Текст книги "Линия перемены дат"

Автор книги: Арсений Малинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 13 страниц)

31. СТАРЫЙ ЗНАКОМЫЙ

Старик Захар, словно позабыв годы и усталость, безостановочно карабкался по скалам. Западный склон Восточного хребта, по которому они двигались, становился все круче и недоступнее. Казалось, что еще шаг, два – и дальше идти будет уже невозможно. Но нет, старый охотник нырял в какую-нибудь щель, и спутники через минуту видели его над собой. Наконец старик остановился у огромного камня, чудом державшегося на крохотной площадке над отвесным обрывов.

– Здесь, кажись, – с трудом отдышался Захар. От углов глаз старика разбежался к вискам веер мелких морщинок. Он был доволен.

Сергунько и Феоктистов с интересом осматривались.

– Да, нипочем не догадаешься, – старший лейтенант сдвинул привычным движением руки фуражку с белоснежным чехлом на затылок и отер взмокший лоб. Молодой следователь неотрывно смотрел на профессора. Он не доверял ему и в душе осуждал решение полковник Горина, разрешившего Рахимову принять участие в поисках следов профессора Левмана.

«Как могло случиться, что Горин, проницательный и осторожный следственный работник, так опрометчиво дал согласие на участие Рахимова в поиске следов профессора Левмана? Ведь Рахимов – личный и притом непримиримый враг Левмана. Рахимов – бывший офицер разведки. Если он преступник, то знающий и, следовательно, искушенный. Что ему надо? Не для того ли он напросился в этот поиск, чтобы сорвать его успех? Какая иная корысть может быть у него? А она у него есть. Не всякий добровольно подвергнет себя таким испытаниям, каким подвергались они при переходе через хребет. Он и старики-охотники – дело другое. А этот профессор? Нет, что-то нечисто».

Как всякий разумный человек, Феоктистов понимал: оценивая действия вероятного противника, не следует считать его глупее себя… И он не ждал ничего хорошего от наличия в его поисковой группе Рахимова. Искать следы и следить за происками рядом с тобой находящегося незнакомого человека – нелегкое дело. «Ничего не сделаешь. Приказ начальства».

– Ну, скажите, товарищ профессор, кто б догадался, что здесь проход? Вы же были раньше совсем рядом.

Рахимов не ответил. Присев на корточки, он внимательно рассматривал высеченные на камне и полускрытые густым покровом лишайника непонятные углубления на обломке скалы.

– Древнее искусство, – протянул он. – Интересно, что это обозначает?

Профессор тщательно стирал лишайник, покрывавший глыбу, и на камне постепенно проступало изображение, отдаленно напоминающее человеческое лицо с тяжелой, будто распухшей челюстью, как у обезьян, и огромными вытаращенными глазами.

– Такое я видел когда-то в музее Восточных культур. Что это? – ткнул он пальцем в изображение и обернулся к Захару.

– Это  е г о  лицо. Старики говорили: оно было здесь еще до прихода русских братьев.

– Значит, уже более 200 лет, – определил Рахимов. – А почему у него такая большая челюсть?

– Старики говорили… – Захар помедлил. – Кто воровал камни из его юрты или пил его воду, он сердился, делал такое лицо, как у тебя, и такую челюсть, – показал охотник на горельеф.

– А вы, Захар, сами не видели таких? – ученый еле сдерживал взволнованные нотки в голосе.

– Нет, я не ходил. Молодой был. Боялся…

Позади огромного камня открывалась ранее невидимая из-за него, неширокая, но очень глубокая расселина. Из нее пронзительным сквозняком вырывался ветер. Когда путники прошли по ней около получаса, расселина сделала резкий поворот, и перед ними открылась величественная панорама восточного склона.

