Текст книги "Западня Данте"

Автор книги: Арно Делаланд

Все трое замолчали. Оттавио трясло, Анна застыла, как статуя правосудия, а Пьетро по-прежнему сидел за столом. Атмосфера в кабинете стала еще более мрачной и напряженной.

– Все кончено, – повторила она.

И тут Оттавио сорвался.

– Это мы еще посмотрим! – проревел он, рывком выдвинул ящик и сунул в него руку, судорожно шаря внутри.

– Не это ли вы ищете?

Белый как простыня сенатор обернулся к Виравольте.

Черная Орхидея покрутил перед его носом маленьким пистолетом с серебряной рукояткой. Почти миниатюрным.

Несколько секунд Оттавио судорожно оглядывался, будто искал выход. Затем, поняв, что выхода нет, застыл. Глаза его сверкали, нижняя губа тряслась, он вдруг словно съежился. Плечи поникли…

И он бросился на Виравольту.

Девяносто два килограмма живого веса, обрушившиеся на него через стол, сметая брюхом шляпу, кожаный бювар и листы веленевой бумаги, застигли Пьетро врасплох. Ему не хватило мужества пристрелить Оттавио без суда и следствия. Но оружия он не выпустил. Анна отшатнулась, подавив крик. В последовавшей затем безобразной и жестокой драке было что-то комичное. Глаза сенатора сверкали, на губах выступила пена. Пальцы скрючились, как когти, медальоны на шее звенели. Ои полулежал на столе, а Пьетро полусидел в кресле. Оттавио старался дотянуться до пистолета, словно ребенок, у которого отняли любимую игрушку. На миг он даже подумал, что это ему удалось. И вдруг грянул выстрел. Самопроизвольно.

И воцарилась тишина.

Анна вскрикнула, а Пьетро рухнул в кресло.

Придя в себя, Виравольта перевернул ногой труп Оттавио.

Глаза сенатора закатились, изо рта текла кровь.

Пьетро потребовалось некоторое время, чтобы перевести дух.

Он посмотрел на Анну. Она была белее снега.

– Либо он, либо я, – только и сказал Виравольта.

* * *

У подножия виллы на Санта-Кроче Анна, с капюшоном на голове, готовилась сесть в гондолу, которая должна была навсегда увезти ее отсюда. Она подняла взгляд на вылинявший фасад и нарисованные под балконом розетки.

Рядом с Анной стояли Пьетро и Ландретто.

Виравольта положил руку на плечо слуги и смерил его долгим взглядом. Он смотрел на его светлые, скорее русые волосы. На чуть длинноватый нос. На ехидную складочку в углу рта. Подобрать в ту ночь Ландретто на улице – мальчишка был вдребезги пьян и распевал скабрезные куплеты, ругаясь на луну – самая блестящая мысль в его жизни. И самая судьбоносная.

– Я никогда не забуду, что ты для меня сделал, дружище. Никогда. Без тебя я до сих пор гнил бы в казематах Пьомби. И мы трое сейчас тут бы не стояли.

Ландретто, улыбнувшись, стащил с головы шапку и поклонился.

– К вашим услугам… мессир Виравольта, Черная Орхидея.

– Теперь у тебя лишь одна задача. Охраняй Анну, очень прошу. Найдите какое-нибудь надежное убежище и не высовывайтесь оттуда. Я к вам присоединюсь, как только смогу.

– Будет исполнено, – кивнул Ландретто.

– Смерть Оттавио наделает шума… Мне срочно нужно повидать Рикадро Пави, главу Уголовного суда.

Пьетро повернулся к Анне. Они молча смотрели друг на друга. Виравольта погладил ее волосы и поцеловал в губы.

Черная Вдова.

Теперь она и впрямь вдова.

Вдова и Орхидея.

– Куда ты теперь направишься? – спросила она. – И где этот Пави?

Пьетро в последний раз погладил ее по щеке.

– Светлейшая пока еще нуждается во мне.

Вздохнув, он резко развернулся, и плащ взметнулся за его спиной.

– Пьетро, прошу тебя… Будь осторожен! – крикнула ему вслед Анна.

Солнце уходило за горизонт.

Черная Орхидея исчез за поворотом улицы.

