Текст книги "Линия перемены дат"

Автор книги: Арсений Малинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

10. СТАРШИЙ МАТРОС ПЕРЕВОЗЧИКОВ

– Хлопцы! «Лаг» подходит! – закричал, вбегая в кубрик, матрос Григорьев. На его круглом большегубом и курносом лице выражение совершеннейшего восторга.

– Почта, почта пришла. Живем!

– С почты и надо было начинать, – усмехнулся радист – старший матрос Перевозчиков, подняв от книги серьезное, с правильными тонкими чертами и внимательными черными глазами лицо. – Кому что: курице – просо, а Григорьеву – почта, – закончил он, отбросив со лба небрежным жестом волнистую, несколько длинней уставной, прядку черных волос.

– Не все же такие бирюки, как ты, – обидчиво поджал губы Григорьев.

– Неизвестно, что лучше. Переписываться с одним товарищем или с десятком заочниц. Влетит тебе, Петр, когда-нибудь за это любвеобилие, помяни мое слово. Ладно, ладно, не заводись. Шучу. Собирайтесь, товарищи, – обратился Перевозчиков к остальным матросам. – Надо помочь команде гидрографического судна, – приказал он. – Сейчас доложу начальнику поста.

Начальник поста, главстаршина сверхсрочной службы Штанько, уже две недели не вставал с постели. Его обязанности исполнял старший матрос Перевозчиков. Матросы с помощью самого больного после некоторых споров, обнаруживших весьма своеобразные знания медицины у большинства наиболее горячих спорщиков, определили болезнь своего начальника: ангина. Однако, несмотря на усиленное, хотя и поразительно однообразное лечение больного чудовищными порциями стрептоцида, главстаршина, которому стрептоцид уже начал мерещиться даже во сне, почему-то не выздоравливал. Перевозчиков, озабоченный болезнью главстаршииы, был обрадован появлению ГИСУ «Лаг». На корабле есть врач. А это значит: друг будет поставлен на ноги. Распорядившись передать по ультракоротковолновой связи о болезни начальника поста на корабль, Перевозчиков с группой матросов отправился на берег.

Пост «Скалистый» расположен над самым обрывом Скалистого мыса. На три четверти горизонта далеко внизу Великий океан. Вырубленные в камне ступеньки, вдоль которых протянут леер, ведут вниз, к неширокой площадке, на которой стоит ажурная металлическая тренога маяка. Неподалеку от нее прилепились к отвесной скале домики, в которых проживают начальник маяка, старшина первой статьи сверхсрочник Конкин и гражданский обслуживающий персонал маяка. Таков весь маленький гарнизон поста, едва насчитывающий два с половиной десятка советских граждан.

Скалистый мыс – приметная точка побережья – находится на большой морской дороге. Пока это только форпост. К югу и северу от него на добрых полтораста километров в каждую сторону нет человеческого жилья, а всю эту нетронутую человеком первозданную природу отгородил от остального мира неприступный гребень Восточного хребта. Пусть. Два месяца назад заезжий лектор-пропагандист из политотдела рассказал матросам о великом плане работ по освоению Дальнего Востока страны. Капитан-лейтенант говорил, и, казалось, от его слов раздвинулись стены небольшого кубрика на скале. На север поплыли атомные ледоколы, пошли в море целые флотилии логгеров и сейнеров, раздались мощные взрывы и взлетели в воздух отгораживающие побережье косматые, изгрызенные волнами рифы… Подошли и стали у берега огромные суда. С них сошли молодые, сильные и упорные ребята. Такие, как слушатели капитан-лейтенанта…

Потом, в свободное время, по вечерам, матросы спорили: сколько пройдет лет, пока на этом побережье вырастут рыбацкие поселки и, может быть, возникнет красавец-город. Самым азартным спорщиком был Алексей Перевозчиков. Ему было всего двадцать лет. А в таком возрасте все мы немного мечтатели… Сирота военных лет, воспитанный в одном из детских домов, эвакуированных в глухой таежный поселок Красноярского края, Алексей любил немного суровую, но богатую и полную неповторимой красоты природу Сибири. А попав на военную службу на флот и очутившись здесь, на Дальнем Востоке, юноша без достаточных знаний, но с пытливым умом, угадывал то общее, что роднило растительный и животный мир Сибири с нашим краем.