По серым каменистым осыпям ниже умирающих под солнцем снегов рассыпались там и сям ярко-зеленые верещатники. Еще ниже, в обрамлении пестрящих яркими цветами альпийских лугов, поднимались сумрачные скалы, на отвесных боках которых кое-где лепились кусты вездесущего ольховника. Глубокие ущелья прорезали склон в разных направлениях. Где-то вдалеке рокотал водопад. А еще дальше внизу исполинской вогнутой чашей лежал будто покрытый глазурью океан.

Некоторое время все молчали.

Под ногой профессора подался камень. Рахимов не удержался и начал стремительно сползать по каменистой крутизне. «Уходит от нас!» – мелькнуло в голове следователя. Обдирая локти и колени, Феоктистов заскользил вниз, догнал Рахимова и схватил за рукав.

– Куда вы, профессор? Не рано ли?

Лицо Рахимова стало злым.

– Вы забываетесь, товарищ старший лейтенант. Успокойтесь. Мне, может быть, это нужнее, чем вам. Запомните это. Безрассудство никогда не вело к успеху. Идемте и возьмите себя в руки.

Начался нелегкий спуск. Временами казалось: люди не смогут удержаться и непременно свалятся в какую-нибудь из так внезапно возникавших у них под ногами пропастей. Но эти четверо – два охотника, офицер-следователь и бывший офицер-ученый – были тренированными людьми. Утомительное скольжение с препятствиями окончилось благополучно.

Постепенно склон становился более пологим и удобным для спуска. Путники вышли на площадку, указанную стариками. Феоктистов еще раз осмотрел дно расселины, где были найдены останки профессора Левмана. Ничего нового обнаружить не удалось.

Дальнейшие поиски пришлось отложить на следующий день. По совету Сергунько улеглись спать не зажигая костра.

Ночь принесла с собой ветерок с моря, неясные шорохи отяжелевших от росы трав, пронзительный крик неведомой птицы за ближайшей скалой… Где-то вдали послышалось глухое злобное рычание, и ему тотчас же в ответ жалобно и негодующе что-то свое провыла росомаха.

Перед рассветом в ночные звуки ворвались отдаленные расстоянием частые сухие удары со стороны моря. Феоктистов, дежуривший возле спящих товарищей, разбудил их. Внизу стреляли. Затем где-то далеко под ними вспыхнул и рассыпался красный огонь. Стрельба прекратилась…

Когда взошло солнце и рассеялся туман, путники увидели отсюда, со страшной высоты, розовую водную гладь и казавшийся на ней игрушечным кораблик.

– Это сторожевой корабль «Шквал», – сообщил спутникам следователь.

«Шквал» производил вблизи побережья непонятные эволюции: менял галсы, стопорил ход, описывал циркуляции. По временам за кормой корабля беззвучно вскипали высокие водяные бугры.

Старший лейтенант Феоктистов уселся на камень. Юношеское, загорелое дочерна лицо следователя стало серьезным. Подняв правую бровь, он внимательно оглядел окружающую местность. Вполголоса, неторопливо и задумчиво, словно еще сомневаясь в чем-то, заговорил:

– Выше площадки ничего не найдено… Одна кость обнаружена на площадке. Череп – ниже ее. Это может означать, что убийство, вероятней всего, совершено на площадке. Где же одежда профессора?

– Там же, где золотые зубы, в руках неизвестного убийцы, – уверенно ответил профессор Рахимов.

Феоктистов бросил короткий быстрый взгляд на ученого. «Почему он так уверен? Почему он торопится подсказывать решения?» – еле удерживался молодой офицер от открытой отповеди этому человеку с неприятным обезображенным лицом.

Феоктистов был прямолинеен и молод. Прямолинейное мышление с трудом пробирается по извилистому путаному следу преступника и может легко потерять его. А молодость любит красоту и инстинктивно не доверяет уродливости. От этого нередко бывают беды. Но мы зря говорим такое о следователе. Следователь не имеет права увлекаться и поддаваться первому впечатлению. Он обязан проверить все до конца. Как бы оно ни выглядело: красивым или уродливым, естественным или невероятным, нравилось ли ему, как человеку, или вызывало отвращение. Только факты и никаких личных симпатий. И все же Феоктистов не доверял Рахимову!

