Текст книги "Мечты и свершения"

Автор книги: Арнольд Веймер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

В стране хваленой демократии

«Зачем вы приехали в Швейцарию?» – Ни франка за дни болезни. – Встреча с А. Кесккюла в Цюрихе. – «Гражданин всего мира». – Путешествие в горы. – Знакомство с Эдуардом Хельсингом. – Нас выдворяют из Швейцарии. – Снова на Красной улице.

Прошло немного времени, и мы с Антоном пришли к выводу, что для землекопа хваленая Швейцария ничем не отличается от Харьюмааского или какого-либо другого уезда Эстонии.

Вскоре нам пришлось столкнуться и с пресловутой швейцарской демократией. Я уже говорил, что в течение последней зимы мы с Антоном мало занимались физическим трудом. Наш организм в известной степени ослаб и для такой тяжелой работы изо дня в день был недостаточно подготовлен. Особенно если учесть продолжительность рабочего дня и довольно суровые условия труда. Одним словом, через некоторое время у нас распухли суставы рук. На строительстве был свой фельдшерский пункт, и там нам выписали освобождение от работы. Ни франка за дни болезни не платили. На наш вопрос, на что же мы будем жить в эти дни, фельдшер пожал плечами и посоветовал обратиться в контору. Там чиновник учинил нам форменный допрос: с какой целью студенты приезжают в Швейцарию и берутся за грязную физическую работу? Что за республика эта самая Эстония, какие у нее отношения с Советской Россией, не даны ли нам кем-нибудь специальные задания? Мы ответили, что приехали в Швейцарию заработать денег и с этой целью поступили на работу. Что собою представляет Эстонская республика и в каких отношениях она с Советской Россией, не наше дело объяснять, за этим следует обратиться в соответствующее учреждение. От себя мы добавили, что удивлены отсутствием в их стране профсоюза, через который можно было бы наладить выплату пособий по социальному страхованию.

Служащий помолчал немного и вышел, как видно, посоветоваться с начальством. Вернувшись, он сказал, что по закону фирма не обязана выплачивать иностранцам пособие по болезни. Но, учитывая наше безвыходное положение и то, что мы направлены на строительство службой труда, они в принципе согласны выплатить нам пособие, но только с ведома службы труда. Поэтому мы вынуждены были поехать в Цюрих, к работнику, давшему нам направление.

Через некоторое время нам назначили пособие по болезни. Кажется, оно составляло 50 процентов нашего дневного заработка.

В Цюрихе мы попытались по письму Густава Суйтса найти Александра Кесккюла. Адреса его Суйте в точности не знал, посоветовав обратиться в адресный стол. Мы так и сделали и, получив адрес, отправились к «земляку». Несколько слов об Александре Кесккюла. Он был родом из Тарту, из довольно состоятельной семьи, но принимал активное участие в революции 1905 года, примыкая к левому крылу социал-демократической партии. После поражения революции уехал за границу.

Нам повезло: Кесккюла мы застали дома. Жил он в хорошей квартире, обставленной стильной и, как нам показалось, дорогой мебелью. Хозяин был одет «с иголочки», имел весьма холеный вид. Он тут же прочитал письмо Густава Суйтса и, к нашему удивлению, произнес одно-единственное слово: «Подонок!», относящееся, несомненно, к автору письма. Заметив наше недоумение, Кесккюла спросил, в каких мы отношениях с Густавом Суйтсом и вообще кто мы такие и что нам надо в Швейцарии. По-эстонски он изъяснялся совершенно чисто, без акцента и, как нам показалось, располагал достаточно богатым запасом слов. Мы с Вааранди рассказали, кто мы, каковы наши политические взгляды и зачем приехали в Швейцарию. Кесккюла слушал нас с явным любопытством и, прервав, заметил, что для органов безопасности швейцарского государства, несомненно, большая неожиданность, что иностранные студенты приезжают в их страну в качестве строительных рабочих. Неожиданность с вопросительным знаком. Они, продолжал хозяин, несомненно, считают нас агитаторами, подосланными Советской Россией или еще кем-нибудь в том же роде. Особенно этот костюм – Кесккюла указал на мою одежду – здесь явно должен казаться необычным и вызывать удивление. На мне была блуза из черного сатина, какие когда-то носили в России левые студенты – социал-демократы. Я, конечно, носил ее не из политических соображений, а потому, что она стоила дешево, была мне по карману.