Нет более чутких и внимательных к тебе людей, чем те, с которыми ты делишь пищу, свои радости и сомнения… Матросы быстро подметили исследовательские наклонности Перевозчикова. Внимательно отнесся Штанько к новому подчиненному. У главстаршины были причины для этого: Перевозчиков показал себя отличным радистом – из таких, которые не только хорошо освоили то, чему их учили, но и каждодневно ищут новое в своей специальности. Главстаршина и сам был таким же беспокойным человеком. Он внимательно наблюдал за молодым матросом и с удовлетворением отметил: Алексей не только увлекался радиотехникой, но и с большим старанием привычного к труду человека исполнял все другие свои обязанности, которых очень много у матроса маленького подразделения. По собственному почину Алексей изучил специальность сигнальщика, и тогда главстаршина задумался, а потом решил… В результате при очередном приходе корабля на посту появился объемистый тюк: политотдел прислал полный комплект учебников и учебных пособий для старших классов средней школы.

Глядя на вспыхнувшее радостью лицо Алексея, Штанько улыбнулся и крутнул щегольское колечко черных усов. Матрос понял: этот подарок – дело рук главстаршины. Главстаршина и не подозревал, какой прочной нитью привязал он к себе этого вдумчивого, немного застенчивого матроса…

Штанько и сам мечтал об учебе. Размеренная, строго продуманная организация службы на посту вполне позволяла учиться. Сообща начальник и подчиненный налегли на тригонометрию. Получалось неплохо. Свободно шла история. Зато много хуже выходило с химией. Сколько раз Алексей проклинал свою тупость! Тогда главстаршина, которому химия тоже не давалась, принимался подбадривать молодого матроса… Вот, по секрету говоря, еще одна причина, почему оба друга так ждали прихода ГИСУ. Там есть врач, а каждый врач всегда немножко химик. Друзья рассчитывали на консультацию.

Когда Алексей спустился на узкий сейчас, во время прилива, покрытый крупной галькой берег, здесь уже собралось все свободное от службы население маленького гарнизона. Прибытие корабля, а с ним новых людей – это событие, которое обсуждается потом целый месяц. Матросы ожидали возвращения отпускников. С нетерпением следили за осторожно маневрирующей между рифами шестеркой, угадывая знакомые лица.

Первым выскочил прямо в воду невысокий, начинающий тучнеть капитан медицинской службы. Он посмотрел на матросов, толпившихся на берегу, и передал Перевозчикову сумку.

– Показывайте, товарищ старший матрос, где у вас здесь больной? – как к старому знакомому обратился он к Перевозчикову. Они вдвоем начали подниматься на пост. Алексей немного досадовал: приходится уходить, так и не увидев новых людей и не узнав новостей.

После небольшой операции нарыва в горле главстаршина быстро поправлялся. Это было радостно: выздоровел друг, и, во-вторых, с твоих плеч снимался тяжеловатый для неопытного матроса груз забот и ответственности за всю службу на посту. Ведь как-никак, а заботы командира поста не оставляли молодому матросу времени окунуться с головой в любимое дело. Сейчас это позади, и можно будет заняться без помех разгадкой передач неизвестного радиокорреспондента. В самом деле, для кого и откуда передаются уже не раз слышанные им радиосигналы? Это был обыкновенный знак «Р», то есть точка, тире, точка. Таким знаком нередко недисциплинированные радисты перед началом передачи пробуют ключ. Впервые Алексей обнаружил его в эфире около месяца назад. Знак повторился трижды. К сожалению, Алексей не обратил внимания, через какие промежутки времени давались сигналы. По отчетливости и громкости сигнала было ясно: или работает мощная станция, или неизвестный радист где-то недалеко. Последующие сутки, борясь со сном, матрос обшаривал эфир, отыскивая неизвестного корреспондента. Еще через день он услышал сигнал, но на этот раз Алексей смотрел на часы. Волна была другой. Первый сигнал был в 21 час, второй – в 21 час 01 минута, третий – в 21 час 03 минуты. Затем передача прекратилась. Досадно, что его почти сразу же вызвали на связь и он не запомнил и эту вторую волну.

