Текст книги "Мечты и свершения"

Автор книги: Арнольд Веймер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

Тёмное царство

Как обогащался Кости. – Кто ворует зерно в амбаре? – Братоубийство. – Суд «законный» и суд народа. – Самогоноварение и интеллигенция. – Как Кости спасался от призыва.

Хозяин хутора Соо скоро обнаружил, что получать кормовое зерно и кормовую муку из мызы становится все труднее. Но унывал он недолго. Размещенные в имении солдаты охотно меняли хлеб на табак. Обычно солдаты приносили хлеб в наш: дом. Мы покупали у них буханки, и Кости относил их на хутор Соо, где скармливал хлеб скоту. Кроме того, Кости вскоре свел знакомство с начальством продовольственного обоза. Несколько пачек папирос да бутылка спирта помогли ему успешно разрешить еще кое-какие важные хозяйственные проблемы. Навоз от армейских лошадей, находившихся в имении, конечно, должен был вывозиться на мызные поля, но после сговора хозяина хутора с начальством телеги с навозом сворачивали к землям Кости. В течение примерно года были удобрены почти все поля. И все это за гроши. За чарку водки солдаты перевозили навоз. И мызный управляющий ничего не мог сделать с ними, хотя и грозил выгнать их лошадей из имения. Таким образом, война была на пользу хозяину хутора Соо. Цены на все сильно выросли, особенно на продукты. С долгом он быстро разделался. Все шло, казалось, к тому, что хутор Соо станет настоящим кулацким хозяйством. Менялся на глазах и его хозяин Кости. Он стал самоувереннее, разговаривал свысока. Успехи вскружили ему голову. Разве они не свидетельствуют о его, Кости, предприимчивости и прозорливости?! Ведь он не пошел зарабатывать деньги на строительстве укреплений, не послал туда ни лошадь, ни работника. Он возделывал поля, как и подобает истинному земледельцу, и старался это делать как можно лучше. И в результате хутор украсился новыми постройками, достаток очевиден. И все это – плоды его труда.

Одно беспокоило Кости: на хуторе усилилось воровство. Кости подозревал, чьих рук это дело.

Сассь ушел из усадьбы Соо, грозясь, что он эту живодерню так не оставит, что обязательно сведет с ней счеты. И вот Кости уже однажды заметил утечку зерна из нового амбара. Выстроен он был из бревен и разделен на закрома, в которые зерно ссыпалось по сортам. Кто-то просверлил в бревнах дыры, сквозь которые зерно тонкой струйкой утекало наружу, в мешки. Хозяин никому о замеченном не сказал, но призадумался. Раскрыть вора помог случай. Однажды субботним вечером Руут Кару, который по-прежнему работал на хуторе батраком и которого хозяева ценили за послушание и покорность, попросил Кости одолжить ему ружье – он собирался побродить по лугам, поохотиться. Кости вдруг осенила мысль, а нельзя ли попросить Руута подстеречь вора. Он ответил, что ружье даст и на охоту позволяет пойти, правда, разрешения у парня нет, но это уж не его забота – там мызная земля и контролеров нет. Но только за это пусть Руут подкараулит вора. Руут, конечно, сразу же согласился, сказал, что ему даже интересно узнать, кто же это может быть. На том разговор тогда и кончился.

А через несколько дней случилось страшное: Сасся Кару застрелили возле его хибарки. Приезжали конные урядники, расследовали дело. Старый Кару и его жена Лээна твердили одно – убийца не кто иной, как их собственный сын Руут. Это он, выслуживаясь перед хозяином хутора Соо, стрелял в собственного брата. Урядники составили протокол и увезли Руута Кару в городскую тюрьму. Через несколько месяцев его освободили. Я помню, как однажды вечером, когда вся наша семья сидела за ужином, неожиданно вошел Руут Кару. Он рассказал, что суд признал его невиновным. И это несмотря на то, что родители по-прежнему обвиняли его в убийстве. Они утверждали, что в тот вечер Сассь, поужинав, вышел во двор, и вскоре раздался выстрел. Сассь, шатаясь, вернулся в дом и явственно произнес:

– Руут выстрелил мне в грудь.