Кесккюла выразил уверенность, что нам запретят здесь работать и выставят из страны – это вопрос времени. Швейцария выглядит очень демократической страной, но здесь ненавидят коммунистов и стараются от них избавиться. Сочтя эту тему исчерпанной, он перешел к другой, обрисовав нам положение в Эстонской буржуазной республике. Слово «подонок» было у Кесккюла в ходу. Им он называл и руководящих деятелей Эстонского буржуазного государства. Он подробно объяснил нам свою позицию, сказав, что хотя сам родом из Эстонии, но не принял ее подданства. Находясь в принципиальной оппозиции ко всем деятелям буржуазной Эстонии и будучи лицом без подданства, так сказать, гражданином всего мира, он направил два меморандума: один – президенту Соединенных Штатов Америки, другой – в Лигу наций. Кесккюла показал нам копии, объяснил в них, что не желает быть подданным буржуазной Эстонии в знак протеста против царящего там белого террора, который никак не согласуется с общепринятыми демократическими нормами.

По словам Кесккюла, он вошел в Лигу Наций с рекомендацией о выдаче лицам, подобным ему, международного паспорта. В своем меморандуме на имя президента Соединенных Штатов Америки он описал положение в буржуазной Эстонии, подчеркнув, что создание карликовых государств вообще есть шаг назад в истории человечества. Карликовые государства лишены возможности независимого экономического и политического существования, поэтому они и применяют такие недопустимые в цивилизованном мире формы борьбы, как террор. Подобное образование нельзя признать нормальным государством. Под влиянием его меморандума Соединенные Штаты Америки якобы и не признали до сих пор Эстонскую буржуазную республику де-юре. Кесккюла сказал нам, что является решительным противником буржуазной Эстонии и не намерен в ближайшее время менять своей позиции.

Из этих и некоторых других высказываний Кесккюла у нас создалось впечатление, что мы имеем дело с весьма знающим человеком. Кесккюла не скрывал, что у него высокое мнение о своей персоне, как исключительной личности. Прощаясь, Кесккюла выразил желание еще раз встретиться с нами, обещал познакомить нас с одним революционером – выходцем из Эстонии, работающим сейчас печатником. Мы согласились.

Постепенно мы узнавали Швейцарию, начиная от номеров в чистеньких гостиницах с благочестивыми библейскими стихами на стенах и кончая поистине прекрасными горными ландшафтами. Страна очень красивая, своеобразная и интересная. Нам, выходцам из деревни, хотелось познакомиться с швейцарской деревней. Решили сделать это в одно из ближайших воскресений, воспользовавшись обычным туристским маршрутом. Мы пустились в путь рано утром. Прошли поселок, который, по нашим понятиям, был деревней, архитектура домов была весьма своеобразной – нижний этаж представлял собою хлев и рабочее помещение, второй был жилым. Такие деревянные дома в немецкой Швейцарии преобладали. Поселок производил впечатление мирного селения с веками установившимся укладом жизни. Кругом чистота, люди подтянутые, сдержанные, услужливые, особенно по отношению к туристам, которые приносили местным жителям кое-какой заработок.

Мы довольно бодро шагали в гору. Дорога временами как бы поворачивала назад, шла отлого, потом снова устремлялась вперед и ввысь. Идти так легче, зато к цели приближаешься слишком медленно. К обеду мы поднялись всего метров на девятьсот. Здесь среди лугов стоял домик пастуха. В нем, по-видимому, жила переселившаяся на лето в горы крестьянская семья. В центре дворика, окруженного деревянной изгородью, грелась на солнце свинья. Прислонившись к ней, спали двое ребятишек годиков двух-трех. Они были немногим чище, чем их соседка. Мы вошли в домик, скорее, в хижину. Пол в ней оказался земляным, большую часть помещения занимал очаг, над которым висел большой котел, очевидно, для варки сыра. Обстановка в комнате была бедная – стол, скамейки из грубых досок, но довольно чисто. На стенах висели большие тарелки. На наш вопрос, нельзя ли получить молока, хлеба, сыру, нам ответили, что можно. И тогда из другой двери появилась девушка лет двадцати. Она была в брюках и не отличалась красотой, а также чистотой рук. Она принесла нам молоко в жестяном штофе, хлеба, сыру и масла, поставив все на стол. Мы, сильно проголодавшись, набросились на еду. Наливая молоко, мы увидели на дне штофа то ли грязь, то ли коровий навоз. У нас сразу отпала охота допивать молоко, хоть оно и было вкусное. Мы быстро расплатились и ушли с мыслью, что в образцовой Швейцарии, столь любезной сердцу Михкеля Мартны, жизнь трудового человека одинаково тяжела и в городе, и в деревне…

