Текст книги "Мечты и свершения"

Автор книги: Арнольд Веймер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

Борьба за тюремной решеткой

Арест

В камере на втором этаже. – По этапу в Таллин. – Мы изучаем труды Маркса, Энгельса, Ленина. – Обитатели нашей камеры. – Обвинительный акт в 150 страниц.

Наше студенческое Социально-философское общество намеревалось провести собрание в Валге. Я должен был доставить туда оставленную мне Хансом Хейдеманом небольшую пачку напечатанных в подполье листовок Коммунистической партии. Вечером, ложась спать, я оставил ее на столе среди других бумаг и даже не попытался спрятать, так как рано утром мне предстояло уехать и забрать ее с собой.

Меня разбудил громкий стук в дверь, когда я ее открыл, то увидел людей из политической полиции. Мне скомандовали: «Руки вверх!» – и предъявили ордер на обыск. Пока я одевался, шел обыск, и полицейские, ясное дело, обнаружили среди бумаг, лежавших на столе, листовки. Составили протокол, ничего подозрительного больше не нашли, но полиция, видно, сочла, что достаточно и этого. Меня в наручниках повезли на извозчике в охранную полицию, где состоялся первый допрос.

Пачку листовок я признал своей, но подробности их происхождения сообщить отказался. После допроса меня отправили в местную тюрьму. Итак, это вторая моя встреча с тюрьмой. Сперва меня поместили в камеру на втором этаже. В комнате размером около 15 метров находилось человек десять. Нар не было, и все спали на полу на тощих сенниках. Новичку место отводилось рядом с парашей. По мере того как в камеру поступали новые заключенные, старые отодвигались от нее подальше.

Среди сидевших в камере был один политический по фамилии Маннус. Его арестовали по обвинению в шпионаже. Он сидел давно и познакомил меня с тюремными порядками. Заключенные в этой камере производили лучшее впечатление, чем те, с кем я столкнулся в арестантской при тартуской полиции, это были люди более спокойные.

Меня арестовали 24 ноября 1923 года. Поскольку на Тарту военный закон не распространялся, меня судил мировой суд, который приговорил меня к шести месяцам тюремного заключения. В качестве обвинения была предъявлена моя речь в Хольстре, а материал, касающийся остальных речей, был передан в Таллин, его должны были присовокупить к обвинительному материалу подготавливаемого в то время процесса 149 коммунистов. Но я обжаловал приговор и вместе с тем ходатайствовал об освобождении из-под ареста до разбора моей апелляции в окружном мировом суде. Мою просьбу удовлетворили. Однако в тот момент поступило новое требование следователя отправить меня в Таллин как обвиняемого по процессу 149 коммунистов! Так, не успев и минуты побыть на свободе, я был снова арестован.

В Таллин меня отправили по этапу – в вагоне с решетками на окнах и под строгой охраной. Возможностей для побега – никаких!

Со станции меня отвезли прямо в подследственную тюрьму на улице Вене, самую старую тюрьму, средневековой постройки. В камерах окон не было, свет поступал через дверь, выходившую в коридор, одна стена которого состояла из довольно крупных оконных проемов без стекол, забранных частыми решетками. Солнце сюда почти не заглядывало, потому что двор был узкий и глубокий, как колодец. Днем арестантов выводили сюда на двадцатиминутную прогулку.

Узкие нары на день поднимались и закреплялись к стене. Набитый соломой тюфяк привязывался к нарам веревками. На них мы вешали полотенца и другие вещи. В нашу камеру выходила половина печки, вторая ее половина обогревала соседнюю камеру. Среди арестованных было большинство коммунистов, сидевших по «процессу 149-ти». Тут оказались и мои старые знакомые. Пока шло следствие, работать нас не заставляли. Мы использовали эту возможность для чтения. Все поступавшие к нам книги предварительно просматривал цензор окружного мирового суда, он решал, что пропустить, что нет. Однако следует заметить, что в то время цензура еще не очень свирепствовала.