* * *

Джованни Кампьони не понял, что, собственно, произошло. Уж слишком быстро, за считанные часы, все случилось. После беседы с дожем сенатор поспешил к главе Уголовного суда, Рикардо Пави, который уже получил от его светлости новые указания. Черная Орхидея пошел вместе с Кампьони. В это же время десяток дворцовых стражей отправили на виллу Андреа Викарио, в Канареджо. Джованни с Виравольтой, который не смог пойти со стражами, с нетерпением ждали результатов этого похода. После полудня Виравольта уже жаждал покинуть дворец и отправиться на виллу в Санта-Кроче, чтобы увидеть Анну и пообщаться с сенатором Оттавио. Совет десяти, точнее, девяти, разъяренный смертью Виндикати, с изумлением и тревогой узнал последние новости. Хотя члены совета по-прежнему относились к Пьетро с недоверием, им было понятно решение дожа. К тому же они отлично знали о дружеских чувствах Эмилио к Виравольте, и это их несколько успокаивало. Пави же, в свою очередь, тоже весьма ценил Пьетро и собирался за него вступиться. Но в самое скверное состояние духа всех ввергли новые сведения о вполне вероятном участии Викарио в заговоре. Сановники решительно поджидали сенатора и готовились к жесткому допросу. Сообщение Кампьони о существовании тайного договора и упоминание фон Мааркена окончательно добили членов совета и показали всю грандиозность нависшей опасности. Как всегда бывает в условиях всеобщей растерянности, мнения радикально менялись в течение дня, нобили никак не могли определиться окончательно. Некоторые начали поговаривать, что Пьетро прав и, быть может, пора подумать об отмене празднования Вознесения. Но к торжествам уже подготовились, и было поздно отказываться от принятых обязательств. Однако намек на сотрудничество между Викарио и фон Мааркеном обозначил недостающее звено во всем этом деле и высветил общую картину со времени убийства Марчелло Торретоне. А предположение о причастности к заговору сенатора Оттавио получило достаточно подтверждений, чтобы власти начали действовать иначе, нежели обычно. Прежде чем Джованни покинул дворец, было решено, что Пьетро, сидевший как на угольях, отправится на Санта-Кроче нынче же днем. Как и говорил Виравольта, противник перестал быть невидимым. Даже смутная террористическая угроза со стороны Огненных птиц стала менее тревожной, хотя и не менее реальной, с того самого момента, как вычислили головы гидры – двуглавой или, возможно, трехглавой, – чей силуэт наконец-то обозначился. Стало совершенно очевидно, что оккультная церемония в Местре и эзотерические атрибуты, позаимствованные из «Сил зла» Разиэля, нужны были лишь для того, чтобы выдать за тайное сборище сектантов весьма организованную и чрезвычайно опасную политическую угрозу, далеко выходящую за рамки активности той или иной фракции во властных структурах. Ожидая результатов с Канареджо, Совет девяти и Уголовный суд выслушивали доклады от своих рассеянных по всему городу агентов. Те появлялись по одному. Эдакое странное дефиле горбунов, куртизанок в кружевах, хромых старух, фальшивых нищих и прочих весьма неожиданных персонажей, проходивших среди пышного убранства залов дворца. Весьма необычное зрелище. Когда солнце уже клонилось к горизонту, во дворец наконец-то поступили ожидаемые сведения: посланные в Канареджо солдаты вернулись. На вилле они никого не обнаружили.

Андреа Викарио исчез.

Испарился.

От Черной Орхидеи пока информации не поступало. Хотя все должно было произойти одновременно.