Антон Вааранди все мечтал познакомиться с новейшими достижениями швейцарской педагогики. С этой целью он решил съездить в Цюрих. Заодно он хотел узнать, состоится ли обещанная Кесккюла встреча с эстонцем-печатником. Поездка состоялась. Вааранди сообщил мне, что о швейцарской педагогике ему стало известно столько, сколько ему, как иностранцу, сочли нужным рассказать.

Между тем наша любознательность, как видно, обратила на себя внимание фирмы. В беседах с рабочими мы говорили, что отсутствие профсоюза укрепляет монопольное положение фирмы, отдает рабочих в ее полную власть. И вот однажды нас известили, что мы должны явиться в полицейский участок. Полицейского на месте не оказалось, и пришлось идти к нему домой. Нас встретил уже пожилой человек в штатском. Он заявил, что на основании соответствующего закона Швейцарской республики нанимать нас на работу запрещено. Это же было вписано красными чернилами в наши паспорта, которые у нас отобрали еще раньше. Мы стали протестовать, но полицейский только пожал плечами и вручил нам паспорта, заявив, что остальное его не касается.

Мы собрали вещи, получили расчет и, подсчитав свою наличность, пришли к выводу, что на эти деньги сможем купить билет до дому. В Швейцарии мы пробыли почти месяц.

В Цюрихе мы отправились к Александру Кесккюла и все ему рассказали. Он, как обычно, поругал власти, соединился с кем-то по телефону, а закончив разговор, сказал, что мы можем сейчас идти к его приятелю, тот дома. Из-за конспирации Александр Кесккюла велел нам выйти из дома позже его и на улице держаться за ним на расстоянии видимости.

Мы подошли к небольшому дому, поднялись на мансарду, где занимал комнату Эдуард Хельсинг. Выходец из Эстонии, бывший революционер, он после поражения революции 1905 года и блужданий по белу свету в конце концов осел в Швейцарии, поступив здесь в типографию. Как он объяснил, квартиры в Швейцарии дороги, жизнь тоже дорогая, безработицы вроде бы нет, но, если потеряешь работу, новую найти не просто, даже специалисту. Положение трудящихся нелегкое, особенно трудно рабочим, которым надо содержать семьи. Одним словом, в Швейцарии рабочему живется не лучше, чем где бы то ни было. Иностранные изделия сильно конкурируют с местными, сбивают цену. Часовая промышленность, в которой преобладает ручной труд, правда высокой квалификации, ведет упорную борьбу за свое существование. Владельцы предприятий перекладывают убытки на плечи рабочих, снижая заработную плату. Поскольку рабочие организованы не очень хорошо, а в отдельных отраслях промышленности даже совсем плохо или вообще не организованы, то, конечно, капиталистам это сходит с рук. Все это совпадало и с нашими впечатлениями о Швейцарии.

Мы рассказали Хельсингу свою историю, достали паспорта и показали сделанные в них полицией надписи. Кесккюла был страшно зол, реагировал на это очень темпераментно.

– Вам вписывают в паспорт черт знает что, и вы смиряетесь! – возмущался он. – По этой записи можно подумать, что вы жулики, этот паспорт нельзя нигде показать без того, чтобы не вызвать подозрений.

Кесккюла заявил, что мы не должны были принимать такие паспорта, посоветовал заявить протест начальнику полиции кантона и просить его оставить нас в Швейцарии.

Наше обращение к начальнику полиции кантона кончилось тем, что нам выдали бумагу, в которой было сказано, что нам запрещено пребывать в Швейцарии по той причине, что мы, будучи иностранцами, якобы поступили на работу без разрешения.

На прощание мы еще раз встретились с Хельсингом. Он передал для своей старой матери удививший нас «подарок» – мужские носки, да и те заштопанные. Прибыв на родину, мы передали вещи по адресу. У бедной старушки потекли слезы, когда мы сказали, что эти носки ей прислал сын.