Старики заявили все это в суде под присягой.

– Но суд был справедливый, – хвастался Руут. – Врач-эксперт доказал, что это неправда: в дыхательном горле убитого оставалась пища, так что он не мог говорить, и поэтому показания стариков не отвечают действительности.

Защитник Руута, нанятый хозяином хутора Соо, использовал это, заявив, что налицо ложный донос. Прокурор не смог опровергнуть заключение эксперта и отказался от обвинения против Руута. Таким образом, суд «за отсутствием улик» вынес решение оправдать обвиняемого.

О своих дальнейших планах Руут говорить не стал, да никто ими и не интересовался. Отец спросил только, кто же, по его мнению, все-таки убил Сасся, на что Руут уклончиво ответил, что ничего не знает, что у Сасся было много врагов среди парней, он ведь был охоч до девушек…

А вскоре он снова вернулся на хутор и продолжал батрачить, как будто ничего не произошло. Но так только казалось. Родители, да и все хуторские отвернулись от Руута. Все понимали, что дело не обошлось без вмешательства хозяина Соо. Это он свел счеты с Сассем и задарил суд. Кости все больше богател и совсем заважничал. Бедняков он называл не иначе, как голодранцами и жуликами.

Не меньшую неприязнь вызывал в народе и Руут, который раболепски служил хозяину. Он нигде не мог появиться, с ним никто не заговаривал без того, чтобы не намекнуть на убийство Сасся Кару. В имении появились уже стишки про Руута, а потом нашлись мастера, которые подобрали к ним мелодию, и скоро в народе стали распевать песенку про то, как Каин убил своего брата Авеля, чтобы понравиться хозяину и кое-что получить с него, согласно тайному сговору.

Видимо, это оказалось пострашнее «законного» суда. Руут не выдержал и, посоветовавшись с хозяевами, решил, что, пожалуй, лучше будет, если он исчезнет с горизонта. Кости помог ему устроиться у знакомого владельца извозного промысла. Хотя никто ни одним словом не намекнул владельцу хутора Соо, что в уходе Руута чувствуется его рука, но на всех произвела неприятное впечатление его забота о Рууте. Даже спустя некоторое время, приезжая на рынок, хозяйка, как видно, предварительно договорившись с Руутом, встречалась с ним, и Руут возил ее на своей каурой по улицам города, им было что рассказать друг другу, посторонние не могли и не должны были это знать.

Руут расспрашивал, не улеглись ли в деревне разговоры о нем, просил хозяев помочь ему стать самостоятельным извозчиком. Ведь пока он ездит на чужой лошади, у него нет никаких надежд выбиться в люди – выручка у хозяина так рассчитана, что приходится из кожи лезть, лишь бы выработать дневную норму. В иной день, правда, несколько гривенников и остается, зато в другие не дотягиваешь, тогда приходится доплачивать, чтобы каждый день все-таки вручать хозяину сколько требуется. Вообще же это не работа, мерзни на козлах и вози пьяных приказчиков с их девками.

Хозяйка отвечала, что разговоры как будто поутихли, но сейчас помочь ему купить лошадь они не могут, ведь время военное, расходы и без того большие, дети в школе учатся, их тоже надо содержать. Да и хутор требует больших средств. Доходы почти не растут, потому что корма скудные и урожай в прошлом году из-за засухи был неважный, в город возить на продажу почти нечего. А работы сильно прибавилось, она наняла себе в помощь двух работниц и нового батрака – все это требует дополнительных расходов. Но, учитывая их хорошие взаимоотношения и его многолетнюю преданную работу, хозяйка обещала поговорить с мужем, может быть, им удастся помочь ему достать хотя бы ссуду, чтобы он встал на ноги. Она, конечно, согласна, что работа извозчиком у хозяина не дело, пора ему стать самостоятельным человеком. Так они и договорились. Руут подвез хозяйку к месту, где жили ее мальчики, расстались они очень сердечно.