Узнав об исчезновении Викарио, Пави выругался, костеря судьбу и свою собственную медлительность. Но все было и так ясно: столь поспешное бегство – не что иное, как своего рода признание вины. Андреа Викарио! Кто бы мог подумать! Этот человек, прославившийся своей чертовой библиотекой – теперь Джованни куда лучше понимал скрытые мотивы создания сей впечатляющей коллекции, как и тайные увлечения Викарио, – член Большого совета, занимал разные должности в аппарате республики. Он руководил юридическими конторами Риальто, прежде чем заняться контролем над корпорациями, затем в его ведении была проверка регистров и счетов Арсенала… По мере того как Джованни складывал головоломку, все становилось на свое место. Увлечение Викарио эзотерикой, его отдающая одержимостью эрудиция, плодом которой стал известный трактат «Проблема зла». Способы устрашения, к которым он прибег в отношении астролога Фреголо и, быть может, стеклодува Спадетти чуть раньше. Легкость, с какой убрал на собственной вилле дорогую Лучану Сальестри… При этом воспоминании Джованни охватили горечь и безграничная ненависть. Он поклялся себе, что любым способом заставит Викарио поплатиться за содеянное. Он будет требовать для него публичной казни. И если Викарио действительно виновен в государственной измене, то Джованни и не придется особо подталкивать дожа и советы к вынесению смертного приговора. Они сами обрушатся на предателя и порвут его в клочья.

Лишь одна мысль не давала Джованни покоя: глубокое сожаление, что он был так слеп. Все были слепы, даже Пьетро Виравольта, несмотря на все продемонстрированные им недюжинные таланты. Смогли бы они предотвратить смерть Лучаны? Этот вопрос непрестанно мучил сенатора и питал его скорбь, слишком глубокую и переставшую быть секретом для окружающих. Скорбь, причиняющую такую неизбывную боль, какую мало кому доводилось испытать. Конечно, задним числом восстановить всю эту жуткую картину было куда проще. Но неужели они не могли быть менее наивными? Как Викарио и его присным удавалось все это время просачиваться сквозь ячейки сети? И сколько Огненных птиц еще осталось? Достаточно, чтобы сформировать тайный кабинет, который продолжит скрытно плести чудовищные заговоры? Теневой сенат, незаконный Совет сорока, Уголовный суд Дьявола? Ответа у Джованни не было. Но мысли об этом не покидали его ни на секунду. Как и воспоминания о прелестном личике Лучаны. Он воскрешал в памяти ее улыбку, нежные слова, слетающие с дерзких губ, то ласковых, то развратных. Эта развратность весьма огорчала Джовапни, хотя и привязывала к очаровательной соблазнительнице. «Ах, Джованни… Знаешь, что мне нравится в тебе больше всего? Твоя вера, что ты спасешь весь мир». Весь мир! Вот уж действительно! Он не смог спасти даже ее, Лучану… Джованни сжал кулаки с такой силой, что костяшки побелели. Потом спохватился, но ярость продолжала кипеть. Конечно, она принадлежала и другим мужчинам, постоянно заставляла его страдать, обдавая то жаром, то холодом. Но некоторые вещи были только для него. Он помнил это нежное личико, разрумянившееся от наслаждения. Джованни, Джованни… Конечно, она немножко притворялась. Но он мог ей довериться, мог с ней разговаривать. И спокойно засыпать на ее груди. Она давала ему всс го, о чем он всегда мечтал. До такой степени, что однажды лаже сказала ему смеясь: «Ох, Джованни, мой сенатор! Можно подумать, что вы ищете свою мамочку!..» Да, ради нее и только нее одной он смог бы предать республику. Ради обладания женщиной, свободолюбивой по своей природе, неспособной подчиниться чьей-то воле после неудачного брака и вечно ищущей любви, в которую едва осмеливалась верить. Женщиной, которая отдавалась, но при этом оставалась свободной. Ради нее Джованни смог бы предать, если бы она захотела… Но Викарио? Он-то почему пошел на измену?

Ради власти. Исключительно ради власти.

Ради жемчужины Адриатики и имперского величия…

До того, как отправленные в Канареджо солдаты вернулись, и до ухода Виравольты, они заперлись с Пьетро, Пави и Советом девяти, чтобы разработать диспозицию полицейских в разных кварталах Венеции на время празднования Вознесения с учетом передвижений дожа. Агентам, пока суд да дело, велено было утроить усилия по поискам Викарио и фон Мааркена. Поговаривали, что австриец может уже быть в городе. Возможно ли такое? «О да! – думал Джованни Кампьони, совершенно в этом убежденный. – Вот уж что не вызывает никаких сомнений… Ренегат наверняка здесь, чтобы лично присутствовать при вымечтанной победе… Зарылся в каком-нибудь темном углу, как гадюка в норе. И готовится выстрелить из главного калибра! Но игра еще не закончена, фон Мааркен, уж поверь мне! Далеко не закончена!»