Итак, мы пустились в обратный путь снова через Германию. Вопреки предсказаниям Кесккюла никто к нашим паспортам не придирался. Оказавшись в Штеттине с билетом на пароход, мы почувствовали себя спокойно и уверенно. В Штеттине в универсальном магазине купили себе кое-что из одежды, чтобы снять ту, в которой работали на строительстве, и выглядеть приличнее.

Когда я переступил порог дома № 21 по Красной улице, то увидел отца, который сидел у стола, сжав голову руками. Услышав мои шаги, он сразу повеселел:

– Ну, здравствуй. Хорошо, что вернулся. Я уже думал, что не дождусь тебя. Столько дел по хозяйству, а силы-то нет. Теперь все лучше пойдет.

На следующий же день мы приступили к уборке сена. Весь август 1923 года я жил дома, возобновив городские знакомства, а в начале сентября надо было возвращаться в Тарту, тем более что я получил из «Рабочего подвала» весточку – меня там ждали для переговоров о работе. Перед отъездом я встретил Альму Ваарман, энергичную юную пролетарку, очень популярную среди молодых рабочих. Она сунула мне в руки пачку журналов, поручив отвезти их в Тарту для распространения среди молодежи.

В Тарту меня ждало предложение Ханса Хейдемана занять место партийного организатора по Петсеримааскому, Вырумааскому, Валгамааскому уездам. Та же партийная работа, которую я вел до сих пор, но только вести ее надо систематически, изо дня в день. Я согласился.[15]15
  В «Очерках по истории Коммунистической партии Эстонии» сказано: «Деятельность партии активизировалась и в южной Эстонии. В 1923 году в Валгаском, Выруском и Петсериском уездах партийным организатором работал Арнольд Веймер» («Очерки истории Коммунистической партии Эстонии», часть II. Таллин, 1963, стр. 101). – Ред.


[Закрыть]

Единый фронт

Новые задачи. – Двенадцать требований Единого фронта. – Аграрная проблема. – Дележ «золотого теленка». – Что представляла собой промышленность буржуазной, Эстонии. – Государственная власть и спекуляции.

Только приняв предложение стать организатором нелегальной Коммунистической партии в трех уездах южной Эстонии, я понял, насколько серьезную задачу взял на себя. Даже сейчас, почти полвека спустя, я отчетливо помню, с каким волнением я думал о предстоящей работе, о том, с чего начать. Я хотел добраться до сути политической жизни, узнать умонастроение трудящихся и, сообразуясь с этим, определить свои действия.

Состоявшиеся в мае 1923 года выборы во второе Государственное собрание убедительно показали, что, несмотря на разгром рабочих организаций, происшедший за год до этого, несмотря на убийство незадолго до выборов кандидата рабочих Яана Креукса,[16]16
  Яан Креукс – видный революционный деятель, член ЦК Компартии Эстонии. Он был застрелен прямо на улице наймитами буржуазии.


[Закрыть] Единый фронт трудящихся получил все же 10 процентов всех голосов. И это при условии, когда в двух крупнейших пролетарских районах – Таллине и Вирумааском уезде вместе с Нарвой – буржуазные власти аннулировали избирательные списки Единого фронта. Результаты выборов продемонстрировали популярность требований Единого фронта, убедительно показали, что, несмотря на террор и гонения, революционный дух в народе не сломлен.

Приближались выборы в местные самоуправления. Ханс Хейдеман подсказал, что всю агитацию в связи с выборами надо вести вокруг 12 требований Единого фронта, раскрыть народным массам их содержание и значение, вызвать у масс желание и решимость бороться за претворение их в жизнь. Сила 12 требований состояла в том, что они отражали интересы не только узкого слоя рабочих города и деревни, но и всех бедняков. С этой программой можно было идти и в те слои трудового люда, которые еще не созрели для восприятия революционных призывов. Платформа Единого фронта была близка и понятна и им. Я взял все советы Ханса на вооружение.

Прежде всего попытался разыскать в волостях активистов, уцелевших после разгромов, установить с ними связь, вновь вовлечь их в агитационную работу, в подготовку предвыборных собраний. Это было нелегким делом, ведь никаких транспортных средств у рабочих организаций не было, активисты двигались от хутора к хутору пешком, на что уходило много времени.

Не везде активистов было достаточно. Я попросил Ханса Хейдемана помочь развернуть предвыборную работу в Валгамааском, Вырумааском и Петсеримааском уездах, направить сюда из Тарту членов Социально-философского общества, активистов Центрального совета профсоюзов. Хейдеман обещал помочь.