У моего брата была хорошая библиотека, даже труды классиков марксизма, произведения Рикардо, Смита и отдельные работы Ленина, которые миновали цензуру благодаря тому, что были переплетены в обложки с невинными названиями. Из работ Маркса у нас в камере оказались «Капитал», все три тома, «Нищета философии»; Ф. Энгельса – «Анти-Дюринг», «Святое семейство», «Положение рабочего класса в Англии»; двухтомник произведений В. И. Ленина.

«Капитал» Маркса и двухтомник Ленина мы изучали коллективно, с обстоятельным обсуждением каждого раздела. Через некоторое время вновь вернулись к этим трудам. Получили мы как-то не то реферат, не то брошюрку о ревизионисте Бернштейне и о его взглядах по аграрному вопросу, о живучести мелкого сельского хозяйства. Значит, опять за ответом к «Капиталу».

Труды В. И. Ленина были для меня, как и для большинства других, откровением. В них захватывало все: и постановка вопросов, и их разрешение. Нас особенно интересовали проблемы строительства Советского государства во всем своем разнообразии, и мы нашли ответы на многие сложные вопросы. Благодаря трудам Ленина мы получили представление и о внутрипартийной борьбе, об оппозиционерах Троцком, Бухарине, Шляпникове и других.

Во время предварительного следствия заключенные пользовались некоторыми привилегиями: нам разрешалось получать с воли белье и продукты. Тюремная пища была скверная. Единственно, что поддерживало силы, – это дневная порция хлеба в 600 граммов, около половины ее мы съедали утром, так как к хлебу давали лишь пол-литра кипятку и больше ничего. На обед полагалось около литра супа, его варили поочередно из капусты, картошки, гороха и обрата. Выше всего ценился гороховый суп, как самый питательный. Конечно, все супы были жидкими и невкусными.

На ужин давали немного картофеля и четыре-пять салачин в рассоле. Так что завтрак и ужин были крайне скудными. Поддерживали заключенных продукты, получаемые с воли. Но с вынесением приговора передавать их запрещалось. Это усугубляло и без того тяжелое состояние заключенных.

Сидевшие в подследственной тюрьме резко отличались по духовному складу от старых, отбывавших срок арестантов. Новичкам требовалось известное время, чтобы свыкнуться с тюрьмой, если это вообще возможно. Крайне трудно представить себе переход от воли к жизни взаперти человеку, который этого не испытал. Бездействие, отсутствие возможности двигаться, делать что-либо… От этого человек легко впадает в глубокую депрессию, особенно если переживания осложняются семейными обстоятельствами. Случалось, что человека арестовывали в день свадьбы или накануне, и таким образом семейная жизнь обрывалась, не успев начаться. Попадались молодые люди, которые только что покинули свой родительский дом и вступили в самостоятельную жизнь.

В одной камере сидело до 20 человек, каждый со своими мыслями, характером; один разговорчивый, другой скрытный, один веселый, другой мрачный, замкнутый. Очень большая разница была и в возрасте: молодые, даже не достигшие совершеннолетия, и пятидесятилетние, и старше. Самым старым среди нас был лавочник из Петсеримааского (Печорского) уезда Сави. Ему было под семьдесят. Большие различия имелись и в образовании, а также в семейном положении – женатые и холостые, бездетные и многодетные и т. д.

Не сразу завязались узы дружбы, товарищества. Это определяется временем. Однако жизнь заставила всех одинаково подчиниться тюремному режиму, который с беспощадной непреклонностью насаждался и в подследственной тюрьме. Это уравнивало и сближало заключенных, объединяло их в борьбе против тюремного начальства.

В чем же состояло обвинение, на основании которого меня отдали под суд? Оно сформулировано в обвинительном акте по делу «Всеэстонской коммунистической тайной организации в Таллине в 1924 году». В этом объемистом, свыше 150 страниц, документе обо мне сказано следующее: «Вночь на 13 ноября 1923 года в Тарту и Валга распространялись выпускаемые Центральным Комитетом Коммунистической партии Эстонии листовки, в которых солдат народного войска в случае возникновения войны подстрекали к бунту и предательству родины, один слой народа натравливали на другой и содержались неверные сведения о деятельности правительства республики. По данным агентуры, распространением указанных листовок занимались студенты Артур Вальтер в Тарту и Арнольд Веймер в Валга, которые, в свою очередь, получали их от других деятелей тайной коммунистической организации.