Алексей тотчас же доложил о своем открытии Штанько. Главстаршина поморщился, когда Алексей сообщил о своей оплошности, крутнул ус и заявил:

– Вообще говоря, нас никто не мог бы поругать за то, что мы упустили этот сигнал, умолчи мы о нем. С другой стороны, должно быть у нас, моряков, золотое правило: никогда ничего не упускать, что встречается в службе. Ведь в ней нет мелочей и случайностей. Давайте вместе подумаем.

И тут Алексей узнал, что главстаршина – отличный радист.

– Нечему удивляться, – заметил Штанько, увидев недоуменное лицо подчиненного. – До того, как я был назначен начальником поста, я был командиром отделения радистов на узле связи. Ну, давайте решать кроссворд, в котором автор, видимо, по ошибке, забыл указать нам номера и значение понятий…

– Это сложно, – рассмеялся матрос.

– Я так думаю: любителям простого трудно служить на флоте в наше сложное время, – подхватил шутку Штанько. – Попробуем.

Друзья углубились в размышления. Ничего не получалось. Наконец Алексей зевнул и помотал головой.

– Устал. Какой сегодня день, товарищ главстаршина?

– Среда, 3 августа.

– Третьего, третьего… Нашел, – подскочил Алексей. – Первый сигнал в 21-00, второй – в 21-01, третий – в 21-03. Не означает ли третий сигнал даты новой передачи?

– Возможно. Надо проверить.

Предположение Алексея не оправдалось. Третьего августа друзья целые сутки прощупывали эфир. Сигналов не было.

Через день ученик-радист Насибулин доложил Штанько, что в 01 час он случайно услышал передачу, которой предшествовало повторение знака «Р» трижды. Не зная, что это необходимо кому-нибудь, Насибулин не записывал ничего. Поняв, что дело серьезное, Штанько доложил командованию, одновременно решив продолжать тщательное наблюдение за эфиром. Он выразил Алексею сожаление, что у них нет радиопеленгаторной установки. Самим делать ее – долго и сложно…

11. ЖЕНА МАЯЧНОГО МЕХАНИКА

– Товарищ главстаршина, разрешите уволиться. Соскучился по прогулке.

– Сами пойдете?

– Никто больше не хочет. Мне бы часа на три-четыре.

– Смотрите, осторожнее. Не лазать по скалам, в чащу не забираться.

Главстаршина выписал увольнительную записку и вручил ее Алексею. Со стороны это могло показаться смешным: в совершенно безлюдной местности, где нет кино и танцевальных площадок, комендатуры и комендантских патрулей, выписывать увольнительную записку! Но Штанько полагал иначе: так требует устав, служба. Всегда нужно знать, когда человек возвратится в часть и где его искать. Мало ли для чего может потом понадобиться знать, где находился человек в определенное время!

Спустившись к берегу, молодой матрос неторопливо пошел на юг, перепрыгивая с камня на камень и поднимаясь на скалы там, где океан даже сейчас, при отливе, вплотную подходил к обрывистым берегам. Он любил эти прогулки: на каждом шагу встречаешь что-нибудь новое, совсем незнакомое тебе. Есть простор мысли: что это, откуда?.. А как радостно потом, порывшись в книгах, узнать, что твоя догадка подтвердилась.

После недельного шторма океан стих. На небе – ни облачка. Только кончился июль – пора великого цветения трав северной части нашего края. В это время, налившись соками тучной, нетронутой человеком земли, буйно вымахивают здесь невиданных на западе размеров шеломайники, лопухи, похожий на крупную рожь вейник, раскидывает свои полутораметровые узорчатые листья сладкая трава – пучка, везде пестреют большие разноцветные лесные фиалки. А выше по склонам сплошным ковром поднимаются альпийские луга, которым позавидовали бы горы Швейцарии и Тироля. Легкий ветерок с гор. Кажется, не ветер, а густые запахи земли текут к морю и вытесняют над берегом терпкие ароматы океана.

Алексей вышел на песчаный пляж бухточки, отгороженной от океана осклизлыми рифами, густо поросшими бурыми космами водорослей. На песке громоздились выброшенные сюда приливом и штормом валы начинающих увядать стеблей ламинарии – морской капусты. Среди путаницы длинных, глянцевитых ажурных листьев сновали маленькие прибрежные крабы, опасливо и недружелюбно посматривая на Алексея выдвинутыми из панцирей глазами, удивительно похожими на миниатюрные перископы. Ковырнув ботинком камень, матрос увидел, как из-под камня брызнула в разные стороны целая стая морских блох.