«Нет, ничего еще не закончено», – твердил себе Джованни. Но что он делает посреди ночи на обдуваемом всеми ветрами кладбище Дорсодуро?

Потому что именно здесь он и находился. И, постоянно прокручивая в мозгу последние события, поглядывал по сторонам, сжимая в руке факел и пытаясь хоть что-то рассмотреть в окружающей его темноте. Сенатор начал мерзнуть, несмотря на подбитую горностаем мантию. Если, конечно, охватившая его дрожь не следствие растущей тревоги. Он сунул руку в перчатке под мантию, вытащил записку и внимательно ее перечитал.

 
«В шестом же круге, что ересиархов,
 
 
Мы подошли к окраине обвала.
Где груда скал под нашею пятой
Еще страшней пучину открывала.
И тут от вони едкой и густой,
Навстречу нам из пропасти валившей,
Мой вождь и я укрылись за плитой
Большой гробницы, с надписью, гласившей:
«Здесь папа Анастасий заточен,
Вослед Фотину правый путь забывший».
 
 
Приди, сенатор, – час уж возглашен
Назначенный. Часы двенадцать били.
Приди же к той, в кого ты был влюблен,
К могиле той, что так тебя любила.
Последний дом, Лучаны смертный дом
Сальестри. И увидишь – там, в грязи,
Подарок для тебя уготовлен.
Но будь один. В полночный час приди,
Будь для Лучаны духом укреплен.
 
 
                                                             Вергилий».
 

Эта записка по стилю полностью совпадала с той, что получил в свое время Виравольта. Этот Вергилий, о котором упоминал Пьетро, – один из той поганой троицы врагов или это очередное прозвище какого-нибудь Викарио с тысячью лиц? И в этой записке сенатору предлагалось пойти туда, где похоронили останки бедной Лучаны. И вот он тут, на кладбище, рядом с крошечным квадратиком травы, среди тысяч хаотично стоящих стел, обдуваемых ледяным ветром, от которого Джованни пробирала дрожь, а огонек факела трепетал так, что грозил погаснуть. Записку сенатору передал какой-то носильщик, когда Кампьони собирался вернуться к себе на виллу возле Кад'Оро. Джованни Слишком поздно среагировал и не успел схватить таинственного гонца. Приглашение прийти на могилу Лучаны было на редкость жестоким, но совсем не удивило. Вот уж поступок в стиле их врага. «Есть у Лучаны Сальестри для вас еще подарок». Что бы это могло быть? Конечно, Джованни понимал, что это ловушка. Разве не таким же способом Виравольту заманили посреди ночи в притвор базилики Сан-Марко? От сенатора требовали прийти одному. Надо же. Джованни, хоть и пребывал в расстроенных чувствах, все же не спятил. С согласия дожа он приказал тридцати агентам скрытно окружить кладбище. И надеялся, что эти ночные передвижения остались незамеченными противником. И тем не менее сейчас он ощущал за собой слежку. Словно взгляд Миноса, или этого Дьявола, произведшего столь сильное впечатление на Аркангелу, пронзал пелену тьмы и отслеживал каждый жест и каждое движение Джованни. Сенатор провел ладонью по взмокшему лбу. На самом деле он был приманкой. Пави со своими людьми затаились где-то рядом в темноте, готовые немедленно вмешаться. Но это как-то мало успокаивало. Однако Черная Орхидея еще не появился. Быть может, он в пути. А может, его «встреча» с Оттавио приняла скверный оборот…

Пави предложил заменить сенатора переодетым солдатом, но Джованни отказался, боясь, что подмену обнаружат слишком рано и шансы спутать Химере карты уменьшатся.

И теперь сенатору было не по себе.