В то же время стало известно, что общая квартира Веймера и Вальтера в поселке Вээрику, на ул. Вяйке-Вильянди, № 10, являлась явкой и пристанищем для заезжих деятелей подпольной организации. Встречал нелегальных деятелей большей частью Вальтер, тогда как Веймер, будучи инструктором-агитатором Валгамааского, Вырумааского и Петсеримааского отделений Партии трудящихся Эстонии, разъезжал по названным уездам и проводил народные собрания в связи с выборами органов самоуправления и, как явствует из материалов следствия, выступал на этих собраниях с резкими антигосударственными речами. Содержание всех речей, произнесенных Веймером до распространения 24 октября прошлого года листовок Центрального Комитета Коммунистической партии, было совершенно сходным с содержанием означенных воззваний, из чего следует, что план речей был дан ему коммунистической организацией или что он сам был автором листовок.

Одним словом, на основании вышеуказанных причин по распоряжению охранной полиции в квартире Веймера и Вальтера был произведен обыск. При обыске, между прочим, был обнаружен большой запас изданных Центральным Комитетом Коммунистической партии и помеченных 8 ноября 1923 года листовок под заголовком „Эстонскому трудовому народу“, которые, по агентурным данным, предназначались для отправки в Валга, куда Веймер и Вальтер собирались ехать на организованный студенческим социал-философским обществом концерт-митинг. По данным охранной полиции, распространением коммунистических воззваний и листовок занимаются только надежные члены рабочих организаций, состоящие в тайной связи с Центральным Комитетом партии. Следователь произвел осмотр обнаруженных в квартире Веймера и Вальтера листовок и литературы. В одной из листовок имеются следующие фразы:

„Вы должны обеими руками взять винтовку и пулемет, которые вам предлагают, но для того, чтобы по первому зову партии коммунистов повернуть их против теперешних предателей и мошенников. Ваш долг штыками расчистить место для правительства трудового народа.

Таллин, 1923 г., 24 окт. Центральный Комитет Коммунистической партии Эстонии“».

Далее в обвинительном акте говорилось, что ни Вальтер, ни я виновными себя не признали, говорили, что в антигосударственной организации не работали и листовок не распространяли.

Обвинительная часть акта гласила: «Арнольд Веймер, состоя в прямой связи с подпольным Центральным Комитетом Коммунистической партии Эстонии и будучи доверенным лицом Центрального Комитета и инструктором Вальгамааского, Вырумааского и Петсеримааского отделений Партии грудящихся Эстонии, в соответствии с указаниями Коммунистической партии Эстонии:

а) проводил в Валгамааском, Вырумааском и Петсеримааском уездах агитационные собрания в пользу Единого фронта. Между прочим, в своих выступлениях 13 ноября 1923 года в поселке Тырва и 16 ноября в имении Хольстре сознательно распространял ложные сведения о деятельности правительства республики, о намерении Эстонии напасть на Советскую Россию, преследуя при этом цель возбуждения антиправительственных настроений;

б) распространял листовки подпольного Центрального Комитета Коммунистической партии Эстонии, рабочей фракции и Единого фронта. Между прочим, хранил у себя в квартире с целью распространения листовки Центрального Комитета Коммунистической партии от 7 ноября 1923 года, содержавшие сообщения о намерении Эстонской республики напасть на Советскую Россию…»

Как видно из этого громоздкого акта, в руках обвинителей не было никаких доказательств нашей с Вальтером связи с Центральным Комитетом. Этот «вывод» сделан только на основании обнаруженных у меня листовок. Такая «аргументация» была характерна для всего «процесса 149-ти».