– Как же Левман, имея оружие, не сопротивлялся? – протянул следователь.

Рахимов насмешливо улыбнулся.

– Я не буду удивлен, если вы узнаете, что Левман ни разу в жизни не попал из ружья в какое-либо живое существо. Для таких людей, как он, безопасное остроумие в интимном женском кругу в глубоком тылу вполне заменяло героизм фронтовиков, – зло заключил бывший разведчик.

«Не завидую я Левману. У этого Рахимова нелегкий характер. А ненависти…» – подумал Феоктистов.

Первым наткнулся на след коллеги профессор Рахимов. Выйдя из зарослей кедровника, он с торжеством показал Феоктистову небольшой лоскут серой, в клетку, шерстяной ткани.

– Держу пари, что у меня в руке лоскут от бриджей Левмана. Или… этот район посещается людьми, одевающимися в дорогие шерстяные ткани.

– Где вы это нашли?

– Вон на том сучке кедрового стланика. И знаете, что я думаю: от площадки, где была найдена кость, до места, где был лоскут бриджей Левмана, очень неудобный путь. Я бы так не пошел. Да и вы тоже. Ведь рядом гораздо удобнее идти по дну балочки. А это значит…

– Он чего-то боялся, спешил, – закончил следователь мысль профессора.

– Да… За ним, вероятно, гнались.

– Но это только догадка, хотя она и дает нам основания искать следы трагедии где-то на продолжении воображаемой прямой линии, соединяющей точки находок. Продолжим.

Путники начали спускаться. Дорогу им преградило узкое и глубокое ущелье, на дне которого шумел поток.

– Как странно… После пышной растительности такие мертвые скалы. Это пегматитовый массив, – сообщил профессор молодому следователю и отошел в сторону, сосредоточенно разглядывая осколок горной породы.

На этот раз Феоктистов не следил за странным профессором. Пригнувшись, он глядел себе под ноги. Неожиданно следователь быстро выпрямился.

– Еще след! – торжествующе заявил он. На ладони старшего лейтенанта лежал осколок стекла. Чуть заметная кривизна полированной поверхности не оставляла сомнений: это был осколок стекла очков.

Пока путники рассматривали этого крохотного свидетеля гибели профессора Левмана, старый Захар, до сих пор стоявший в стороне, куда-то исчез.

– Захар, какая дорога отсюда вниз самая удобная? – обернулся Сергунько туда, где только что стоял его приятель. – Куда он запропал?

Захар стоял на коленях далеко в стороне, ниже по склону, на краю широкой, заросшей шеломайником расселины, смотрел туда и временами махал рукой сверху вниз.

– Предлагает укрыться, – по-военному быстро дога дался Феоктистов. Путники, согнувшись и прячась за обломки скал, начали приближаться к старику. Старый охотник лег и ящерицей пополз вдоль склона. Остальные последовали за ним. Затем Захар подал знак остановиться и ткнул пальцем вниз.

Только сейчас Феоктистов заметил, что зонты шеломайника легко покачиваются. Среди них кто-то осторожно передвигался.

– Медведь… – шепотом предположил следователь и расстегнул кобуру пистолета.

Захар отрицательно мотнул головой:

– Хозяин так не ходит.

Шеломайники продолжали качаться. Потом среди мясистых толстых стволов что-то зачернело, и из зарослей показался матрос в изодранной одежде. На плечах его фланельки желтели полоски. Рахимов поднял было голову, но тяжелая рука Сергунько придавила его к земле. Матрос держал в руке тяжелый пистолет.

«Кольт», – опытным взглядом определил Феоктистов.