Глубоко вздохнув, Кампьони двинулся по аллеям кладбища. До могилы Лучаны оставалось буквально несколько метров. Джованни даже не попрощался с ней после ее гибели в канале. Тело выловили и тихо захоронили на следующий же день. Джованни не смог присутствовать на похоронах, поскольку как раз в это время Совет десяти терзал его допросами, прежде чем он решился наконец собрать сторонников и доказать свою честность в глазах республики. Во время краткого визита на кладбище он увидел лишь черный гроб, один из тех, что грузили на скользящие по каналам похоронные гондолы. Последнее трагическое и простое пристанище для некогда обольстительного тела, неотвратимо стремящегося к вечному приюту. Джованни шагал, прислушиваясь к завыванию ветра и звуку своих шагов по гравию. Он все сильнее обливался потом и вздрагивал. Видимость ограничивал лишь скудный свет факела. Тяжело дыша, сенатор прошел еще немного, наклонился к одной из стел, двинулся дальше, чуть поколебался на пересечении аллей, повернул направо, прошел еще пару метров и наконец остановился.

Он стоял точно перед могилой Лучаны.

Сенатор замер, словно застыв.

Затем наклонился.

На надгробии лежала очередная записка, придавленная мелкими камешками. Джованни лихорадочно схватил бумажку и прочитал:

 
«Ну что ж, Джованни. В менуэт теней,
В печальный танец, что в тиши идет,
Не медля, ты вступи. Иди скорей:
Полоборота вправо – и вперед
На шесть шагов. Полоборота влево —
Вперед шагов на двадцать.
Там уж ждет, В могиле свежей, названная дева.
Коли Лучану хочешь ты обнять,
Понять сумей без ужаса и гнева.
 
 
                                                           Вергилий».
 

– Это что еще за шутки! – вздрогнув, воскликнул Джованни.

Ему потребовалось несколько мгновений, чтобы прийти в себя от очередного потрясения.

Затем, тревожно поглядывая по сторонам, он последовал указаниям. Сердце готово было выскочить из груди. Пройдя шесть шагов, Кампьони оказался на повороте аллеи. Следующие двадцать увели его еще дальше к северовосточному концу кладбища. Сенатор, побелев как полотно, остановился и пару раз моргнул.

– Но… что… что это такое?..

Он снова посмотрел по сторонам и собрался было помахать факелом, чтобы подать сигнал окружившим кладбище людям Пави.

Но в этот миг воздух со свистом рассекла стрела арбалета.

И вонзилась в горло Джованни.

Сенатор схватился за рассеченную артерию, кровь потоком хлынула на мантию. Кампьони пронзила чудовищная боль, глаза его расширились, факел упал на землю. Факел, послуживший отличной мишенью для врага, который смог подстрелить Джованни с точностью, сделавшей бы честь лучшему из элитных венецианских стрелков! Все это время сенатор был легкой мишенью… И уж совершенно точно не ожидал такого. Не верил в подобную возможность, не хотел верить. Ни он, ни другие! А теперь поздно. О, Джованни отлично слышал крики и вопли, раздавшиеся со всех сторон кладбища, скрип спешно открываемых ржавых решеток, топот бегущих по гравию людей…

Но он умирал.

Сенатор стоял, пошатываясь, еще пару секунд, показавшихся ему вечностью, а потом упал. Прямо в яму, которую вырыли специально для него. Яму, полную черной земли, глубокую и темную, над которой высились стела и перевернутый крест. И на стеле виднелась надпись:

Здесь покоится Джованни Кампьони

Сенатор-еретик Венеции

1696–1756

Он воссоединился с той, которую любил

Джованни рухнул лицом в грязь. И последняя его мысль была об иронии ситуации: он, его превосходительство, преждевременно сошедший в эту могилу, вырытую ему Дьяволом, и спешащий обнять Лучану в царстве теней. Он, валяющийся в грязи, как повинный в симонии папа Анастасий, являющийся образчиком еретической власти в глазах Врага. Он, мечтавший о реформе республики и так и не сумевший внедрить свои идеи ни в сенате, ни в Большом совете, ни в душе самого дожа.

 
«Здесь папа Анастасий заточен,
Вослед Фотину правый путь забывший».
 

Джованни Кампьони был мертв.

Рикардо Пави лицезрел плачевные результаты своей самой неудачной операции.

Черная Орхидея опоздал.

Браво!

Только что они собственноручно преспокойно отдали сенатора Тени.

КРУГ СЕДЬМОЙ

Песнь XIX
Насильники

Оттавио и Кампьони мертвы.

