться жизни в меру собственных способностей. Арт, естественно, тут же сострил: "Алик, ты же лет пять пулемет хотел! Получи!" Правда сразу же выяснилось, что, несмотря на количество пулеметов в нашем распоряжении, и массу немецких патронов, пулеметных лент категорически не хватает. И тут же появился повод для маленькой радости: случайно взял с собой ленту для «эмгача». Был куплена в свое время для шарометного варианта МГ-34, но поскольку проект не сложился, лента лет пять провалялась на полке без дела. И взял ведь ее, чтобы отдать за долю малую белорусскому товарищу, а вот теперь пригодится здесь.

Не успел я вдоволь наиграться с пулеметом, как народ в лагере забегал и засуетился. Арт не вернулся. Мать-мать-мать!

«Как же так? И снова в деревне! В лесу – никаких проблем, а как в деревню пойдёт – так, то плен, то ранение. Может, попросить Сашу его туда не пускать?» – мысли вертелись в голове как мошкара у лампочки летним вечером. Я сильнее стиснул рукоять пулемёта.

Когда командир построил нас и сказал, что Антон попал в беду, и надо идти его выручать, пришлось даже конкурс проводить, кто в лагере на хозяйстве останется. Мне повезло – за умение обращаться с «МГ» я вошёл в «группу спасения». И вот теперь моя задача – отсечь противника (если он, конечно, появится), от группы следопытов, что под руководством самого командира ползает сейчас по чащобе, выясняя судьбу нашего товарища. Перед этим, правда, обозлённые «старшаки» переловили всех полицаев в деревне. Всех пятерых. Потом, в темпе «выпотрошив» добычу, умчались в лес, оставив меня за главного.

Как я понял из признаний полицаев, наши сгорели из-за того подпольщика, что пошёл вместе с Антоном. Пленный, размазывая, по лицу слёзы так и сказал:

– Да мы ж ине заўважыли, як яны у веске зьявілісь. Васіль, ён убачіў шо хтости з бабами у крыніцы размауляе… Ну… Мы і дайшлі да іх….

Я Тоху давно знаю, и думаю, что не стал бы он на главной улице лясы точить, не выяснив есть противник в деревне. А уж описание боя, данное другим полицаем меня несказанно порадовало:

– Этот, который повыше, руки поднял и второму сказал, что б тот тоже сдавался. А тот – ни в какую! Ну мы на него, а первый гад… Ой! Не, не надо больше! Андрейку с хутора лягнул как-то хитро и через забор… Михась за ним. Хотел стрельнуть, значит. А тот не убежал, а за забором заховался… Ну и Михасю-то кадык долой да и винтарь забрал. А из него уже Ивана стрельнул. Ну и сбег, конечно. Такой-то прыткий. Да германы гранаты швырять начали. Всё без толку, ей богу… Мы потом опушку-то обшарили. Никого, ей богу… Будто нежить какая…

***

Сразу после стычки меня пригласили «на беседу». Человек пятнадцать разновозрастных военных сидели, образовав круг, и старательно делали вид, что наслаждаются вкусовыми качествами лагерного завтрака. Внутри «оцепления» расположилась группа из пяти человек, главой которой, по всей видимости, был раненый командир, лежавший на самодельных носилках. Как я догадался? Ну не верю я, что у рядового может быть такое властное лицо!

Когда Михаил подвёл меня к нему, тот показал рукой на землю рядом с собой.

– Кто таков? Из какой части? – спросил он, стоило мне только сесть.

– Антоном зовут. А откуда не помню. Контузия. Даже как сюда попал, не помню. И, это… Вот, подкрепитесь, товарищ командир, – я протянул ему брюкву.

– Тише ты! – пихнул меня танкист, а раненый пристально уставился мне в переносицу.

«Ну, в гляделки я играть могу хоть целый день!» – усмехнулся я про себя.

– За еду спасибо! – сказал командир, и, забрав у меня из руки овощ, первым отвёл взгляд.

– Товарищ? – я немного замялся, не зная, как назвать собеседника.

– Алексей, – подсказал мне собеседник.

– Товарищ Алексей, а какое сегодня число? И где мы находимся?

– Шестое сегодня. А это – пересыльно-фильтрационный лагерь. Где он точно находится, я не знаю, но по нашим, – он кивнул в сторону, – прикидкам – где-то западнее Слуцка.

– Наши, что на работы вчера ходили, говорят, что рядом – большое село. Трухановичи называется, – вступил в разговор Михаил.

– А что за работы? И «шестое» какого месяца? – «кося» под наивного задал я очередной вопрос.

– Дорогу ремонтировали… – начал отвечать мне танкист, но «глава подпольного комитета», как я для себя окрестил «товарища Алексея», перебил его:

– Давайте, товарищ Антон по порядку! Сначала вы на наши вопросы ответите, а уж там посмотрим.

Договор, на мой взгляд, выходил неравноправным, но делать нечего – они тут банкуют.

– Так как же я отвечу, если не помню ни черта?

– Но имя-то своё помните.

– Имя помню… А вот что было – не помню. Вы уж извините, товарищ Алексей.

Мой собеседник поморщился, и вяло махнул рукой, «иди», мол.

Присев в сторонке я решил немного поспать – сил набраться и вообще. Но стоило мне задремать, как Миша-танкист, растолкал меня:

– Э, хорош спать. Разговор есть.

– Ну?

– Не нукай, не запрягал! – отчего-то зло прошипел он. – Ты чего про работы расспрашивал? Бежать хочешь?

Пару секунд я помучался сомнениями, но потом ответил:

– Да. Мне здесь не нравится.