Матрос осторожно огляделся, осмотрел склон, и путники увидели безбровое, в белых и красных пятнах лицо. На нижней челюсти лоснилась большая красноватая опухоль. Неизвестный перезарядил пистолет и, по-прежнему держа его наготове, перед собой, начал подниматься по склону, направляясь прямо к груде камней, за которыми укрылись путники. Подъем давался ему с трудом. Он остановился, держась рукой за сердце, и люди за камнями отчетливо слышали хриплое прерывистое дыхание. Чувствуя себя в безопасности, матрос принялся осматривать изодранную одежду.

Тогда случилось неожиданное. С необычайной для его лет легкостью Захар вскочил и прыгнул сверху прямо на плечи матроса. Тот пошатнулся и упал на спину. Рахимов вздрогнул от отчаянного крика и громкой нерусской брани. Матрос, извиваясь, попытался вывернуться из-под по-кошачьи вцепившегося в него Захара. Еще мгновение – и рядом с ними оказался Сергунько. Седобородый великан ударом сапога выбил из рук матроса оружие, как мальчишку поднял незнакомца с земли и заложил ему руки за спину. Без усилий четверо мужчин связали незнакомого.

– Кто вы такой? – нагнулся к неизвестному Феоктистов.

Связанный молчал. Его глаза между красными, лишенными ресниц веками были устремлены на Рахимова. В них светился неподдельный ужас.

– Вы понимаете по-русски? – сделал еще одну попытку Феоктистов, перехватив взгляд неизвестного.

Матрос молчал, по-прежнему глядя в упор на профессора, и морщил обезображенный лоб. Рахимов тоже смотрел на него, потом сделал шаг в сторону и взглянул на профиль странного матроса.

– Скажите, герр гауптман Мюльгарт, неужели и я так сильно изменился? Вас-то я узнаю. Какая встреча! – насмешливо прибавил он.

Неизвестный вздрогнул. Глаза его расширились. Феоктистов отступил на шаг и, не сводя глаз с профессора, расстегнул кобуру.

– Старший лейтенант, иди сюда, – позвал Феоктистова Сергунько, упорно называвший молодого офицера на «ты». Старики стояли поодаль, вертя в руках оружие матроса. – Пули-то, сынок, такие же, какую Захар нашел в раненой лисице, – сообщил Сергунько.

Следователь сделал два осторожных шага назад и, не сводя глаз с Рахимова, извлек пистолет. Вполголоса предупредил:

– Товарищи, будьте внимательны и осторожны с профессором. Этот матрос нерусский. А профессор знает его и называл его гауптманом. Это – по-немецки, значит капитан. Что-то здесь не так…

Матрос напряженно вслушивался в разговор охотников и Феоктистова. Потом медленно повернул голову в сторону внимательно изучавшего его лицо бывшего офицера-разведчика.

– Узнали? – с горькой усмешкой повторил матрос. – И я узнаю вас. Черное море, Геленджик, полевой госпиталь 3175 и ваши допросы, герр гауптман Рахимов.

– Ганс Мюльгарт, гауптман инженерных войск. Почему вы здесь? Вспомните ваши клятвы после излечения вас, почти безнадежного, советскими врачами: «Я никого да не подниму руку против Советской страны». Что с вами?

Острый кадык на длинной и грязной шее немца судорожно дернулся.

– Опять проиграл. Второй раз в плену… А вы – уже профессор. Вас так называют эти люди… – На обезображенных веках немца выступили слезы. – Да, разные у нас судьбы, герр гауптман Рахимов. Но я ничего еще не делал. Меня только забросили сюда.

– Не лгите, Мюльгарт, – лицо профессора Рахимова стало суровым. – Почему вы здесь, повторяю я вам? Как вы сюда попали? Кто вас послал? Почему вы нарушили клятву? Почему вы, немецкий инженер-геолог, здесь, на нашей земле? Отвечайте. В этом пустынном районе. Что вам здесь нужно? – Голос Рахимова звучал непримиримо, жестко и повелительно. Феоктистов с интересом смотрел на профессора. Потом молодой следователь решительно сунул пистолет в кобуру и присел рядом с Рахимовым.