Один – благодаря неожиданному вмешательству Черной Орхидеи, другой – от руки одного из Стригов. Так что некоторым образом сенаторы друг друга нейтрализовали.

Это не страшно.

Совершенно ясно, что Оттавио не успел ничего рассказать. К тому же он мог стать помехой. Как и Минос, который с некоторых пор норовит выйти за рамки не иначе как от избытка рвения. Но эта проблема тоже будет решена. Нынче же вечером.

Где-то в Венеции Дьявол стоял перед большим овальным псише [29]29
  Старинное напольное зеркало в поворотной раме для установки в наклонном положении.


[Закрыть]в изящной деревянной оправе. Улыбнувшись, он поднес к губам унизанную перстнями руку. Завтра возобновится карнавал, и он позабавился, сделав себе вот этот костюм, хотя ни за что и ни при каких обстоятельствах не наденет его на праздники. Изображать дожа запрещено категорически. Но останавливало его не это. Просто скоро в Светлейшей не будет вообще никакого дожа. Он расхохотался. Ему нравилось его нынешнее облачение. Он надел всю эту мишуру как некий похоронный символ, посвященный тому, которому прочил скорую гибель. Марионетка скоро безвозвратно исчезнет в пекле. Прощай, Франческо Лоредано. Он снова рассмеялся и, подняв руку, тихонько забормотал считалочку:

 
Тридцать тех, кто все начнет,
Пусть совет нам изберет.
Но, когда наш круг замкнется,
Только девять остается.
Этим, прежде чем уйти,
Нужно сорок привести.
С частью предстоит расстаться,
Чтоб осталось ровно двадцать.
Им, чтоб дальше нам играть,
Нужно выбрать двадцать пять.
Через узкий переход
Девять избранных пройдет,
Прекращая шум и гам
Сорок пять представят нам.
Сорок пять сыграют в прятки
И одиннадцать в остатке.
Ждут их тяжкие пути
Сорок одного найти,
Запереть в огромном зале,
Чтобы двадцать пять избрали
Одного, чтоб правил он,
Чтя порядок и закон.
 

Именно так, в соответствии с чрезвычайно сложной процедурой, сорок один нобиль возводили на престол дожа Венеции. После выхода из церкви самый молодой из советников Светлейшей назначался мальчиком, баллоттино, который доставал из мешочка баллотты, маленькие шарики для голосования, определявшие тридцать первых избирателей. Этот основополагающий этап мог длиться несколько дней.

Затем начинали тянуть жребий и шла цепочка промежуточных выборов. И так вплоть до того момента, когда в результате фантастического лавирования претендента между случайностью и волей аристократов новый дож не получал наконец двадцать пять голосов, необходимых ему для восхождения на трон. К каким только изощренным маневрам и интригам не прибегали, чтобы подстраховаться от еще более изощренных сговоров! Ах! Какие великие иллюзии рушатся! Дьявол полюбовался собой, продолжая медленно напевать под нос считалочку. Наконец это ему надоело. Он снял с головы рог, знаменитую шапочку дожа, сделанную по византийскому образцу из расшитой золотом ткани. Драгоценность, как называли ее венецианцы, украшенная семьюдесятью редкими каменьями: рубины, изумруды, бриллианты и двадцать четыре каплевидные жемчужины.

Но у Дьявола была лишь копия.

Он еще погримасничал перед зеркалом, затем бросил шапочку на пол и старательно растоптал.

Час Франческо Лоредано пришел. Завоеванная Венеция сможет еще один раз, последний, выставить его останки в зале Пьовего. Новые инквизиторы будут нести над ним бдение, как и члены правительства, избранные для служения республике. Ну и неизбежные каноники из базилики Сан-Марко. Тело покажут толпе, а потом перенесут в собор Санти-Джованни-э-Паоло, где покоятся его предшественники. И в траурной процессии пройдут нобили в красных одеждах – сторонники возрожденного государства, капитул Сан-Марко и музыканты из королевской капеллы, представители всех четырех великих братств, черное и белое духовенство, корпорации Арсенала, трое общинных адвокатов, государственные прокуроры, актеры четырех больших оперных театров, нотариусы и секретари из канцелярии дожа, а также их глава, великий канцлер. А впереди процессии пойдет он, Дьявол, единственный оплот, единственный представитель власти, способный защитить Светлейшую и восстановить былое имперское величие. Величие царицы морей.