Оставшись одна, хозяйка горестно вздохнула, словно на сердце у нее лежала какая-то тяжесть, и, желая облегчить свою душу, начала припоминать слова молитвы. Она решила пожертвовать некую сумму для пострадавших от войны, чтобы загладить таким образом свои грехи…

Не успела забыться история с братьями Кару, как новое происшествие наделало много шума в имении Соо и во всем округе. Как-то прискакали конные урядники и, перерыв в доме учителя все вверх дном, обнаружили подпольную винокурню. Был составлен протокол, арестован находившийся в доме чужой человек, в протокол попала и сестра учителя Леймана – Мария.

Как потом выяснилось, дело раскрылось следующим образом. На Нарвском шоссе, в нескольких верстах от города, утром, как обычно, сгрудились крестьянские возы, направлявшиеся на рынок. Между возами расхаживали работники молочно-контрольного пункта и брали пробу молока, предназначенного для продажи. Сестра учителя тоже ехала в город. Завидев у контрольного пункта много возов, она направила лошадь в объезд. Контролеры заподозрили неладное – почему это вдруг она решила проскользнуть мимо, – и, хотя на возу не видно было молочных бидонов, они все же остановили лошадь, произвели обыск и обнаружили под соломой бидоны с самогоном.

Полицейский, присутствовавший при этом, вмешался и вместе с вещественным доказательством отправил Марию в участок, а к учителю для обыска выехал отряд. Находившийся в доме посторонний оказался владельцем тайной винокурни. Так дело выплыло наружу. Учитель от всего отрекся, предъявил паспорт, по которому он являлся жителем города, прописанным там в собственном доме. Как не причастного к делу его исключили из следствия. Вся эта история всполошила жителей. Особенно возмущало людей то, что самогоноварением занимались в доме учителя. Школа не работала, а они гнали самогон!

Все горели нетерпением узнать подробности. Вскоре стало известно: один оставшийся без работы старик винокур, познакомившись в городе с сестрой учителя, уговорил ее заняться самогоноварением. Спрос на самогон был огромный, он умеет его изготовлять – это совсем несложно. Лошадь у нее есть, нужно только сырье и топливо, и можно начинать. Винокур обосновался в их доме и довольно быстро наладил дело.

Правда, добыть зерно и особенно сухие березовые дрова было нелегко, но и с этим справились. Потом в деревне вспоминали, что сам учитель Лейман как-то спрашивал у соседей, не знают ли они, где можно достать сухие березовые дрова. Спрашивал он об этом и у нашей матери.

Когда история раскрылась, отец долго ворчал. Он был недоволен, что в вопросе об учебе сыновей жена опиралась на совет учителя Леймана.

– Эта интеллигенция никогда к добру не приведет, – с раздражением говорил он. – Даже учителя начинают самогон гнать. Вот каковы эти образованные люди с их новейшими взглядами и понятиями – каждый только и старается любым способом разбогатеть и жить на широкую ногу!

Мать всячески защищала учителя.

– Ведь его никто не обвиняет, – отвечала она, – он даже в протоколе не упоминается, это все дело рук чужих людей.

– Каких там чужих, – возражал мельник, – разве чужие люди могут в твоем доме хозяйничать без твоего согласия? Нет! Это штуки самого учителя, да и откуда у него в городе вдруг дома оказались, не на учительское же жалование он их купил?

На это трудно было что-нибудь возразить. Мать сама была в городе на той улице, где учитель купил два двухэтажных дома. Конечно, приобрести их учитель мог только на деньги, вырученные от продажи самогона…

После этого случая авторитет учителя на хуторе заметно упал. Разве только Кости не осуждал его, так как сам считал главным в жизни обогащение.

Сам он было успокоился, решив, что война обошла его дом. Но однажды и ему пришла повестка, повелевающая явиться на мобилизационный пункт. Кости почуял неладное. Любыми путями он решил увильнуть от мобилизации. Сведущие люди посоветовали ему курить чай, что якобы вызывает хрипы в легких, пробовал он и другие средства, к которым прибегали желающие избежать мобилизации. Надо сказать, что многие и впрямь потеряли от них здоровье на всю жизнь, хотя и избавились от военной службы.