В обвинительном акте приводились произвольно выхваченные из документов III, Коммунистического Интернационала фразы и на их основании делался вывод, что все организации, принявшие принципы Коминтерна, уже по одному зтому являются противозаконными организациями и их членов в Эстонии надлежит привлекать к судебной ответственности, как ниспровергателей государственного строя. И это невзирая на то, что эти организации были официально зарегистрированы и никаких оснований для обвинения их у властей не было. Не случайно на процессе один из защитников подсудимых заявил, что все обвинения стоят на очень «слабых ножках» и на основании их, собственно говоря, нельзя привлекать к ответственности, что так ведь через месяц-другой могут обвинить и его, адвоката, поскольку он защищал в суде коммунистов…

Так был состряпан этот обвинительный акт – без фактов, без соблюдения хотя бы видимой законности…

Нас было не 149, с нами шел весь народ

Налет на «Рабочий, подвал». – Силы революции растут. – Суд над коммунистами – суд над трудящимися. – Кого испугалась буржуазия? – «Виновен в том, что не успел сделать больше».

Почти все подсудимые на «процессе 149-ти» были схвачены в Таллине, в «Рабочем подвале». Газета «Советская Эстония» в корреспонденции Т. Давыдовой 27 ноября 1964 года (в связи с 40-летием «процесса 149-ти») рассказала, как это было. Автор нарисовала, по воспоминаниям, довольно яркую и точную картину. Обратимся к ней.

«Дверь распахнулась, и полицейские ворвались в подвал, в котором находились рабочие организации. Грубый рев: „Не двигаться с места!“ Собрание закрыто. Руководитель собрания ответил: собрание легальное, профсоюзное и будет продолжаться. Полицейские бросились к столу президиума и оттерли от него руководителя собрания. Затем, обращаясь к сидящим на скамьях слушателям, крикнули: „Вынуть документы!“, „Предъявить документы!“ Полицейские начальники выложили на стол свои списки. Медленно водя красными от холода пальцами по бумаге, сравнивали фамилии в списках с документами. Всех, чьи имена значились в полицейском списке, загоняли в один угол подвала как подозрительных. Начался обыск. Полицейские выдирали доски в полу, искали компрометирующую литературу. Искали, но ничего не нашли. Тем не менее арестованных посадили в автобус и отправили в помещение конной полиции, а оттуда в ту же ночь – по тюрьмам. В этот вечер обыски и аресты производились не только в „Рабочем подвале“, где рабочие Таллина собрались для обсуждения своих профсоюзных дел. Полиция врывалась также в квартиры активных деятелей рабочего движения, и не только в Таллине, но по всей стране. На следующее утро буржуазная газета „Пяэвалехт“ писала: „Была предпринята основательная чистка. По эстонской земле впредь не осмелится ходить ни один коммунист. Ничего коммунистического“».

Буржуазия тщательно готовилась к нанесению удара по рабочему классу. 21 января 1924 года охранная полиция быстро и повсеместно разгромила не менее 300 рабочих организаций. Однако радовалась и заклинала буржуазия рано. Ее уверенность в своей силе была наигранной: на самом же деле ее охватил животный страх, для которого имелось более чем достаточно причин. 1923 год показал, что революционное движение Эстонии уже представляет собою большую силу. В мае на выборах в Государственное собрание Единый фронт трудящихся получил 10 процентов всех депутатских мест, и это в условиях все усиливавшегося террора, фактического лишения права слова и собраний, аннулирования списков Единого фронта в самых пролетарских избирательных округах – в Таллине, Вырумааском уезде (вместе с городом Нарвой). В декабре на выборах органов местного самоуправления трудящиеся добились еще большей победы. В 47 волостях и 9 поселках списки Единого фронта получили наибольшее число голосов.

И хотя январские аресты были действительно очень тяжелым ударом по рабочему классу, но на то, что по земле Эстонии «впредь не посмеет ходить ни один коммунист», буржуазия рассчитывала напрасно.

Сила и зрелость эстонского революционного движения ярко проявлялись и в это крайне тяжелое для него время. Террор не мог подавить революционной активности масс. Вместо арестованных в борьбу вступало все больше и больше трудящихся. Коммунистическая партия, по-прежнему находившаяся в подполье, продолжала руководить революционным движением, готовила массы к восстанию.