Но хватит! Дьявола уже ждут.

Шахматные фигуры расставлены. Дальше события будут разворачиваться быстро.

Силы зла объединяются, чтобы нанести наконец последний удар по дряхлой республике.

* * *

В Маргере, под удивительным куполом парадного зала виллы Морсини, Экхарт фон Мааркен и его союзник заканчивали приготовления. Чтобы воссоединить свои силы, они решили устроить новую штаб-квартиру на материке, на берегу Бренты. Огненные птицы, собравшиеся под этим барочным, расписанным клубящимися облаками куполом, готовились пойти на штурм. Гордый взгляд какого-то античного бога словно пронзал нарисованное небо, чтобы пересчитать своих заблудших детей. От одного конца до другого в больших зеркалах гигантского овального зала бесконечно отражались толпившиеся здесь фигуры в капюшонах. Уже наступила ночь, и огромные люстры освещали воздвигнутый ради такого случая помост, накрытый ковром цвета крови.

Вербовка Огненных птиц была делом долгим и трудным. Эта разношерстная армия опиралась на одну из самых странных организаций. Совершенно невероятная мешанина людей с разными, а порой и противоположными целями: наемники, привлеченные запахом добычи, продажные чиновники, нобили и интриганы, которым надоела неповоротливость властных структур, бедняки и нищие… Ну и не стоит забывать о подкреплении фон Мааркена. Тот привел за собственный счет два батальона австрийцев из своей личной гвардии, в данный момент находившихся вблизи пролива Отранто на борту галер, и профессиональных солдат, которых ренегат терпеливо уводил – и увел в конечном итоге – у австрийской короны. Поражения в войне за имперское наследство сильно увеличили ряды разочарованных, позволив таким образом фон Мааркену значительно усилить свою армию. Таким образом, венецианцев среди мобилизованного воинства была лишь половина. К операции присоединились венгры, богемцы и даже несколько пруссаков. Тайными путями фон Мааркен смог донести до Фридриха Прусского, что тому весьма не помешало бы иметь надежного союзника во главе Светлейшей. Опасная игра, поскольку австрийский герцог в случае успеха рассчитывал бросить плоды своей победы к ногам Марии-Терезии и таким образом вернуть себе благоволение императорского двора. Но Фридрих с Марией-Терезией были заклятыми врагами. И Силезия не самое мелкое из яблок раздора между ними. Фон Мааркен вел двойную игру, но ему было не привыкать. Так что он чувствовал себя сродни венецианцам…

Эта идея пришла ему в голову благодаря странному стечению обстоятельств. Взять Венецию штурмом! Это даже не дерзость, а чистейшей воды глупость. Несомненно, еще несколько десятков лет назад о подобном и подумать было нельзя, да и сейчас показалось бы сущим бредом для всех, кто по-прежнему верил в кажущееся превосходство Светлейшей. Но достаточно было соскрести позолоту, чтобы фон Мааркен получил подтверждение тому, что знали все: чахнущая республика смотрела в зеркало своего заката. Знать почесывалась, власть позевывала, а купцы были готовы услышать голос нового хозяина. И другие империи рушились задолго до Венеции. Прощай, Светлейшая! Венеция была теперь обычным городом. А взять штурмом город – дело житейское. И остатков былого имперского величия недостаточно, чтобы фон Мааркен отказался от столь сомнительного предприятия. Наоборот, это его возбуждало. И он принялся всерьез обдумывать проблему. И по мере того как герцог стягивал под свои тайные знамена все больше разношерстных сторонников, используя старые как мир способы, его мечта начала приобретать реальные черты. Он удвоил усилия, подбирая подходящий план сражения, и довольно быстро обнаружил самый благоприятный момент для открытия огня. Если и устраивать нападение, то лучше всего это сделать во время празднования Вознесения, в самый разгар карнавала. Это был период настоящего затишья, пауза, во время которой власти города, рассредоточенные среди огромной толпы в карнавальных масках, не вмешивались особо в гулянья. И ключевые уязвимые точки в это время не больно-то охранялись. При этой мысли мятежный герцог улыбнулся. Венеция стоила войны, и как только она падет, вся Адриатика и Средиземное море будут принадлежать ему. Своего рода искупление пред Марией-Терезией. И больше никогда с ним не посмеют обращаться как с парией, еретиком среди своих.