«К большой радости этих серьезных маленьких крабов», – подумал Алексей и засмеялся. Он с интересом смотрел, как похожие на креветок-чилимов морские блохи, разворачивая подобно пружинам свои тела, прыгали, суетливо разыскивая убежище. Когда последнее крошечное животное забилось под камень, Алексей поднял голову и остолбенел: прямо к нему, легко перепрыгивая с камня на камень, шла молодая и красивая женщина. Фигуру незнакомки плотно облегало простенькое зеленое, в белую горошину, платьице с короткими рукавами. Золотистые волосы схвачены зеленой густой сеткой. Искусные тонкие дуги рисованных бровей, слегка подкрашенные маленькие губы и по-детски округлый подбородок. Женщина, не раздумывая, подошла к матросу. Увидев настороженный взгляд Алексея, откровенно рассмеялась. Лукаво посмотрела на него васильковыми глазами, сказала:

– А я вас знаю. Вы Алексей Перевозчиков. Правда?

Алексей насторожился еще больше. «Кто она? Откуда знает меня? Зачем здесь, на границе?»

– Кто вы такая? Куда идете? – строго спросил он.

Женщина рассмеялась, да так заливисто и искренне, что матрос отвернулся, пряча невольную улыбку.

– Правильно о вас говорили товарищи. Вы – бука. – Она протянула Алексею маленькую ладошку. – Давайте знакомиться. Меня зовут Зоя Александровна. Мой муж работает здесь на маяке механиком. Вот приехала к нему…

Протянутая рука так и осталась висеть в воздухе. Женщина на миг смутилась и опустила руку.

Алексей не замечал своей невежливости. «Как! Эта красивая, молодая и яркая женщина – жена Федосова, пожилого, всегда чем-то недовольного человека, о котором ходили слухи, что он – запойный пьяница и согласился служить на отдаленном маяке только потому, что здесь нигде не достанешь спиртного? Да, он же был в отпуске! Какая несуразная это штука – человеческая жизнь».

У матроса пропал вкус к прогулке. Ему мучительно захотелось еще раз посмотреть на эту женщину, только чтобы она не видела этого.

– Идемте! – приказал он, не поднимая глаз. Они направились к посту. Женщина шла впереди матроса. Алексей шагал, не спуская глаз со спины незнакомки. Он твердо решил доставить ее на пост. Ее же, казалось, забавляло это конвоирование, и она шла непринужденно и уверенно, временами оглядывалась на серьезное лицо матроса и заливисто смеялась. Тогда Алексей опускал ресницы. Так они дошли до подножья Скалистого мыса и начали подниматься. Зоя Александровна посмотрела вверх. На краю площадки стоял человек, махая рукой.

– Муж, – обернулась она к Алексею. – Такой же бука, как вы. Только вы красивый. – Не то шутя, не то всерьез сожалея, шепнула она, вздохнула и легко побежала по ступенькам вверх, крикнув матросу: – Ловите меня!

На площадке Зоя Александровна повисла на руке мужа и потащила его к дому, весело болтая. На пороге обернулась и насмешливо посмотрела на матроса. Тот стоял, не зная, что думать. Потом медленно побрел на пост. В ушах у него продолжал звенеть смех молодой женщины.

– Остолоп! Тоже бдительный выискался. Надо же было сообразить: ну кто чужой мог бы здесь разгуливать на берегу около поста с круглосуточным наблюдением, среди белого дня? Понятно, почему она смеялась. Над его глупостью.

12. НАХОДКА НИКИФОРА СЕРГУНЬКО

Прокурор Екатерининского района, младший советник юстиции Шапошников, ошибся. Впрочем, не только он. Его еще как-то извиняло незнание края – он прибыл на Дальний Восток недавно. Ошибались, к сожалению, и многие старожилы. Участок побережья, примыкающий к Скалистому мысу, вовсе не был так безлюден, как это думали.

В сорока километрах южнее Скалистого мыса, в глубокой обширной лощине, из зарослей амурского бархата и березы показался человек. Поднявшись по склону, он внимательно огляделся.

– Кажись, верно вышел, – решил Сергунько и двинулся к югу. Обогнув причудливую, с отвесными неприступными боками сопку, путник приложил руку козырьком ко лбу.