На призывном пункте врачебная комиссия поначалу признала Кости годным – и сердце, и легкие оказались у него в порядке. Но когда Кости показал им шрамы на голени, оставшиеся после операции, врачи заключили, что к военной службе он все-таки непригоден. Может быть, в обоз или еще куда-нибудь сошел бы, но в действующую армию – нет. Так хозяин хутора Соо получил белый билет и, обрадованный, поспешил домой, где жена уже проливала по нему слезы, как по покойнику. Теперь все опасения были окончательно позади: деньги все могли сделать. Из захудалого крестьянина война быстро вылепила кулака.

Жизнь остальных обитателей деревни шла по-иному. Служащие имения ходили озабоченные. Из-за нехватки тягла и рабочих рук с полевыми работами не управлялись, в результате урожаи были низкие. Винокуренный завод стоял. Сильно сократились и прочие источники доходов. А помещик слал гневные письма, требуя денег. Управляющий и писарь, чувствуя, что владелец мызы ими недоволен, стали подумывать об уходе из имения. Еще хуже было положение бедняков. Семьи многих из них лишились кормильцев. Крестьян все чаще гоняли на строительство укреплений. Хозяева, куда они нанимались в батраки, платили гроши. Все ждали, когда кончится ненавистная война.

Весна надежд

Вести о революции. – Студент из Петрограда. – Мой наставник мызный кузнец. – Заметные перемены. – «Сооский барон».

И вот пришла ошеломившая всех весть, что в Петрограде крупные волнения, рабочие остановили фабрики, требуют хлеба и повышения заработной платы. Первые слухи о волнениях в столице были встречены недоверием, но что ни день, поступали все новые и новые известия. В Петрограде происходило что-то небывалое. Поговаривали, будто и в Таллине не все спокойно: забастовки, митинги. Наконец стало известно, что свергли царя и вместо него создано Временное правительство.

Мне в ту пору шел 14-й год, и многие вещи я воспринимал уже вполне сознательно. Во многом мне помог разобраться приехавший к учителю брат, студент из Петрограда.

Он некоторое время жил у нас в семье. В первый же вечер Мартин, так звали студента, позвал мальчиков на реку. Он расспросил у нас, как на мызе была встречена весть о революции и что тут после нее изменилось. Мы рассказали, как могли, но было ясно, что после революции заметных перемен у нас не произошло. Люди ходят на работу, как обычно, а что касается жалованья, продолжительности рабочего дня и других мызных порядков, то все осталось по-прежнему. Надсмотрщик и управляющий на своих местах, а хозяина как не было, так и нет, он где-то в России управляет имением другого помещика, покрупнее.

Мартин долго разговаривал с нами. Рассказал, что делается на белом свете, пространно объяснял нам, что помещики, управляющие и фабриканты – это одна часть общества, у них одни интересы, а потому они во всем заодно, особенно когда дело касается отношений с рабочими. А вот мызные батраки, рабочие, ремесленники, все, у кого нет своей земли и орудий труда и кто вынужден наниматься к помещикам и фабрикантам и работать на них, чтобы как-то жить, – это уже совсем другая часть общества. Между этими двумя большими группами людей царит непримиримая вражда: помещики и фабриканты стараются меньше платить своим рабочим, а те справедливо требуют за свой труд больше, так как все богатства создаются их руками.

– За примером ходить далеко не надо, – говорил нам Мартин. – Вот хозяин имения Соо – сам в хозяйстве не работает, а на глазах у всех только богатеет.

Помню, что у нас с того времени будто только-только открылись глаза. Мартин растолковал нам, что владельцы больших богатств, капиталисты, получают и от войны большие прибыли, при этом, конечно, некоторые из них иногда, как исключение, вынуждены мириться с меньшими доходами. Они имеют возможность прибегать к займам, отпускаемым им на весьма льготных условиях. Так что они все равно в конечном счете выигрывают.

Трудовому же народу, наоборот, война несет одни беды. Жалованье не повышают, а дороговизна растет. Потому-то и необходимо было свергнуть прежний строй. Рабочие прогнали царя, и теперь борьба идет за то, кому быть главным в стране. На этот счет есть разные мнения. Те, которые называют себя большевиками, требуют, чтобы государственная власть принадлежала рабочим и крестьянам, они требуют передачи заводов, фабрик и земли тем, кто на них трудится.