Запинаясь, останавливаясь и подбирая русские слова, немец начал рассказывать…

Это была печальная повесть о том, как приняла Федеральная Республика Германии вернувшегося из плена офицера. Как он, голодающий, спасая от гибели семью, пошел на службу к победителям Германии.

– Кому именно? Не все ли равно, – горько усмехнулся немец. – Пусть развяжут мне ноги. Тогда можно будет разговаривать.

Издалека приближался собачий лай. Потом из кустов на противоположной стороне расселины показались пограничники. Немец вздрогнул, потом деланно-шутливым тоном обратился к профессору:

– Не слишком ли почетный эскорт для моей скромной фигуры, герр гауптман? – он задумался, потом решительно обернулся к своим врагам:

– Я солдат. Вилять не буду. Ставка проиграна.

– Ведите нас на свою базу, – приказал Феоктистов.

– Нет, я сначала покажу вам кое-что другое…

32. СОКРОВИЩЕ ЧЕРТОВОЙ ЮРТЫ

– Идемте, гауптман, – обращаясь к Рахимову, как будто других не существовало около него, заторопился Мюльгарт. – Прикажите развязать мне руки. Да скажите этим невеждам, чтобы они не стояли так близко около меня. Я решил вернуть сокровище хозяину. Подарок от умирающего… – Его изуродованное лицо исказилось гримасой. Он закашлялся и вновь расхохотался. Это был жуткий смех человека, знающего, как мало осталось ему жить. – Слишком большая радиация.

Поняв, Рахимов с тревогой обратился к давнему знакомому:

– Почему вам не дали одежды?

– Да, я вам солгал. Я здесь давно. А одежда не предусматривалась контрактом. Ненавижу, – зло обернулся он к советским людям, – вас и их. Иду только ради вас, профессор. Во что я обратился? Уж очень трудную задачу мне поставили: уничтожать все советское, что появится в этом районе. Глупцы. И я тоже… Все равно доищетесь… – Губы немецкого инженера дернулись. – Вот эту маскировочную одежду привезли, когда здесь рядом построили пост. Чтобы отвести возможные подозрения на матросов. Да, больше я сам виноват. Не надо было увлекаться. А как не увлечься, увидев это чудо? Посмотрите сами. Ведь вы – геолог.

Так вот, человек, которого я убил… Этот старик правильно говорит, – кивнул немец На Сергунько. – Я все понял, что он говорил. Убитый тоже был геологом. Первое ранение было сквозное. Я слышал тогда вой, но не догадался. Эта же пуля ранила лису? Когда я следил за тем лысым геологом, то видел, с каким жадным вниманием он изучал местность и подходил все ближе к моей базе. Я вам оставлю наследство, – возбужденно болтал бывший немецкий офицер. – Блокнот этого человека… Он правильно угадал, что здесь… Я хотел продать этот блокнот подороже… К чему?

Мюльгарт замолчал, продолжая быстро идти вперед, увлекая за собой Рахимова. Феоктистов и оба старика еле поспевали за ним. Неожиданно Захар остановился и, тыча пальцем вперед, быстро заговорил. Мюльгарт обернулся.

– Что говорит этот человек? – спросил он. – Я не понимаю такого языка.

– Он говорит: дальше идти нельзя. Чертова юрта близко. Старики говорили – великое колдовство.

Немец задумался.

– Вот видите, герр профессор, есть еще одно доказательство, что мне нечего прятать. Я сдаюсь не из любви к Советам. Любому умному человеку ясно: вся затея этих господ скрыть от вас до возможной войны тайну этих гор рано или поздно провалилась бы. Туземцы знают, что там. – Он пожал плечами. – Но мне платили деньги. Больше, чем давал Гитлер…

Они двинулись дальше. Наконец Мюльгарт остановился, обернулся к Рахимову. Глаза его восторженно сияли.