В чем же заключались 12 требований, которые нам нужно было пропагандировать?

Первое. Установить минимум заработной платы рабочего, достаточный для достойного существования.

Это требование не было новым. Уже сразу после Февральской революции вопрос о минимуме зарплаты остро выдвигался рабочими, исполком Таллинского Совета рабочих и военнослужащих депутатов неоднократно возвращался к нему. Так, 14–15 марта 1917 года этот вопрос был поднят рабочими старостами завода «Двигатель», и тогда же было признано необходимым установить минимум заработной платы и считать два с половиной часа сверхурочной работы за половину рабочего дня. Кроме того, было решено, что жалованье рабочим старостам и простой по вине администрации оплачивает фабричное управление.

16 марта 1917 года совет рабочих старост фабрики Лютера на своем заседании выдвинул требование, чтобы при сокращении рабочего дня до восьми часов заработная плата не снижалась, чтобы минимум заработной платы выводился из средней за последние три месяца. 17 марта таллинская домашняя прислуга потребовала, чтобы ей установили 12-часовой рабочий день, предоставили день отдыха, повысили жалованье и оказывали бесплатную врачебную помощь. Как видим, домашней прислуге даже после революции приходилось бороться за 12-часовой рабочий день. Нарвские рабочие 18 марта 1917 года выдвинули требование, чтобы женщинам за одинаковый труд платили столько же, сколько мужчинам.

Таких примеров можно было бы привести еще множество, но содержание их будет одно: рабочие всюду настаивали на определении минимума заработной платы.

Второе требование заключалось в введении государственного страхования на случай безработицы, а для женщин – по беременности и родам. В наши дни такие меры социального обеспечения трудящихся кажутся элементарными, они давно распространены на всех работников. В буржуазной Эстонии социальному страхованию подлежали только государственные служащие и весьма небольшое число рабочих. В этом требовании, хотя в условиях буржуазной Эстонии оно и носило радикальный характер, не было ничего противогосударственного, поскольку социальное страхование в той или иной мере осуществлялось даже во многих буржуазных странах. Требование социального страхования было весьма популярно среди рабочего класса, и включение его в платформу Единого фронта, естественно, привлекало к этому движению массы трудящихся.

Третье требование: предоставление государством и самоуправлениями приличных квартир рабочим, батракам и домашней прислуге, а мелким земледельцам – бесплатных материалов для возведения построек; уволенным из имений рабочим предусматривалось предоставление земли для постройки жилищ, бобылям и арендаторам – права продолжать жить на земле хутора, имения или на государственной земле.

Жилищный вопрос для рабочих являлся одним из острейших как в 1923 году, так и в течение всего буржуазного периода, потому что квартирная плата зачастую поглощала треть заработка рабочего. При этом жилища были жалкие, квартиры без каких-либо санитарных удобств, водоснабжения и канализации. Единый фронт потребовал, чтобы государство и самоуправления взялись за широкое строительство и обеспечили рабочих жилой площадью.

Среди остальных требований выделялись пятое и шестое. Они предусматривали образование из сельскохозяйственных рабочих, бедняков-новопоселенцев и прочих представителей сельских трудящихся земельных комитетов, которые определили бы способ использования государственного земельного запаса и круг лиц, которым надлежит выделять землю.

Земля для обработки, водоемы и их берега для рыбной ловли должны были предоставляться трудящимся бесплатно. Никакой арендной платы ни государству, ни частному владельцу, никакой платы помещику за отчужденную землю и инвентарь!

Это был очень острый вопрос, тесно связанный с так называемой земельной реформой. Как известно, буржуазия, начиная от сотсов и кончая кулаками, дружно выступала за то, что землю надо давать тем, кто имеет средства для ее обработки. На практике это означало, что имения немецких баронов делились в первую очередь между кулаками и зажиточными середняками, причем наиболее жирные куски вместе с инвентарем доставались участникам интервенции против Советской России – генералам и офицерам – безвозмездно.

Как известно, Коммунистическая партия Эстонии в 1917 году признала необходимым национализировать землю, причем имения не дробить, а наделять малоземельных землей за счет окраинных земель мыз или крупных хуторов; окончательный порядок пользования землей, лесами и водоемами должен был определить съезд Советов Эстонии.