Мы слушали, завороженные, и даже ни о чем не спрашивали. Я только поинтересовался, как же быть с нами, вот у нас мельница, так кто же мы – хозяева или трудящиеся? Мартин ответил: ведь мельница принадлежит не отцу, она собственность помещика, следовательно, мы не хозяева, а просто арендаторы. Он добавил еще, что обычно арендатор стремится стать владельцем предприятия, но это далеко не всем удается, так что многие, как наш отец, остаются простыми рабочими.

С большевиками, продолжал Мартин, спорят социалисты-революционеры, или, как их называют, эсеры. Они за то, чтобы землю отняли у помещиков и разделили поровну между трудящимися, мызными рабочими и безземельными. Он, Мартин, тоже за это. Но большевики считают, что уравнительное распределение земли все равно не спасет бедняков от нищеты и разорения. Они объясняют это тем, что для обработки земли нужны силы, нужны лошади, орудия и все прочее, а у мызных рабочих ничего этого нет, как же они станут работать? Дело кончится тем, что мызный рабочий некоторое время промается, а потом бросит свою усадьбу и снова пойдет в батраки к тому же самому помещику или кулаку. Спасение бедняка, утверждают большевики, в крупном хозяйстве, где можно лучше использовать машины, и труд будет более производительным, а продукция дешевле. Мартин считал, что в этом большевики не правы.

Объяснения студента показались нам, мальчикам, мудреными, и мы сначала никак не могли их понять. Только потом сама жизнь помогла нам разобраться что к чему. В Петрограде прогнали царя, в Таллине отстранили присланного им губернатора, в Соо и в других местах особых перемен что-то не заметно. Надо сказать, что уже давно я ходил за ответами на трудные вопросы к мызному кузнецу. Несмотря на разницу лет, мы были даже приятелями. Кузнецу нравился мой интерес ко всему, что делалось в мире, и он, как умел, старался растолковать неясные для меня вопросы.

По словам кузнеца, революция не свалилась с неба, пришла не сама собой. Ее долго подготавливали рабочие, руководимые большевиками, их вождем Лениным. Царь всегда был на стороне баронов – помещиков и фабрикантов. И войну царь затеял в их интересах, чтобы они могли еще больше наживаться. А воевать он послал простой народ. Тех же, кто протестовал против войны, посадил в тюрьму или отправил к черту на кулички, в Сибирь. Я передал кузнецу рассуждения Мартина о том, что, мол, у рабочих свои интересы, а у крестьян свои, что большевики не заботятся о крестьянстве, им вообще нет дела до тружеников деревни. Кузнец сначала рассмеялся, а потом стал серьезно объяснять:

– Это чепуха, он, видать, сам эсер. Возьмем, к примеру, нашу мызу. Земля и все другое принадлежат здесь помещику. Если мы теперь мызную землю поделим между работниками, как это эсеры предлагают, что же получится? Что станет делать, скажем, Пулловер, у которого девять детей, мал мала меньше, и только две руки? Ведь денег, чтобы купить лощадь, у него нет, а мызных лошадей, если их тоже раздать, на всех не хватит. К тому же орудия пароконные, рассчитанные на крупные хозяйства. Стало быть, надо дать каждому работнику по две лошади, где же их столько набрать?! Вот почему мы против раздела имения, мы боимся, что останемся без хлеба и без работы. Нет, надо сделать так, как предлагают большевики: мызную землю у помещика отобрать и владеть ею сообща, и урожай будет общий… А это ты хорошо сделал, что пришел ко мне побеседовать. Ты и впредь приходи.

Я долго размышлял над словами кузнеца. Значит, он не согласен со взглядами Мартина Леймана, считает его рассуждения рассчитанными на то, чтобы дурачить народ. А ведь мне казалось, что Мартин все рассудил справедливо. И хотя кузнец не сказал этого прямо, от меня не укрылось то, что он хоть и одобряет революцию, доволен, что царя свергли, но считает дело далеко не оконченным, что главное еще впереди: ведь жизнь бедного люда какой была, такой и осталась.