– Не забудьте засвидетельствовать, что это я указал добровольно, герр гауптман. Это чудо можно заметить только отсюда. Смотрите, – указал он рукой вниз.

Опытным взглядом геолога Рахимов окинул местность. Сомнений не было. Перед ними, в пятидесяти метрах ниже по склону, был провал – грабен, сбросовая обширная впадина, образованная оседанием участка земной коры по вулканическим трещинам. В этом убедила Рахимова тонкая струя пара, бьющая из трещины неподалеку.

– Пегматитовый сброс?

– Да, да, – подтвердил немец. – Это нашел геолог Берни в 1918 году. С тех пор Компания Лепон энд Немир прячет его от хозяев. Вот почему они так хотели в 1920 году остаться в этом краю. Мерзавцы, они погубили меня, – простонал он.

Путники застыли, очарованные зрелищем. Боковая поверхность исполинского сброса радужно светилась. Желтые, желтовато-зеленые, зеленовато-желтые, яблочно-зеленые, светло-коричневые, пурпурные, кроваво-красные и фиолетовые кристаллы переливались и искрились в лучах заходящего солнца. А под ними, затененные противоположным склоном впадины, лежали пласты черной без блеска массы.

– Уголь! – предположил Феоктистов. – Как много! Вот это да!

Мюльгарт схватил Рахимова за руку.

– Послушайте, герр гауптман, что говорит этот молодой человек? Уголь! – залился он нервным полубезумным смехом.

– Нет, молодой человек, нет! Уголь – мусор будущего, а это – жизнь и страшная смерть. Такая, как моя. Говорите, герр профессор, узнавайте. Здесь сверху силикаты, сульфаты и карбонаты. Удивительное, невероятное сочетание.

– Соддиит или беккерелит? – указал Рахимов на полосы желтых кристаллов.

– Да, второй! – воскликнул Мюльгарт. – Это он. А раньше считали, что есть только в Казоло и Катанге – в Бельгийском Конго и в Вельзендорфе – в Баварии. Здесь семьдесят процентов.

– Дакеит или фоглит? – кивнул Рахимов на зеленые извилистые жилы на обрыве.

– Да, оба – подхватил немец. – А все думают, что есть только в штате Вайоминг.

– Ураконит, циппеит? – продолжал перечислять Рахимов и указал на оранжевые тусклые гнезда породы. – Бедный…

– Нет, нет! – запротестовал немец. – Там, где он есть: в Сен-Джасте – в Англии, Фруте – в штате Юта и на Большом Медвежьем озере – в Канаде процент гораздо ниже. Сам проверял, еще когда меня обучали хозяевам Атомик-сити. Не думайте. Я стал опытным. Я пригожусь…

– А это? – прервал излияния немца Рахимов и ткнул пальцем в направлении нижнего слоя. – Уранинит?

– И да, и нет, как считает современная наука. Это – смоляная руда. Но какая, герр профессор, какая! 83 процента! Выше чем в Корнуэлле – в Англии, выше чем в Радиум-сити, у Большого Медвежьего озера, в Квебеке и Вильневе – в Канаде, выше чем в Шинкалобве, Казоло, Катанге – в Бельгийском Конго, намного выше чем в графстве Митчелл – в Северной Каролине и в Коннектикуте, гораздо больше чем в Мадриде – в Испании, в Марогоро – в Восточной Африке, выше чем в Адрианополе – в Турции! Такого процента нигде нет. Да вы и сами проверите. А какие массы, какие пласты!

Немца нельзя было узнать: в обреченном на гибель убийце проснулся ученый-энтузиаст.