Исполком Советов Эстонии 24 ноября 1917 года постановил: на основе декрета Временного правительства рабочих и крестьян от 26 октября до издания на сей счет более подробных постановлений приостановить в Эстонии выплату аренды на землю вне пределов городов, будь то в денежной или какой бы то ни было другой форме.

Было приостановлено исполнение всех судебных решений, по которым землевладельцы приговаривались к выселению или выплате аренды за землю. Были закрыты также выкупные платежи и уплата долгосрочных займов за земли, находящиеся вне пределов городов. В расположенных в пределах Эстонии частных, государственных, штифтских (дворянских, с феодальными привилегиями имениях) и церковных имениях немедленно ввести контроль. Все владельцы или арендаторы этих земель, а также замещающие их лица обязаны были передать имущество имений уполномоченным волостных Советов трудящихся.

В каждом имении избирается совет старост трудящихся, являющийся помощником волостного Совета трудящихся в управлении имением. Имения городских самоуправлений должны были остаться в их руках. И хотя позднее, в 1926 году, Центральный Комитет КПЭ признал свою политику нераздробления имений неправильной и внес в свою агитацию и разъяснительную работу соответствующие коррективы, вся тогдашняя земельная политика встречала со стороны деревенской бедноты полное одобрение, о чем свидетельствовали проведенные в 1917 году съезды трудящихся деревни.

Таким образом, в требованиях Единого фронта трудящихся земельный вопрос был решен на основе принципов, установленных в 1917 году, причем были приняты в расчет результаты буржуазной земельной реформы, по которой земля перешла во владение кулаков и зажиточных середняков, тогда как трудовому люду приходилось теперь бороться за то, чтобы его не согнали с земли и не выгнали из имений, в которых он до сих пор работал. 12 требований предусматривали лишь предоставление выселяемым из имений рабочим жилищ, а бобылям и арендаторам – права и впредь проживать на земле хутора, имения или на государственной земле. И если учесть, что в городах царила безработица и вся буржуазная агитация вертелась вокруг необходимости направлять людей из города в деревню, то требование о предоставлении людям возможности остаться жить на хуторе, в имении или на государственной земле звучало более чем скромно.

Что касается требования – никакой арендной платы трудящимися ни государству, ни частному владельцу, никакой компенсации помещику за землю и отчужденный инвентарь, то первая его часть отвечала практике времен революции, когда выплата аренды была отменена, а вторая – никакой компенсации помещику – прямо выражала борьбу против капитуляции буржуазии перед нажимом Германии, которая, по существу, выступала от имени бывших владельцев конфискованных имений.

Платформа Единого фронта требовала: облагать налогом крупные доходы и наследство, рабочих, служащих и прочий трудовой народ избавить от подоходного налога. Это требование диктовалось тяжелым положением трудящихся, за счет которых баснословно обогащалась эстонская буржуазия.

Чтобы показать, какие махинации осуществляли правящие верхи с целью наживы, сделаю некоторое отступление и расскажу коротко об экономике Эстонии того периода.

Уже упоминалось, что по мирному договору буржуазная Эстония получила от Советской России 15 миллионов золотых рублей. Она быстро растранжирила их на своих национальных капиталистов. Осуществлялось это очень просто: открывались новые банки, выдававшие ссуды «своим людям». В случае удачи они становились обладателями весьма крупных капиталов, а в случае банкротства также не оставались в накладе: на полученные из банка займы они основывали новые акционерные общества, причем большую часть акций оставляли себе, а меньшую продавали мелким капиталистам, последние в случае банкротства теряли свои капиталы, тогда как банкротмейстеры успевали своевременно застраховать себя от убытков. Такой образ действий был основой для беспрерывной борьбы между представителями крупного капитала – группой Пятса, Лайдонера и т. п. – и средними капиталистами, во главе которых стоял Я. Тыниссон и К0. В хвосте у них плелись меньшевики и трудовики, получавшие свою долю в разного рода ликвидационных комиссиях в качестве директоров или попечителей, как это было в пресловутой сотсовской ликвидационной комиссии государственных судоверфей.