– Угадал, – поздравил он себя и начал спускаться вниз, раздвигая стволом ружья заросли шеломайника. Исполинские растения за его спиной еще долго продолжали недоуменно покачивать похожими на ободранные зонты головками, словно обсуждая, куда лежит путь человека. Наконец явственное журчание воды остановило путника. Дорогу ему преградил ручей. Глянув вверх, он заметил темное отверстие обветшалой охотничьей юрты, лепившейся между корнями древней каменной березы. Юрта выглядела покинутой. Войдя, человек поставил двустволку в угол, огляделся, сунул два заскорузлых пальца в золу очага. Сразу отдернул руку – горячо.

– Ребята здесь, – удовлетворенно отметил он, положил походный мешок на грубо сколоченное из жердей подобие стола и начал вытаскивать из мешка самые различные предметы. Появились одна за другой коробки с гильзами и капсюлями, банка с порохом, мешочки дроби, пачки чая и сахара, какие-то свертки. Наконец, порывшись глубже, путник извлек из необъятного мешка бутылку спирта и водрузил ее среди всего этого богатства. Занятый делом, он не заметил, как в дверях появился невысокий коренастый человек. По темному, в крупных оспинках лицу вошедшего трудно было угадать его возраст, и только гладко зачесанные, длинные и совершенно седые волосы показывали – человек стар. Раскосые глаза хозяина юрты с удовольствием следили за действиями пришельца.

– Никифор, ты? – негромко позвал он человека у стола. Тот повернулся и, казалось, не выказал удивления.

– А, Захар, – сдержанно приветствовал он хозяина юрты. Со стороны показалось бы, что эти люди только вчера расстались. Великан-охотник взял Захара за плечи и подвел к выходу, пытливо всматриваясь в лицо друга. – Ты мало изменился, Захар, хотя не виделись… – он замолчал, прищурив глаз, словно прицеливаясь мыслями в прожитые годы, – почитай, три лета. Как промышляешь здесь?

Раскосые глаза Захара сузились в щелки. Он улыбнулся, обнажив удивительно белые ровные зубы, казавшиеся вставными при его темном лице и седых волосах.

– Хорошо, брат, хорошо. Нечего бога гневить, хорошо. – Он вгляделся в лицо товарища. С сомнением покачал головой. – Большая дорога у тебя была. Никифор, ты пришел за делом. По глазам видно. Говори.

– Ладно, – отмахнулся Сергунько, – разговор о деле потом. Пришел за помощью и советом. Заходил к твоей старухе. Ничего ей у дочки. Большой парень внук. Охотником скоро будет. Поцеловал меня за тебя. Помнит. Вот старуха прислала. Велела передать: плохая, уйдет к богу без тебя, хочет тебя видеть.

Улыбка сбежала с лица старика. Он начал отрывисто задавать вопросы. Сергунько слушал его, неторопливо вставляя иногда какую-нибудь фразу. Наконец махнул рукой.

– Ладно, однако, Захар. Баба преувеличивает. Вид у нее хороший. Об остальном – потом. А ты плохой хозяин стал. Гость устал. Не рад мне? Где Василь и Ленька?

– Как можешь говорить так? Ты не гость, ты дорогой брат, – повторил старый охотник это слово, казавшееся странным, потому что старики были людьми разных национальностей и одних лет. – Ребята ушли туда, – махнул Захар на юг. – За козлами. Теперь неделю не жди.

Он засуетился, бесцеремонно сдвинул на угол стола принесенные Сергунько дары, достал и приготовил еду, с торжеством поставил на стол бутыль с зеленоватой жидкостью.

Сергунько отрицательно мотнул головой:

– От этого уволь. Я и так едва не окочурился от твоей настойки в 1918 году, когда вернулся домой. Больше не хочу. Хватит. Хочешь обижайся, хочешь нет, а пить настойку не буду. – Он налил в кружку спирта, разбавил водой. – Это подойдет. Ради встречи.

Закусывали молча, не спеша, как люди, привыкшие к одиночеству и молчанию. Поев, Захар вышел и вскоре вернулся с охапкой пахучих лап кедровника. Сергунько приладил в головах постели изрядно отощавший мешок, и через минуту его богатырский храп сотрясал ветхие стены старой юрты.