Грозовая атмосфера уже явственно чувствовалась во всем. Рабочий класс Эстонии, несмотря на весь гнет реакции, не был сломлен. По всей стране была создана сеть рабочих профсоюзов, причем не только в городах, но и в деревне. Теперь и деревня оказалась в состоянии очень быстро сплотить свои ряды – это было характерным для того времени. В народе росло сознание необходимости сплотиться, найти хотя бы минимальную защиту против жестокостей «серых» баронов, банков и городских господ. Сельские рабочие и деревенская беднота объединились в союзы сельских трудящихся, которые еще в 1922 году провели свой съезд, выбрали правление. В основу своей деятельности союз положил принципы и тактику всемирного объединения революционных рабочих – Профинтерна.

В своем бессилии буржуазия встала на путь расправы и бесчинств. По существу, суд над 149 коммунистами был судилищем над всем рабочим классом и крестьянством Эстонии, которые, несмотря на все погромы, остались верны идее Советской власти. И вот, не имея в своем распоряжении других фактов, суд вынужден был изворачиваться, ловчить, придумывать обвинения одно другого бездоказательнее. «Рабочие Эстонии вооружены принципами Профинтерна», – твердили власти и за это арестовывали и судили. Но с юридической точки зрения это обвинение не было достаточным для привлечения к суду, так как буржуазно-демократическое законодательство все же не предусматривало подобного толкования закона. Однако буржуазия судила людей в страхе перед идеей, которой они были свято верны, за верность Советской власти.

Суду не помогло обильное цитирование Устава Коминтерна и отдельных его резолюций, ведь их надо было как-то связать с арестованными, а ни в обвинительном акте, ни на самом судебном процессе сделать этого не смогли. Все обвинение против подсудимых держалось на утверждении, что в их намерения входило свержение существующего государственного строя, что будто бы вытекает из 12 требований Единого фронта трудящихся.

Все попытки военно-окружного суда подыскать для властей хотя бы самый маленький фиговый листок для прикрытия оголтелого террора оказались безуспешны. Суд так и не сумел его найти. Не могли же следователи и прокурор выдвинуть в качестве аргумента для столь серьезного обвинения обнаруженные у арестованного Саара две старые винтовки и ручные гранаты. Слишком уж смехотворным и надуманным был бы этот довод.

И только тогда, когда процесс принял острый характер, превратился в политическое событие, обернулся своим острием против самой же буржуазии, суд ухватился и за эту «соломинку»: две старые винтовки превратились… в оружейный склад, принадлежавший всем подсудимым, хотя на суде ничем не было подтверждено, что подсудимые вообще знали о существовании этих винтовок. Вся история с оружейным складом была чистейшим блефом, понадобившимся для того, чтобы повысить меру наказания с 10 лет до пожизненного заключения. В этом был единственный смысл и задача всего процесса. Не случайно суд не допустил двух юристов из Советской России. Хотя вопрос об их присутствии на суде поставили защитники подсудимых и по закону им нельзя было в этом отказать. Так власти старались скрыть от всего мира, что процесс над 149 коммунистами является результатом неприкрытого террора.

Проявлением этого террора была также и расправа над Яаном Томпом. Его обвинили в том, будто он призывал на суде к мятежу. Это было вопиющей ложью, Яан Томп не призывал к восстанию, он заявил только, что не признает себя виновным перед классовым судом буржуазии, а в последнем слове воскликнул: «Да здравствует правительство рабочих и крестьян!» И за это Яана Томпа немедленно предали военно-полевому суду.

Буржуазия бессовестно попирала принципы так называемой демократической республики. Конституция Эстонии гарантировала неприкосновенность личности депутатов. Депутата можно было арестовать и взять под стражу на основании особого постановления. Исключение допускалось только в том случае, если он пойман на месте преступления. Но что для буржуазных властей конституция! Члены парламента были арестованы на собраниях рабочих профсоюзов или в «Рабочем подвале», и без всяких улик. Самого факта преступления просто не существовало, и его нельзя было, естественно, обосновать юридически и таким образом оправдать противозаконные аресты членов Государственного собрания.