Своеобразие положения в народном хозяйстве Эстонии после установления буржуазной диктатуры заключалось в том, что крупная собственность – фабрики, заводы, банки, железные дороги, корабли и порты, большие жилые дома, а часто также и крупные торговые дома – фактически, а местами и юридически не имела определенной принадлежности, акционерные общества, которые прежде ею владели, были ликвидированы Великой Октябрьской социалистической революцией. По Тартускому мирному договору 2 февраля 1920 года Советское правительство отказалось от своих прав на это имущество. Таким образом, поскольку вопрос касался акций, принадлежавших государству, правопреемником и собственником их оказалось буржуазное государство. Основной капитал наиболее значительных предприятий металлообрабатывающей, текстильной, целлюлозной и бумажной промышленности выражался накануне первой мировой войны в сумме, превышавшей 266 миллионов золотых рублей.

Это сокровище требовалось теперь разделить с целью создания «национального капитала» и «капиталистов», и этот раздел был осуществлен. Каким образом совершился дележ, кто и в каком размере получил свою долю, остается тайной истории. Ясно одно: спустя некоторое время эстонская промышленность вновь стала ареной наемного рабства. Старые вывески фабрик, заводов, банков, торговых контор и т. п. заменились новыми. Вчерашние адвокатишки, занимавшиеся делами о мелких кражах, журналисты сомнительной репутации, спекулянты и генералы оказались вдруг владельцами крупных пакетов акций банков, фабрик, заводов, страховых обществ или наследниками центральных участков бывших имений.

Тем, кто благодаря своей позиции был чересчур осведомлен о всей этой оргии создания «национального капитала», как, например, лидерам социал-демократов, заткнули рот подачкой в виде доходных синекур. В дальнейшем, когда началась ожесточенная борьба за «золотого теленка», это стало известно из заявлений самих участников дележа. Так социал-демократ Аугуст Рей был одарен крупным вознаграждением в десятки тысяч крон, доставшихся ему как члену «опекунской комиссии» Русско-Балтийских судостроительных заводов; аналогичная тактика применялась и в отношении многих других лиц.

Архивы сохранили для нас статистические сборники, изданные самой буржуазией, по которым можно составить представление о характере промышленности в течение периода буржуазной диктатуры.

Статистика буржуазной Эстонии относила к крупной промышленности предприятия с 20 и более рабочими, к средней – предприятия, имевшие 5–19 рабочих, к мелкой промышленности – предприятия, имевшие 1–4 рабочих и применявшие механические двигатели (свыше 1 л. с).

Обращает на себя внимание большое число мелких предприятий. Вследствие этого в среднем по промышленности на предприятие приходилось менее 13 работающих (не только рабочих!). Особенно много было ремесленников: 27,4 тысячи, что в 2,3 раза превышало общее число трудящихся средней и мелкой промышленности. Ремесленники, работавшие в мелкой и средней промышленности, насчитывали вместе 39,1 тысячи человек, то есть на 3,6 тысячи больше, чем общее число трудящихся, занятых в крупной промышленности. Причины столь ненормального распределения трудящихся в промышленности и историю возникновения большого количества ремесленников я постараюсь раскрыть дальше. Во всех капиталистических странах, кроме индустриальных рабочих, имеются и ремесленники, но все же не в таком соотношении. Не было унаследовано это и от царской России. Это явление возникло в Эстонии именно в период буржуазной власти.

Ответ на вопрос о его причинах дает анализ отраслевой структуры крупной, средней и мелкой промышленности.

Особенно много мелких предприятий было в пищевкусовой промышленности (там числилось 43,5 процента всех предприятий) и в деревообрабатывающей (22,8 процента всех предприятий).

А вот как распределялись по отдельным отраслям промышленности трудящиеся: 27,2 процента было занято в текстильной, за ней следовали пищевая и деревообрабатывающая отрасли. В целом они охватывали 54,5 процента всех трудящихся, занятых в промышленности. Свыше 40 процентов трудящихся, по преимуществу женщин, работало на мелких предприятиях текстильной и пищевкусовой промышленности.

Костяк рабочего класса – машиностроители и металлисты – по численности уступал им, да к тому же был раздроблен по мелким предприятиям. Лишь несколько предприятий концентрировали относительно крупные коллективы этих рабочих.

Соответственно более половины валовой продукции промышленности приходилось на пищевкусовую и текстильную промышленность. Из отраслей тяжелой индустрии некоторое значение имела лишь металлообрабатывающая промышленность, продукция которой составила 8,1 процента всей валовой продукции. Остальные отрасли тяжелой индустрии не имели в валовой продукции значительного удельного веса. Вот почему так трудно было вести борьбу с буржуазией, активизировать рабочую массу.