Донельзя истомленный гость проснулся, когда из-за туманного океанского горизонта поднималось оранжево-желтое солнце. Вышел, зевнул, по привычке перекрестил рот, спохватился, сплюнул. Сильно, с хрустом, разогнул тяжелые узловатые руки. Обвел глазами округу, остановился взглядом на иззубренных, еще кое-где покрытых снегом вершинах Восточного хребта.

– Слушай, Захар. Туда есть прямая дорога, без обхода?

Старый охотник поглядел в направлении руки Сергунько, перевел взгляд на береговую черту. На миг его лицо отразило неподдельную тревогу. Потом старик задумался и снизу вверх посмотрел подозрительно на своего друга-великана.

– Есть… К Чертовой юрте… – нехотя сказал он. – Только зачем она тебе? Это… гиблое место.

– Точно? Ты знаешь эту дорогу? – обрадованно спросил Сергунько, не обратив внимания на последние слова Захара. Тот испуганно взглянул на Никифора.

– Раньше знал. Был там, на год раньше того, как ты убил из-за меня ножом старого Лямина и тебя арестовали. В тот год по совету стариков я принял твою кровь и стал, по нашему обычаю, твоим братом.

– Ты обещал никогда не вспоминать об этом, – досадливо остановил его Сергунько. – Скажи, Захар, ты сможешь найти сейчас эту дорогу? Очень нужно. Не мне, советской власти нужно.

Старик с сомнением покачал головой.

– Не знаю. Давно было. – Он подсчитал. – Сорок зим назад. Очень давно. Трудная эта дорога. Ноги другие, сердце другое.

– А ты ходил в ту сторону?

– Да.

– Встречал кого-нибудь?

Старый охотник вместо ответа нырнул в темную щель юрты и, порывшись некоторое время под нарами, извлек шкурку крупной лисы-огневки.

– Вот! – с торжеством сказал он.

Сергунько взял шкурку из рук друга и презрительно посмотрел на него.

– Стар ты стал, Захар. Зачем бьешь зверя не в сезон? У нее котята были. И стрелял ты в круп. Только шкурку испортил. Зря пропал зверь.

Темное лицо Захара побурело от этого упрека. Он выругался, схватил ружье и, подняв голову, поискал цель глазами. Белесо-голубое небо было пустынным. Сергунько улыбнулся горячности товарища и обнял его за плечи.

– Не надо, верю.

– Надо слушать человека. Зверь умирал, когда я его нашел. С котятами. Котята совсем маленькие. Рана – здесь, – показал Захар себе на бедро, – добил. Зачем зря мучить? Вижу – пуля вошла, а выхода нет. Рана – слепая. Интересно: кто стрелял? Смотри, – он достал тряпку и развернул ее. На ладони охотника лежала тупорылая короткая толстая пуля.

Сергунько схватил пулю и начал ее внимательно осматривать. Покачал головой.

– Не наша. Царапины на ней. Сильное оружие. Почему же рана слепая? – задумчиво произнес он. – Охотник так бы не стал стрелять… Может быть, рикошет или прилетела издалека? А может быть, ослабела от прохождения через какое-то препятствие… Скажи, Захар, как пуля лежала в ране?

– Носом от входа, – объяснил Захар.

– Пока не посмотрим место, ничего не поймем. Идем! – решительно схватил Сергунько товарища за плечо.

– Куда?

– Туда, где была лиса. Там ты больше ничего не находил?

Старый охотник покачал головой и, ничуть не удивившись, отправился собираться.

* * *

Старики шли на север, обходя глубокие, еще забитые на дне плотно слежавшимся снегом провалы между скалами, пробирались сквозь казавшиеся непроходимыми заросли кедрового стланика, с трудом перебирались через бурные, сейчас, в пору летнего таяния горных снегов, потоки. Отдыхали и опять упорно шли вперед. Наконец Сергунько остановился, отер потный лоб и пробормотал:

– Прав ты, Захар, ноги не те, сердце не то. А идти надо.

– Слушай, брат, я все думаю: тот человек – неумный человек. Зачем думал плохое на тебя? Ты советскую власть делал здесь, сам большой начальник у партизан был.