– Я отдам вам, герр гауптман, дневник убитого мной геолога и свои расчеты залежей руд. И еще расскажу многое… – Он остановился и схватил Рахимова за руку. – Русские все делают быстро. Вы все умеете. Вы и нас победили… Скажите, профессор, может быть, у вас уже есть средства? – Он указал на чудовищную остеосаркому нижней челюсти. – Это все из-за него… Я все отдам, вылечите меня!.. – зарыдал он.

Советским людям стало не по себе. Рахимов отвернулся.

– Есть такое средство? – настаивал немец.

– Не знаю, – покачал головой Рахимов. – Я уже больше года безвыездно здесь, в этом районе. В этом направлении велись такие работы, в большом объеме. Во всяком случае на наших шахтах эта работа так же безопасна, как и на любой угольной шахте. Но если даже у нас нет таких средств, – твердо добавил ученый, – то завтра они у нас будут. Вас будут лечить. Мы не оставляем без лечения даже непримиримых недругов. Да вы и сами могли в этом убедиться.

– Хорошо. Тогда я скажу вам все. Эта женщина там, на посту, в зеленом платье, племянница Майкла Гаррисона, одного из директоров монополии. Я встречал ее в Атомик-сити. Она… смешно говорить, предлагала мне себя в обмен за дневник и расчеты. И, кроме того, предлагала деньги. Это мне… такому. Правда, интересно? – глаза немца лихорадочно блестели. – Я еще торговался…

– Теперь уже не с кем торговаться, – заметил Феоктистов.

– Да, я у вас в руках, – согласился немец.

– Еще раньше, чем вы попали в наши руки, ее уже разоблачили наши матросы. Завтра мы устроим вам свидание. Она, думаю, будет приятно удивлена.

С той стороны впадины раздался топот тяжелых шагов и оживленные голоса. Нервное напряжение на лице немца сменилось тупым равнодушием.

– А вы говорите: вы показали сокровище. Вот сейчас бы, если бы не вы, – следователь указал пальцем на стоявших там матросов, – они сами бы пришли сюда, а отсюда к нам. От глаз таких парней ничего не спрячешь. Пришли бы, пусть даже не зная, что здесь. Ведь это наша, советская земля и наше общее дело… Эге-гей! – неожиданно по-мальчишечьи, сложив руки рупором, крикнул старший лейтенант.

Запыхавшиеся, с осунувшимися измученными лицами, в изодранной окровавленной одежде матросы, продолжая держать автоматы в положении «к бою», приблизились к Феоктистову.

– Вот он, этот старший матрос! – с трудом открывая распухший рот и глядя только одним глазом, крикнул Пермитин.

– Не старший матрос, а инженер Мюльгарт, бывший гауптман бывшей фашистской армии, ныне служащий монополии Лепон энд Немир в Соединенных территориях, – поправил его Феоктистов. – Спасибо, товарищи.

– А это что, товарищ старший лейтенант! – воскликнул Григорьев, показывая на впадину. – Что там такое?

– Это – смоляная руда. Это – уран, товарищи матросы, – сказал Рахимов. – Драгоценное атомное сырье. То, что растопит льды Севера нашей Родины, что излечит болезни, расцветет пышными садами там, где ходили белые медведи, будет гореть в котлах наших кораблей и паровозов. И еще – то, что заставляет наших недругов за линией перемены дат держать свои грязные лапы подальше от нас, – добавил Феоктистов.

– Вы и это знаете? – устало поднял голову Мюльгарт.

– Да, знаем. Сейчас группа матросов со сторожевого корабля «Шквал» уже приближается к месту, где вы спрятали свой передатчик. Потом вам предстоит встреча с Лисовским – «Шмелем».

– Все понятно. Я буду говорить.

– Так будет лучше, – усмехнулся Феоктистов. – Непонятные люди… Как будто могут их миллионы таллеров сделать что-нибудь против народа? Ведь против вас выступает великий народ. Ему нужен мир. А разве спрячешь что-нибудь от народа?