Правда, были перемены и у нас. Теперь свободнее можно собираться открыто, говорить о своих нуждах. В городе уже созданы профсоюзы – большие объединения рабочих, во главе их стоят большевики, профсоюзы не дают спуску заводчикам и фабрикантам, проводят забастовки. Так что борьба продолжается, и теперь у нее новые цели. Он, сказал о себе кузнец, не совсем в курсе происходящего, но все-таки получает газеты и брошюры, и до него доходят мысли Ленина, великого вождя большевиков. Революция не остановится на полдороге, придет очередь заводчиков и фабрикантов, а заодно и помещиков, революция расправится и с ними, лишит их власти и всех богатств, в России будет новое государство, править которым станут рабочие и крестьяне, они построят новое общество. «Кто не работает, тот не ест» – такой будет тогда главный закон.

Все это звучало для меня не совсем ясно, я не в состоянии был наполнить эти большие и важные понятия наглядным, конкретным содержанием. Однако в мое сознание вошло что-то совершенно новое, и это новое заставляло с напряженным вниманием следить за событиями. А они менялись с невероятной быстротой.

Ближе к лету я все чаще слышал разговоры солдат о недовольстве войной. Они говорили, что война им надоела, грозились сами покончить с ней. Наконец в наших местах появились отступающие части. Они двигались с обозом. Солдаты говорили, что отведут домой и обозных лошадей, чтоб было на чем пахать землю, ведь в деревнях лошадей, наверное, не осталось. Одна рота остановилась в имении Соо, заняв все свободные помещения. У отца в передней комнате тоже разместили солдат, спали они вповалку на полу. С народом солдаты ладили хорошо, никаких недоразумений не было.

Слухи, что враг наступает, а русские войска отступают, усилились, вызывая большую тревогу среди населения. Хозяева позажиточнее тревожились меньше, чем рабочие, малоземельные крестьяне или бобыли. Появилась безработица, особенно среди женщин, тех из них, у кого был клочок земли или куча ребятишек, нанимали неохотно, хутора и имения предпочитали одиноких. Это вызывало ропот в народе. А тут еще цены стали расти не по дням, а по часам: получит работник жалованье, не успеет прикинуть, что купить, а вещь уже стоит много дороже.

Хозяин хутора Соо довольно ухмылялся: деньги так и текли к нему. Это был теперь настоящий кулак-кровосос. С работниками он держался высокомернее прежнего и, когда возвращался из города навеселе, орал во всеуслышание:

– Дорогу! Сооский барон едет!

Дома при гостях куражился: густо намазывал хлеб маслом, давал собаке, приговаривая:

– На хуторе Соо даже собака не ест хлеба без масла!

О Кости судачил весь поселок: хозяин Соо – сущий «серый» барон, кулак, людей ни во что не ставит, на всех ему плевать. Он читал только кулацкую газету и на все смотрел ее глазами. Кости и слышать не хотел ни о каких переменах. В своем кругу Кости открыто заявлял: не худо, если бы немцы пришли, уж они навели бы порядок, быстро указали бы бобылям их место. Но на народе он говорить так все же не решался.

Не далеко от яблони падают яблоки. В презрении к простому народу выросли и сыновья Кости. Старший сын – он уже кончал гимназию – начитался книг, восхвалявших превосходство сильной личности над всеми другими, и считал естественным, чтобы люди без достатка и с малым образованием подчинялись богатым и образованным. Эти убеждения в нем все углублялись, он старательно искал в книгах новую опору для своих примитивных взглядов. После Февральской революции среди учащихся были весьма в моде всевозможные кружки, в том числе литературные, художественные, философские, в которых подвизались преимущественно сынки состоятельных родителей. Они собирались и спорили об учении Ницше, о взглядах Штирыера и других подобных им философов. Сын Кости принимал живое участие в этих собраниях.

По-своему использовала революцию и семья Лейман. Марию выпустили из заключения, и дело было прекращено. Все это произошло так тихо, что особых разговоров не вызвало, тем более что нахлынули более крупные и важные события.