Но что в рамках этого плана делало мечты реальными, так это пособники, найденные им в сердце властных структур республики. И это окончательно убедило его в возможности такой авантюры. Фон Мааркен отлично знал, что искусство интриги у итальянцев в крови. И умел этим виртуозно пользоваться. Однако его местные союзники, как во властных структурах, так и обычные граждане, были обоюдоострым оружием. Следовало признать, что Дьявол, Химера, сумел посеять панику в Светлейшей весьма талантливо. А запланированные убийства всед) лишь чистая необходимость. Никаких случайностей. Они были просто вынуждены избавиться сперва от Торретоне, потом от священника Сан-Джорджо и стеклодува Спадетти. Не говоря уже о самом значительном трофее на данный момент: грозном Эмилио Виндикати, могущественном главе Совета десяти! При воспоминании об этом фон Мааркен с трудом удержался от смешка. Что же до Лучаны Сальестри, привыкшей выслушивать на подушке откровения от всех и вся, то и она представляла собой нешуточную угрозу. Но угрозу предвиденную. На стадии, когда подготовка к атаке была еще не закончена, они не могли позволить себе ни малейшего риска. Фон Мааркена покорила ясность мышления Дьявола, который с самой их первой встречи на вилле в Канареджо начал расставлять фигуры на доске, и, зная, что неизбежно придется избавляться от некоторых помех, разработал план их последовательного истребления, основываясь на творчестве величайшего из итальянских поэтов. Экхарту хотелось бы услышать, что Химера, составляя этот план, руководствовался лишь острой необходимостью сохранять в строжайшей тайне сам заговор и личности участников. Своими эзотерическими и сатанинскими зарисовками он сумел отлично запутать противника. И Виравольта, и Рикардо Пави все еще вязли в этой приманке. И точно так же сработали изготовление паноптики и выкрутасы в Арсенале. Дьявол – настоящий художник. В своем роде. Но именно это и смущало фон Мааркена. Зачем понадобились столь сложные постановки? Спектакль в конечном счете обернулся против них. Они перестарались в гордыне своей. Пускать противника по ложному следу – это одно, а вот привлекать излишнее внимание – совсем другое. Дьявол – игрок. Виравольта тоже. Потому-то так быстро и отыскал нужный след, сообразив, что все это отнюдь не деяние психа-одиночки, как можно подумать – и как Дьявол, развлекаясь, одно время позволял ему думать, – а за этим кроется целая группа заинтересованных лиц. Он довольно быстро догадался о причастности стеклодува с Мурано, затем обнаружил проделки в Арсенале и существование паноптики… И хотя организованное дожем расследование в конечном итоге принесло мало плодов, по мнению фон Мааркена, оно все же продвигалось слишком быстро. И теперь бдительность властей во время праздника не только не притупится, как он рассчитывал, а, наоборот, возрастет. Арсенал будет приведен в состояние боевой готовности. А вот это может оказаться решающим фактором по вине необузданных амбиций его эстетствующего союзника. Чрезвычайно самоуверенный, тот явно наслаждался ситуацией. Что это? Легкомыслие? Мания величия? Безусловно, и то и другое. Однако при тщательной подготовке плана он проявил потрясающий организаторский талант и редкую предусмотрительность. Потому-то фон Мааркен и был сильно встревожен, все еще не желая думать о поражении. Поскольку поражение совершенно однозначно означало смерть, в первую очередь его собственную. И он не разделял непонятного оптимизма Дьявола, на которого взирал то с приправленным толикой зависти восхищением, то с растущей опаской. Экхарт был отнюдь не дурак. Если республика падет, то запросы у Дьявола могут оказаться куда более значительными, нежели те, на которые он вправе рассчитывать. Как только Лоредано уберут, властные структуры будут прибраны к рукам. Однако нельзя исключать противодействия другого рода. Фон Мааркен отлично понимал, что вовсе не застрахован от внутренних дрязг и сам может оказаться в опасности… Возможность, к которой нужно заранее как следует подготовиться.