– Тоже, скажешь, начальник. Просто пограмотней других. Спасибо, научился. А следователь, он что – молодой да горячий. Хотя приметил я – честный он, боевой, воевал, видать. Меня спрашивал – я отвечал. Вот кабы он у меня совета спросил – я бы его сразу в ваш охотничий колхоз направил. Может, и сам помог. Вижу – человек добивается дела. А дело серьезное. Пропал ученый. Большая голова был. Только странный: все норовил делать отдельно от других. Значит, никогда не жил в тайге. И еще я приметил, не любил он другого начальника, Рустама Алимовича… – Никифор скупо усмехнулся. – А ты прав, Захар, обида взяла меня на этого следователя. Старые люди, много знают. Вот Рустам Алимович совсем другой. Всегда всех спрашивал, советовался со мной. Местами очень интересовался, всё дороги искал в горах, хорошие стоянки. У него здорово получалось. А следователь этот, – опять вернулся Сергунько к мучившей его теме, – с человеком поговорить по-хорошему не хочет. Ушел я от него, а потом подумал: обида – обидой, а помогать надо. Вспомнил про тебя и пошел. Ты все здесь знаешь, Захар. Отец, деды, прадеды – все здесь жили. Еще когда русских и в помине здесь не было. Вот и пришел – советоваться. Место скоро ли будет?

– Пожалуй, скоро уже.

Через час пути Захар, снимая двустволку, заявил:

– Здесь. – Потом внимательно осмотрел траву. – Однако уходить надо. Хозяйка с детьми по голубику ходит, – указал он на измятые и начисто ободранные кусты еще незрелой голубики. – Перезаряжай винтовку, брат, – посоветовал он, дослав в казенник медвежью пулю.

– А вон и сам хозяин, – кивнул Сергунько на склон. – Ничего. Он сейчас добрый, ягоду ест.

В пятидесяти метрах выше по склону среди кустов виднелось светло-бурое, почти серое тело медведя. Зверь спокойно смотрел на людей, шумно втягивая воздух бархатными черными ноздрями. Сделал несколько шагов к охотникам, затем, будто раздумав, повернулся и неторопливо пошел в чащу.

– Непуганый, – отметил вполголоса Никифор. – А все-таки здесь был человек.

Старые товарищи двинулись дальше. Один выше, другой – ниже по склону: так, чтобы между ними не оставалось непросматриваемых участков. Сергунько нацепил очки – у охотника была старческая дальнозоркость.

Охотники так и не нашли ничего. Солнце садилось за Восточный хребет. Пора было думать о ночлеге. Друзья выбрались на небольшую площадку, заросшую мелкими жесткими кустиками водяники. Сбоку площадки поднимался отвесный, с подрытым основанием утес, образуя у земли впадину – подобие небольшого грота.

– Остановимся здесь. Темнеет. Искать будем завтра, – решил Сергунько, тяжело опускаясь на траву. – Да, ноги не те. Да и то сказать: пока к тебе дотопал, в обход хребта, почитай, километров двести с гаком, да все по сопкам и скалам.

Изрядно уставший Захар побрел к опушке рощицы и начал собирать сучья для костра.

– Не надо, – тихо вернул его Сергунько. – Здесь ходил чужой. Может и сейчас близко ходит. Дым, огонь – не надо. Спать будем по очереди… – Он, кряхтя, поднялся и направился к гроту. Только вот расчистить надо место.

Охотник начал носком сапога отбрасывать камни, загромождавшие вход в грот. Присмотрелся, нагнулся и поднял белый продолговатый предмет, внимательно рассматривая его.

– Захар, иди сюда, – поманил он пальцем товарища и протянул ему находку. В руках Захара оказалась кость. Он посмотрел на друга и зло пробормотал:

– Я говорил: не надо ходить сюда. Чертова юрта близко… Такого зверя не знаю. Это…

– Да, это человек, – прошептал Сергунько. – Кость свежая. Смотри, еще мясо не истлело в ямочках.

Не сговариваясь, друзья начали внимательно осматривать площадку. На ней ничего не было. Придерживаясь за ветки кедровника, которым густо порос склон, Сергунько спустился вниз. Вскоре его взволнованный голос позвал старого друга. Подойдя, Захар увидел: Сергунько стоит на коленях и рассматривает что-то белое, застрявшее между двумя камнями и потому не унесенное ливневыми потоками к морю. Старый охотник нагнулся. На него глядел, оскалив беззубую впадину между челюстями, человеческий череп с разбитой скуловой костью. В затылке темнело отверстие…