10–27 ноября 1924 года буржуазия устроила комедию суда над 149 коммунистами. Она возлагала большие надежды на это судилище, рассчитывая уже самим числом обвиняемых посеять страх в среде революционно настроенных рабочих и крестьян. Однако результат был прямо противоположен. Коммунисты держались на суде так мужественно и бесстрашно, что в сердцах многих и многих трудящихся лишь укрепилось стремление стать их соратниками в революционной борьбе. Испугала буржуазия лишь себя. О паническом страхе, охватившем правящие верхи в связи с «процессом 149-ти», весьма наглядное представление дает отчет, напечатанный в номере буржуазной газеты «Пяэвалехт» от 11 ноября 1924 года. Привожу его текст.

«Первый день процесса. Понедельник, 10 ноября 1924 года; заключенных привели из тюрьмы строем, взятым в четыре кольца. Сначала кольцо тюремной стражи, затем кольцо военных, затем подразделение коменданта города и, наконец, конная полиция. Таким образом, были приняты сверхчрезвычайные меры при конвоировании закованных в кандалы арестантов. Кроме того, на углах всех вливающихся в Тарту маантеэ улиц также находились чины армии и охранной полиции!»

Вот как «берегла» буржуазия коммунистов от народа! Ее страх перед ним проявлялся в том, как сообщала ее печать о коммунистах и их поведении на процессе, как она клеветала на них. Подсудимые все вынесли с достоинством и честью, отвечая лишь на вопросы, имевшие прямое отношение к революционной ситуации, сложившейся в Эстонии. Это, пожалуй, стоит иметь в виду, когда теперь задним числом оцениваешь ход суда.

После тех событий прошло полвека. Это довольно большой срок, если учесть среднюю продолжительность жизни человека. И теперь, когда читаешь обвинительные акты тогдашних процессов, вправе сказать: «Шапку долой перед молодыми, энергичными, пламенными революционерами!» Конечно, с высоты нынешних дней можно рассуждать и о недостатке у них чувства реальности в оценке положения, и о некоторой наивности. Это естественно: взгляды 20-летнего и 70-летнего человека не всегда совпадают. Но и теперь, когда мы мысленно возвращаемся к прошлому, мы можем сказать, что в целом наши оценки были справедливы. Мы правильно квалифицировали главное: «процесс 149-ти» – судебная комедия, бесстыдная попытка изобразить белый террор в виде чистого цветка буржуазной демократии. Сам обвинительный акт представлял собой комбинацию слов и как юридический документ не выдерживал никакой критики.

Коммунисты превратили суд в демонстрацию своей силы и преданности делу революции. В подтверждение этого сошлюсь еще раз на статью Т. Давыдовой «Сильные духом», опубликованную в газете «Советская Эстония» 27 ноября 1964 года.

«– Суд идет, – объявил дежурный офицер.

Все встали. Но не успел еще суд занять свои места, как под сводами зала зазвучало:

 
Вставай, проклятьем
заклейменный,
Весь мир голодных и рабов!..
 

Багровый от ярости председатель суда Хельк напрасно кричал: „Замолчать! Прекратить!“ Его выкрики тонули в мелодии гимна. Судьи бежали из зала.

А мелодия лилась. В хор вступали все новые голоса. С подсудимыми пели многие из публики:

 
Весь мир насилья мы разрушим
До основанья, а затем…
 

Лидер правых социал-демократов Яан Пийскар не знал, на что решиться. Стоять? Могут подумать, что ты заодно с этими поющими. Сесть? Ни один рабочий больше не поверит, что ты – за интересы народа. К рабочим и без того теперь не подступиться, раз ты – свидетель обвинения. Так и не решив, как ему быть, тучный Пийскар то приседает, то выпрямляется. Выглядит он очень комично.

А хор поет дружно, уверенно:

 
Мы наш, мы новый мир
построим…
 

Враждебные руки распахнули снаружи рамы окон. На поющих уставились дула винтовок. Но гимн не оборвался.

 
Кто был ничем, тот станет всем.
Это есть наш последний
И решительный бой…
 

Так под дулами винтовок пропели „Интернационал“ до конца. Сели. Конвоиры получили приказ вывести подсудимых из зала.

Во дворе хозяйничал ноябрьский ветер. Запястья холодил металл наручников. Одетые легко, кое-как, арестованные, поеживаясь, ждали, что будет дальше. Когда их стали поодиночке вызывать в зал, кричали: „Вот тебе и военный окружной суд! Боится нас, когда мы вместе. Вояки!“»

Председательствовал на процессе Николай Хельк. Фигура примечательная – это был карьерист чистейшей воды. За годы буржуазной власти он из младшего лейтенанта стал генерал-майором юстиции. Талант? Трудолюбие? Нет. Бешеная ненависть к коммунистам. Лакейская угодливость перед буржуазией. И родственные отношения с президентом Пятсом.

На улице ноябрьский ветер. Холодно, сыро. Нас вызывали в зал суда поодиночке. Допрос: фамилия? имя? год рождения? получил ли обвинительное заключение?

Яана Томпа, Ольгу Лауристин-Кюннапу, Вольдемара Сасси, Оскара Сепре, Александра Резева и меня за «непочтительные» ответы сразу же выводят из зала и сажают в карцер на хлеб и воду.

Обвинительное заключение читалось два дня. Читали его члены суда по очереди. Одному секретарю это было не под силу. 150 страниц типографской печати и еще на двух страницах – список свидетелей защиты. В нем – жандармы, шпики, провокаторы и правые социал-демократы. Свидетели – хоть куда!

Снова допрос. Снова – поодиночке (боятся «Интернационала»).

– Признаете ли себя виновным?

– Виновен перед рабочим классом. Слишком мало работал в его интересах. Не успел сделать больше.

– Не признаю вашего суда – суда эксплуататоров, палачей.

– Сегодня судите вы. Завтра вас будет судить революционный рабочий трибунал.

– Ваш суд – бутафория! А вы, военные судьи, – игрушки из папье-маше, сделанные руками буржуазии…

В этот день народу в карцерах стало больше. В другой карцер – карцер через коридор, напротив, – посадили женщин. Они были тогда очень молоды – и Лена Лайд, и Ольга Кюннапу, и Леонтине Вельс, и Эльфриде Моргенсон. Старшей из них двадцать три. Но они были так бесстрашны, что судьи приходили в ярость. Суд констатировал: «Демонстративно оскорбительное поведение на процессе».

14 ноября вызвали только одного Яана Томпа. У судей к нему свой особый счет. Когда его, отказавшегося признать себя виновным, выводили из зала, он воскликнул:

– Да здравствует правительство трудящихся!

Куда, зачем увели Томпа, никто из нас не знал. А на следующий день в зале суда объявили сообщение коменданта города Таллина о приговоре военно-полевого суда по делу Яана Томпа. И о том, что приговор уже приведен в исполнение…

Яана Томпа расстреляли, чтобы испугать нас. Но в страхе были сами судьи. Нас, отправленных в карцер, больше в суд не вызывали до самого приговора.

В ночь на 27 ноября нас разбудили. Обыскали. Велели выстроиться во дворе. Там уже распоряжался комендант города Таллина. Он приказал арестованным:

– Не шуметь! Не выходить из строя! А то…

В 3 часа 15 минут 27 ноября в суде нам зачитали приговор. 129 человек осудили на различные сроки исправительно-трудовых и каторжных работ. Из них сорок шесть – на пожизненную каторгу. Я был в их числе. Сорок шесть приговоренных к пожизненной каторге дружно рассмеялись. У журналистов и судей от изумления вытянулись физиономии. Один из сорока шести, Хендрик Аллик, продолжая смеяться, объяснил:

– Пожизненно – значит до конца буржуазной республики…